Улица, по которой мы шли, неожиданно вывела нас на мост, пересекающий многорядное полотно скоростной автострады. По ней время от времени на большой скорости проносились запоздалые легковые автомобили и грузовики.
— Ага! — восторжествовал Степан. — Да это же Cintura Interna — внутренняя кольцевая дорога! Хотя она, как мне кажется, больше напоминает полукольцо домашней колбасы. Одним концом она упирается в мост Freixo, а другим в мост Arrabida. Так что в какую бы сторону мы не двинулись, обязательно выйдем на набережную реки Дору. А там до Камеры Муниципал рукой подать.
— Во-первых, насколько я вижу, по бокам кольцевой дороги пешеходных дорожек нет, — устало проворчал я. — А во-вторых, от обоих мостов до центра города не менее трёх километров по прямой. А в Порто прямых дорог нет, значит это, как минимум, все пять полнометражных километров. Но ведь мы с тобой даже ещё не у реки. А у меня лично уже ноги отваливаются от усталости. Давай лучше всё-таки поищем пенсау для ночлега, а уже утром отправимся на вокзал.
— В любом случае, найти пенсау у реки гораздо проще, чем в каком-либо ином месте, — довёл до моего сведения гигант. — Там их хоть пруд пруди. Сейчас перейдём виадук, свернём на первую же улицу, параллельную кольцевой, и быстренько-быстренько доберёмся до набережной. Судя по уклону, река во-о-он в том направлении. Идём!
И Степан бодро двинулся вперёд к намеченной им виртуальной цели.
— В Порто нет параллельных улиц, — заныл я. — Они здесь все покрученные, как кости радикулитчика.
Но так как деваться было некуда, я прытко засеменил за шагающим вперевалочку великаном.
— Не бойся! Не бойся! Со мной не заблудишься! — самоуверенно приговаривал мой проводник.
— По-моему, я уже сегодня не раз слышал эту историческую фразу. Господи! Скорей бы добраться хоть до какого-нибудь отеля, — пробурчал я.
— Я вот что тебе скажу, Василий: кто ищет, тот всегда найдёт! — оптимистично провозгласил Степан.
— А знаешь, это очень свежая и оригинальная мысль, — заметил я, еле поспевая за резво идущим гигантом. — И, главное, абсолютно новая! Она тебе только что в голову пришла? Или ты её всю свою сознательную жизнь в глубине души вынашивал?
Степан неприязно покосился на меня, но промолчал, продолжая упорно двигаться вперёд. Какое-то время мы шли молча, но когда, перейдя автостраду, свернули на узкую, извилистую улочку, я снова не выдержал и поинтересовался:
— Степан! А тебе кто-нибудь из родственников объяснял, откуда вашему роду досталась такая потрясающая фамилия?
— Конечно! Эта история в нашем роду передаётся от отца к сыну, из поколения в поколение! — охотно поведал мне Степан, существенно замедляя свой стремительный шаг. — Когда Пётр Первый разбил шведов под Полтавой, то кавалеристы короля Карла, поспешно отступая, бросили на хуторе вдовы казацкого сотника смертельно раненого солдата. Вдова сотника не питала особой любви к царю Петру, из-за которого, собственно говоря, и сгинул её муж. Поэтому и не удивительно, что она не выдала царевым солдатам умирающего от потери крови шведа.
Бедняга несколько недель был на грани жизни и смерти. Но вдова была искусной целительницей и хорошо зналась на лечебных травах и отварах. На выздоровление кавалериста ушли месяцы и понадобился целый год, чтобы он твёрдо встал на свои ноги. Белокурый швед был высок и красив, а вдова зналась не только на целительстве, но и на ворожбе и колдовстве.
Не то она опоила его любовным зельем, не то сам несчастный решил не возвращаться на Родину, но вскоре он принял православие и женился на богатой и весьма привлекательной вдовушке. Звали шведа Стефан Тагенберг, а соседи «перекрестили» его по-своему, на Степана Тягнибеду. Так было более привычно для украинского говора и слуха.
