Судьба?
(Патриот и Гражданин.)
Нам судьба подарила много,
И ей богу я не пойму,
Что мы любим себя или Бога,
Или тех, кто нас гонит в тюрьму?
Мы поём свои оды России,
А какой? Вот вопрос, как анализ мочи,
Правят нами вожди и мессии,
А по имени? Лучше молчи…
Год семнадцатый правил «Картавый»,
Мы кричали ура, рвались в бой,
В результате бал правил «Кровавый».
Мы кричали, что Сталин святой.
Вижу, правда, нам чужда как мера,
Правда гнётся кнутом и штыком,
С правдой шаткая вера – гетера,
Поёт песню хмельным языком.
Храмы рвали, писали доносы,
Все спешили не в Рай, в коммунизм,
В результате понос, и вопросы, вопросы,
А ответ: Нас сгубил пофигизм-онанизм.
Но мы стойкие пешки – солдаты,
Нас имеют, мы терпим, молчим,
В результате повел нас «горбатый»,
В тёмный лес…, и мы верность храним.
Мы пустышки, плывём по теченью,
И судьба наша пир, но чужой,
Спишут нас, предавая забвенью,
Воцарит над Россией покой.
Нам судьба подарила много,
И ей богу я не пойму,
Что мы любим себя или Бога,
Или тех, кто нас гонит в тюрьму?
Воют недалече суки…
Ещё поля белеют по округе,
Ещё кристально чист родник,
И, слава Богу, в суть ещё не вник,
Мой мозг коварный на досуге.
Бреду оврагами, ружьё, собака,
Следы оставлены в снегу зверьём,
Я тихо думаю о чём-то, о своём,
Но боль напоминает о себе из полумрака.
Болит душа, придёт весна, растает,
Сбежит в овраг жемчужно белый снег,
И остановится счастливой жизни бег,
Иллюзию нам правда жизни не прощает.
Не все поля распашут, но построят,
По краю, вдоль реки особняки,
А чернозём захватят злые сорняки.
Пророка нет, в России нет героя.
В России есть желания и муки,
Просторы бесконечные, леса, поля,
И жаждет мужика родючая земля.
Бреду к деревне, воют недалече суки.
Я ваш ангел
(…весь мир насыщен любовью)
Автор.
Вы, милая, со мной,
В холодный этот вечер,
И, кажется, он будет вечен,
В постели рай земной.
Ко мне прижались ВЫ,
Печальной, нежной деткой,
Дрожащей, голой веткой,
Подарком от судьбы.
Вы, милая, со мной,
От страсти вся дрожите,
Куда вы так спешите,
Я ангел ваш ночной.
Не бойтесь, я войду,
В вас ангельски красиво,
И долго, страстно, терпеливо,
Вас к счастью поведу.
Но, вот уже восход,
Вы спите, сладко улыбаясь,
Я ухожу, от вас, не каясь,
К себе на небосвод.
Юдоль
За окошком тьма, в сердце моем боль,
Давит камень, крест, жизнь моя, юдоль,
Я схожу с ума, тот ведь залп огня,
Как сразил дитя, так добил меня.
В небе черный бог, в небе фейерверк,
На земле война, как же, что за век?
В реках не вода, кровь течет рекой,
И гудит эфир, плачь и вой с тоской
Ты сошла с ума, страшно, но пойму,
Твой ребенок мертв? Люди, почему?
Как же дальше жить, как вас понимать?
Как же мне любить, и чего нам ждать?
Кто за все в ответ, где же тот король,
Мир то, что молчит, в чем людская роль?
Вот арена, бой, душит сталь петлей,
И смешалась плоть с мерзлою землей.
Ветер ныне стыл, палец вмерз в курок,
Снайпер терпелив, бьет всегда в висок.
Вот подвал, парок, тонкой струйкой жизнь,
Живы ли вы там? Друг мой, ты держись.
