«Ленинград. Январь 1946 года». Фрагмент из повести «Вернутся ли голуби в ковчег»

После войны папа ещё несколько лет служил в армии. Среди его друзей много было военных. Кто-то приходил к нам в форме. Я помню синие околыши фуражек и синие погоны. Я спрашивал отца: «Они что, лётчики?» Он отвечал: «Нет, они другие». У отца была такая же форма. Но он редко надевал её. Потом я узнал, что это форма МГБ. Зловещий смысл этой аббревиатуры до меня тогда не доходил.

Был январь сорок шестого года. В тот день папа на службу не пошёл. С утра он о чём-то горячо спорил с мамой. Я запомнил только одну его фразу, которую он повторял несколько раз: «Он должен это видеть и знать». Мама надела на меня зимнее пальто и еще под пальто тёплую одежду. Я сопротивлялся. Но мама строго сказала: «Будет очень холодно». За нами заехала чёрная «эмка»*. В ней были два офицера.

Когда мы сели в машину, отец негромко сказал мне: «Сейчас ты увидишь, как будут вешать врагов, фашистских преступников».

— Вешать? Как пальто на вешалку? — я засмеялся. Папа переглянулся с офицерами. Никто мою шутку не поддержал.

Мы долго ехали вдоль Невы, мимо разрушенных заводских строений.

— Завод имени товарища Сталина, — сказал папа. Офицеры согласно кивнули.

Это была окраина города. Где-то здесь теперь площадь Калинина.

Перед огромным зданием кинотеатра «Гигант»**стояла длинная виселица из грубо — отёсанных брёвен. Откуда-то, со стороны «Крестов»*** под виселицу въехали четыре «студебеккера», окрашенных в тёмно-зелёный цвет. В кузове каждой машины находились по два немецких офицера. Руки их были связаны за спиной. Вместе с немцами в машинах сидели красноармейцы в стальных шлемах. Из «эмки», такой как и наша, но с радиоустановкой, раздаётся глухой, простуженный голос. Это прокурор читает приговор. Солдаты заставляют немцев встать. Офицеры были в серо-голубых шинелях с расстёгнутыми воротниками и без погон. Их было восемь человек. Я точно запомнил — восемь. Папа взял меня за руку, и мне стало страшно. Мы находились невдалеке от машин. И я запомнил лицо одного из приговорённых. Серое и измятое с развевающимися на ветру седыми волосами и безумными глазами. Этот немец стоял ближе всех к нам. Папа кивнул в его сторону и сказал своим спутникам: «Я допрашивал этого полковника. Несчастный человек». Те удивлённо взглянули на него. Но тут же напряжённо замерли, устремив взгляды на виселицу. Прокурор замолчал. Солдаты набросили петли на шеи приговорённых. Какой-то военный выскочил перед машинами и срывающимся голосом закричал: «Смерть немецко-фашистским палачам!» Взревели моторы, и «студебеккеры», набирая скорость, выехали из-под виселицы. Толпа тяжело охнула, и я увидел невысоко над землёй вздрагивающие ноги в начищенных до блеска сапогах. Народ глухо молчал. Только по рядам солдат оцепленья прошёл нестройный шум.

Потом вдруг раздались аплодисменты, свистки. Люди устремились, сминая оцепление, к центру площади, где стояла виселица. Охрана никому не препятствовала. Какой-то мальчишка поворачивает тело того самого полковника с безумными глазами, которого опознал мой отец. И повешенный вертится на верёвке как мешок с картошкой. Никто мальчишку не останавливает. Возле стены здания кинотеатра «Гигант» несколько женщин плачут. И каждой из них было о ком плакать. Плакало серое низкое небо хлопьями мокрого снега. Снег расползался влажными пятнами на серых выгоревших фуфайках, на затёртых довоенных пальто, на шинелях без погон и с погонами. Всем людям было о ком плакать.

О любимых и не пришедших с этой проклятой войны. В памяти многих ещё звучал из сорок первого года пронзительный голос Ильи Эренбурга: «Убей немца, иначе он убьёт тебя».

Когда мы ехали обратно, папа, как бы оправдываясь, сказал своим товарищам:

— Этот полковник мне всё время твердил: «Я не разделял идей национал-социализма. Я только выполнял приказ».

— Они все так говорят, — откликнулся один из офицеров, молоденький лейтенант.

Другой, постарше — капитан, обращаясь к папе, проговорил:

— Гриша, мы всё понимаем. Умерло. Да?

Он строго взглянул на лейтенанта.

— Да, — с готовностью подтвердил тот.

— Всё мы делаем как-то тяп-ляп, — задумчиво проговорил капитан.

— Ты имеешь в виду виселицу из необструганных брёвен? — криво усмехается мой отец.

— И это тоже. Ведь хотели устроить казнь на Дворцовой площади! — восклицает капитан. — Слава Богу, академик Орбе́ли воспротивился.

— Конечно, осквернять Дворцовую площадь, — отозвался папа.

— Кто это может нам воспротивиться? — взвинчено воскликнул лейтенант.

— Нам — никто. Но в органах есть умные люди, — улыбнулся папа.

Все трое понимающе засмеялись. Смерть для них была не в новинку. Но война кончалась, и надо было думать, как жить дальше. Без подлости. В мирной жизни — это будет трудней. Но этого они ещё не знали. Когда расставались, лейтенант шепнул на ухо папе:

— Скажите, а кто этот академик Орбе́ли? У нас что? И академики служат?

— Возможно, нам без науки никак. Враги-то наши, знаешь, какие зубастые, — серьёзно отвечает мой отец.

— Так этот Орбели из наших? Генерал или полковник? — не унимался лейтенант.

— Держи выше. Это директор Эрмитажа, — ответил папа.

____________________________________

*«Эмка» — модель легкового автомобиля. М — от Молотова, именем которого назван завод.

** Кинотеатр «Гигант» построен в 1935 году.

*** «Кресты» — тюрьма на Арсенальной набережной 7, на берегу Невы.