Маковый сок
— Ой, Саш, у нас в Чолпон-Ате в каждом дворе стоял чан с, эт самое, соком маковым. Мы его в колхоз сдавали. Тягучий такой. Когда свежий — светленький, а постоит подольше, так темнеет. И у нас стоял. И никто друг друга, упаси Господь, наркоманом не называл. Использовали мы его в основном как, эт самое, снотворное. Детских садов-то не было. Грудь обмакнешь, маленького накормишь и идёшь дела делать. А маленький часа три проспит. Ну, иногда, эт самое, вместо самогона. Но это редко. Боль ещё хорошо снимает. Я в положении как раз была, болело у меня всё так внутри! Помогал только сок этот. Правда, ребёночек родился мёртвым. Пашка мой как увидал, что ребёночек не дышит, сразу забегал, засуетился. «В Ташкент поедешь, — говорит, — к родственникам. Ребёночка покажешь». А я ему, эт самое, говорю: «Что ты, Паш, пьяный, что ли?» А он отвечает: «Нет. Ни капли, ни маковой росинки». Взял соль, нитки с иголкой, ребёночка и ушёл. К вечеру вернулся. Ребёнка в руках держит, а у его шов на животе чёрными нитками. «Запеленай, — говорит, — как следует. И завтра же с утра езжай». Ой, Саш, что со мной тогда было! Я стою, сказать ничего не могу, а слёзы, эт самое, Саш, слёзы сами текут. А Пашка меня успокаивает: «Надо ехать, Лида, надо ехать. Ремонт сделаем. Детей на ноги поднимем». Утром выехала. До Фрунзе на автобусе добралась. А там уже в поезд села. Помню, как, эт самое, на второй день соседка мне говорит: «Ребёночек у вас тихий такой. Уже сутки едем, а он ни разу не заплакал». А я, эт самое, только киваю, сказать ничего не могу. Язык не слушается. К вечеру второго дня я, Саш, прикорнула. А соседка эта, гадина такая, ребёночка моего распеленала да как закричит на весь поезд: «Люди добрые, что же это делается-то? Ребёнок-то у неё мёртвый. И в животе у него что-то зашито. Наркотики она в нём перевозит, что ли? Слыхала я про такой способ. Совсем обнаглели эти наркоманы. Никого не боятся! Ни Бога, ни милиции». Ой, Саш, что потом было! Она у меня ребёнка тягает, а я в его вцепилась, не отдаю. Сумки другой рукой хватаю — и в конец поезда. Через заднюю дверь выскочила. Как ноги не переломала, один Господь знает. Только оцарапалась. Такое у меня, эт самое, помутнение потом случилось, до сих пор не помню, как до дому добралась. Помню одно — ребёночка где-то в степи похоронила. Ой, а как Пашка после со мной мучился! Саш, я за собой следить перестала, за хозяйством, за детьми… Ложку сока макового, эт самое, приму с утра и лежу весь день. Вот он и не выдержал, Пашка-то. Привёз меня к вам в больничку. Ты меня, Саш, эт самое, вылечи поскорее. Я домой хочу, к детям. Выросли они уже, наверное. Только, эт самое, не наркоманка я, Саш, упаси Господь, не наркоманка.
Батя
Про кур
Решил как-то батя в курятнике посадить траву. Гуляли мы с ним недалеко от дома, увидал он полянку с сочной травой и говорит:
— Давай дёрна в курятник натаскаем? Чего каждый раз траву им заготовлять? Пусть сама у них в курятнике растёт.
А я ему на это отвечаю:
— Ты чего, батя? Они ж её всю сразу повытоптают.
— Повытоптают… — передразнил меня батя. — Поучи ещё меня, паразит… Мы дёрн водицей польём, и трава снова вырастет.
