Все это было бы смешно, когда бы ни было так грустно. Хотя нет, смешно это не было бы в любом случае. Или был бы смех такой, знаете ли, сквозь слезы.
Ладно, ладно, не надо так драматизировать… Какие слезы? Что уж там за трагедия? Ну, еще один эпизод из моей жизни, причем далеко не самый худший. Просто он очень характерно подтверждает мою мысль о том, что каждую ступеньку своей судьбы, даже самую малую, мне пришлось преодолевать с тратой сил и нервов. Хотя для других людей аналогичная ситуация проходила как-то незаметно, без напряга, как что-то само собой разумеющееся.
Я и сам не знаю, зачем мне понадобилось то ученое звание. Честное слово, я и тогда-то не мог себе это четко объяснить, а уж сейчас, по прошествии стольких лет, тем более.
Ученая степень — это понятно, это надо. Сделавшись кандидатом наук, я мог претендовать на престижную должность, высокую зарплату, стал вхож в научный мир. По крайней мере, статьи в научные журналы у меня брали с большей охотой. К тому же я заимел возможность посещать Московский Дом Ученых, где проходили очень интересные и престижные мероприятия, и куда простому смертному вход был заказан.
С ученым званием дело обстояло несколько иначе. Во-первых, сразу же стоит отметить, что эти самые ученые звания делились как бы на две группы. В одну из них входили звания, присуждаемые работникам высших учебных заведений, во вторую — лицам, работающим в НИИ, КБ, вообще в промышленности.
Для людей, ведущих преподавательскую работу, ученые звания имели большой смысл, поскольку помогали им занимать соответствующие должности на кафедре. Имеешь ты звание профессора или доцента, так и будешь участвовать в конкурсе на замещение этих же должностей. Причем ученая степень не подразумевала получения определенных ученых званий. Человек мог бы кандидатом наук, но иметь звание профессора. А мог, наоборот, при докторской степени довольствоваться дипломом доцента. Все зависело от конкретных обстоятельств.
Для работников второй группы дело обстояло несколько иначе. Для них было предусмотрено всего лишь одно ученое звание — старший научный сотрудник, которое один к одному напоминало просто название должности в штатном расписании НИИ. Большинство людей даже не подозревали, что, работая на этой должности, они становятся «собратьями» ученых мужей. Старших научных сотрудников в любом НИИ было много, а обладателей такого ученого звания — куда как меньше.
Поскольку я и работал в НИИ, то мне светил только диплом «старшего научного сотрудника». Сама процедура получения ученого звания была не намного проще, чем защита ученой степени. Присуждали его в Высшей аттестационной комиссии, документы в которую подавали от Ученого Совета института, где работал соискатель. А заседание Ученого Совета проходило со всей строгостью. Ты должен был отчитаться о проделанной за последние годы работе, предъявить опубликованные за это время материалы, рассказать о своих творческих планах. Затем, как и при защите диссертации, шли выступления официальных оппонентов. И, наконец, проводилось тайное голосование членов Ученого Совета за ходатайство в ВАК о присуждении тебе этого самого ученого звания.
В случае положительного решения ВАКа, ты становился обладателем такого же красивого, коричневого с золотом, диплома, как кандидатский. Вот, пожалуй, и все! Ничего нового в твою жизнь этот диплом не приносил. Зарплата у тебя оставалась прежняя, должность та же самая, а моральное удовлетворение… Конечно, его тоже сбрасывать со счетов нельзя. Но чем оно могло бы быть выражено? Еще одной строчкой на визитной карточке? Ведь не будешь же, право, носить этот диплом на веревочке через шею. И если, при случае где-нибудь есть смысл упомянуть, что ты — профессор или доцент, то сказать, что ты — старший научный сотрудник, просто бессмысленно. Как говорится, народ может не понять.
