Я очень люблю поэзию – она меня поддерживает и восхищает. Стараюсь её связывать с прозой нашей жизни, в которой у меня много друзей.
Первый совет Пастернака: «быть знаменитым некрасиво…» вряд ли будет ко мне относиться. А отличать мои «пораженья от победы» — прерогатива читателей. Я же в меру сил постараюсь «не отступаться от лица».
В пятьдесят лет, в 1983 году я достиг верхней планки в науке, и после этого стал писать стихи.
Призыв Бориса Пастернака
(Вместо эпиграфа)
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.
Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы,
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчёркивая на полях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
Мой самый близкий и любимый друг Юрий Фиалков отметил то, что ему в жизни особенно дорого: … «Не сетую Судьбе на то, что появился на свет потому что судьба щедро подарила мне внучку, несколько счастливых мыслей, «Манфреда» Чайковского и множество рассветов на берегах лесных речек».
Эти рассветы он встречал не один. Рядом были близкие друзья и байдарка. Потом родилась удивительная книга. Раньше она называлась по-украински: «На байдарци за снагою». В русском издании «На байдарке», стояло авторское имя Феликс Квадригин. Перед именем каждого из четырёх авторов можно поставить слово «талантливый» — Гелий Аронов, Михаил Гольдштейн, Юрий Шанин и Юрий Фиалков.
Об этой талантливой книге написано много. Я уверен, что она будет читаться, пока на родине авторов будут устраивать заплывы байдарок.
Одни сравнивали её с книгой Джерома К. Джерома: «Трое в лодке, не считая собаки». Другие говорят, что на «службу байдарочного спорта авторы поставили мировую культуру и литературу».
Удивительный и редкий сплав профессионализма, интеллигентности, юмора и дружбы.
Возникает вопрос, причём здесь я?
Я был «свидетель умиленный» друзей байдарочных забав.
Примкнувший к ним собиратель малой антологии стихов о своих байдарочниках, робким их поклонником, автором ответа на их стихи…
Мне они писали:
«Для Олечки и Бори байдарки наши в сборе,
но просим, чтобы Мила сидела у кормила!»
В байдарку пусть Рубенчики усядутся как птенчики».
Юра Шанин
Рубенчики, вот вам рука,
Для нас вопроса нет проклятого:
Здесь нас четыре дурака,
Но мы принять готовы пятого!
В байдарку за снагою
Я больше ни ногою
Пока в неё Рубенчики
Не сядут всей гурьбою.
Гелий Аронов
Желаем истово мы, чтобы
В походе с нами был наш Боба!
В наш будущий поход
Я с радостью особой,
Возьму любимый мой народ:
И Оленьку, и Милочку, и Бобу
Юра Фиалков
Два Юры, Гелик, Рыжий Мишка
Тебе желают бросить пить,
А как наполнится сберкнижка
Байдарку быструю купить.
Мы верим: день наступит вскоре,
И не без помощи жены
Семья Рубенчиков в байдарке
Пойдёт в поход на Соловки!
И сколько б море не штормило,
И как не пряталась б земля,
Но у кормила будет Мила,
И будет Боря у руля!
Миша Гольдштейн
Мой ответ не заставил себя ждать:
С восторгом за главой читал главу,
Событья в них описаны так ярко,
Что незачем вступать на дно байдарки
И двадцать дней качаться на плаву.
Жду возвращенья вашего домой,
Земная твердь надёжна под ногами.
Спасибо вам, что вы больны не мной,
Доволен что болею я не с вами.
Борис Рубенчик
Замечательным поэтом был Гелий Аронов.
Его сентиментальное стихотворение об
Отце глубоко меня трогало:
В поле, где война тебя подмяла,
Столько лет то пашня, то жнивье,
Но во мне живёт твоя усталость,
Боль твоя, молчание твоё…
… Бежит босиком по вскипающим лужам,
А туфли прижала к груди,
Косыми струями бульвары утюжа
Дождь гонит её «уходи».
Он волосы ей разлохматил с разгона,
Он делает дело своё.
И мокрым подолом очерчено лоно
И длинные ноги её.
«Девчонка и дождь» называется сценка,
Играют себя не щадя…
То юность моя по бульвару Шевченко
Бежит за кулисы дождя.
Недолгий пробег электрички,
Обычный недальний маршрут,
За руки держась, как сестрички,
Берёзки навстречу бегут.
А ветер свистит понарошку
В полсвиста всё ноту одну,
И лист своей жёлтой ладошкой
К вагонному жмётся окну.
Пустое осеннее поле
Сплетенье безлюдных дорог…
Дарует иллюзию воли
Неяркий октябрьский денёк.
