Об авторе письма: Дементьев Виктор Юлианович, 23.02.1923 г.р. выпускник Одесской специальной артиллерийской спецшколы № 16 в 1940 году, окончил досрочно 2-е Ленинградское Краснознаменное артиллерийское училища в 1941 году. Принимал участие, в качестве курсанта, в боевых действиях на бело-финском фронте в 1940-1941 гг.
Участник Великой Отечественной Войны с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945 г.
На Ленинградском фронте: командир взвода в звании лейтенант, с декабря 1941 г. – старший лейтенант, заместитель командира роты 283 артиллерийско-пулеметного батальона 22 Укрепрайона, начальник разведки артдивизиона 1106 Армейского пушечного артиллерийского полка 2-й ударной Армии Ленинградского фронта. Член КПСС с июля 1942 года. С октября 1943 г. командир батареи 51 стрелкового полка 93 Миргородской стрелковой дивизии, дважды форсировал Днепр. 25 ноября 1943 г. в составе 130 гвардейского артполка 2-го Украинского фронта под г. Кривой Рог получил множественное тяжелое осколочное ранение.
С ноября 1943 по февраль 1944 г. находился на излечении в эвакогоспитале №3361. После ранения – командир батареи 5-го гвардейского воздушно-десантного артиллерийского полка 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, в составе которой первым вошел в г. Раздельная Одесской области. Почетный гражданин города.
2-й, 3-й Украинские фронты, командир отдельной зенитно-пулеметной роты. Помощник начальника штаба зенитного артиллерийского полка, командир отдельной батареи управления 6-го гвардейского Дунайского стрелкового корпуса в звании гвардии капитан. Участвовал в освобождении Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии.
В 1947 году – будучи командиром отдельной батареи командующего артиллерией 6-го Дунайского корпуса, во время господствовавшего в 1947 году голода, разрешал водителю штабной автомашины подвозить попутными рейсами, при отправке почты в штаб, румынских крестьян, которые ехали на рынок продавать сельхозпродукцию. За это они давали шоферу мамалыгу (особый вид каши ), которую делили позже, по кусочку, на всех бойцов батареи. Подобная практика деления, оказавшихся в распоряжении батареи продуктов, использовалась во всех воинских подразделениях во время голода на Ленинградском фронте, но не пресекалась и не каралась начальством.
Ответственный за снабжение батареи старшина Рылов оказался замеченным в хищении государственного имущества и был приговорен военно-полевым судом к высшей мере наказания – расстрелу. В связи с этим происшествием, возникла необходимость наказания и командира батареи. Поскольку он не являлся соучастником и уличать его было не в чем, он был осужден «за халатное отношение к своим служебным обязанностям и злоупотребления, выразившиеся в недостаче имущества у старшины Рылова А. и эксплуатации попутными рейсами автомашины» по ст193-17а УК РСФСР сроком на 5 лет, с лишением наград и воинского звания.
Автору письма всего лишь 21 год. На момент окончания войны гвардии капитану исполнилось 22 года, а на момент осуждения – 24.К этому времени у него за плечами была бело-финская война 1940-1941 гг. и вся Великая Отечественная, начиная с 22 июня 1941 года!
В 1989 году дело гвардии капитана Дементьева В.Ю. было повторно рассмотрено Верховным судом СССР. Высокий суд не нашел в действиях командира состава преступления, оправдал его с восстановлением в воинском звании гвардии — капитан и возвращением всех наград. Спустя полгода, его младший брат, которого он ласково называет в письме белокурым Женечкой, будучи уже майором артиллерии Советской Армии, положил в гроб умершего от радости, что получил оправдание, старшего брата погоны капитана артиллерии. А еще через год не станет Советской Армии и самого Советского Союза.
Другой младший брат, которого автор письма называет Геней, сразу после освобождения Одессы 10 апреля 1944 г. ушел добровольцем на фронт. Вот текст полученного матерью извещения:
« Кескюль-Дементьевой Марии Леонтьевне
И З В Е Щ Е Н И Е
Ваш сын Гв. Сержант ДЕМЕНТЬЕВ Евгений Юрьевич, уроженец г. Одессы, рожд.1926 года в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 21 августа 1944 года, похоронен ст. Степановка Молд. ССР.
Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии / приказ НКО СССР №2.1 /
Зам.Ильичевский Райвоенком
ВОЕННЫЙ КОМИССАРИАТ
Одесской области майор Широков
Начальник 3 части Капитан Славецкий
Текст письма приводится в согласии с оригиналом, со всеми ошибками и неправильно расставленными знаками препинания.