И все же, все же, все же… Что-то, видно, подвигло меня в то время заняться получением этого звания. Может быть, какое-то подспудное желание самоутвердиться. Или я решил, перефразируя «лучшего поэта нашей эпохи», что если такое ученое звание существует, то, значит, это кому-то нужно. Так почему не мне? И с третьей стороны, кто знает, каким боком к тебе повернется судьба. Не исключено, что мне все-таки удастся перейти на преподавательскую работу в ВУЗ, и тогда звание «старшего научного», которое приравнивалось там к «Доценту», поспособствует получению этой должности на кафедре. Я пишу «все-таки удастся», потому что такие попытки предпринимал неоднократно, еще и до получения кандидатской степени и уже будучи кандидатом наук. И так же неоднократно получал от ворот поворот. Впрочем, не стоит сейчас углубляться в эти воспоминания. Они заслуживают отдельного разговора.
По крайней мере, ничего плохого желание получить ученое звание мне не сулило, и я решил попробовать и это блюдо «на вкус». Не учел я только один момент. В нашем институте информации, где я в то время работал, людей с ученой степенью можно было пересчитать по пальцам. Среди них были директор, его заместитель по научной работе и два-три начальника отделов. В каждый отдел входило несколько секторов, руководили которыми люди «не остепененные». За исключением меня. Каждый сектор отвечал за свое направление в нашем многоотраслевом министерстве. Недавно созданное министерство это называлось Минлегпищемаш и занималось решением вопросов создания оборудования для текстильной, легкой, пищевой, полиграфической промышленности и бытовых приборов. Входила в сферу Минлегпищемаша и отрасль стекольного машиностроения. Я уже как-то говорил, что специалистов такого профиля ВУЗы страны тогда не выпускали. И стекольным машиностроением занимались либо инженеры-механики, окончившие общемашиностроительные институты, либо химики-технологи, знающие стекло. Так что я был, пожалуй, одним из немногих, подходящих на должность начальника такого сектора. Что, скорее всего, и помогло мне поступить на работу в этот многоотраслевой институт информации.
Вернусь к тому отрицательному моменту, который я не учел, решив получить ученое звание. Заведующие секторами нашего института несли одинаковую нагрузку. Каждый сектор решал практически те же вопросы, что и «соседи», только каждый в своей отрасли. И зарплаты у руководителей секторов были одинаковыми. Опять же за исключением меня. Я, как единственный завсектором, имевший кандидатскую степень, по положению получал на 20-30 рублей больше своих коллег. Что, вероятно, ущемляло их самолюбие. Правда, внешне это никак не подчеркивалось, и у меня были со всеми нормальные отношения, но внутри… Да кто может заглянуть в душу своего соседа?
Теперь же, при таком раскладе, я еще и замахнулся на ученое звание, которого вообще не имел в нашем институте ни один человек. То, что получение его не давало мне ни копейки прибавки к зарплате, ни возможности получения места, скажем, начальника отдела, как-то не принималось в расчет. А вот то, что я хотел «выпендриться», получить то, чего нет у других, подспудно людей раздражало. Но это я сообразил только потом, когда «машина уже была на ходу».
Конкретно данная ситуация всплыла на том самом заседании нашего Ученого совета, которое решало мой вопрос. Я опускаю здесь тягомотные моменты сбора многочисленных необходимых бумаг и документов, получения отзывов от официальных оппонентов, составления пояснительной записки. Кто прошел все это, тот знает, а кто — нет, то и нечего им голову забивать.
Но тот день настал. Я прилично отчитался на Совете, ответил на многочисленные вопросы, с удовлетворением выслушал выступление оппонентов. Наконец, выбрали счетную комиссию и приступили к тайному голосованию. Отпечатали бюллетени, по количеству присутствующих членов Ученого совета, раздали их, и голосующие товарищи разбрелись по углам, чтобы поставить галочку в нужном месте.
Имея за плечами поучительный опыт защиты кандидатской диссертации, я дожидался результатов подсчета с некоторым волнением, хотя понимал, что это не тот случай. Результаты голосования неприятно поразили меня. Нет, я прошел с большим «запасом прочности», но то, что из пятнадцати голосующих трое были «против», оставило неприятный осадок. Тем более что во время обсуждения ни один человек ничего отрицательного в мой адрес не высказал. Значит, сделал я для себя выводы, в институте у меня есть недоброжелатели. И это тем более неприятно, что выявилось это при голосовании тайном, а значит, позволяло мне подозревать каждого. А, как известно, подозрение всегда противнее знания.
