Владимир Машков, народный артист России: «Женщины никогда не поймут, почему мы любим одних, а женимся на других»

Владимир Машков — известный человек в театральном мире. И как актер, и как режиссер, а недавно еще он стал руководителем знаменитой «Табакерки», театра созданного Олегом Табаковым. Машков в свое время сам кончал студию при «Табакерке» и вот теперь, после кончины Олега Павловича, возглавил ее.

Можно вспомнить, как начинался его творческий путь. После главных ролей в фильмах «Подмосковные вечера», «Лимита», «Американская дочь» Владимира Машкова стали считать секс-символом российского кино. Он сделал и следующий шаг — в режиссуру. На его спектакли в «Табакерке» или во МХТе непросто попасть.

Наш разговор состоялся к Ялте, в доме творчества «Актер», где все отдыхали, а он снимался в клипе Валерия Меладзе.

— Володя, все начинается с детства. Говорят, что вы в ту пору были хулиганом?

— Было такое. С ножиком, конечно, по поездам не ходил, но детство было лихое, дворовое. Я рос мальчиком абсолютно не домашним, жил в Новокузнец­ке, про который Маяковский писал: «Я знаю, город будет… когда такие люди…». И вот «та­кие люди» тогда собирались компаниями во дворе.

— А как ваши родители отно­сились к этому?

— А как они могли относить­ся? Но они были великими в этом смысле людьми и понима­ли, что чем суровее детство будет у человека, тем больше шансов, что он вырастет вполне подго­товленным к жизни. Мама рабо­тала режиссером в театре кукол, а отец там же актером.

— Значит, вы с детства сопри­касались с театром?

— Да, и театр, и куклы — все прошло на моих глазах. Родители мои очень любили свою профес­сию. Я был заражен их фанатиз­мом, они напитали им меня.

— Почему же не пошли в театр кукол?

— Пошел. И опробовал там, наверное, все профессии, ис­ключая разве пошивочный цех. Был монтировщиком, машинис­том сцены, звуковиком, бутафо­ром, актером.

— А потом поехали в Москву?

— Нет, сначала учился в теат­ральном училище в Новосибир­ске, а уж потом поступил в шко­лу-студию МХАТ. Был огромный конкурс, тьма абитуриентов на любой вкус и я, увидев их, под­умал: а я-то что здесь делаю?

— У вас была протекция, ре­комендательное письмо?

— Нет. И за это я тоже благо­дарен родителям. Я не простил бы себе, если бы за меня кто-то про­сил. Да и не позволил бы такого.

— Вы не почувствовали себя в Москве «лимитой»?

— Нет, не почувствовал. Но, если посмотреть на себя со сто­роны… Шел 84-й год, я приехал из Сибири, где время по отно­шению к столице остановилось. На мне, как положено, были брюки-клеш, туфли на платфор­ме и безумная безрукавка, пере­шитая из ма­миной шубы. И еще у меня была фикса. Искусственная, под золо­то. Мой дру­жок, который к тому времени как раз вышел из тюрьмы, стал там клас­сным специалистом по из­готовлению фикс. Из мас­ляных изолято­ров он доставал рандолевые пластинки, по­лировал их асидолом до блеска. И весь наш двор сиял его фиксами.

— А вы помните, что читали на вступительных экзаменах?

— Конечно. Басню в прозе Тол­стого, отрывок из Леонида Андрее­ва, когда Иуда Искариот шел ве­шаться. И еще Пушкина я читал’.

— Поступили с первого раза?

— Поступил-то с первого! Только вот когда меня за хулиган­ство выгнали из Новосибирского театрального училища и я, каза­лось бы, чудом поступил в школу-студию МХАТ, надо было бы дер­жаться там руками и ногами. Но через полгода я вылетел и оттуда. С волчьим билетом, за драку. Пос­ле чего, конечно, меня не прини­мали ни в одно театральное учеб­ное заведение. И когда казалось, что наступил полный жизненный крах, Олег Павлович Табаков взял меня к себе.

