– И в тридцать в облаках витать?
– И в сорок в облаках витаю…
Вы видите, как я летаю…
А помните, как мог летать?
…И не вернуть, не изменить
Ни юность, ни любовь, ни вьюгу…
Смешно – поддакивать друг другу,
Сорваться и пустить по кругу
То, что обещано хранить.
***
В этом городе из пены
Потаканья и холуйства
Что ты ходишь так печально,
Так отчаянно молчишь?
Кулаком уже не стукнешь…
Глупой мухой в паутине
Ждёшь чего-то вроде смерти —
Вроде счастья — и хрипишь.
В этом городе постылом,
В этом городе усталом
Хрустнешь веточкой и вздрогнешь:
Неужели — только т а к?
И летит твой день тревожный,
Весь продутый, весь порожний,
Серый, пасмурный, ничтожный —
Пятачок-молчок, пустяк…
И подробен каждый выдох,
И смиренен каждый трепет,
Что ни слово — словно лепет
До глагола, запятой…
…И прекрасен в полусвете,
В полумраке, в полумиге
Детский сон в глухой деревне,
Там, где купол золотой.
В этом городе невзрачном,
Гле плебейские ухмылки
И холопские усмешки,
Доживать нелепый век.
В этом городе, где проклят
Каждый божий одуванчик,
Где так просто всё и ясно,
И закончится твой бег.
Не таким тебе хотелось
Побывать на этом свете…
Жил — как будто перед взмахом,
Жил на после, на потом.
…И прожилками знакомо
Счастье тихое чужое —
Отвернёшься, как увидишь
Взгляд в автобусе «шестом».
В этом городе унылом,
Где друг друга так не любят,
Скрыться, спрятаться, закрыться
В память, в общую тетрадь.
Притаиться, отмолчаться,
Белым светом надышаться
И… влюбиться в этот город
Перед тем, как умирать.
* * *
…И щека прикоснется к щеке,
И рука встрепенется в руке.
Обнимать ее, так обнимать,
Словно будут ее отнимать.
Без нее невозможно душе.
Без нее и не жить-то уже.
Обнимать ее и повторять:
Я-то знаю, как счастье терять.
* * *
А утро обещало нам свободу,
Но предложило продолжать игру.
Не зная броду, ты – в какую воду?
Придурком – на каком таком пиру?
Шутом, изгоем – на краю скамейки
У барина на привязи скулить.
Не сто друзей, а сто рублей имейте, –
Друзья почаще будут заходить.
Они растопчут, а потом утешат,
Нальют, почти как равному, вина.
…И черт – судья. И подсудимый – леший.
И балом правит тоже сатана.
* * *
Я устал от тьмы кромешной и разлада,
От людей, которых видеть нету сил.
Ничего мне, ничегошеньки не надо,
И врагов я, и друзей своих простил.
Так выходят из гостей и из притворства,
Как выходят на свободу подышать,
Где простая деревенская березка
И копеечная школьная тетрадь.
***
Господи, всё нам зачтётся…
Что проклинать и тужить…
Что ещё нам остаётся?
А остаётся нам жить.
А остаётся терпенье,
И ничего не проси.
А остаётся смиренье —
Так повелось на Руси.
Вот и зима за окошком,
Всё как положено — снег.
Только вот грустно немножко,
Что на исходе твой век.
И улыбаться забыли.
Холодно. Небо во мгле.
Может, за что осудили
Срок отбывать на Земле?
Снег… Он всё сыплет и сыплет,
Долго снежинкам лететь.
Вот бы, на радостях, выпить,
Русскую песню запеть.
40 ЛЕТ
Мальчик, проспавший Пасху,
Стоит посреди опустевшего пустыря
С пустым китайским мешком
И слёзы о куртку болоньевую вытирает.
***
…И поставит пуля точку
На молоденькой судьбе.
Заполощется простынкой
Мать в натопленной избе.
И отец зубами скрипнет,
И — волчком, волчком, волчком…
И по полу, по порогу,
По закату — кулаком.
И глаза потупит статный
И румяный военком,
И пойдёт себе по тропке,
По тропиночке молчком.
И пойдёт себе по тропке,
По тропиночке молчком —
По родной земле, по мёрзлой
В сапогах, как босиком.
И пойдёт он, причитая:
— На погибель на хрена?!
Ох, безмолвная, глухая,
Ах ты, жуткая страна…
А безмолвная, глухая
Не жалеет сыновей.
И молчит она рабыней —
Хоть потоп, хоть суховей.
Ох, не раз глаза потупит
Дюже статный военком.
Ох, не раз пойдёт по тропке,
По тропиночке молчком.
Вой, Россия! Плачь, Россия!
И ори на мостовых
Возле неба, возле поля
Убиенных рядовых —
Этих мальчиков весёлых
Не в погонах золотых.
Этих мальчиков весёлых,
* * *
Одиноки и печальны
На закате купола.
Расставаться, удивляться,
Изумляться – жизнь б ы л а…
На пороге у безмолвья
Задыхаться от бессилья.
А за окнами – молчанье,
В белом саване Россия.
Вслед себе смотреть и плакать,
Отвернуться и уснуть.