— Как-как звали шведа? Стефан Трахтенберг? — попытался я доподлинно выяснить не расслышанное мной имя.
На высоком лбу гиганта медленно, но отчётливо прорезались суровые морщины. На висках вздулись пульсирующие от вскипающей крови вены. Брови грозно сошлись на переносице. В голубых глазах отразился холодный стальной блеск. Степан неспешно сделал два глубоких вдоха и выдоха, и, похоже, с величайшим трудом взял себя в руки.
— Послушай меня, Василий, внимательно, и запомни раз и навсегда! — чётко и твёрдо чеканя каждое слово, произнёс летописец семейного эпоса. — Ни Трахтенберг, ни Трахенберг, а Стефан Та-ген-берг!
Самой нижней точкой своего спинного мозга я интуитивно почувствовал, что не стоит шутить с тенями легендарных и ещё не совсем позабытых предков.
— Ну, Тагенберг, так Тагенберг, — смиренно согласился я с настойчивыми пожеланиями хранителя чистоты генеалогического древа. — Вполне добропорядочная шведская фамилия. И как же происходила натурализация заморского иммигранта?
— А вполне нормально! — с гордостью за прославленного прародителя продолжил своё повествование Степан. — Швед быстро выучил украинский язык и освоился с ведением обширного и хлопотного хозяйства, которое требовало крепких мужских рук. А заботливая супруга нарожала ему кучу здоровых и весёленьких ребятишек. Своего первенца он назвал Андреем в честь отца своей любимой жены. С тех пор мальчика первенца в нашем роду через поколение называли либо Степаном, либо Андреем. Я Степан Андреевич, как и мой дед. А отец — Андрей Степанович, как и мой прадед. Вот такая петрушка получается! У деда до сих пор в сундуке хранится палаш и пистоль нашего славного предка. Были ещё мундир, седло, сума и прочие регалии той эпохи, но они сгорели во время последней Отечественной войны. На хутор моего тогда ещё живого прадеда нагрянули партизаны, чтобы запастись провизией. Андрей Степаныч гнал известный на всю округу первоклассный самогон из лесных ягод. Ну и нежданные фуражиры чуть-чуть засиделись. Этак недельки на две, а может и на две с половиной. А тут появились каратели с плановым инспекционным объездом района. Им тоже очень нравился живительный бальзам моего искусного прадеда. Он в самогон особый сбор целебных трав добавлял. Кроме всяческих положительных воздействий на человеческий организм, бальзам повышал мужикам иммунитет до такой степени, что изобретателям современной «виагры» даже в самых сладостных дрёмах не снилось!
— Ну, это весьма трудно назвать иммунитетом… — начал было я дотошное филологическое расследование. Однако Степан, увлечённый своим экскурсом в героическую историю партизанской войны, даже не обратил внимания на мою компетентную реплику.
— А главное, сколько бы страждущие «пациенты» не употребили лечебного настоя, у них никогда утром головка с перепою не трещала и не болела! Между конкурентами завязался незлобивый юридический спор за правообладание лицензионным препаратом, постепенно переросший в ожесточенную перепалку и затем и в перестрелку. Прадед уже точно не помнил, кто кого тогда загнал в топкое болото. Но в результате затянувшегося «диспута» хутор наших далеких предков сгорел буквально дотла. Андрей Степаныч успел вынести из пылающего дома только оружие моего славного прародителя. А уже перед самой смертью он передал уцелевшие реликвии моему деду, Степану Андреевичу. Дай Бог деду Степану прожить в здравом уме до ста двадцати лет и более! Однако после его смерти семейные реликвии должны перейти непосредственно ко мне, так как мой отец бесследно сгинул где-то в ущельях гор Северного Кавказа. Но вот только, кому я передам это бесценное наследие наших предков? Ведь у меня рождаются только дочери, — горестно произнёс Степан.