— Володя, как можно кратко охарактеризовать тандем Машков — Табаков?

— Отношение у нас складывались по-разному. Был период учителя и ученика, потом ученика без учителя, поскольку какое-то время он не занимался мною. Потом — художественный руко­водитель театра и актер, потом режиссер и режиссер. Но случа­лись моменты, когда у нас было крепкое непонимание друг друга — сильное, профессиональное, потому что я достаточно нагло и убедительно делал свое дело. Но ведь он же сам меня таким вос­питал! Табаков все время зани­мался селекцией студентов. Это потом он успокоился. Тогда же он студентов не ласкал, а уничто­жал. Кто справлялся, тот выдер­живал. Олег Павлович очень то­чен в уничтожении актера по по­казу. Он может так тебя пока­зать, что сразу поймешь: в этой профессии тебе просто нечего делать. Потому и отношения у нас были разные, но я всегда уважал его как Мастера. Он очень многому меня научил. И, думаю, настало время, когда я доказал это — причем не только ему. Табаков хотел вместе со мной поставить спектакль и это чрезвычайно приятно, когда учи­тель так доверяет своему ученику.

— Недавно громко отметили юбилей Табакова. Интересно, что вы ему подарили?

— Естественно, ананас с цве­тами. Он из тех людей, которым надо радовать глаз и желудок од­новременно. И еще — льва, пос­кольку он Лев.

— Было утро, когда вы про­снулись знаменитым?

— Не было. Всю жизнь у меня была нормальная жесткая работа.

— Известным вас сделало кино, но работаете вы в театре. Вы считае­те себя актером театра или кино?

— Безусловно, театра. Это место моей постоянной работы. А кино — замечательная встре­ча-любовь.

— Вы актер одного амплуа?

— Ни в коем случае! В кино меня видят одним, в театре — дру­гим. Там у меня много ролей, и я все их люблю. Люблю играть на грани смеха и слез, когда плачешь и смеешься. Для меня трагикоме­дия — самый великий жанр, и вы­сший актер в ней — Леонов.

— Говорят, что Владимир Машков — секс-символ. Что это такое, по-вашему?

— Не знаю, не могу сказать. Это говорят другие. Я-то так не считаю.

— Что труднее пройти человеку: воду, огонь или медные трубы?

— Мне кажется, хуже всего, когда человек теряет ориентацию в том, что делает. Это может произой­ти в любую минуту: в зените славы или, наоборот, во время жуткого труда. Неправда, что актер об­ращается к зрителям, к на­роду. У него внутри сидит один зритель: мать, отец или кто-то еще. Для меня главное — не потерять этот адрес.

— Вспомните случай, когда вам было страшно. Не на сцене, а в жизни.

— Для меня самым страш­ным была потеря матери и отца. Я решил, что жизнь моя закон­чилась. Они любили друг друга и умерли почти в одни день. Все остальное не страшно.

— А что вас может рассмешить?

— Все что угодно. Я очень смешливый человек и смешных случаев у меня миллион. Даже сегодня утром: проснулся в гос­тинице и вижу, как с балкона в номер заходит маленький чело­вечек. А я живу на 9-м этаже! Мне стало плохо, подумал — на­чалось! Но через секунду понял, что это большая чайка, одна из тех, что прилетели на балкон до­едать остатки нашего вчерашне­го ужина. И когда она важно вы­шла обратно, я закатился сме­хом. Я и в театре часто смеюсь.

— Как обустроен ваш быт?

— В прямом понимании быта — никак. У меня есть двухком­натная квартира в центре Моск­вы, в которой, кроме картины Никоса Сафронова, его же скульптуры, двух телевизоров и двух попугаев, нет ничего. Пря­мо как в картине «Лимита». И я замечательно себя чувствую.

— Кто стирает вам рубашки и носки?

— Ну, во-первых, я самосто­ятельный мальчик и не вижу ужаса в том, чтобы сделать пос­тирушку. А во-вторых, пусть это будет маленькой тайной.

— У вас много костюмов? Вы сами их покупаете?