Где то там, есть мир, стол, цветы, братва,
А за тем столом, Кельн, Париж, Москва.
Здесь же, как всегда, веры нет, война,
На бокалах кровь, здесь не до вина.
Хлеб здесь берегут. Холод, смерть и боль,
Плачь детей, старух, и не жизнь, юдоль.
Ах, сказала она…
Ах, сказала она, любимый,
мягко скользнула рука его,
он был такой ранимый,
и так хотел всего.
Сильно хотел, что шепот,
ухо ее щекотал,
глух был басистый ропот,
очень ее пугал.
Но так и быть, решила,
пот заливал ее,
в мыслях давно грешила,
тихо снимая белье.
Я ведь о нем мечтала,
жгло между ног и грудь,
и по ночам рыдала,
милый, сумей обмануть.
Я вся твоя, я знаю,
будет немного больно,
Боже, я так мечтаю,
чувствую все, невольно.
Теплый окутал вечер,
сад, а в саду скамья,
светит луна диспетчер,
ласки, как суть бытия.
Страстью насыщен запах,
вкрадчивый, мягкий свет,
кошкой на мягких лапах,
в души вошел рассвет.
Ах, она вдруг сказала,
мама меня заждалась.
Он, как мужик с вокзала,
«как хорошо, нашлась…»
Осень в полумраке сводит нас с ума…
На лесной опушке прячутся березы,
Наклонившись плачут ивы у пруда,
И в тоске о лете умирают розы,
И поют от ветра с грустью провода.
В каплях паутина на ветвях как сети,
Рыжик заблудился под кустом рябины,
Под гору стекают водяные плети,
В золотой оправе светятся рубины.
Бабье лето быстро распрощалось с нами,
И ушло надолго, ждем теперь зимы,
Все спешат куда-то, заняты делами,
В призраке осенней, поздней кутерьмы.
Тучи покрывало шьют с лоскутьев неба,
Дождь вбивает гвозди в старые дома,
И теперь не часто можно встретить Феба,
Осень в полумраке сводит нас с ума…
ГУлаг. Карелия
Ушла эпоха, люди, люди,
Их тени бродят этим лесом,
Где молчаливо мхи, как судьи,
Колючесть стали, давит прессом.
На бархатистость одеяла, порох,
Природа плачет до сих пор,
Их путь был страшен, но не долог,
Я слышу шепот, разговор.
По мхам грибами башмаки,
Патроны, тысячи следов,
Где сталь ложилась на пески,
Следы там лагерных оков.
Там звук тяжелых самолетов,
Звучит посмертно как набат,
Там тень «отца» Советских взлетов,
Там Ленинград, и там Арбат.
Там сотни тысяч наших граждан,
Валили лес, и грызли землю,
Там голод, смерть, и жажда, жажда,
Я душам мучеников внемлю.
И залп, как бритвой по живому,
Звучал бравурно — расстрелять,
Здесь места не было святому,
Без смысла слово, умолять.
Здесь жертвы дьявольской машины,
У страха вечность обрели,
Канала слез, и мук картины,
В тайгу Карельскую ушли.
Но я ведь помню, видел, слышу,
Нас Бог оставил без имен,
Здесь даже слово ненавижу,
Пропало в шелесте знамен.
Здесь кровь не кровь и не водица,
И смерть не смерть, и жизнь не жизнь,
Лилась сквозь сито сукровица,
В записках, милая, дождись.
Не дождалась. Никто не судит,
И мхи молчат. Столбы еще стоят.
А жаль, что разум нас не будит,
Там наши души, с нами говорят.
Суки, теща, ма…
(вырезки из собственной жизни)
Собака дрянь, и теща тоже сука,
Жена – ах, ты обидел маму…
Вся жизнь говно, и навевает скуку,
Паршивая, на «мыле» мелодрама.
