Посвящаю жене. Банных Л. И.
Не буду говорить «дед и бабка», скажу просто — пожилые люди, а ещё точнее — я и моя жена Любовь Ивановна. Разумеется, давно уже дед и бабка (но слух режет). Мы живём в хорошем двухэтажном доме рядом с большим и шумным южным городом, в котором последнее время редко бываем, хотя прописаны до сих пор в городской квартире, ездим в областной центр за пенсией, там же состоим на учете в городской поликлинике.
Но если можно лишний раз никуда не перемещаться, то мы и не перемещаемся. Хорошо ещё я, как в молодости, могу лихо управлять автомобилем — это спасает, иначе оба не можем пройти расстояние более ста метров. Полный список наших заболеваний представлен в медицинской энциклопедии.
И дом теперь кажется нам слишком большим — убираться тяжело, и сад не радует — требует много сил. Я с трудом поддерживаю в порядке свой любимый газон, а жена кухню. На пенсии оба давно. Она пенсионерка уже восемнадцать лет, я двенадцать. Вот такой, на сегодня, срок дожития («замечательный термин» какой-то идиот придумал).
Анализировать — старость — это плохо, или хорошо? — смешно. Во всём своё плохо и своё хорошо.
***
Утром, перед началом чаепития, каждый достал из персональной, довольно вместительной коробки, стоящей на обеденном столе, ежедневную порцию таблеток, сверил их количество со списком и отправил в рот — завтрак начался. Я шумно прихлёбывал свой ритуальный кофе (хотя врачи и не разрешали), жена интеллигентно пила чай и, конечно, ворчливо сказала:
— Ты когда-нибудь научишься пить бесшумно? От людей стыдно.
— Не логично выражаетесь мадам. Где люди, по-моему, нас здесь двое?
— Уж точно — горбатого могила исправит, — пробурчала она. Но я-то хорошо знаю свою Любу и вижу по её поведению, что думает она, вероятно, о приятном и волнующем.
— Не заводись с утра. Лучше рассказывай, — сказал я.
— О чём рассказывать?
— О чём думаешь, то и рассказывай.
— Вот всё ты замечаешь, — ответила она. — Вспомнила вдруг, как я с отцом ездила на пасеку. Он часто меня с собой брал, наверное, класса с третьего. Тогда все близлежащие к нашей станице горы были покрыты сплошными лесами с массой цветущих деревьев и кустарников, а вдоль берегов большого и малого Терека луга — пчёлам раздолье.
(Читателю следует пояснить, что речь идёт о Северной Осетии, о цветущем рае для пчел в далёком 1954 году. Станица, в которой родилась наша героиня и сегодня называется Змейская, а рядом большое осетинское село Эльхотово — районный центр, вблизи которого, в так называемых «Эльхотовских воротах» Сунженского хребта, было остановлено наступление немецких оккупантов на Баку и Орджоникидзе. Будучи молодыми, мы часто ездили к её родителям (пока те были живы), так что и я довольно хорошо представлял те места.)
Я сидел и внимательно слушал взволнованный рассказ жены. Её щёки раскраснелись, она и внешне как-то помолодела, жесты стали более порывисты, улыбка часто вспыхивала на лице, иногда задумывалась на секунды, но снова улыбалась и вдохновенно продолжала. Я не смог удержаться, чтобы не записать его и не попытаться передать вам, читатели.
«Когда отец окончил курсы пчеловодов в Орджоникидзе, он был назначен главным пчеловодом колхоза, получил двух помощников и, главное, гужевой транспорт — двух быков, запряженных в большую арбу, которых сразу поставил в нашем просторном дворе. Быки были такие огромные, но не пугали меня, нравились, я их гладила и кормила. А один из них постоянно пытался лизнуть меня в щёку своим слюнявым, как лопата, языком.
Мне так хотелось покататься на этом удивительном экипаже. И наконец, ранним утром мы с отцом собрались и поехали на пасеку, вернее, пошли. Быки идут, причём настолько не спеша, что более медлительное жи-вотное трудно себе представить; также как в замедленной съёмке, они, не спеша жевали клок сена, и так же медленно вытягиваясь, длинные капли слюны из их ртов достигали земли.
Сначала такой темп движения даже веселил. Я запросто соскакивала на ходу с нашего экипажа, собирала какие-то приглянувшиеся цветочки, рассматривала стрекоз или бабочек, а затем легко настигала не успевших далеко уйти быков. Спустя несколько часов мне это надоело, хотелось быстрее приехать стала спрашивать у отца: «Па, ну скоро мы приедем?». «Вот видишь справа белая скала, под ней наша пасека. Ты поспи немножко. Не волнуйся, к вечеру приедем», — отвечал он. Самое замечательное, что меня сегодня ещё ожидало, было впереди»…
— Это была твоя первая поездка? — спросил я.