Как-то сразу я понял, что дело не выгорит. Куры, как заправские экскаваторы, весь дёрн перероют, и превратится он в слой грязевого месива. Хоть заполивайся потом, ни хрена там не вырастет! Но спорить не стал. Думаю, пусть бате уроком будет. Натаскал я дёрна. Разложил в курятнике. Умаялся. Стою от пота весь мокрый, как щенок, с головы до пят облизанный собакой, наблюдаю. Белые курицы, как всплывающие пельмени в кастрюле с кипящей водой, по одной стали выходить на свежую травку. Выходить и рыть её лапами. Через пару часов куры из дёрна сделали однородную жидковатую массу. «Ну вот, как я и предполагал… Будет бате уроком», — подумал я. А батя вышел, поглядел на эту грязищу и говорит:
— И вправду повытоптали… Вот сволочи! — Потом повернулся ко мне. — Накаркал ты, гадёныш… Ну, чего уставился? Чисть теперь курятник!
Про кроликов
Решил как-то батя, что пришло время научить меня резать кроликов.
— Возьми-ка, — говорит, — сына, из крайней клетки серого кролика, который помясистее, да тащи его досюда.
В клетке четыре кролика. Три белых, один серый. Я взял серого за передние лапы и понёс к бате. Животное, почуяв неладное, начало быстро-быстро тарабанить по мне задними лапами. Когти у кроликов неострые, но оцарапать могут. Серый вырвался и упал на землю. В руках у меня остались два пушистых клочка шерсти.
— Батя, он выскочил от меня, зараза!
— Да что ж ты, сына, косорукий-то такой народився! Гони его к забору.
Я стал обходить кролика с одной стороны, а батя — с другой. Подошли мы к нему вплотную. Серый метнулся ко мне, потом назад, потом к бате, снова назад, прижался спиной к забору и как запищит. Звонко так, протяжно. Никогда бы не подумал, что кролики пищать умеют.
— Это что ещё за журавлиная песня? — батя взял его на руки и стал поглаживать. — Тихо, тихо, зверюшка.
Кролик прижал уши и больше не дёргался. Батя подошёл к разделочному месту, взял молоток свободной рукой и сильным ударом по лбу выгнал из кролика сознание вон. Потом разжал ему зубы двумя пальцами. Взял тонкий нож и сковырнул через рот его кроличье горло. Из носа и рта животного полилась алая кровь. Она пузырилась и пенилась, как клубничное варенье на плите. Батя подвесил кролика за лапы на перекладину. Сделал два надреза по кругу на задних лапах, ещё несколько надрезов от ног к хвосту — и стянул с кролика шкуру так просто, как хирург снимает после операции перчатки. Тушка кролика без шкуры была бежевой и гладкой, как пластмассовая нога от сломанной сестрёнкиной куклы.
— Эх, сына… — откладывая шкурку в сторону, поглядел на меня батя. — Чего же ты его тащил так небрежно? Шкурку вон заплешил. Животинка она ласку любит. С ней надо бережно, нежно. Особливо перед разделкой.
Батя взял нож… Кроличьи кишки вывалились в тазик со звуком упавшего на пол мороженого.
Про нутрий
Решил как-то батя завести болотных бобров — нутрий. Клетки для них были сделаны из высечки, рабицы, уголков и досок. В клетках стояли небольшие кирпичные домики. Пол заливался бетоном.
— Восемь к одному делай, — говорил батя, когда я замешивал раствор. — Цемент экономь, транжира! Всего пару мешков осталось.
Бетон получился некрепкий. Зубы нутрий оказались крепче. В каждом домике нутрии проделали подземный ход и выходили гулять в огород, пока батя был на работе. Далеко они не разбегались. После школы я должен был пересчитывать нутрий в клетках. Сестрёнке это дело не доверяли. «Не дошла она до нужного возрасту. Безответственная ещё», — говорил батя. Если я недосчитывался нутрий, искал беглецов в огороде и караулил их там до прихода бати. Батя приходил вечером, когда уже начинало темнеть.