И катится под гору, ком дерьма,
Самодовольно вонь распространяя,
Без смысла дни туда-сюда гоняя,
Собаки, склоки, сплетни, суки, «ма…»,
Здесь нет «Сикейросов», Тургенев не читаем,
Здесь дождь сменяется на пьянку,
И выворачивает душу на изнанку,
Когда здесь «Пу…» как доктор уважаем.
Собака, да хрен бы с ней, но скука,
Разбавленная глупостью и брагой,
Страна теперь огромная «шарага»
Уж лучше умереть бродягой.
Кто, сукины дети, ваши отцы?
999- я проба, чистая,
Ох, как светится, солнце засть,
Боже Праведный, Дева Пречистая,
Куда, куда мне голову класть?
Вот оно, господа старатели,
Долго старались, вот и пришло,
Вы властвующие и прихлебатели,
Вместо солнца зло взошло.
Вместо земель пахотных – ристалища,
Вместо пахарей – бойцы,
Из какого вы вышли влагалища,
Кто сукины дети ваши отцы?
Сеют ложь на полях сражения,
Пожинают смерть и страх,
Боже, не по твоему ли велению,
Все, что создали в пыль и прах?
Господи, куда, куда мне голову,
Покаянную, и ту деть некуда.
Куда идти мне по холоду голому?
Прости Боже, тебе всегда некогда.
999- я проба, чистая,
Сверкает на крестах, солнце засть,
Боже Праведный, Дева Пречистая,
Чья же ныне, Боже, власть?
Защитник Родины.
В связи с празднованием 70-ой годовщины Победы в Великой Отечественной войне, согласно указу Президента РФ № 32 от 23.01.2015 г., ОАО «РЖД» предоставит бесплатный проезд поездами дальнего следования по территории РФ инвалидам и участникам Великой Отечественной войны с 3 по 12 мая 2015 г.
Спасибо родная страна,
И я бы проехал в вагоне,
Спасибо, есть бог, сатана,
Я мертв и теперь не в законе.
Я пал под Берлином, но мой,
Безногий товарищ вернулся,
В Россию, как будто домой,
И по уши в грязь окунулся.
Жена? Не стена, отвернулась,
Красавицей Нинка слыла,
У друга вся жизнь пошатнулась,
Сломались два мощных крыла.
В вагоне играет тальянка,
Безногий поет капитан,
О том, как ходил он на танки,
Брал «Тигры» порой на таран.
Простите мне братья и сестры,
Подайте, мне горько просить,
Мелькают за окнами версты,
Безногому можно простить.
Медаль за Отвагу и Орден,
Звезда золотая на грудь,
Я плачу на этом аккорде,
Мне ноги мои не вернуть.
И катится поезд с народом,
В Советскую, светлую даль,
И год улетает за годом,
Скорей бы, себя мне не жаль.
Простите, за ваше здоровье,
Я выпью, а может, напьюсь,
Поставьте мне крест в изголовье,
И свечку, за вас я молюсь.
Спасибо страна Победитель,
Мой друг там давно, да и я…
Заступник вам Бог и Спаситель,
Мы были твои сыновья.
Мы там, не нужны нам билеты,
Наш поезд застыл на путях,
Я пел вам о прошлом куплеты,
Мы были в стране как в гостях.
*В 1952 году калек-инвалидов Великой Отечественной войны тайно вывезли в специальные интернаты, где они и закончили свой путь на нашей земле. Сотни тысяч инвалидов, безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах… Герои-калеки были лишними.
К нам звери черные идут…
Еще порой взбрыкнет копытом,
Теленок в травах луговых,
В людьми и Богом позабытом,
Селении, средь сосен вековых.
Еще дымы целуют небо,
И пахнет хлебом, молоком.
Но часто избы смотрят слепо,
Из окон тянет холодком.
Дворы пожухлой лебедой,
И лопуха ковры лохматят,
И тянет с Родины бедой,
Как будто нас враги захватят.
То не монгол пришел в Россию,
То ветры злобные метут,
Мы сами создали стихию,
К нам звери черные идут.