— Не отчаивайся, Стёпа! — хлопнул я друга ладонью по богатырскому плечу. — Ты ведь ещё не старик! Да и твоя Катерина — молодая цветущая женщина! Ещё нарожает тебе пацанов!
— Да Катя не горит особым желанием иметь больше детей, — уныло оповестил меня гигант. — Зачем, говорит, нищету плодить? У меня, мол, и так две дочери от первого брака и у неё ещё двое детей.
— Подожди-ка! — схватил я друга за руку. — Ты же говорил, что у неё только один сынишка!
Степан густо покраснел и смущённо опустил к низу свои серо-голубые очи:
— Ну, вообще-то, у неё есть ещё и старший сын. Но он уже не считается, так как недавно достиг совершеннолетия. Как только Катя отправит его в армию, так сразу же приедет ко мне сюда, в Португалию.
Я быстро произвёл в уме простенькие арифметические подсчёты и ужаснулся:
— Так выходит, что Катя, как минимум, на четыре года тебя старше?
— Да всего-то на три с половиной, — недовольно проворчал Степан. — И какое тебе дело? Мне же с ней жить, а не тебе!
— Не кипятись, Стёпа! — миролюбиво улыбнулся я. — Просто у тебя патологическая тяга к женщинам, которые старше тебя по возрасту. Вполне возможно, что, сам того не ведая, ты страдаешь эдиповым комплексом. Ведь и твоя первая супруга тоже была почти что на пять лет старше тебя.
— Да в гробу я видел твоего Эдипа в белых тапках, вместе с его недоделанным комплексом! — яростно прогремел гигант.
— Шекспир как-то по этому поводу заметил:
— Ведь женщине пристало быть моложе
Супруга своего: тогда она,
Обыкновеньям мужа покоряясь,
Сумеет завладеть его душой.
Найди себе подругу помоложе,
Иначе быстро охладеешь к ней, — по памяти продекламировал я.
— Да вы что?! Сговорились?! — истерически заорал Степан на всю улицу, судорожно сжимая свои свинцовые кулаки. — Мама, бабки, тётка, сестра!.. Все против Кати! А теперь ещё и ты со своим прибацанным Шекспиром и отмороженным Эдипом!!! Только ради Катюхи я и приехал сюда! Приехал, чтоб заработать деньги, купить отдельную квартиру и жить с ней спокойно и безбедно, чихая на долбаное мнение окружающих злопыхателей! Это моя жизнь! И я проживу её так, как считаю нужным!
— Неужели опыт первого брака так ничему тебя и не научил?! — эмоционально воскликнул я. — Так и будешь до гробовой доски набивать себе шишки на своём широком сократовском лбу?!
— Й-й-йо-о-опиум для народа!!! — гневно взревел Степан. — Ну, всё, Василий! Ты меня достал! Мне надоели твои постоянные нравоучения, насмешки и издевательства! Поэтому я решил тебя проучить!
Я поспешно отодвинулся от взбешенного великана на более безопасное расстояние и стал лихорадочно соображать, в какую сторону мне сподручней стартовать в случае, если он перейдёт от слов к делу.
А гигант принял величественную позу, вытянул вперёд руку, как Ленин, указывающий путь к коммунизму, и устрашающе произнёс:
— Я навсегда лишаю тебя моей большой, бескорыстной и братской дружбы!
— Какой ужас! Какое горе! Какой удар! — притворно запричитал я, радуясь в душе, что так дёшево и безболезненно отделался. – И как я только переживу такое невиданное и неслыханное несчастье?! Где бы был я, и чтобы делал сейчас, коль не встретил бы Вас этим хмурым утром?! Дрыхнул бы, наверное, в моей тёплой, уютной постели и видел бы серые, скучные и безотрадные сны.
Степан ошеломлённо пялился на душевные страдания бывшего друга, ломающего в горе и отчаянии свои руки. И никак не мог толком уразуметь, говорю ли я всё это в шутку, или извожусь и кручинюсь вполне всерьёз.