Но все это было уже из области эмоций. Дело было сделано и надо было довести его до конца. Для чего собрать все необходимые бумаги в папку и отвезти их в ВАК. Что я и сделал, спустя несколько дней. К папке полагалось приложить две пустые открытки с адресом нашего института. Зачем это — я пока не понимал, но, естественно, открытки вложил.
ВАК гудел как улей. Почему-то в коридорах там было много людей. Одни сидели на стульях у дверей кабинетов, другие, которым стульев не хватило, подпирали стены. Пробегали девушки с кипами папок, тяжелыми даже на вид. Важно шествовали чиновники или солидные посетители. Я никогда не думал, что существует такое количество претендентов на ученые степени и звания.
Не без труда я нашел дверь, за которой принимали «Дела», аналогичные моему. Перед дверью выстроилась очередь. Заняв ее и отстояв положенное, я попал в комнату, где за барьером в поте лица, как на конвейере, работали две женщины. Одна из них, освободившаяся от предыдущего посетителя, устало спросила у меня: «У вас что?» и получив ответ, стала привычно и быстро перелистывать мою папку. Видимо, содержание удовлетворило ее и она, вытащив из папки одну из принесенных мной открыток, шлепнула на нее большой штамп. Затем она вписала туда несколько слов и, протянув открытку мне, сказала: «По почте посылать не будем. Отдайте своему Ученому секретарю».
Я взял открытку, поблагодарил и пошел на выход, успев заметить, как моя папка, над каждой бумажкой в которой я так трясся, легла на груду таких же папок на пол у стенного шкафа. Такое небрежное отношение к моему труду меня поразило, но в дверь уже входил очередной претендент. В коридоре я взглянул на открытку, которую все еще держал в руках. Проставленный штамп и вписанные слова подтверждали, что такого-то числа, такого-то месяца и года документы были приняты.
— Ну и ладушки, — подумал я. — Теперь будем подождать.
Я положил открытку в карман и назавтра отдал ее Ученому Секретарю нашего института Игорю Ивановичу Смыслову. А тот положил ее в свой сейф.
— Что теперь? — спросил я его.
— Да ничего, — ответил Смыслов. — Теперь от нас ничего не зависит. Теперь будем ждать. Ты не волнуйся, это скоро не бывает.
Я вспомнил очередь у дверей того кабинета, груду папок на полу и согласился с Игорем Ивановичем.
Прошло месяцев пять-шесть, пока раздался телефонный звонок и я, сняв трубку, услышал голос Ученого секретаря.
— Зайди ко мне, — сказал Смыслов. — Дело есть.
Хотя у меня с Ученым секретарем могли быть разные дела, я почему-то сразу решил, что речь пойдет о моем ученом звании. И пока я шел, различные мысли витали у меня в голове. В первую очередь те, что я получил из ВАКа «отлуп».
Но Игорь Иванович встретил меня улыбкой. — С тебя бутылка, — оповестил он, открывая сейф так весело, как будто как раз и собирался вытащить из него ту самую бутылку. Но вместо нее он достал и положил передо мной мою же открытку. Вторую из тех, что я отнес в свое время в ВАК. Я сразу же узнал ее, поскольку адрес на ней был написан моей рукой.
— Не там глядишь, — опять заулыбался Смыслов. — Переверни.
Я послушно перевернул листок и увидел, что на нем стоит большой штамп, чем-то похожий на тот, первый. Только в этом штампе было написано, что ВАК приказом № 201 от 6 мая 1972 года утвердил меня в ученом звании «старший научный сотрудник» в области «Оборудование силикатных производств». Вот тебе и здрасьте! Что и требовалось доказать!
— Ну, спасибо, — только и смог ответить я и собрался, было, взять открытку. Но Игорь Иванович отобрал ее у меня.
— Нет, старик, нет, — сказал он. — Видишь, чей здесь адрес? Сам же писал. Ученого совета института. Вот у меня в сейфе ей и самое место. Так что можешь ехать в ВАК за «корочками», только позвони сначала, по опыту знаю.
Я еще раз поблагодарил Смыслова, подтвердил, что «бутылка за мной» и, вернувшись к себе, сразу же позвонил в ВАК, телефон которого мне дал на прощание Игорь Иванович.