— Если их за хвост держишь, то они своё тело поднять не могут. А значит, и укусить не способны. Чего ты меня ждёшь всё время? Чего сам их не ловишь? Тряпка ты трусливая! Вырастил на свою голову. Отойди, чтоб тебя! — говорил батя, а потом брал сбежавших животных за длинный хвост и разносил их по клеткам.
— Что ты на ребёнка рычишь? Видал, какие у твоих чудовищ зубы? Лучше бы клетки переделал! — заступалась за меня мамка.
В начале лета в арыке пустили воду. Сбежавшие из клеток нутрии, видимо, решив освежиться, залезли в арык и поплыли вниз по течению. Мама, увидав мой испуг, сказала, чтобы я не переживал и шёл гулять. Я засел в конце огорода в кустах малины и стал ждать. Вечером пришёл батя. В огороде вместо меня он нашёл сидящую на табуретке мамку.
— Уплыли твои черти зубастые, — сказала она бате, указывая рукой на арык. — А детей я погулять отпустила, чего им тут караулить? Разбегаются все от тебя… Дети вон подрастут, тоже разбегутся.
— Чего ты несёшь, старая? — крикнул на мамку батя и смачно харкнул на землю. — Дети же не звери. Никуда они не разбегутся… Мы их ещё выгонять устанем.
Слоноферма
Секретарша дожевала кусочек кекса и ещё раз внимательно посмотрела на Ивана.
— Ширинку-то закройте, а то муха залетит, — сказала она, глазами указывая на причинное место посетителя.
— Ой, извините. — Сконфузившись, Иван застегнул молнию. — Вечно она расстёгивается.
Секретарша понимающе кивнула и указала на дверь, приглашая войти в кабинет. В кабинете за столом сидел директор. Он поглаживал свои усы, растущие как будто не под носом, а наоборот — в нос.
— Здравствуй, Иван. Садись поближе. Разговор есть, — сказал директор и указал рукой на стул.
В кабинете пахло свежей известкой и навозом. Кругом летали мухи. Когда они садились на белые стены, становились похожими на изюм из отрезанного кусочка кекса, съеденного секретаршей.
— Что-то, Иван, слоноделы на тебя жалуются в последнее время. Как-то ты их вдохновлять перестал, — сказал директор и согнал со стола двух без стеснения спаривавшихся насекомых.
— Да я же стараюсь, Никита Абрамович, вы же сами знаете.
— Ну, Иван, стараться — это одно. А результат — это совсем другое. Ты когда в последний раз слона нормального со слоноделом получил? А? Сдуваются же все. Не закрепляются. Нет результата. Нет.
— Сдуваются, Никита Абрамович.
— Вот, Иван, сдуваются.
— Ну, я буду работать над этим. Что-то придумывать… А может, мне с мужиками попробовать? Слыхал я, что у некоторых отличный симбиоз получается.
— Да нет, Иван. Кто же из мужиков-то с тобой слонодельничать будет? Не смеши.
— Никто не будет, это точно. — Иван обвёл взглядом стены.
Директор молчал. Пауза затянулась.
— Поеду я тогда к мамке в город. Она меня давно зовёт, — сказал посетитель и вздохнул.
— Погоди, Иван. Не спеши. В город всегда успеешь. Я же тебя не за этим звал.
— А зачем же тогда?
— А затем, Иван, что есть у меня к тебе одно предложение.
— Предложение? — переспросил Иван и пододвинул стул поближе к директорскому столу.
Муха, сидевшая на краю стола, отлетела чуть подальше, пристолилась, замерла и потёрла лапки.
— Предложение, Иван, предложение, — сказал директор и потёр руку об руку, точно так же, как это только что сделала муха. — Слыхал про Анисинские деликатесы?
— Слыхал, конечно.