— Хорошо! Я ухожу! — смирился я наконец с неизбежным и неотвратимым ударом рока. — Но пусть тебя замучит совесть из-за такого подлого и низменного поступка! Всё это тебе там зачтётся! (И я указал пальцем в Небо.) Бросить друга в беде — это один из неписаных смертных грехов! И он одним махом снимает с заслуг человека семь лет безгрешно и праведно прожитой жизни.
И я поспешно зашагал прочь, чтоб мой настырный проводник, не дай Бог, случайно, не передумал. Мне уже давно начало казаться, что если б я доверился интуиции и вовремя покинул гиганта, то быстро добрался бы до многолюдных мест или знакомых кварталов города. Стоило мне достигнуть центрального автовокзала, и я без труда уехал бы или в Гимараеш, или в Брагу. А там проживали мои старые друзья, у которых я всегда мог остановиться на ночевку.
— Стой! Ты куда?! — услышал я встревоженный голос Степана.
— В добровольное изгнание! В ссылку! В пустошь! В женский монастырь! В отряд космонавтов-дальнобойщиков! Куда-нибудь, где б мог я позабыть о моём безутешном горе и зализать кровоточащие душевные раны!
Однако, по-видимому, я немного переусердствовал и слегка перегнул палку. Не успел я отойти и тридцати метров от точки расставания, как услышал за моей спиной тяжёлые, но крайне поспешные шаги великана.
— Подожди, Василий! Остановись! — донёсся до моего слуха уже гораздо более умиротворённый бас Степана. — Честно говоря, я иногда просто удивляюсь моей непомерной снисходительности и великодушию. Так и быть! Я прощаю тебе твою несдержанность грубость и бестактность!
— Нет, нет! — ужаснулся я и ускорил шаг. — Наказал, так наказал! Проучил — и поделом мне! Нельзя же быть таким простодушным и доверчивым!
— Когда я вижу, как глубоко и тяжко ты переживаешь наш разрыв, моё сердце просто изнемогает от сострадания! — сочувственно произнёс гигант уже где-то совсем рядом. — Мне придется простить твоё необдуманное поведение. Ты ведь непременно заблудишься в лабиринтах улиц старого города. И, вообще, без моей непосредственной помощи и вовсе здесь пропадёшь.
— Я сильный, я живучий, я выстою, я обязательно найдусь!!! — пообещал я бывшему другу и начал собирать последние силы для решающего ускорения. — Конечно, приходится только удивляться, как последние полтора года я умудрялся выживать в этой дикой стране без твоей отеческой заботы и опеки. Но искренне надеюсь, что ветреная Фортуна в который раз обратит на меня свой благосклонный взор и милостиво одарит мне своей ласковой и нежной улыбкой.
— Й-й-йоптический пирометр! Да постой же! — снова начал кипятиться мой прилипчивый преследователь. — Я ведь себе не прощу, если с тобой что-либо случится! Ну, куда же ты бежишь?!
И тяжёлая рука резко легла на моё плечо, буквально пригвоздив меня к сырому асфальту.
— Уже никто никуда не бежит, — удручено вздохнул я, поняв, что возрождение былой дружбы может быть попросту навязано мне силой.
— Ну, извини меня! Погорячился! — прорвало Степана. — Но ведь ты тоже хорош! Вечно раздуваешь навозную муху до размеров ископаемого сибирского мамонта! Я ведь не лезу к тебе с идиотскими советами!
— Спокойствие! Только спокойствие! — попытался я урезонить вновь расходившегося великана. — Это ты меня извини, дружище! Жизнь меня так ничему и не научила. Ведь знаю, что самое неблагодарное дело – это давать советы знакомым, родственникам, а, особенно, близким друзьям. Как мудро говорил мой однокашник, Гриша Паламарчук: «Хозяину из погреба всегда виднее!»