В ВАКе, узнав, по какому вопросу, меня «перебросили» на другой номер. На этот раз милый девичий голос прежде всего спросил, знаю ли я номер приказа и его дату. Эти данные отпечатались у меня в мозгу крепко, и я их сходу назвал своей собеседнице.
— Ну что вы, — засмеялась она. – Вас же только на прошлой неделе утвердили. Так что звание у вас уже есть, а диплом будет не скоро. Понимаете, — доброжелательно объяснила она мне, — все данные в такие документы пишет у нас только один человек, обладающий своеобразным каллиграфическим почерком. А знаете, сколько ему надо таких дипломов написать? И чтоб красиво, и чтоб без ошибок…
Я не знал, но относительно представлял, а посему только лишь поинтересовался:
— Так когда же моя очередь подойдет?
— Не знаю, — честно ответила девушка. — Позвоните в сентябре-октябре.
Поблагодарив девушку и положив трубку, я спокойно приготовился ждать полгода. Тем более, если рассуждать трезво, получение «корочек» месяцем-другим раньше или позже абсолютно ни на что не влияло.
Правда, где-то в середине лета, случайно попав на улицу Жданова, где находился ВАК, я не удержался и заглянул туда. В справочном окошке мне разъяснили, что мой вопрос я могу выяснить в такой-то комнате, где сидят инспектора, отвечающие за эти дела.
На этот раз в ВАКе было куда спокойнее, чем в день сдачи мной документов. Вероятно, сказывался летний сезон. И у дверей нужной комнаты никого не было. Так что, постучав, я сразу же вошел туда. Инспектора, четыре женщины, сидящие по углам большой комнаты за столами, одновременно вскинули не меня глаза.
— Мне бы узнать насчет диплома, — обратился я ко всем сразу, не зная, с кем должен говорить конкретно.
— Звание, степень? – спросила близсидящая женщина.
— Звание.
— Какой институт? Технический, гуманитарный?
— Технический.
— Название?
Я назвал, и женщина, на секунду задумавшись, кивнула мне в сторону окна: «К Альбине Сергеевне обратитесь».
Поблагодарив, я прошел к столу Альбины Сергеевны. Посетителей у нее не было, и она пригласила меня присесть.
— Фамилия, институт? — грудным голосом спросила меня она и после моего ответа, повернувшись к шкафу, вытащила из него толстую амбарную книгу. Пока Альбина Сергеевна внимательно листала ее, я с интересом рассматривал ее саму. И успел заметить, что она — женщина в возрасте, но хорошо сохранившаяся и явно следящая за собой. Аккуратная прическа, массивные и, видно, дорогие серьги в ушах, строгий, но не стандартный костюм. И к тому же, я сразу обратил внимание, маленькие темные усики. Нет, нет, не усы, а именно усики, придающие лицу Альбины Сергеевны определенную пикантность.
Но не успел я, как следует рассмотреть свою собеседницу, как она, видимо найдя необходимую страницу, вскинула на меня глаза и, придерживая пальцем нужную строчку, сказала мне.
— Не волнуйтесь, все у вас в порядке. Утвердили вас, — она бросила взгляд в книгу, — в мае месяце шестого числа, приказ № 201. Записать вам или запомните? У вас же в институте должна быть об этом открытка, сама посылала.
Мне стало неудобно признаться, что я уже в курсе, поэтому я поблагодарил своего инспектора и вышел на улицу. Было лето, было тепло, светило солнце и я ощущал себя очень даже счастливым.
Осенью, где-то в сентябре-октябре я пару раз звонил в ВАК, мне отвечали, что дипломы за май месяц еще не готовы и просили перезвонить попозже. Да я и не торопился…
Наконец в начале ноября на очередной мой звонок я получил положительный ответ.
— Все в порядке, — сказал мне человек из ВАКа. — Ваш диплом готов, приезжайте в любое время в комнату 321.
Сказать, что я запрыгал до потолка от радости, так нет. Ну, готов, так готов. Ну, приезжать, так приезжать. Ну, в комнату 321, так в комнату 321. Но особенно откладывать тоже не хотелось. И через пару дней, захватив из детского сада пятилетнего сына, я поехал на улицу Жданова.
