Н а р ц и с с ы
Собираю нарциссы и песню пою
Близ звенящего счастьем ручья:
«Ах, Нарцисс, я, как Эхо, к тебе вопию:
«Посмотри, посмотри на меня!».
Немигающе зришь ты лишь только в себя,
От любви к себе входишь в катар.
Ароматное тело срываю любя
И вдыхаю пьянящий нектар.
Пребывая в бессмертной усладе, цветок
Белый венчик склоняет к реке.
«Пострадаешь ты сам, коль к другому жесток»,
Чьё-то эхо звучит вдалеке.
***
Какая ложь, что время лечит.
Дышать мне трудно до сих пор.
И стоны сердца я при встрече
С тобою скрыла за забор
Непринуждённости…
Зачем такое искушенье?
Ты мне мерещишься везде.
Не внемлет Бог моим моленьям
И оставляет быть на дне
Непринуждённости…
В груди моей скипелись слёзы, —
В недуге горестном томлюсь,
Осталась прежнею мимозой.
Печаль скрываю, повторюсь,
В непринуждённости…
Я с о н и М е д е я
«Забыла, сколько капель надо,
Чтоб три главы уснули вмиг.
Подводит память, – вот шарада…» –
Медея с зельями тайник
Открыла, в чаше всё смешала,
Добавив каплю крови алой.
Ясон уж грезит, как руно
С Калхиды им увезено.
Бокал с напитком ядоносным
Уже готовый. «Я с тобой
В Иолк уеду, милый мой,
Как только в руки златошёрстный
Получим мы с тобой покров.
Идём скорее. Ты готов?»
Русалка
В час закатный на камне прибрежном,
Сняв с груди ожерелье из слёз,
Водяная коварная дева
Гребнем длинные пряди волос
Расправляет в томленьи печальном,
Чтоб водой напитать чешую.
Смотрит на берег с тайною болью,
Обрести хочет душу свою.
Напевает старинную песню,
О неверном любимом поёт.
Рыбаков манит неосторожных
В тиной скользкой украшенный грот.
***
Сегодня дождик чистым сделал,
Не дожидаясь четверга,
Землицы измождённой тело,
Размыл последние снега
В посадках, где растёт ирга.
Вчера ещё покой сердечный
Струился в жилах соком млечным,
А нынче дух как будто спит.
Нет солнца. В воздухе разлит
Сырой и мёртвый свет беспечно.
А завтра чистый четверток.
И скоро нам предстанет Вечный,
Живот дающий, в славе Бог.
Нимфы, н а ш е д ш и е г л а в у О р ф е я
Певец фракийский, чадо Каллиопы
И бога рек Эагра, от менад,
Неистовых развратниц, умер в муках,
Своею жертвой сокрушивши ад.
По струям Гебр звучащая кифара,
Собою заглушающая вой
Беснующихся на брегу вакханок,
Плывёт с поющей дивно головой.
Две нимфы у воды в испуге видят:
Теченьем к ним несёт знакомый лик.
«Смотри, Дриада… Страшно догадаться…» –
Наяда шепчет, подавляя крик.
«Да, это Он…и Лира золотая,
Что укрощение всем зверям лесным,
Что струнами твердыню сокрушала,
Орфический сопровождая гимн».
С и н я я п т и ц а
«Как устала я, синяя сойка.
В золотую корону тебя
Наряжу, подарю дорогие,
Морем сотканные жемчуга.
Посмотри, самоцвет как сверкает,
В обрамлении перстня горит.
В час закатный танцующей стайкой
Выйдут бабочки из хризалид.
И тогда улыбнусь ненадолго,
А тебя отпущу на простор,
Заплету в свои русые косы
Я ажурный цветок водосбор.
***
Сегодня Муза занялась собой:
Задумчивая, заплетает косы,
Движеньем лёгким пудрит нос курносый,
Наряда нового рисует крой.
Сегодня Муза занялась собой.
А я, заворожённая, молчу,
Считаю ордена из слёз на платье
Крылатой гостьи. На снегу печатью
Следы прохожих. Я зажгу свечу
И в ожиданьи тихо помолчу.