Семейный праздник
Многие годы главой и душой нашей семьи была моя мать – Мария Борисовна Гальперин. В число своих функций она включала и организацию застолья, символом которого служил торт из клубники, созревающей в средине июня, ко дню моего рождения – 18 июня.
Состарившись, мама вынуждена была передать этот символ семейного торжества в руки Жориной жены Галины Мезенцевой; я назначался главным снабженцем по базару – в магазинах тогда мало что можно было купить, а мама оставалась консультантом. В мои обязанности входило охранять пищу от кота Микки.
Группками вваливались гости, обнимались, вручали подарки. С нетерпением усаживались за стол.
Все были в сборе, кроме одного, самого дорогого друга Юры и его жены Светы, и я нервничал.
Наконец появлялись Юра со Светой, и гости единогласно решали, что пора выпивать…
Открывалась круглая вытянутая шкатулка, и тамада Юрий Вадимович Шанин сам себе давал слово.
Соперничество с Юрием Шаниным
Какое в мире полнолунье!
Друзей в застолье узнаю!
Пою рождённого в июне –
Бориса милого пою!
Как хорошо, что все мы в сборе,
И Мила – лучшая из Мил!
Наш мудрый Боря, добрый Боря,
Ты всем нам дорог, люб и мил!
Едим трефное мы без спора,
Струится брага по усам…
Как жаль, что нету фотокора.
Он занят. Фотокор — он сам!
Одесса. Киев. Рига. Таллинн.
Испанский дон. Литовский князь.
Ты стал интернационален,
Из зарубежья возвратясь.
Несёшь в народ, подобно чуду
Экологический свой флаг:
На лекциях твоих повсюду,
В любой стране – всегда аншлаг!
В сердцах у женщин сеешь хаос.
И все турчанки чуть дыша,
От бурной страсти задыхаясь,
Тебя зовут «Борис-Паша».
Судьба не раз тебя ласкала:
Где только ты ни побывал!
Ты даже в опере Ла Скала
По-итальянски подпевал!
Немало Олечке нотаций
Читал: всё выдавал сполна.
И лучше всяких диссертаций
Борису удалась она.
Но гости уж глотают слюни,
И яства и напитки зря?
Пою рождённого в июне,
Причём рождённого не зря!
Как хорошо, что все мы в сборе!
Я оду завершу мою:
Будь вечно молод, милый Боря,
Я за тебя и ем, и пью!
Юрий Шанин
На титульном листе академичной монографии «Олимпийские игры и поэзия эллинов»
Юрий Шанин написал:
Я рад подбросить для пародий пищу вам,
И жду в ответ божественного слова…
Сей раз меня сменяли на Радищева,
Но впредь меняйте лишь на Фиалкова.
«Рубенчики примите от меня
Частицу олимпийского огня»
На книге пародий, фельетонов и эпиграмм «Вместо бессмертия» Шанин написал:
Однажды штурмом Рим едва не взяли галлы,
Но отступили всё ж, застенчивость храня.
Пока Рубенчик пишет только мадригалы,
А мог бы ведь и – эпиграммы! На меня!
В конце 2004 года Юра прислал мне третье, иллюстрированное издание знаменитого бестселлера «На байдарке» удивительную книгу — сплав интеллигентности, юмора и дружбы.
Об этой маленькой книжке, ставшей легендарной, написано много. Одни сравнивали её с книгой Джерома К. Джерома: «Трое в лодке, не считая собаки». Другие считали, что «на службу байдарочного спорта авторы поставили мировую культуру и литературу».
В байдарочных походах Юре Шанину отводилась почётная роль «Адмирала». Какова его роль в регате мы с женой не знаем — на дно байдарки не ступали, но уверены, что это был самый остроумный в мире Адмирал, и что его улыбка была флагом всех кораблей.
Юра Шанин — романтик, любил поездки и путешествия, в которых новые места сочетались с новыми знакомствами, общением с друзьями. Пока была здорова Рита, они побывали в Крыму, на Кавказе, в Сибири, байдарочных семейных походах с участием Гали. Огромную роль в его жизни играл «научный туризм» — посещение конференций и симпозиумов по классической филологии, античности в России, на Украине, в Польше. Прекрасно описано Юрой путешествие по Израилю.
Но годы шли, а один заветный маршрут всё никак не входил в его «окрестности». В одном из последних писем он мне писал: «…досада, несправедливо, что я, античник, даже одного раза не смог побывать в Риме и Греции…».
И вдруг буквально через месяц после этой жалобы 2 ноября 2004 года он мне написал:
«…. в сентябре произошло чудо!!!. Мой давний ученик попросил разрешения пригласить меня в Грецию. И я разрешил. Саша Малышев (так он зовётся) прислал мне авиабилеты в два конца и оплаченный гостиничный счет. Встретил меня в Мюнхене, и до Афин мы летели уже вместе. В иллюминаторы были видны и Альпы, и Балканы!