Лихие вестники судьбы
Мои рассветы пахнут мятой,
Полынью пахнут и дождем,
В дорогу коркой хлеба взятой,
И так, как пахнет чернозем,
И так, как пахнет на овине,
Когда подсушены хлеба,
Теленком пахнет и поныне,
Та деревенская изба.
Скрипят оборванные двери,
Глазницы окон смотрят вдаль,
Мои рассветы и потери,
Вот моя память и печаль.
А та, что новая, так запах,
В той новой, чисто городской,
В хоромах ныне и палатах,
Живет народ совсем другой.
Растут «грибы», как паразиты,
За крепкой каменной стеной.
Не вековые гнезда свиты,
Где был наш дом и мой и твой.
Где начиналось наше детство,
И дым, родной деревни сладкий дым,
То наше, Русское наследство,
Вовек останется святым.
Но мы уходим, скрипят двери,
Пустой, заброшенной избы,
И воют ветры словно звери,
Лихие вестники судьбы.
Ах, Родина…
На улице не то что бы зима,
Не то что бы, но уж пора,
Пора бы снегом землю забелить,
И хорошо бы во всю прыть,
Бежать по полю наводя лыжню,
Ломая, уже едва заметную стерню…
Овраги, спуски, перелески,
А вот парят следы, оставили их зайцы недовески.
Там чей-то писк, там слышен лай,
И видится – вот это мой Родимый Край!
Отечество Российское мое,
И этот лес, и это зимовье.
Поникшие березы, елки как столбы,
Дома в деревне как гробы.
И дым Отечества, горчит все реже-реже,
А как же без него понеже?
А как же, как мне дальше жить,
Как Родине, России, как служить?
И где она, моя бескрайняя, огромная Страна,
С каких высот она теперь видна?
А помню… «Выйду на улицу, гляну на село,
девки гуляют и мне весело…»
Ах, Родина, хотя б уж замело,
И на душе моей наверно б отлегло.
Реквием
Лагеря, лагеря, лагеря,
Русский север накрыт тишиной,
Люди шепчут, судьбу матеря,
Лагеря и тамбовский конвой,
Это жертвы решений Кремля,
По дороге идя роковой.
По дороге в последний свой путь,
Каждый день лес пилить на дрова,
И летят, не успеешь взглянуть,
Щепки в снег, как решила Москва,
Что бы вождь мог спокойно уснуть,
Мы в строю тихо шепчем слова.
Будь ты проклят наш северный рай,
Над снегами их шепот звучит,
И словами тайгой… дорогая прощай,
Над могилами воздух горчит,
Раз в году ты меня вспоминай,
А страной буду я не забыт.
Вспомнят нас, когда стоны уйдут,
Когда мхом зарастут лагеря,
Когда нас как прощенных зачтут,
Что бы звезды сияли над небом Кремля,
Нас за доблестный лагерный труд,
Может вспомнит родная земля.
Страсть и боль
моей жене Людмиле
Я целую, оскомину чувствую,
Я звоню, она часто молчит,
Я не знаю, всегда ли присутствую,
Точно знаю, что сердце болит.
Коль болит, есть причина в волнении,
Коль молчит, значит, есть, где молчать,
Слов не вымолвить в долгом терпении,
Только хочется очень кричать.
Идеальные наши «страдания»,
И слова о любви как ножи,
И от ревности в сердце терзания,
И болезни как плесень от лжи.
Я корону ей с золота выкую,
Пояс верности с зелий сошью,
На мою «Катерину Великую»,
Колдовство своей страсти солью.
Я войду в ее нерв электричеством,
Мандрагорой по телу пройдусь,
И сольюсь с моим важным Величеством,
И любовью хмельною напьюсь.
На постель завалюсь белоснежную,
Буду пьяный ее обнимать,
Мою женщину, милую, нежную,
Буду долго, до боли ласкать.