Степан как-то сразу подобрел, повеселел и оптимистично провозгласил:
— Всё! Забыли! Проехали! Кто старое помянёт, тому в глаз доской! А теперь давай свернём вот в этот переулок! Чувствую, что очаг цивилизации уже где-то совсем рядом! Вперёд!
И он уже в который раз потащил меня за собой в сумрачное ущелье узенькой улочки. Я, конечно, при желании, мог бы и улизнуть от назойливого гиганта, но гудящие от усталости ноги уже не желали участвовать ни в спринтерском, ни в стайерском забеге. Эх! Если бы я только тогда знал, как мне быстро и резво придется бегать в эту страшную ночь, то, несомненно, нашёл бы у себя силы для последнего и решающего рывка.
— Слушай, Стёпа! А почему ты так любишь восклицания, начинающиеся на букву Ё? — попытался я выяснить уже давно назревший вопрос.
— Да это, таким образом, у меня проявляются негативные последствия работы в бригаде тернопольских грузчиков, — посетовал гигант. — Там же без упоминания какой-то и чей-то матери ничего тяжёлого не поднимешь и не опустишь. И коллегам поставленную задачу не объяснишь и доходчиво не растолкуешь. А эта гадость оказалась настолько заразной, что уже через неделю работы на товарной станции я, сам того не замечая, начал, точно таким же макаром, выражаться и дома.
Отец, услыхав такое грязное сквернословие, спокойно отозвал меня в сторону и сурово предупредил:
— Сынок. Мать — это святое. И очень тебя прошу в таком смысловом контексте ничью маму больше не упоминать. А если у тебя, не дай Бог, снова прорвётся нечто подобное, то тогда уж, пожалуйста, не обессудь. Не посмотрю на то, что ты двухметровый дылда, да ещё и, к тому же, официально женат. Прямо при твоей законной супруге сниму с тебя штаны и всыплю ремнём по заднице от всей щедрости моей широкой души. Причём по первое число включительно!
А мой батяня, уж если чего-то пообещает, то слово своё непременно сдержит. Вот я и начал старательно фильтровать мой «базар». Но неизменно заниматься самоцензурой и самоконтролем оказалось, ох, как несладко. Бывало всуе уже и звук первый сорвётся, но внутренний сторож почти мгновенно срабатывал, и я упоминал то ёжика, то ёлку, то йоперный балет и этим спасал мою задницу от ужасающего позора.
А когда отец погиб, то надобность в словесном сдерживании вроде бы и пропала. Но условный рефлекс к тому времени укоренился настолько, что вытравить его из подсознания было уже практически невозможно.
Степан окончил свой рассказ, и мы безмолвно продолжали наш нескончаемый путь по узким и извилистым улочкам старого города.
Где-то вдали послышались слабые звуки автомобильных клаксонов, которые медленно, но неудержимо, нарастали и нарастали. Неожиданно, из-за угла перекрестка, один за другим начали появляться легковые автомобили, ослепляя нас дальним светом мощных фар и оглушая громкими предупредительными сигналами. Мы быстро прижались к стене ближайшего дома, пропуская длинную вереницу легковушек, салоны которых под завязку были забиты развесёлыми молодыми людьми обоих полов. На головах юношей и девушек были напялены традиционные красные колпаки Санта Клаусов с белой меховой опушкой. Беззаботный и жизнерадостный смех молодёжи доносился к нам, несмотря на музыку, гремящую внутри почти что каждой проезжающей мимо нас машины. Шум и гам стоял невообразимый.
— Такие процессии португальцы обычно устраивают или во время свадеб, или после победы любимой команды! — прокричал я на ухо Степана. — А эта по какому поводу?!
Из раскрытого окна одного из проезжающих мимо автомобилей высунулась рука с цилиндрическим продолговатым предметом. Раздался громкий хлопок — и нас осыпало щедрым, обильным дождём разноцветного бумажного конфетти.
— Вот тебе и ответ!!! — добродушно прогудел гигант, добавляя свой могучий бас к разноголосой какофонии. — Рождество Христово!!! И каждый празднует его так, как ему это нравится!!!