…Наш отель «Аустрия» стоит под самым Акрополем. И вечером с балкона моего номера был виден подсвеченный Парфенон. Автобусная экскурсия вдоль Коринфского побережья и вглубь: Эпидавр, Навплион, Микены. По мере возможностей облазил все доступные откосы и спускался в археологические раскопы: осматривал, впитывал, буквально вылизывал. Безбожно путая новогреческие слова с древнегреческими, беседовал с экскурсоводами, портье, продавцами и даже собаками…
Купался в Эгейском море. А в самолетах «Люфтганзы» пытался любезничать со стюардессами на моем ужасном (шреклихь) немецком. Три дня – как в чудном сне!»
Письма писателя — существенный элемент творческого наследия Юра умел в свойственной только ему юмористической и вместе с тем трогательной форме передать атмосферу оставленной нами в Киеве жизни. Он зажигал добрые огни ностальгии на пройденном нами с Милой пути.
В его письмах много личного — рассказы о семье — Гале, Нине, Гоше
Нина Борисовна — педагог-биолог из университета много лет была самым близким другом семьи Шаниных. Она помогла Юре преодолеть тяжелейшую депрессию, вызванную смертью Риты, наладить быт и отдых самых дорогих ему людей — Гали и внука Гоши. Во второй книге Юриных мемуаров занятная фотография — Юра и Нина в праздничных свадебных нарядах возле дворца бракосочетаний и прильнувший к ним Гоша. Подпись: «он был свидетель умиленный…».
«Души отрада» — подрастающий Гоша был героем всех без исключения Юриных писем.
Прошли годы и как гром с ясного неба — трагические новости. Смерть Юриной сестры Оли Шаниной-Мудрагель, и почти сразу — скоротечная болезнь и смерть Нины. Всё это Юре пришлось перенести…
Трагическое и смешное в жизни иногда идут рядом…
В первоапрельский праздник 1995 года Юра Шанин пригласил меня выступить на его творческом вечере в «Доме учёных» и прочесть посвящённые ему пародии. Окончание моей эпиграммы на его книгу: «Вместо бессмертия» звучало так:
Вглядись в обложку — средь разводов алых,
И чаши животворного огня
Между колонн есть промежуток малый,
И это, Юра, место для тебя.
Нам не страшны писателей интриги,
Лишь временно пустует пьедестал
Взамен бессмертия ты даришь людям книги,
Но ты для нас давно бессмертным стал!
Не думал я тогда, что это шуточное стихотворение превратится в эпитафию.
Стихи для Юры Фиалкова
Самым дорогим и близким моим другом был выдающийся профессор — химик Юрий Яковлевич Фиалков. Мы говорили с ним о многом. Он обладал поразительным, редким даром дружбы, умением понять и найти ключ к душе каждого из нас.
Связывало нас многое. Одинаковое восприятие советской действительности, отношение к научному творчеству, стремление к «открытию мира» — зарубежным поездкам.
Когда он выпустил одну из лучших своих монографий: «Двойные жидкие системы» я написал шуточную реплику:
Тяжелая тема, двойная система.
Выходишь из дому, как будто сухой,
Но жабры готовь для системы иной:
Ныряешь, виляешь, живёшь невпопад,
Не год и не десять, а все пятьдесят.
Пожить бы пора при системе иной,
Не скользкой, не жидкой, а просто земной.
Рано утром в день пятидесятилетнего юбилея Юра прочитал обращённое к нему послание Ломоносова (написанное мною). В нём использованы названия его научно-художественных книг:
Не право о вещах так думают, Фиалков,
Что азу грешному не больно и не жалко,
Что рано я от хвори занемог,
Не сделавши того, что сделать мог.
В науках и искусствах поднаторел, да помер.
Прости, что не прочёл твой «В клетке – номер».
Ты б в Академии занял бы пост по праву,
За многолетний свой и славный труд,
Да видно ИМ пришёлся не по нраву,
Ведь нынче «русским» хода не дают.
С тобою вместе мы б отлили пулю:
«Ядро и выстрел», с немцем только так!
А я совал им в нос простую дулю,
Не ведая про твой «Девятый знак».
В известном мне подлунном мире
Творения твои эпоху отразят!
«Как там дела у вас на Бета Лире?»
Слетай, узнай, тебе ведь только пятьдесят!
Не думал, что пародия окажется пророческой и слово «русский» не потребует кавычек…
Наступал 2002 год, ставший годом его ухода. Пожиравшая его болезнь
Прогрессировала. Лечение отца возглавила его дочь Лена, биолог по специальности.
Не знаю, верила ли она в чудо.