— А ты думаешь, Иван, из чего они сделаны? Из слонятины. Да, да. И не удивляйся так. Только слонятина эта нежная-нежная, воздушная-превоздушная. Нашим слоноделам до такой слонятины, как моей секретарше до сорок восьмого размера, — сказал директор и рассмеялся себе в усы. — Так вот, Иван, предложение моё к тебе такое — ты должен разузнать, в чём секрет их слонятины. Как они её, заразу, такой нежной делают?
— Да как же я про это узнаю?
— Мы тебя, Иван, отправим к ним по программе обмена опытом. Вот тут твои рекомендации и их согласие на твоё участие в программе. — Директор взял папку с документами со стола и передал её Ивану. — Сейчас домой иди, вещи собери. Завтра с утра выезжаешь.
***
Водитель выкинул недокуренную папироску и указал взглядом на кабину свежепомытого трактора. Иван, держась за ручку двери, влез в кабину. Водитель влез в кабину с другой стороны.
— А чего на тракторе?.. — спросил Иван водителя. — Дорога же нормальная вроде, асфальтированная.
— Хех, чего на тракторе? Да мы, парниша, в прошлый раз на подъезде к Анисимовым так на легковухе встряли — пока выбрались, по уши в дерьме извозились. Там какие-то навозные залежи кругом.
— Так вы туда уже ездили?
— Хех, ездили? Конечно, ездили, парниша. Я таких, как ты, уже с десяток туда-обратно отвёз.
— И что? До сих пор их секрет не узнали?
— Хех, про секрет не знаю. Но ты, парниша, поосторожней там. Те, которых я назад забирал, какие-то другие были. Какие-то отрешенные. Всё повторяли всю дорогу: «Натаха даже мёртвого уговорит…»
— А кто это — Натаха?
— Хех, да баба обычная. Дочка ихней слонодельщицы.
***
— Здравствуйте, вы к нам по программе обмена опытом? — спросила Ивана какая-то девушка в цветастом платье с большими широкими рукавами, когда он вышел из подъехавшего к воротам трактора.
— Здравствуйте, да. Меня Иваном зовут.
— А меня Натахой. Будем знакомы. — Девушка обвела взглядом Ивана снизу до верху. — А можно я вас буду Ивахой звать?
— Ну зовите, если вам так будет удобнее, — сказал, немного смутившись, Иван. — С чего начнём нашу программу?
— С чего начнём? — почему-то засмеялась Натаха. — С угощений начнём, Иваха. Отобедаете нашими деликатесами, отдохнёте с дороги. А вечером попробуем с вами слона сделать.
— Вечером уже слона будем делать? Ничего себе у вас скорости!
— А чего тянуть? — девушка подмигнула Ивану и повела его за собой в дом.
***
Мужчина в цветастой рубахе с широкими рукавами указал взглядом на стул во главе стола, приглашая к обеду. Иван присел. На столе стояли разные мясные закуски, приправленные соусами, нарезанный хлеб, квас и брусничный морс в кувшинах, расписные столовые приборы. Мух нигде не было. Навозом не пахло.
— Вот здесь у нас слоновья нарезка в кисло-сладком соусе. Это слоновьи колбаски в чесночном соусе. Кусочки хобота на шпажках. Пирог из слоновьей печени. Берите, Иван, кушайте. А минут через десять Натаха горячее принесёт.
— А как вас, простите, звать? — спросил Иван у мужчины.
— Василь меня зовут. Я Натахин брат старшой.
— А хозяйка-то где?
— Мать, что ли? Так к вечеру только будет. Вы кушайте, Иван, кушайте.
Закуски были божественные. Слоновье мясо таяло во рту, как восковые свечи в пасхальную ночь. Через несколько минут вошла Натаха с расписным разносом, на котором испускало пар и ароматы горячее. На горячее были слоновьи отбивные с тмином в сметанном соусе. Такой нежной и воздушной слонятины Иван не ел никогда.