12.5.44 Привет с фронта!
Здравствуй мать родная!
Весточку ты ждешь,
Про сына вспоминая
В память все вернешь:
Детские лукавые глазки,
Образ сына дорогой,
Материнские прежние ласки-
Все ты вспомнишь со слезой.
Я уж вижу ты слезу смахнула.
Не забыла про меня
И, наверно, не уснула
Ожидая все письма,
Но я подал голос свой
Своей матери родной,
Что я жив, здоров, живой
Бью врагов за грабеж и разбой.
Здравствуй дорогая мать и братишка Женичка!!! Вы не можете себе представить, какая радость охватила мое сердце при получении от вас писем… Я не могу объяснить почему плакал? И что это были за слезы?Это были слезы радости о том, что вы живы, но… но не здоровы. Вы не можете представить как я вас искал. Я писал в Москву и в центральное – справочное эвакуационное бюро, но там мне ответили, что на учете эвакуированных не состоят и вот тогда я думал, что вас повесят за меня как за командира Красной Армии. Я ведь кончил училище в конце июля 1941 г. И сразу попал на фронт. Был я все время на защите гор. Ленинграда, но «Судьба играет человеком», так и со мной случилось. Я все время оттуда просился и попал на Украину Форсировали Днепр, Буг, Днестр все это прошли с боями. Били мы фашистов мстили дорогие за вас, за ваше горе, муки и страдания – за все мстили.
Я был 25 ноября ранен под Кривым Рогом имел 6 ран и пролежал в госпитале 3 месяца, а вот теперь опять жив и здоров и снова воюю, особенных последствий после ранения нет, так, что ты мамаша не волнуйся.
Сейчас у нас передышка после упорных боев и вот я ночью пишу вам всем ответ. Ты знаешь мама, что когда принесли мне ваше письмо, то я бросил ужинать пока не прочел. За эти три года я просто стал дикарь. Бывало много у меня друзей хороших и каждый давал адрес, но я не писал и вот так 3 года все получают письма с радостью читают их, а я никогда и не спрашивал поштаря, но зато теперь – теперь я не одинок. Теперь я завтра утром совсем другой. У меня все на душе спало все тревоги, скука, одиночество. Я и в трудную минуту не забывал о вас, даже тогда, когда смерть кружилась над головой. И когда подряд, днем и ночью, недавно отбивали 11 немецких контратак я ночью под вспышками своих орудий видел нагло лезущего в полный рост фашиста в его черной каске в сапогах с тупыми носками – в тех сапогах, в которых он ходил по родной земле, по улицам родного города и топтал землю, наставлял автомат на беззащитных женщин и детей и тогда я, дорогие, вспоминал родную Одессу и вас – вот миг орудие выстрелило и больше фашиста нет.
Не будет убитый топтать нашу землю. И так, чем больше мы их бьем, тем ближе час победы. За меня никто не убьет фашиста, никто не будет мстить за ваши страдания и горе, поэтому увидеться, хоть на час, с вами дорогие, еще не время, как бы этого не хотелось, но придется ждать встречи до конца победы.
Дорогая мамаша! Мне очень приятно слушать, что Геня вам помогал и что вы живы, но здоровье плохое – плохо.
Я дорогая мамаша вам буду помогать. Вот на днях выпишу на тебя аттестат, денежный, и ты будешь получать деньги.
Но какую сумму я выпишу я тебе напишу потому что разрешают определенный процент из зарплаты (60% кажется), что можно то я вам буду помогать.
Пусть Женичка учится и в Суворовскую школу его должны принять обязательно я сам ему помогу в этом. Вы знаете дорогие, что когда я узнал; что Одесса снова наш свободный советский город то находясь на передовой я сейчас же вам написал в тот же день письмо и вот тогда я начал спрашивать у почтальона писем.