…Снег в России грустный-грустный,
Тихий, как последний путь.
* * *
Есть таинственная сила
У осенней тишины –
В ней дыхание могилы,
Бездна сорванной струны.
И в безмолвном карнавале,
В зябком трепете звезды
Обещание печали
И предчувствие беды.
И нелепо предсказанье –
Буби-черви на сукне,
Если ворон утром ранним –
Чёрным крестиком в окне.
* * *
В холодном тамбуре ночном
Курил…
Курил и плакал долго.
А после слёзы кулаком
Он вытирал на верхней полке.
И было душно в темноте,
Где в тесноте, да не в обиде.
Лицо он поднимал к звезде
И никакой звезды не видел.
Летела за окном луна,
Шумела за окном эпоха…
Хотелось друга и вина,
И понимающего вздоха.
***
…Искать улыбку, а найти усмешку,
О сломанные крылья спотыкаться…
И душно – мимо серых сонных зданий,
И тошно от отваги проходимца.
И горько – ходит подлость тихой сапой,
И сытый взгляд у продавщицы страшен,
И холодно в больничном коридоре,
И зябко так в гостях на этом свете…
* * *
Я не знаю ещё, как живу…
Как живу ещё, не понимаю…
Утром воздух сырой обнимаю,
И не верится, что наяву.
И вставать тяжело-тяжело.
И так больно от белого света.
Неужели всё это со мной?
Неужели со мною всё это?
* * *
Нет уже их, нежных, прежних,
Чистых, светлых, безмятежных –
Позабыто-поросло.
Боже, ты прости их, грешных,
К сути истинной небрежных
Под названьем ремесло.
Нет уже их, гордых, твёрдых,
В небо головой упёртых –
Не случилось, не судьба.
А случилось – гнутым, тёртым,
В голове с каким-то чёртом,
И почти что голытьба.
Лезли в князи да из грязи,
Из глуши и непролази,
Лезли в город из села.
Вон стоят – с шутом проказник…
Это мы с тобою разве?
Как неправы зеркала!
Восьмое марта
Ах, как брызнуло весной!
За тюльпанчиком, за ранним
На базаре люд – стеной,
Как на регби или ралли.
Тесно трёшкам в кулаках!
Не за водкой, не за пивом
Потянуло мужика –
За цветком
живым,
красивым.
Чтобы взять букетик тот
В шебуршащем целлофане
И узнать как сердце жжёт, –
Будто вдруг поцеловали.
Будто в чём-то согрешил,
До сих пор не признавался.
Будто жить-то и не жил,
А всё только собирался.
* * *
Жена моя – вселенная моя!
В ней кружится ребёнок, как планета.
А вкруг неё
С рассвета до рассвета
Ещё один кружится,
Это – я.
* * *
Буду жить и добро наживать,
Наряжать своих дочек-кровинок,
Вырезать из «Весёлых картинок»
Самоделкина и Буратино
И при этом совсем не зевать.
Буду жить и себя не жалеть,
Не пора ли терпенью учиться.
Чёрт возьми, перестану лениться, –
Жизнь уходит и не повторится,
И её уже нету на треть.
Не казаться мне надо, а быть
И расписывать дни на листочке.
Чтобы вдруг не споткнуться на кочке,
Буду чувства держать на замочке,
И попробуйте, злыдни, открыть.
Буду жить, буду правду искать,
К умным людям ходить за советом,
К добрым людям ходить как за светом.
Только бы ненароком при этом
Не забыть им «спасибо» сказать.
* * *
Виктору Родионову
Как размашисто жить я желал!
О, каким я желал быть аскетом!
О, каким я хотел быть поэтом (!) –
Чтоб строкою одной – наповал.
Я поленья домой приносил,
Спал на них, сумасшедший отпетый,
Не поверите – целое лето, –
Удивительно нежный настил.
Как я тело своё закалял!
Прыгал в воды апреля из лодок.
Не тщедушен, не слаб и не кроток,
На лопатки приятелей клал.
Одного я не ведал тогда, –
Что ударит меня по сопатке
И повалит на обе лопатки
Жизнь сама,
и не раз, и не два…
* * *
И прости её ты, грешную,
Настоящую и прежнюю,
Простодушную, неловкую,
С несуразною обновкою.
Ты прости её, нескладную,
С деревенской её правдою,
И за горло за лужёное,
И за сердце обнажённое.
И за слово за неправое,
Бестолковое, лукавое,
И за гнев её неистовый,
За платок её за ситцевый.
И пойми её, попутную,
Её душу бесприютную.
Ты её, в дверях стоящую,
Знать не знаешь настоящую.
* * *
Друг окликнет меня из толпы,
Прибежит и обнимет за плечи,
Ни объятий не хватит, ни речи,
Ни рассказанной наспех судьбы.
И во мне что-то вдруг встрепенётся
И прорвётся, сорвётся на крик!
Остановится рядом старик
И, тряхнув бородой, усмехнётся.
* * *
Как парное молоко,
Осторожными глотками
Пить свободно и легко
Синий день под облаками.
Тихим счастьем нелюдим,
Тайники свои проверить.
Верить – всё-таки любим,
А что всё не так – не верить.
Перевод с мордовского-эрзя автора