— Много. Я набрался наглости и покупаю то, что мне нравится. Я понял, что хорошая вещь — это хоро­шая вещь. А посему есть у меня костюм и от Версаче. Но, честно говоря, это не при­нципиально.

— А есть у вас люби­мый галстук?

— Да, галстук есть. В фильме «Американс­кая дочь» мою дочь играла Элисон Майола Уитбек. Она и в самом деле почти стала моей дочерью. Когда мы расставались, я под­арил ей всякие веселые штучки. И тут она меня поразила. Я пел в этом фильме песню Эл­виса Пресли «Люби меня нежно». И Эли­сон преподнесла мне темно-синий галстук, на котором изображе­но лицо Пресли и сделана надпись «Элвис-кинг». Вот этот галстук — мой самый любимый.

— Вы любите детей?

— Совсем грудные дети у меня вызывают ужас. От детского плача просто сердце может остановиться, во мне начинается паника. А так… Какие чувства мо­жет пробудить ребенок? Он — начало жизни, и это вызывает восторг

— А сколько у вас бу­дет детей?

— Откуда же я знаю, сколько будет… У меня есть дочь, которая тоже стала актрисой. У нас с ней очень хороший контакт. Зовут ее Маша Машкова. Здорово, правда? А хо­тел бы… Ну, если бы было еще двое, было бы замечательно.

— Вы такой популярный ак­тер, зачем вам какие-то клипы?

— Это ведь делается не из-за денег. Меня просят друзья. Вот, например, Валера Меладзе. Мне нравятся и его песни, и то, что он делает вообще. Все, что свя­зано с клипом, с музыкой — это потрясающе.

— Почему в рекламе не хоти­те сниматься?

— Наверное, я стал бы рекла­мировать то, что в рекламе не нуждается. Помните, Денис Евстигнеев на ТВ сделал 10 коротеньких филь­мов, где снимались замечатель­ные актеры. Эти работы стали рекламой чувств, о которых за­бывают: любовь, друзья и т. д. И вообще в сфере человеческих от­ношений есть множество мо­ментов, о которых мы почему-то не помним. Вот там сниматься я был счастлив.

 — На тусовки вы ходите по приглашению или вам это нравится?

— Вообще-то я очень люблю компании. Но никогда не пойду туда, где мне нехорошо. Если чувствую — что-то не так, ухожу сразу. Праздник человек прино­сит с собой, а место — дело вто­ричное, это неважно. Это может быть и клуб, и кухня, и даже Крас­ная площадь — все что угодно.

— Ваш идеал женщины?

— Идеал описать невозмож­но. Как только я смогу описать идеал, так пойму, что это не он. Есть вещи, которые мужчины никогда не рассказывают жен­щинам. Они никогда не поймут, почему мы любим одних, а же­нимся на других. Я думаю, что жена — это покой, а любимая женщина — чаще всего беспо­койство. Вот если бы удалось со­вместить то и другое, то, навер­ное, это и был бы идеал. Чтобы быть беспокойным в покое. Если такое произойдет, человек становится самым счастливым.

— Хотели бы вы работать в Голливуде?

— Не буду лукавить: хотел бы. Да я и работал, если вы знаете. А вот жить там — нет. Я сменил мно­жество временных мест жительст­ва. И за границей был. Но оста­ваться в чужой стране не могу фи­зически. Там замечательно, туда хорошо приезжать. Я бы не смог жить и в Санкт-Петербурге. Один мой друг сказал: «Навсегда уезжа­ют только тогда, когда тебе здесь уже не за что зацепиться. Если же есть малейшая ниточка, там она оборвется». А меня так много здесь держит, столько у меня свя­зано с Москвой…

— Кто вы по Зодиаку? Ваш характер подтверждает его?

— Я — Стрелец. Знак Стрельца — это соединение че­ловека и лошади. Лошадь — стремительное животное — и стреляющий человек. Получает­ся внушительная фигура, кен­тавр. Стрельцы — люди эмоцио­нальные, скоростные. И я рабо­таю на больших скоростях.

Григорий Пруслин