Кавалькада не менее, чем из тридцати машин, неспешно проехала мимо двух остолбеневших прохожих и медленно удалилась, озаряя нас рубиновым светом созвездия габаритных огней. Звук клаксонов стал ослабевать, но у меня ещё долго продолжало звенеть и гудеть в наглухо заложенных ушах. Степан с грустной улыбкой посмотрел в след автопроцессии, скрывающейся за изгибом улицы, и печально промолвил:
— Эх! Были когда-то и мы рысаками!
Гигант устало прикрыл веками осоловевшие глаза и тихо замер с отрешённой усмешкой на сильно обветренных и потрескавшихся губах.
— Кстати, Стёпа! А у тебя родственники в Херсоне, случайно, не живут? — попытался я восстановить контакт с уходящим в нирвану другом. — Со мной в институте в параллельной группе учились двойняшки, Ольга и Володя Тягнибеда.
— В Херсоне и Херсонской области у меня много родни, но по материнской линии, — очнувшись от полудрёмы, бесстрастно доложил Степан. — Там живут мамины сестра, брат и другие родственники. Но у них фамилии Варивода и Копайгора.
— О, Господи! Ну и фамилии! — тихо проворчал я, — И откуда только у них в роду такая любовь ко всяческим словесным ребусам?
— Что-что? — прислушиваясь, насторожился гигант. — Ты знаешь мою бывшую жену? Я ведь тебе, кажется, её девичью фамилию никогда раньше не называл!
Моё лицо вытянулось, и я удивлённо захлопал ресницами:
— Да с чего это ты так решил? Откуда такой блестящий аналитический вывод?
— Во-первых, она родом из Каховки, а это достаточно близко от Херсона, — забрюзжал мой друг, внимательно присматриваясь к моей реакции. — А во-вторых, ты только что назвал её имя — Любовь Владиславовна Ребус!
— Ты что, оглох от гула машин, или у тебя слуховые галлюцинации на почве скуловыворачивающей зевоты? — с трудом сдерживая давящий меня смех, предположил я. – А ещё и заявлял, что у тебя абсолютный слух, глухарь ты этакий! Я хотел только сказать, что в фамилиях твоей родни отражается какая-то генеалогическая каша.
— Ну, вот опять! Да ты что?! Издеваешься надо мной?! — брызгая слюной, взбеленился гигант. — Да ты оказывается и с Катей моей тоже знаком!
Смех мгновенно застрял у меня в горле, и я совершенно опешил:
— О, Боже! Да с чего это ты взял?
— Нет! Вы видали, каков нахал? — хлопнул себя ладонями по бёдрам возмущенный Степан. — Ведь сам только что имя её произнёс! Катерина Геннадьевна Каша! Каша — её фамилия по бывшему мужу! Ну, чего ты гогочешь, как перекормленный гусь-вожак бабы Фроси?! Что тут смешного? У тебя что? «Шариксы» за «роллексы» заскочили?
— Н-н-ну, «рол-лексы» м-м-мне зн-н-наком-м-мы, — вытирая слёзы рукавом, промычал я. — А вот «шар-риксы»? Э-это н-н-новая м-м-марка ш-ш-швейцарских часов?
— Нет! — раздражённо отрезал Степан. — Это старая, но проверенная марка украинских мозгов! Кстати, ты с ней явно не дружишь!
Минут через пять, я, наконец, пришёл в себя и обрёл дар более-менее связанной речи:
— Какой-то советский учённый, после многочисленных опытов и расчётов, пришёл к выводу, что минута искреннего смеха приносит человеку столько же пользы, сколько и килограмм съеденной морковки. Так вот! Лично я, за сегодняшний день, что провёл с тобою, слопал не менее полутоны сочной, свежевскопанной моркви. У меня такое ощущение, что в молодости все мужики вашего рода, встретив симпатичную девушку, первым делом спрашивают её фамилию. И чем более заковыристая фамилия у девчонки, тем у неё больше шансов породниться с прославленным родом шведа Тагенберга. Между прочим, а какая девичья фамилия у твоей Кати?