Может быть я что-нибудь не так написал или плохо то вы скажите, я ведь 3 года писем не писал и теперь совсем разучился. У меня в кармане сохранилось только одно письмо, которое Женичка написал мне в Ленинград в училище и вот это письмо я не раз перечитвыал, вспоминая про все и про всех. Скажи мама ему, что его письмо прошло со мной мной в кармане все бои, что он мне близок и родной; что я чувствовал его с собой в борьбе с врагом и что в памяти моей он остался такой же: Белокурый, маленький, щупленький, энергичный и я не раз прочитав письмо не вольно да слезу пущу. Ничего дорогие, придет время мы встретимся и снова дружной семьей вспомним о былом. Мама тебя может удивить, что я ни слова не вспомнил об отце; нет – я и от него получил письмо и ему отвечу и Гене напишу, когда узнаю адрес, ты мне обязательно сообщи их адреса или если отца возвратят на производство то также сообщи мне. Почему Геня не написал мне письмо или он все такой же самолюбивый остался?
Кажется написал все дорогие. Целую вас крепко, крепко тебя и Женечку и шлю свой фронтовой привет всем знакомым. Я по специальности артиллерист и передай, что мы фашистов бьем по-гвардейски. Мама если кто просит адрес; то дай пусть пишут письма – веселее воевать будет. Сейчас буду писать письмо Ефим Прохоровичу и Женичке письмо я напишу. Вот так до утра и буду писать. Сегодня у меня ночь писем.
Ну будьте здоровы и счастливы дорогие на днях я вышлю по почте 2 тысячи денег вам. Жду с нетерпением следующего письма. По возможности всегда буду вам отвечать. Крепко целую тебя дорогая мать и Женичку.
Мой адрес полевая почта 32154 Л Дементьеву Виктору Юлиановичу.
Ну вот и я кончаю вам надоедать своей писаниной с тем и остаюсь ваш сын гвардии старший лейтенант. Привет Вове с сыном и женой. Дементьев (поздравляю его) дяди Пети, тете Вассе, Лоре всем соседям.
МАРЬЯ ИВАНОВНА И 9 МАЯ
К девятому мая, или Дню Победы, для тех, кто не знает, Владимир Иванович готовился заранее. Старый веник, тряпичная ветошь и детская лопатка, для совсем недетской работы, были заботливо уложены в старое ведро, которое не жалко оставить на кладбище. Из всего набора следовало сохранить только лопатку, потому что нынче такой не купишь. Нынче многого не купишь: старые, привычные в обиходе предметы из продажи исчезли, вместо них появились дешёвые китайские поделки, которые можно гнуть и ломать одними лишь пальцами. А лопатка – настоящая, железная, крепкая, «Made in USSR», то есть в Союзе Советских Социалистических Республик. Была такая страна – для тех, кто не знает, или родился позже её смерти. Джинсы Владимир Иванович натянул не новые, но и не очень старые, на случай, если придётся возиться с землёй. Совсем старые нельзя, всё-таки – праздник! Шесть алых гвоздик спрятал в газету, на случай, если наткнётся на нациков, чтоб не отобрали. Если побьют, не страшно, можно даже моральное удовлетворение получить: побили-то «в борьбе за это». А ему «этого» как раз-то и не хватает. Ну, не то, чтобы именно «этого», но очень из него многого, а именно – справедливости.
Никто и никогда не сможет доходчиво объяснить, почему так случилось, что комсомолец стал заводчиком, офицер госбезопасности – банкиром, а вор, тыривший у людей, сидящих на «толчке», шапки – президентом страны! Закончив воровать материальное, оно, как известно, первично, принялись воровать у народа сознание, которое вторично. Сначала — по кусочку, по капельке, потом – частями, а уж после… Два слова: «грабёж» и «грабительство», должны обозначать, вроде бы, одно и то же. Но, обратившись к словарю Ожегова, можно прочесть: «Грабёж – кража, сопровождающаяся насилием»; «Грабительство – разорение кого-нибудь путём притеснений, грабежа, незаконных поборов». Ну, а, если принимать во внимание, запрещённое ныне празднование Дня Победы, то это – грабёж и грабительство в одном флаконе. И вообще, если бы власть предержащие придерживались последовательности в своих действиях, то все эти стрёмные даты, типа дня Победы и дня Советской Армии, следовало бы из календаря выбросить. Начать следует с 7 ноября. После 6 ноября должно следовать сразу 8 ноября! После 22 февраля – 24 февраля, и так далее.
День Победы в этом году выдался тёплым и солнечным необыкновенно. На домах недоставало государственных флагов, которые обычно придают настроение людям и торжественность их помыслам. Город старался праздника не замечать. Нет такого в календаре! Но все, кто смог не выйти на работу, не вышли. Они, как и Владимир Иванович, с цветочками в руках, спешили на кладбище. Нечто подобное происходило ранее в Советском Союзе на Пасху: все атеисты, а на кладбище – давка.