— Вот именно, потому так хорошо и запомнила, ну ты слушай:
«Приехали наконец. Отец произнес: «Цоб!» (как лошади «тпр.р.у.у.») и быки остановились, я восхищенно произнесла: «Ой! Как у вас тут красиво», — любуясь множеством огромных, цветущих и изумительно пахнущих липовых деревьев. Соскочив на землю, не успела сделать даже шага по изумительной траве под ногами, как на меня вихрем налетел Трезор — наша собака. (О Трезоре я тебе отдельно расскажу. Мы с ним были неразлучны, за исключением тех дней, когда отец брал его на охоту или в качестве помощника сторожа на пасеку, как в этот раз.
А налетел зачем — обниматься и целоваться. Визжали и прыгали от счастья с ним мы оба одинаково. Услышав шум, из шалаша вышли двое мужчин. Обоих я знала, один русский, тоже пчеловод — папин помощник, а другой осетин, человек постарше — сторож. Я их сразу рассмешила, спросив: «А где пчёлы? Я думала их тут очень много и боялась, что они меня покусают». Мне объяснили, что пчелы уже спят в своих ульях и они не кусаются, если их не трогать, — но я всё равно боялась, немножко»…
— А что тебя пчелы никогда не кусали? — не удержался от вопроса я.
— Очень редко. На пасеке практически нет. У нас же и дома было несколько ульев, так что я к ним привыкла. Вот дома, один раз, могли покусать сильно.
— Почему?
— Я помыла волосы каким-то цветочным мылом и села их сушить недалеко от ульев. Сразу десятки пчел сели мне на голову, но обошлось парой укусов. Так ты слушаешь дальше?
— Ну конечно, — ответил я, усевшись поудобнее. Рассказ продолжался.
…«Мне хотелось как можно быстрее рассмотреть окружающие чудеса, особенно восхитил шалаш из веток деревьев и крышей из сена, с двумя входами, занавешенными грубой тканью. Получалось две комнаты — одна наша с папой, в центре которой, под потолком на металлическом крюке висела лампа, называлась: «летучая мышь», — такое смешное название, — но, главное, конечно, широкая кровать, кровать изумительная: на деревянных чурках плетённый настил из прутьев, сверху толстый слой сена накрыт плотной тканью и подушка набита сухой травой.
А запах? Вернее, запахи. Ты представить не можешь какой от этой постели приятный запах, да и не только от постели. В разных точках на территории самой пасеки и рядом с ней, на фоне общего непередаваемого арома-та доминировали разные, определённые запахи; про запах цветущей липы уже говорила; а стол, например, перед входом в шалаш, имел запах мёда; отойдя глубже в лес, где хвойные деревья, запах хвои и влажной земли, грибов; ещё дальше Терек с запахом горной воды; а вечером запах костра перед шалашом, запах жареного мяса или ухи и запах чая с травами и мёдом.
После этой первой поездки отец часто брал меня с собой в различные места. Пасека стояла то в поле, на равнинной части, то в лиственном лесу предгорий, то в хвойном лесу повыше, и везде свои неповторимые запахи. С тех пор у меня в «голове», как бы, симфонический оркестр из запахов, и вспоминания тех или иных моментов обязательно сопровождаются «звуками разных инструментов» — своими запахами»…
— Прости, я опять отвлеклась. Сумбурно рассказываю.
— Наоборот, хорошо. Рассказывай дальше.
«Начало темнеть. Перед сном мы все поели мёда с хлебом, откусывая зубами мягкие соты и запивая его отваром из трав, который подогрели на костре в закопченном чайнике. Трезор сидел рядом со мной и тоже немножко полизал мёд с моих пальцев. Затем отец отправил меня спать, а сам остался беседовать с мужчинами.
Утром, когда я проснулась, его уже не было, — то ли на рыбалку ушёл, то ли ягоды собирать. Я с нетерпением ждала новых радостных приключений от предстоящего дня, но оказались неприятности — оводы покусали. Скорее всего, они и раньше жили здесь в лесу, а присутствие людей, и тем более, быков, привлекло их еще больше. Места укусов болели, лицо опухло, начала подниматься температура, отец решил меня везти домой. Я плакала, расставаясь с Трезором. Пришлось снова проделать мучительно-медленный путь обратно. К счастью, вскоре отец поменял быков на лошадей. Теперь мы добирались, во все другие места постоянных переездов пасеки, значительно быстрее. А в этот лес с отцом больше не ездила»…
— Ты много времени проводила на пасеке?