Наступило время прощания:
«Дорогие и такие близкие нам Милочка и Бабочка со всеми ветками и веточками
Вашего древа! Мы шлём самые нежные приветы и самые тёплые пожелания.
Здоровья, и только его, ну и, конечно, Рима с Флоренцией, Вены и Брюгге.
Детям процветания и доброго немецкого со всеми его неправильными глаголами
и причастиями! Одним из самых острых моих желаний на будущий год, было и
остаётся желание вас повидать. Но, увы, корни ваши здесь обрублены и вероятность
появления не велика . Дай бог, чтобы я был не прав…»
Мой Бабочка, ко дню рождения вчера и сегодня пытался сотворить тебе мадригал,
Но поэзия ко мне теперь равнодушна. Очень счастлив, что ты у меня есть.
Всегда твой любящий Юра Фиалков.
Вокруг Кёльнского Собора
Вечером мы возвращались домой кружным путём и прошли мимо Собора.
Тьма скрыла святых в нишах боковых нефов и ажурную вязь украшений.
Собор собрался в тяжёлую островерхую массу. Сотней глаз отражались витражи.
Раньше Гейне писал так:
Но вот он! В ярком сиянье луны
Неимоверной махиной,
Так дьявольски чёрен, торчит в небесах
Собор над водной равниной…
Мнение поэтов склонно к изменам и в конце жизни
Гейне написал такие строки:
В волнах прекрасного Рейна, как в зеркале, видит взор
Венец чудесного Кёльна — Великий дивный собор».
Русские поэты и писатели Блок и Достоевский боготворили Собор,
А Мандельштам посвятил ему такие строки:
Но в старом Кёльне тоже есть собор,
Неоконченный и всё –таки прекрасный,
И хоть один священник беспристрастный,
И в дивной цельности стрельчатый бор.
Он потрясён чудовищным набатом,
И в грозный час, когда густеет мгла,
Немецкие поют колокола:
— Что сотворили вы над Рейнским братом?
У Гейне есть и такая характеристика собора:
Но вот он! В ярком сиянье луны
Неимоверной махиной,
Так дьявольски чёрен, торчит в небеса
Собор над водной равниной…
Нам повезло, мы давно живём в Кёльне часто обходим Собор. Долго стоим у распятия– триптиха трёх королей.
Прошло много лет после нашего приезда в Германию. Собор по прежнему остаётся гарантом стабильности нашего города. В любое время при любом освещении прекрасны его орнаменты, крестоцветы с устремлёнными вверх лепестками, тонкость ажурного плетения. В часы молитв по прежнему звучит мощный колокол «Святой Пётр, а мы грешные по-прежнему занимаемся мирскими делами.
Мне стукнуло семьдесят лет. Собралась горстка друзей и родных… Среди них пять бывших киевлян, включая нас с женой, детей и внука.
Моя ностальгия – днепровский рельеф
На склоне Владимирской горки.
Застолье друзей, где я редко хмелел,
Собрав юморные иголки.
В средине июня короткие сны,
Наследники лун и закатов,
И свечи каштанов сквозь сумрак видны
И тополя мягкая вата.
Минут не дарили тогда тишине:
Веселье, родителей лики.
Они были рядом. Теперь на стене.
А торт был всегда из клубники…
Мы с женой с первого этажа старого киевского дома вознеслись на верхотуру кельнского небоскрёба. Впервые появились грустные мысли об окончательном вознесении, но мы их гоним от себя – жизнь продолжается…
Другим стал клубничный торт. Когда–то был маленький шедевр кулинарного искусства, много лет выпекаемый моей мамой, а после её ухода из жизни красивой женой Жоры –Галиной.
К большому сожалению наши родители ушли из жизни, но наша семья с годами разрослась. Она состоит из нас с женой, нашей дочери Ольги, её мужа Константина и внуков Владика и Кати.
Владька родился в Киеве в 1995 году и посещал детский сад на Печерске недалеко от дома, где жили его родители – Оля и Костя.
Приехав первый раз из Германии в Киев, мы забрали его из детсада и пошли домой через проходной двор. На одном из балконов, опираясь на поручни, неподвижно стоял древний старик с неподвижным, направленным на нас взглядом. Влад остановился и громко спросил: «Этот дедушка уже умер»?
Прошло несколько лет Влад с успехом сделал абитур и продолжает учёбу в школе, дающей высшее образование.
Очень успешной оказалась и внучка Катя. Родилась она 25 декабря 2005 года, прошла детсад и сейчас учится в пятом классе школы. Она очень способная и самостоятельная девочка, которая регулярно посещает библиотеку и очень любит танцы. Кроме немецкого языка внуки говорят по-русски и изучают английский язык.
Всегда Ваш Борис Рубенчик
И радость возникает, и на душе светло,
Когда стихи читает Евгения Жмурко