В центре городка, возле памятника Неизвестному солдату, назревал скандал. Группка нациков пыталась сбросить с подножия памятника цветы. Ополченцы, а может, просто патриоты времён ещё Советской Украины, не позволяли им этого сделать. В воздухе витала нецензурная лексика, перемежающаяся возгласами «Героям слава!» и «Фашисты!» Неподалёку за происходящим спокойно наблюдал наряд милиции в составе трёх человек. На данном этапе противостояния их вмешательство было бы излишним.
Благополучно миновав конфликтующих, Владимир Иванович повернул на улицу, ведущую к городскому кладбищу. Впереди него шла старушка в тёмно-синем женском костюме. В отставленной в сторону руке она сжимала скромный букетик цветов. Узость дорожки не позволяла разминуться двум прохожим, поэтому Владимиру Ивановичу пришлось сойти на траву, чтобы обогнать попутчицу. Искоса глянув на неё, он увидел сияющие в лучах весеннего солнца награды на лацканах пиджака. Медаль «За отвагу», «За победу над Германией», «Орден Красной звезды» и «Орден Отечественной войны П степени» он узнал сразу, такие же были у его отца. Рядом с медалями красовалась чёрно-золотая георгиевская лента. Химическая завивка, очки, морщинки… и что-то ещё, неуловимо знакомое и близкое… Что? В голове формировалась фантасмагорическая догадка, от которой на лбу выступила испарина. Владимир Иванович не помнил точно, сколько лет тому эта женщина умерла, наверное, не менее десяти… Повернувшись к попутчице лицом, и, преградив ей путь, он расставил руки и срывающимся на шёпот голосом произнёс: «Марья Ивановна, здравствуйте!»
Женщина подняла глаза на Владимира Ивановича и … не узнала! Оно и понятно: это у них одна Марья Ивановна пришлась на целые десять лет, а у неё-то выпуски – каждый год.
«Ваня, нет, Петя, нет Коля…», — вспоминала Марья Ивановна.
«Вова!»,- помог Владимир Иванович своей старенькой классной руководительнице.
«Володенька!»,- вспомнила Марья Ивановна, и глаза её увлажнились.
«Андрусьев»,- продолжил подсказывать учительнице её бывший ученик.
«Да, да, да, помню! Ты на конкурсе чтецов отрывок читал из Гоголя «Нет уз святее товарищества!» Теперь не было сомнений, что она действительно вспомнила Владимира Ивановича.
«А я вот к мужу, на могилку собралась», — Марья Ивановна предъявила букетик относительно свежих цветов. Состоял он преимущественно, почему-то, из осенних сортов: чернобривцы, астры, ноготки. В голове у Владимира Ивановича плясал сумбур и беспорядок: он точно знал, что его учительница русского языка и литературы, она же — их классный руководитель, давно умерла. В прошлом ещё году они, всеми остатками класса, к ней на могилку ходили. А рядом – могилка мужа. Воцарилась неловкая пауза.
«А ты всё такой же»,- сделала ему комплимент учительница.
«Хм! Совсем «такой же»!»,- подумал Владимир Иванович, провёл рукой по лысине и пригладил усы.
«И, конечно же, опять эти длинные волосы запускаешь. Что мне с вами, мальчишками делать? А вот то, что ты в школьной форме – это хорошо. В такой день, это — символично».
Тут он понял. Он понял всё! Марья Ивановна видела его таким, каким он был в школьные годы.
«Стараемся…»,- сказал Владимир Иванович, лишь только чтобы хоть что-то сказать.
«Ну, а что у нас нового?», — Марья Ивановна посмотрела на него таким добрым взглядом, что на глазах у него выступили слёзы. Словно и не было этих пяти десятков лет.
«В классе? Или вообще?»
« В классе, и на свете»,- улыбнулась Марья Ивановна.
«Сказала бы ещё, что на «этом свете»!»,- подумал Владимир Иванович, а вслух произнёс:
« Вообще – 9 мая отменили. А в классе – я с вашей любимицей Любкой Стаценко поругался».
« То есть, как отменили?», — перестала улыбаться учительница,- « И почему поссорились? Вы же на прошлой неделе в Доме пионеров на конкурсе бальных танцев выступали».
«Марь Ванна, давайте на дорогу выйдем», — ухватил Владимир Иванович учительницу под руку, потому что продвигаться по дорожке вдвоём было тесновато.