П р е к р а с н а я Р о з а м у н д а
От глаз коварных в крепости сокрыта,
Нежнее розы и зари свежей,
Младая дева. Множество дверей
Ведут незримо в сердце лабиринта.
Здесь Розамунде верная защита
От Элиноры ревностных сетей.
Чрез нить серебряную могут к ней
Прийти король и преданная свита.
Лишь только Генрих в боевой поход
Отправился, собрав всех воевод,
Пятнает уж слеза покров наряда
Прекрасной девы… Нитью завладев,
С кинжалом Элинор и с чашей яда
Стоит пред ней, в очах сверкает гнев.
***
Мне не поднять упавших крыл.
Тоска отчаянью предтеча.
Смотрю на кляксу от чернил,
Чай приготовленный остыл,
А в келье плакальщицы-свечи
Зовут к молитве целый вечер.
Главу дурманит, как весной,
Щекочет ноздри ветер вольный,
И говорит звезда с звездой
Чрез им известный позывной.
Народ под голос колокольный
Спешит на службу в день престольный.
П е н е л о п а и п о к л о н н и к и
В Итаке ходят слухи, что вдовою
Пропавшего при Трое Одиссея
Надёжная супруга Пенелопа
Является, сама того не смея
И мыслить. За нос водит ухажёров,
Что требуют меж ними сделать выбор.
«Решу лишь, как сотку я свёкру саван», –
Срезая нить зубами, всем изгибом
Младого стана будто отвечает.
А ночью тайно сотканное за день
На нити распускает… У балкона
Царицу развлекают серенадой,
Ей дарят жемчуга, цветы и ткани.
Ланиты жаром пышут от работы,
Тревожит ветр ресницы смоляные
И лёгкий пеплос цвета терракота.
***
Скрыли лики расписные
Ныне. А недавно рядом
Были с нами все святые
В облачении нарядном.
Ах, зачем так изменилось
Всё в любимом храме древнем?
Помню, как душа стремилась
К Пустыньке в плаще напевном.
Нынче ж нищенкой голодной,
В истощеньи ходит мимо,
Над рекою темноводной,
Как работник неключимый.
В белой горнице тоскую
Я по неземному хлебу.
Помню благодать былую
И покой в преддверьи неба.
М и р а н д а и б у р я
«Ах, как сердце сжимает в тревожный комок,-
Буря эта, увы, неспроста:
Перед штормом как будто кто небо зажёг.
Но не буду винить я отца.
Он, конечно, в пещере колдует опять.
Но, о Боже, зачем столько жертв?
За какое деянье так можно карать?
Кто на судне был, верно, уж мертв».
Скоро сердце Миранды звучаньем иным
Будет полно, скитанью конец,
И чужак Фердинанд станет мужем родным,
На престол свой вернётся отец.
Сказ о Петре и Февронии
Среди множества древних сказаний
Повесть есть Ермолая-Еразма
О князьях благоверных Муромских,
О Петре и супруге Февронье,
Что тому назад восемь столетий
Мудро правили этой землёй.
Свободил Петре-княжиче Муром
От крылатого змия-дракона,
Отрубив его мерзкие главы
Чудным Агриковым кладенцом.
Но обрызганный кровью зловредной,
Поражён был недугом он странным, —
Тело мучилось в струпьях и язвах,
Эскулапы помочь не могли.
Вдруг в Рязанской земле княжьи други
Отыскали целителя — деву,
Деву мудрую, бортника дщерь,
Благомыслящую Февронию.
Согласилась лечить она князя,
Но с условьем, что станет супругой.
Невзлюбили бояре Февронью,
Называли ее безродной
И всё прочили в жёны другую.
Божью заповедь князь не нарушил,
С благоверной своей не расстался,
Но отрёкся от власти земной.
К окончанию жизни блаженной,
Облачившись в одежды иные,
Они постриг принять решили
С именами Давид, Евфросинья.
И по мирном успении вместе
Пред Владыкой предстали. А ныне
Прославляются в лике святых.