Степан покраснел, словно вареный рак, потупил свои ясные очи и тихо пробормотал:
— Крутыгуз. Ну, вот! Опять двадцать пять! Снова началось! Да если ты будешь так конеподобно ржать на всё Порто, то у тебя селезёнка лопнет и гендальфии опухнут!
— Ч-ч-что, что о-о-опухнет?! Что именно ты имеешь в виду? — между приступами истерическими смеха спросил я.
— А что имею, то и введу! — оскалился Степан, красноречивым жестом показывая, какой именно орган он подразумевал.
— Гениталии!!! — задыхаясь, выкрикнул я и захохотал ещё пуще прежнего, хватаясь руками за ноющий от боли живот.
Минут через десять, хоть и с большим трудом, но мне все-таки удалось восстановить душевное равновесие. Я аккуратно прилизал мои взъерошенные волосы, вытер платком слезившиеся глаза и протёкший нос, и тихо, умиротворённо подметил:
— А знаешь, дружище. Вот уже сорок с лишним лет, как я существую в этом дивном, контрастном и сумасшедшем мире. Но это самое жуткое и нелепое Рождество в моей сумбурной и совсем не безоблачной жизни. Мы заплутали в густом тумане, сбились с пути и безнадёжно опоздали на последний автобус. Весь вечер мы беспрестанно влипаем во всякие неприятные истории и передряги. И вопреки всем стараниям нам так и не удалось сыскать более-менее приличный отель. И вполне вероятно, что само Рождество нам придется встречать в полночь на пустынных улицах чужого и незнакомого города. Однако нахохотался я в этот вечер от всей души на три календарных года вперед.
— Да ты и сейчас продолжаешь хихикать, словно нанюхался веселящего порошка дядюшки Тома, — подозрительно покосился на меня мой попутчик.
— Это я уже по другому поводу, — ухмыльнулся я. – Мне вспомнилась одна наша семейная легенда. У моей бабушки по отцу была очень странная девичья фамилия – Нищита. И хотя писалась фамилия через букву «И», но всё-таки ассоциация была не очень приятной. Как-то мой отец спросил у своего деда, Петра Петровича, почему у него такая позорная фамилия. А тот и ответил:
— Мой прапрадед был очень богатый скотовод из Екатеринославской губернии. Когда у него спрашивали, сколько у него овец, то он обычно шутил: «А я их никогда не считаю!» На суржике это звучало: «Я их николы ни щитаю!» Поэтому соседи о нём так и говорили: «Цэ Петро, що ни щита». Вот оттуда и пошла наша фамилия. А вообще-то, внучок, ты даже не подозреваешь, как я искренне благодарен нашему древнему прозвищу. Ведь оно спасало нас в сталинские времена, так как само собой говорило о нашем рабоче-крестьянском происхождении.
Теперь уже пришла очередь Степана гоготать на всю улицу.
— Прекрати зубоскалить! – сурово унял я весельчака. – Эта история ничуть не хуже, чем о твоем славном предке Стефане Тагенберге! Именно так и рождаются мифы.
Гигант пресек свой смех и какое-то время пристально глядел прямо в мои очи.
— Ладно! Давай двигаться! – утомленно проворчал Степан и направился вниз по улице. – А то и впрямь придется праздновать приход Рождества под забором какого-то старого, заброшенного особняка.
Я сонно кивнул и поплёлся рядом с моим высоким, могучим, но непутёвым товарищем. Безумно хотелось спать, и я мечтал как можно быстрее добраться до какого-нибудь пенсау, чтоб там, наконец-то, преклонить голову к мягкой и теплой подушке.
Двое уставших, продрогших странника устало брели в Рождественскую ночь по незнакомому городу, даже не подозревая, какие невообразимые приключения их ждут впереди.