Silentium… И Мандельштам, и Тютчев.
И здесь и там – вяжи да развяжи,
У Петербурга острые ножи,
Бессонница и звездопад колючий.
Где слово позабыли, что хотели
Для непостижных тягот бытия,
Душа разорвалась, завет храня,
Молчание. По всей земле метели.
Цезура – бог. И Мандельштам, и Тютчев.
Что ж, налетит, чему не миновать,
Всё чувствовать, навеки замолчать,
Потом лететь. С Буонаротти лучше.
Зерно ответно и умрёт едва ли
На золотистых приисках добра,
Молчание…не бойся топора,
А речь бессмертна, ей же всё отдали.
Силентиум, где Тютчев с Мандельштамом,
Уже на дровнях обновляют путь,
Небесные поля – России грудь,
НемОтствуют за бело-синим храмом.
***
Петрополь. Петербург. Судьба – пора.
Ещё бессонница и чернозём горючий.
Silentium… и Мандельштам, и Тютчев.
Италия из летнего двора.
Молчание. Иметь и не иметь,
Где злые звёзды плавятся в алмазы.
Речь переполнена угарным газом,
Silentium… икры словесной сеть…
Дай миру продышаться, хлябь и твердь,
Дай наготе красноречивость жеста,
Молчание – отсутствие ареста,
В котором прячет своё жало смерть.
Силентиум. И Мандельштам, и Тютчев.
И на яру не будет куковать
Кукушка, опозоренная мать,
Желающая детям доли лучшей.
И бедная природа – Филиппок,
И переводчик лающих вокзалов…
Стигийское болото замолчало,
И Данте пламенеющий умолк.
***
Силентиум – 3. Мандельштам.
Силентиум. Свердловская тюрьма.
Напротив стадионная утроба.
И кладбища смирительная роба,
В которой крестным ходом шла зима.
Молчать. Возврата нет. Путь на восток.
«Намордники» на окнах — образ ада.
И хлеб пустой, и воздуха блокада,
И сердце, как оторванный листок.
Силентиум. Молчи и не греши.
Беда и Лета, бОли средостенье,
Российское колючее моленье:
За что, за что нас одолели вши?
Потеря времени: у времени в плену.
Молчание чумой легло по краю.
Неопалимая любовь не умирает,
А жаждет воскресенья на кону —
На той меже, где жив ещё щегол,
И, где Щелкунчик мир разоблачает,
У Исаакия бог маятник качает,
И в телефон звонится балабол.
А Мандельштам… Силентиум… В пути
С той стороны заснеженного диска
Молчаньем режет на пределе риска,
Как ласточка четыре дня летит.
***
СИЛЕНТИУМ-13. До опыта.
Он не родился, а уже воскрес,
Он прозвучал до музыки и слова,
До образа он вынянчил живого,
Который знал про розу и про крест.
Он был не пойман, потому что пуст.
Осуществлял отсутствие из тела.
И вертикалью человечья дела
Сквозь камень рос цветок из сочных уст
Он был до слова скоростью и сном
И шёл канатоходцем над Синаем,
Он – маятник и вечностью качаем,
Он – третье небо с ветром и вином.
Он – камень, десять тысяч сороков,
И он до волка – желтоглаз и волен,
Гони печали, самый первый воин,
Ты нужен до войны и не для вдов.
И до календаря ищи волну,
Что ведает инстинктами пространства,
Хоть мир взыскует шума окаянства,
Но жизнь до жизни плачет на кону.
И Мандельштам до времени спасён
В моцартианских свадьбах и забавах,
Силентиум, пытай в цезуре славу
И будь до опыта всегда влюблён.
***
Силентиум-15. Ворованный воздух Мандельштама.
Насильно мил не будешь – не моли,
Ничто насильно не растёт из почки.
Хоть Парка и хранит свои заточки,
Но в Переменах на путях болит.
О, пресная вода свободы – дай…
Дай продышаться над судьбою рода,
Зерно и клетка гения – свобода
И тот магнит, невидимый, как рай.
О, воздух, дли ответ! И так прости.
И отпусти. Насильно мил не будешь.
И Родину, и ласточку забудешь,
И семена из поля отпусти,
Чтоб накормить голодный тот эфир,
Взыскующий и хлеба, и кагора,
И капли солнца на спине у моря,
Лазурный брег и неподкупный пир.
Молчание. Зачем тебе твой дом?
Вся жизнь – страда и поля пуповина,
И бесконечная зима – равнина.
Сто тысяч га. Мы бьёмся подо льдом.
***
Силентиум-34. Рильке и Мандельштам.
Чем холодней, тем ближе дух вершин.
И Рождество пока играет в прятки.
Молчание – отсутствие заплатки,
Дыра на пустоте и карантин.
Сон земляничный просится в стакан,
Гонца нельзя помиловать: докука,
Солнцестояния горит разлука,
Прости, прощай, словесный караван,
Несущий образ – тайный пилигрим,
Грызи свои зелёные пароли,
И распечатай листики до боли,
И декабристов зри сибирский Рим.
В стихах поэта нет, «он так один».
И всё зима в его окно стремится,
И, озирая площади страницы,
Трамвай травы гуськом струит в овин.
И женщина, когда она вернёт
Свои сирены и свои приливы?
И где вокзалы, горечи и ивы,
А ей вернуться – Бог не подаёт.
И там «Титаник», там тумана хмель,
И полутенью мучается Рембрандт,
Там блудный сын — освобождённый пленник,
И пепел Этны падает в постель…
Всё кончено. И некого просить
При обнажённых храмах в пропилеях,
Принять любовь и ласточку-Психею,
И жизни вечно пляшущую нить.
***
МАНДЕЛЬШТАМ
Круговая печаль
Круговая свобода,
За которой другой,
Неизведанный круг,
Круговая граница
Из множества дуг:
Карта звездных путей
На руке небосвода.
Круговое молчание
В сотнях речей,
В днях рождений
И датах, когда всё простить,
Мы стремимся друг в друге
Себя совместить,
Чтобы поровну было
И дней и ночей.
Круговая печаль,
Круговая разлука,
Круговое пространство
На тысячу вёрст,
Вся страна, как погост
Против неба и звёзд,
Пересылка свердловская
Адского круга.
И подстрочная тайна
Как доля легла,
Круговая земля:
Сто углов, сто потерь,
Вертикального взлёта
Последняя дверь,
И стрельцом уже послана
Неба стрела.
В этой слёзной, морозной
И ржавой дали
Ад закружит, забьёт
Раздробит – не уйти,
Но стихи — откровенье
На Божьем Пути,
Звёздный крик
Кругового терпенья
Земли.