За кружевами белизны
Густое таинство заката
В смущенье льдистой тишины
Тоску пьянит огнём муската.
И лиловеет белизна,
На плечи вечера спадая.
Устами тьмы, устами сна
Целует небо стынь седая.
В морозных токах декабря
Луна свои полощет перья.
Тревожной полночи снаряд
Зима взрывает в подреберье.
И миллион живых миров
Во мне сливается в единый,
Который страшен и суров
Своей бездушной сердцевиной.
В котором нету божества
И нет времён преображенья
В живые мысли и слова,
В души свободные движенья.
Юность
Мне вернуться бы в тот ельник,
Где гуляет в тишине
Юность —
солнечный бездельник,
И спешит покой ко мне.
Где стоит хрустальным замком,
Возвышаясь до небес,
Обретённое внезапно
Ожидание чудес.
Чтобы гул моих печалей
И печальный стон разлук
Уместились бы случайно
В кукушиный робкий звук.
Тёмно-мшистые тропинки
Увели б меня туда,
Где светились, как дождинки,
Позабытые года.
Там — зима ко мне лавиной
Перламутровою шла,
И весной наполовину
Для меня тогда была.
Там лучами любопытства
Было всё озарено,
И сто раз я оступиться
Мог — мне было всё равно.
Хоть забыты все тропинки,
Я брожу, покой храня,
И грибами из корзинки —
Юность смотрит на меня.
И раньше пришла… и раньше ушла…
И раньше пришла… и раньше ушла…
И силы понять — негде взять.
«Зовут, — говорила, — пора: дела.
Забудь и начни опять…
С тобой, — прошептала, — мои слова
И горький бессмертья вкус.
Огонь и ветра, и полынь-трава.
И дней обветшалых груз».
Прощание белое, как туман.
Весла приглушённый плеск.
Молчание. Шёпот лесных полян.
И полночи звёздный блеск.
Я знаю — прозрачная, как стекло,
Играя тенями крыш,
Легко чередуя: темно — светло,
Теперь предо мной стоишь.
А где-то в воронку погибших дней
Стекает былая мгла.
На тысячу добрых сердец родней
Ты в ней для меня была.
Покой. Движение. Покой.
Покой. Движение. Покой.
Огней шипящая печаль.
Над обесточенной рекой
Времён ржавеющая сталь.
И только вздох. И только стон.
И только… больше ничего.
Но открывается закон —
Причин случайное родство.
И если есть и хлеб и соль,
И если в чаше есть вода,
То молчаливей будет боль
И бессловеснее беда.
Молчанье — белое, как ночь.
И расставание — как день…
Но счастья,
что не превозмочь,
Уже воздвигнута ступень.
Темнота
У темноты особый блеск,
Особая звезда.
Мерцает странный арабеск
В лучах её всегда.
За каждой новой темнотой —
Иная темнота
Скрывает белый свет густой
И все его цвета.
И в каждой то, что может быть,
А, может, и не быть —
И горний мир, и смрадный быт,
И бабочка судьбы…
В густой блестящей темноте
Огнями сны цветут
И украшают на холсте
Событий — наш уют.
Над городами, над землёй,
Где не был человек,
Витает тьма липучей мглой,
Туманом чёрных рек.
У темноты особый вкус,
Особый аромат.
Я ими от себя лечусь.
Они слегка пьянят,
Легонько давят на виски,
И я во тьму иду,
Времён потерянных куски
Сбирая на ходу.
У темноты особый блеск,
Особая звезда.
Мерцает странный арабеск
В лучах её всегда.
Цветы ночного беспокойства
(триолет)
Цветы ночного беспокойства
Повиты лентою зари.
Мне в чаще сумрак подарил
Цветы ночного беспокойства.
Во тьме — тревожней мира свойства,
Но утром — на восток смотри:
Цветы ночного беспокойства —
Повиты лентою зари!
Дыша болотными огнями
(триолет)
Дыша болотными огнями,
Цвело предчувствие чудес.
Покой листал печаль небес,
Дыша болотными огнями.
Когда простор играл тенями,
Я замечал — и там, и здесь:
Дыша болотными огнями,
Цвело предчувствие чудес.
Я повторяю слишком часто
(триолет)
Я повторяю слишком часто:
Любимый тьмою, любит свет…
О том, что в миге — сотни лет! —
Я повторяю слишком часто.
И, понимая, что несчастья
Без счастья в дольнем мире нет,
Я повторяю слишком часто:
Любимый тьмою, любит свет.
Смотрю я только на восток
(триолет)
Смотрю я только на восток —
На жемчуга рассветных далей.
Читая новых дней листок,
Смотрю я только на восток.
Чтоб не казался мир жесток
И ярче мысли расцветали,
Смотрю я только на восток —
На жемчуга рассветных далей.
И смерть, и жизнь, и красота
(триолет)
И смерть, и жизнь, и красота
Умом совсем неуязвимы.
Достойны чистого листа —
И смерть, и жизнь, и красота.
Покуда смысла полнота
На части ими разделима,
И смерть, и жизнь, и красота
Умом совсем неуязвимы.
Снег
Снег устал под тоскою кружиться.
Просит смеха сиреневый снег,
Потому что печальною птицей
Бьётся в сетке секунд человек.
Потому что и сами секунды
Снегопадом бескрайним идут,
Покрывая поспешно цикуты
Ядовитых от счастья минут.
Снег — темнее, чем память о снеге,
Снег — невнятнее мысли о нём.
Огоньками порхая на небе,
На земле он не станет огнём.
Может, нет его вовсе, а то, что
Называем снегами — лишь связь
Между будущим нашим и прошлым,
Обитающим где-то, лучась.
Но — ни вздоха, ни горького смеха…
Только тихо поёт темнота, —
Голубыми секундами снега,
Будто светом времён, повита!
Ночная ящерка души…
Ночная ящерка души!
Такая слабая, слепая.
Беги во тьму,
Спеши, спеши —
Испуг на лапки рассыпая.
Вонзает в землю
злой рассвет
Свои отравленные стрелы,
И ты во тьму своих побед
Стремишься к дальнему пределу.
В зрачках безжалостного дня —
К тебе — и ярость, и презренье.
Твой путь — не путь его огня.
Ты ночи ртутное творенье!
Ночная ящерка души,
Тоской дышащая закатной!
Во тьме, где топь и камыши,
Тебе спокойно и приятно!
Но день, безжалостен и сух,
Ночной души не пожалеет
И опалит весельем дух,
И станет счастье горя злее!
Чёрно — белое
Где небо бело, как мел,
Где с тёмной водой канал —
Без цели, мечты и дел —
Там некто один стоял.
Пусть светлая быль — темна.
А тёмного — ярок след.
Но та, кто во тьме одна —
К нему выходи на свет!
Пусть капает звёздный воск
На чёрную гладь воды
И слышатся речи звёзд
Как слово одной звезды.
Сшивается чернота,
Без ножниц и без иглы,
Из белых времён холста,
Из локонов светлой мглы.
И в злой паутине дней —
Звенящая болью грусть,
И в мятном дыму ночей —
Запутались сотни чувств.
Ты помни — одна вода
Жива, и хранит в себе
Тот мир, где поёт звезда
О чёрной земной судьбе.