Потащился я с ребенком в присутственное место по двум причинам. Во-первых, я должен был забрать его из группы и оставлять одного дома не хотел. А во-вторых, резонно рассуждал, что это долгожданное мероприятие займет у меня мало времени. Ну, скажите, сколько надо минут, чтобы зайти в комнату 321, взять готовые «корочки», расписаться, если потребуется, и уйти восвояси?
Сына я взял где-то около пяти часов, через полчаса мы были в ВАКе. Еще через пять минут подходили к заветной комнате. У дверей привычно толпился народ, а ВАК, насколько я знал, работал до 18-00.
Не попасть было обидно, и я скорее шутя, чем всерьез обратился к людям:
— Товарищи дорогие, — сказал я, незаметно пытаясь выдвинуть сына на первый план. — Пропустите с ребенком вне очереди.
Вообще-то появление дошкольника в таком солидном учреждении, было, может быть, впервые и, естественно, вызвало удивление. К тому же, если этим еще хотели воспользоваться, чтобы проскочить вперед. Наверное, кое-кто подумал, что я специально и притащил для этого пацана сюда. Но никто ничего вслух не сказал и нас пропустили. Видно, все-таки ВАК посещали интеллигентные люди.
За столом сидела женщина, которая также с удивлением уставилась на меня с сыном. Я назвался и объяснил, что пришел за своим дипломом, поскольку мне сказали, что он уже готов.
— За май? – переспросила она. — Да. Да. Майские все уже здесь.
При этом она похлопала рукой по стоящему на столе длинному и узкому ящику, в котором друг за дружкой торчали искомые документы. Их было там, наверное, десятков пять. Но, вполне возможно, что они стояли по алфавиту, потому что женщина довольно быстро и уверенно перебрала их пальцами, пока не дошла, вероятно, до моей буквы. Здесь ее движение замедлилось, и она стала перебирать каждый листочек. Потом недоуменно пожав плечами и взглянув на меня и на сына, она принялась по второму заходу перебирать весь ящик от А до Я. Нечего не понимая, я послушно стоял у стола, крепко держа сына за руку, поскольку он, видимо, устал и начал понемногу канючить.
Женщина еще раз прошлась вдоль всех дипломов. И удивлено переспросила мою фамилию. Убедившись, что с первого раза поняла ее правильно, она с недоумением обратилась ко мне:
— А что-то я вас не найду никак. Вы уверены, что в мае утвердили?
Я в растерянности закивал головой.
— Странно, — сама себе сказала женщина. — Давайте в картотеке поглядим.
Она подошла к шкафу, вытащила оттуда картотеку и несколько раз прошуровала ее от начала до конца. Безрезультатно.
— Не может такого быть. Вы, видно, перепутали номер приказа. Сходите-ка в протокольный отдел. Попросите, пусть они вам протокол покажут. А потом придете ко мне, скажете.
Не ожидавший такого варианта, с путающимся под ногами сыном, я помчался искать протокольный отдел. Солидному мужчине, сидевшему там и также удивившемуся нашей семейной паре, я рассказал, как мог, ситуацию.
— Момент, — сказал солидный мужчина. — Извините, но протоколы мы читать не даем. Сейчас я позвоню, выясню.
Куда уж там он звонил, я не знал, но, отойдя от телефона, вытащил из шкафа толстый скоросшиватель и положил его на свободный стол.
— Идите сюда, — позвал он меня, — садитесь, ищите свой протокол по номеру и читайте.
Под осуждающим взглядом хозяина кабинета я снял с сына пальто и шапку, посадил рядом на стул, а сам открыл скоросшиватель.
Протоколы заседаний ВАК там были подшиты в порядке поступления, и я быстро нашел свой 201 номер. Он состоял из трех скрепленных листочков. В начале протокола, после преамбулы, значилось, что настоящим ВАК утверждает ученые звания нижеследующим лицам. И затем на всех трех листах шел перечень этих самых счастливых утвержденных лиц. Как минимум 50-60 человек.
Хотя в том списке фамилии тоже были расположены в алфавитном порядке, я начал читать с первой же строчки, скрупулезно называя про себя каждую из них. В списке меня не было. На душе как-то стало тоскливо. Я ясно помнил номер и дату приказа об утверждении, стоявшие на полученной открытке. Кроме того, я уже говорил, что летом мне здесь же в ВАКе подтвердила это инспектор с усами Альбина Сергеевна. Сдерживая себя, я пошел читать по второму заходу. На стуле рядом заныл наследник, но я не слышал его. И второй раз я не нашел своей фамилии в заветном перечислении. О чем с удивлением и сообщил протокольному начальнику.