— На каникулах почти всё. Если мать не просила помочь ей на огороде, то всегда стремилась туда.
— Ну ладно, отец там был занят пчелами, сенокосом, дровами, охотой, не скучно было одной?
— Да ты что? — знаешь сколько там интересного. — И почему одной? Трезор неотлучно был со мной — мы с ним постоянно ходили на прогулки, а когда уставала ходить я читала книжки, читала вслух, и собака лежала рядом, высунув от жары язык, и слушала. — А однажды собака спасла меня от змеи:
«Отец не разрешал мне далеко уходить. Я старалась так и делать, но один раз увлеклась, собирая цветы и ягоды. Подняла голову, ища глазами собаку. Пёс громко лаял, крайне возбужденный наскакивая на что-то в высокой траве, метрах в десяти от меня. Подошла к нему и ужаснулась — огромная серая змея подпрыгивала в воздух, нападая на собаку. Я закричала от страха и омерзения. Не знаю уж почему, то ли от шума, производимого нами (где-то читала, что у змей слуха нет), змея с шипением скрылась в траве. Дрожа от возбуждения, я решила бежать к пасеке, но с ужасом поняла, что не знаю в какую сторону бежать. Что оставалось делать? Сесть на землю и плакать. Сидела и плакала, а Трезор облизывал мои щёки.
Вдруг увидела всадника на лошади и с ружьем, от этого страх ещё усилился, я обняла собаку и приготовилась к самому худшему: «Это абрек, сейчас он меня убьёт», — стучала мысль в голове. Всадник был мне незнаком, я не узнала отца, тем более, что никогда ранее его не видела верхом на лошади, и одет он был непривычно. Отец посадил меня на лошадь впереди себя. Я всхлипывала, а он гладил меня по голове и приговаривал: «Люба не плачь, не плачь, всё позади. Ремня бы тебе дать, но ты и так достаточно наказана». Один Трезор радостно повизгивал и, как сумасшедший, с весёлым лаем носился кругами. Дома, про этот случай, отец матери не рассказал»…
— Знаешь, неожиданно вспомнила, как я зимой, в отсутствие родителей, пускала собаку погреться в комнату, — после некоторого молчания, обратилась ко мне жена.
— Попадало тебе за это? — спросил я.
— Да нет, они не видели. А ещё, когда на улице был снег, я одевала Трезору шерстяные носки, завязывая их сверху верёвочками — чтобы лапы не отморозил. — Отец с матерью и ругали меня, и смеялись одновременно. Ты не устал ещё меня слушать?
— Да нет, конечно.
— Тогда расскажу, как я однажды почувствовала себя принцессой:
«Как-то поехали с отцом забрать на лугу высохшее сено. Моей задачей было присматривать за пасущимися лошадьми, покормить пса и иногда собрать рассыпавшееся сено в небольшую кучку. Я собирала, а Трезор разбрасывал. Когда высокий стог был уложен и закреплён на арбе отец предложил мне: «Лезь наверх, тебе будет там хорошо». С его помощью залезла. Но страшно там — высоко. А когда лошади тронулись, стала бояться, что упаду, начала цепляться за травинки и со страхом думала: «Господи, когда же мы приедем?» Но постепенно страх прошёл, никуда я не падала, в центре стога образовалось приятное углубление, где я лежала как в кровати, а от сена исходил такой знакомый и восхитительный запах. Освоившись, я смело принимала различные позы: ложилась на бок, на живот, или на спину — восхищённо глядя в небо, или садилась — тогда видела так далеко сверху. И подумала: «Вот так ехала принцесса на горошине». И стала потихонечку (чтобы отец не слышал) петь: «Я принцесса, я принцесса… настоящая принцесса… Теперь хотелось, чтобы мы ехали как можно дольше. Когда приехали домой, нас встречала радостная мама. И соседи все восхищённо смотрели на нас. Отец протянул руки снимая меня и сказал: «Ну давай, слезай, моя принцесса». Удивительно, как он догадался, что я принцесса?»
***
Я уже не видел перед собой свою жену, она превратилась в маленькую девочку, которой себя сейчас ощущала — в девочку, которую я никогда не знал.
Сентябрь 2018 г г. Ростов-на-Дону.