***
— Натаха, я вот сижу тут у вас, всё разглядываю и никак не пойму… — Иван слегка отодвинулся на стуле от стола и делано повертел головой. — А где мухи? Вы же тоже слоноделием занимаетесь. У нас просто кругом мухи, они у нас залог выполнения плана. Гарантия того, что вдохновение слоноделов не пропадёт даром.
— Наша мама в этом плане уникальна. — Натаха повернула голову к Ивану и улыбнулась. — Ей не нужно время на вдохновение. Она может сразу.
— А у меня мама в городе живёт, — вздохнул Иван от непонятно откуда взявшегося воспоминания. — К себе всё зовёт. Ждёт меня… Слушай, а как у вас сам процесс происходит?
— Вечером всё увидишь. И даже поучаствуешь, — снова улыбнулась Натаха.
— Так это что?.. Я буду твою маму вдохновлять, что ли? Вот это да! Я к этому как-то не готов. Нет, ты не подумай, я профессионал своего дела. Просто я не очень люблю стадию закрепления. Слоны же не закрепляются, если в конце не прозвучит какая-то грубая ругань или мат. Или ещё чего хуже — рукоприкладство. Бабы наши, слонодельщицы, поэтому со мной и не могут результата нормального добиться. Жалеют меня в конце, и слоны сдуваются. «Объект, на который направлено эмоциональное нагнетание, должен искренне испытать несправедливость текущей ситуации. Иначе закрепление невозможно», — так наш технолог говорит. А мужики даже не пытаются со мной работать. Они словами слонов закреплять непривыкшие, а бить меня брезгуют, — сказал Иван и сам удивился своей откровенности. — Ой, Натаха, что-то я говорю да говорю. Умеешь ты к себе расположить.
— Ну, это не главный мой талант, — сказала Натаха и усмехнулась. — А насчет закрепления не переживай, Иваха, у нас по-другому всё происходит.
***
Натаха несильно пихнула гостя в бок. Иван проснулся и, потирая глаза, попытался до конца прогнать послеобеденный сон.
— Вот это я хорошо поспал, — сказал он Натахе.
— Спал, как слон, — игриво сказала девушка. — Пошли, мама приехала. Будем настоящего слона делать.
В комнате, куда Натаха привела Ивана, стояла большая клетка на колёсиках. Размер её был такой, что она как раз помещалась в широкие дверные проёмы. В середине клетки стояла стеклянная трёхлитровая банка. Рядом с клеткой стоял Василь. Он поманил к себе Натаху и Ивана. Мама стояла у окна в противоположной стороне комнаты. Она выглядела как барыня, разглядывающая свои владения.
— Ну, Иван, как вам тут у нас? — спросила она и подбоченилась так, что превратилась в большую, упитанную букву «Ф».
— Нравится, — произнёс Иван и посмотрел на Натаху в поисках поддержки.
— Кто нравится? Натаха моя нравится?
— Да нет, я имею в виду дом ваш, угощения, — попытался оправдаться Иван.
— А я смотрю на вашу расстёгнутую ширинку и думаю, что всё-таки Натаха.
— Ой, извините. — Иван быстро застегнулся. — Всё время она расстёгивается в неподходящий момент.
— А у себя на ферме вы тоже с расстёгнутой ширинкой ходите? Или только здесь решили хозяйством пощеголять?
Василь вопрошающе посмотрел на Натаху. Она произнесла одними губами «началось» и махнула Василю рукой. Получив одобрение, Василь потихоньку открыл клетку, залез одной рукой в свой широкий рукав, достал оттуда спичечный коробок, открыл его, достал из коробка муху и положил её в трехлитровую банку в клетке. После этого он запер клетку и кивнул головой Натахе.
— Зачем вы так говорите? — покраснел Иван.
— Как я говорю? Ты учить ещё меня будешь, как говорить надо? В моём доме? У самого штаны на честном слове держатся, а он учить вздумал! Ещё не хватало мне тут учителей с голым задом! — начала распаляться хозяйка дома.