— Ну, вот видите, — обрадовался тот. — У нас ошибок не бывает. Сами, наверное, что-то напутали.
Бормоча извинения, держа в одной руке руку сына, а в другой его пальто, я выкатился в коридор, где и замер, совершенно не представляя, что должен предпринять. Наконец, я решил, что самым правильным было бы сходить к Альбине Сергеевне и попытаться разобраться вместе с ней. Как-никак она же была нашим инспектором, она же подтвердила мне данные и послала открытку в институт.
А время уже подходило к концу рабочего дня. Поэтому Альбину Сергеевну мы застали «на низком старте». Вряд ли она узнала меня, но на просьбу мою еще раз посмотреть свою амбарную книгу замахала руками.
— Да вы что, молодые люди? – она, наверное, имела в виду нас обоих. — Я тоже человек, рабочий день окончился. Давайте завтра, завтра. А еще лучше позвоните мне.
Видно, она решила, что завтра я опять приду вместе с сыном и начну давить на жалость к ребенку.
После чего Альбина Сергеевна сунула мне свою визитку с номерами телефонов и удалилась. А мы поехали домой. Мне было жалко сына, уставшего от нашего путешествия, да и себя — от очередного удара судьбы.
Весь вечер, да и ночь, я промучился в мыслях о происшедшем, перебирая те или иные варианты случившегося. Но так ни к какому выводу и не пришел. Я не мог понять, почему элементарная проблема — прийти получить готовый диплом, обернулась для меня таким фарсом.
Короче, назавтра же я позвонил Альбине Сергеевне.
— Здравствуйте, — сказал я, представившись. — Вы просили меня позвонить.
— Я? Просила? – несказанно удивилась инспекторша, и мне стало ясно, что в основном просит не она, а ее.
— Ну да. Я заходил вчера к вам перед концом работы. Вы просили сегодня позвонить.
— А в чем дело?
— Я хотел вас попросить посмотреть номер и дату приказа, утвердившего мое ученое звание. Летом я был у вас, вы мне назвали и то, и другое. Кроме того, в открытке, посланной вами в институт, написано то же самое. А диплома моего в 321 кабинете нет. И более того, в протоколе, что вы мне назвали, меня нет тоже.
Минуту Альбина Сергеевна молчала, видимо переваривая мое сообщение, а потом заговорила как-то преувеличенно доброжелательно.
— Да, да. Я понимаю вас. Это явно какое-то недоразумение. Конечно, сразу я вам не могу ответить, в чем там загвоздка, но обязательно все выясню. Позвоните мне, пожалуйста, через пару дней.
Помню, как меня удивило резкое изменение интонации Альбины Сергеевны. Положив трубку, я попытался найти какое-то объяснение этому. Допустим, рассуждал я сам с собой, мне не удастся доказать, что инспекторша этим летом назвала мне и номер приказа, и дату его. Все это было, так сказать, в устной форме. Но, с другой стороны, в сейфе у Игоря Ивановича Смыслова хранится письменное подтверждение вышеупомянутого факта. И, скорее всего, закорючка на той открытке, заменяющая подпись, принадлежит именно Альбине Сергеевне. Ведь, с ее же слов, именно она и послала открытку в наш институт. Откуда же тогда, спрашивается, взялся этот пресловутый приказ, если меня нет даже в его протокольном списке?
Одно из двух: или Альбина Сергеевна ошиблась, и моя фамилия фигурирует в приказе под другим номером, или меня вообще не утвердили в ученом звании и тогда чем можно будет объяснить все случившееся. И в том, и в другом случае претензии напрямую можно было бы адресовать инспектору. Если я надумаю качать права и узнавать истину, для Альбины Сергеевны это может кончиться большими неприятностями. Пожалуй, она быстро просчитала ситуацию, заговорила со мной с большой доброжелательностью и, думаю, сама постарается как-то «разрулить» данное положение.
Придя к такому «раскладу» я решил, что лучшим выходом для меня будет оставить все на откуп инспектора и просто подождать течения событий.