Если она умерла около 10 лет назад, то ей должно быть известны события, последовавшие за развалом СССР?
«Поссорились из-за различия взглядов на историю», — начал он.
«Евгений Иванович был прекрасным учителем истории. И у Валечки, и у тебя в четверти пятёрки».
« У нас политические лозунги разные. Я – за одно, она – за другое».
«Но Валечка – секретарь комитета комсомола, отсюда следует…», — Марья Ивановна замолчала.
«Отсюда следует, что неправ я», — закончил Владимир Иванович её фразу.
«Неправ ты! Когда мы проходили Есенина, ты что мне в классе читал? «Исповедь хулигана»? Теперь вот лозунги какие-то выдвигаешь!»
«Не, Марь Ванна, я ничего не выдвигаю. Вот вы – коммунистка?»
«А как же! Никто не отменял!»
« Отменили! Теперь говорят, что «Коммуняку – на гиляку!», «Кто не скачет – тот москаль!» Бандера и Шухевич – герои! «Героям – слава!» Ну, и тому подобное. Вот, я смотрю, ленточка на вас, георгиевская!»
«Так, праздник! 70 лет Победы! 70 лет!», — Марья Ивановна остановилась, отошла на полшага и измерила Владимира Ивановича взглядом,- «Ты, никак, поправился?»
«Да, поправился. Ну, а ленточку вам лучше снять. Хотя, всё равно – медали…»
«Что медали?»,- спросила Марья Ивановна.
«Понимаете, если на вас ленточка, значит…»,- ему не хотелось обижать старенькую учительницу,- «Значит мы с вами – колорады»
«Колорады? Такого слова в русском языке нет! Ты хотел сказать «колорадский жук»?»
« Нет, Марья Ивановна, именно – колорады и ватники. Это мы с вами!»,- Владимир Иванович опять подхватил её под руку, и они продолжили путь.
«А Любочка?»
« А Любочка – титулованная нация! Она считает, что нас с вами, то есть, меня нужно повесить. На гиляку, как коммуниста!»
Марьи Ивановне повешенье не грозило, ведь реально её не было. Впереди показалась толпа, размахивающая желто-голубыми флагами у ворот кладбища. Наверное, там происходили разборки между нациками и сепарами. Владимир Иванович достал из ведра свёрнутую в трубку дождевую куртку, расправил и накинул на плечи старушки, чтобы, хоть как-то, прикрыть её награды и ленточку.
«У тебя жар!», -прошептала учительница,- «Тебе нужно воды выпить. Как можно над пожилым человеком смеяться? А как же русский язык? Литература?»
«С этим проще, решение у них такое: «Чемодан – вокзал – Россия!»
« И моя Любочка? С ними?»
Владимиру Ивановичу очень не хотелось разочаровывать бедную старую женщину в отношении её любимицы.
«Да что вы! Конечно же, нет! У неё три внука, или внучки. Тут не до политики».
Странно, но Марья Ивановна пропустила внуков мимо ушей.
«Что я несу?»,- подумал Владимир Иванович.
Они свернули с дороги и подошли к приземистому частному домику. Калитка оказалась лишь прикрытой. Владимир Иванович усадил учительницу на лавку, рядом поставил ведро.
«Вы тут передохните, а я сейчас водички принесу».
«Как же с вами, мальчишками, нелегко! Вечно вы что-нибудь выдумываете. Любочка! Девочка моя хорошая! Чемодан – вокзал – Россия! Да она у меня пятёрку за «Песнь о буревестнике» получила!», — ворчала Марья Ивановна. Руки её нервно теребили и без того несчастный букетик,- «Меня – на вокзал! Чемодан!»
Владимир Иванович прошёл по тропинке, ведущей от калитки к дому, и кликнул хозяйку. Пока они поздравляли друг друга с Днём победы, пока она вынесла воду, в алюминиевой кружке, пока он вернулся … Марьи Ивановны не было ни на скамейке, ни возле. Владимир Иванович, задыхаясь, выбежал на улицу. Кроме толпы у кладбища – никого. Собственно, нечто подобное было просто обязано произойти. На какое-то мгновение Владимиру Ивановичу показалось, что он сходит с ума. Вернувшись назад, он скрутил дождевик и аккуратно уложил его в ведро. Туда же определил и букетик осенних цветов. Ноготки, чернобривцы, астры… Нужно вернуть учительнице, на могилку. Обязательно. Сегодня, 9 мая.