— Почему с голым задом? — Иван покраснел ещё сильнее, его голос и руки задрожали.
— Да ты не виляй, гость дорогой, говори прямо! Мол, дура ты, хозяйка, неучёная. Мол учить тебя буду. Хоть одетый, хоть с голым задом. А ты радоваться должна и «спасибо» говорить мне за это…
Раздался треск. Иван посмотрел на клетку. Муха увеличилась в размерах так, что банка не выдержала и разлетелась. Средние лапки у насекомого срослись с передними и стали необычайно толстыми. Задние тоже увеличились в обхвате. Крылья налились серым цветом и съехали по телу от грудки к голове. Глаза по отношению к телу уменьшились, в них появились зрачки. Хоботок удлинился и покрылся кожей.
— Ты не на муху смотри, Иван, на меня смотри! На дуру ненормальную, на истеричку, — продолжала свою работу мама Натахи.
Иван не мог оторвать глаз от перевоплощения мухи. Это зрелище всякий раз его завораживало. А насекомое тем временем всё меньше и меньше походило на насекомое. Оно ещё сильнее увеличилось в размерах, всё его тело покрылось кожей серого цвета. Бывшие крылья уже выглядели как вполне сформировавшиеся слоновьи уши. Вырос хвост. Начали расти бивни.
— Натаха, бивни полезли! — крикнул Василь.
Натаха быстро подошла к Ивану, достала из своего широкого рукава длинное шило и с силой воткнула его гостю в область груди. Иван удивленно посмотрел на Натаху и рухнул на пол.
— Вот видишь, Иваха, никакого мата и никакой драки… — сказала Натаха и вытерла шило о рукав. — «Иначе закрепление невозможно…» Дурак ваш технолог. Нет объекта — нет сдутия.
Слон без бивней стоял в клетке. Он растерянно смотрел на людей, пытался взлететь и издавал звуки, похожие на жужжание:
— Зззз, зззз, ззззззззз.
***
Тело Ивана Василь вынес на улицу и положил в расписной гроб. Ночью к нему пришла Натаха.
— Ох, Иваха, не твоё это, — заговорила она с телом Ивана. — Не приспособлен ты ни к шпионству, ни к слоноделию. Ехал бы ты к мамке, в город. Зовёт же она тебя, ждёт же! Нужен ты ей. А здесь кому ты нужен? Да и на ферме твоей… Знал же директор твой, куда тебя посылает. А ведь всё равно послал. Не нужен ты ему, Иваха. Езжай-ка ты к маме. А про то, что здесь видел, забудь. И секрет наш, и меня. Всё забудь! Забудь — и прямиком в город, к маме. Давай, Иваха, езжай, — договорила Натаха и поцеловала Ивана в лоб.
— Ну ты, Натаха, и вправду мертвого уговоришь, — сказал оживший Иван и вылез из гроба.
***
К воротам подъехал трактор. Водитель, не вылезая из кабины, взглядом указал Ивану на пассажирское место.
— Сейчас, — крикнул ему Иван и повернулся к провожавшей его Натахе. — Слушай, вопрос есть последний. А зачем дерьма столько на подъезде к вам навалено?
— Ах это… — рассмеялась Натаха. — Да то ж Василь решил как-то кондитером стать, хотел из дерьма конфеты делать. Дома мать ему запретила, вот он и натаскал из слоновника дерьма на улицу. Только не вышло у него ничего… Ну, прощай, Иваха.
***
— Ну что, парниша, выведал ихний секрет? — спросил у Ивана водитель на обратной дороге.
— Не моё это — вот в чём секрет, — сказал Иван каким-то отрешённым
голосом. — К мамке поеду. В город. А насчёт Натахи ты был прав — умеет баба уговаривать, мёртвого уговорит.