Подождав для приличия пару-тройку дней, я опять позвонил в ВАК. На этот раз Альбина Сергеевна сразу узнала меня и, не дав даже задать вопрос, с радостью пророкотала своим грудным голосом:
— Все в порядке, все в порядке, не волнуйтесь. Все мы выяснили. Просто произошла небольшая накладка. Ваш диплом был выписан, но случайно завалился за сейф. И мы его там обнаружили. Так что, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.
За время ее монолога мне не удалось вставить ни слова. Хорошо еще, что у меня хватило ума не спросить, почему же, если все так хорошо, меня нет в соответствующем протокольном списке. Я понял, что сотрудники ВАКа сделали какой-то ход конем. Или внесли меня в тот приказ дополнительно, задним числом, или вписали в какой-то другой протокол. В конце концов, для меня это было неважно. Поэтому я только спросил у своей собеседницы:
— Я могу приезжать?
— Нет, нет, подождите, — засуетилась на том конце провода Альбина Сергеевна. — Диплом мы нашли, но у человека, который их заполняет, большой объем работы. Я постараюсь его упросить, чтобы не затягивал. Но как получится….
У меня опять хватило ума не задать ей бестактный вопрос. Как же это понимать, что диплом мой они нашли, но его еще заполнить надо? Если найденный за сейфом бланк был чистым, то почему они решили, что это именно мой диплом? А если на нем уже была моя фамилия, зачем его снова заполнять? Ну, явно шли какие-то непонятки. Не желая терять в союзниках Альбину Сергеевну, я промолчал и согласился, как она сказала, «не стесняться и позванивать».
И я стал «позванивать». Сколько разговоров состоялось у меня с инспекторшей уже и не помню. Но каждый раз у нее находились «объективные» причины «развернуть» меня. То у товарища с каллиграфическим почерком никак не доходили руки именно до моего документа. То, когда это состоялось, ушел в отпуск Председатель ВАКа, и мой готовый диплом некому было подписать. То еще чего-то… Я терпеливо ждал. И дождался.
Уже после Нового года Альбина Сергеевна с явным облегчением, в котором чувствовалось, как я надоел ей, сказала мне в очередном разговоре:
—Ну вот, я вам говорила, что все устроится отлично. Можете приезжать в комнату 321 в любое время. Поздравляю.
Я от души поблагодарил своего инспектора, поскольку она, не важно по какой причине, успешно довела дело до положительного конца. И буквально через день отправился на улицу Жданова. Искать комнату 321 мне на этот раз не пришлось, дорогу туда я хорошо запомнил с того раза. И народ у дверей не толпился. Но прежде, чем войти в комнату, я почувствовал внутри себя какую-то дрожь, перемешанную с любопытством. Ей-Богу, если бы и на этот раз я ушел с пустыми руками, то, наверное, даже засмеялся бы.
Но все произошло очень даже обыденно. Все та же сотрудница быстро «пролистала» знакомый ящик и вытащила мне белый продолговатый листок толстой бумаги. На нем действительно красивым каллиграфическим почерком, тушью было обозначено, что я утвержден в ученом звании «старший научный сотрудник». Первым делом я бросил взгляд на номер приказа, написанный в дипломе. Он был другим, как и дата его выпуска. Видимо заметив улыбку на моем лице, сотрудница спросила:
— Вас что-то смущает? Все правильно?
— Правильно, правильно, — уже в открытую засмеялся я. — Все правильно, спасибо вам большое.
Я попрощался, вышел в коридор и, спросив у проходивших людей, где здесь можно приобрести обложку к своему диплому, пошел туда. Красивую коричневую с золотом «корочку» мне продали моментально, даже не спрашивая наличия самого диплома. Внутри этой обложки, в самой середине был прикреплен белый витой шнурок, под который я и просунул свой свежий документ. Затем сложил обложку пополам и полюбовался на эту красоту.
Назавтра я принес диплом на работу и пошел с ним к Игорю Ивановичу Смыслову. Как и обещал, я прихватил с собой бутылку. Ученый секретарь, бывший в курсе моих приключений, свежеиспеченному диплому очень обрадовался. Но, по-моему, коньяку он обрадовался еще больше.
