День первый
Алена
— Я просто устала жить…
— И что тебе мешает?
— Вопрос не в этом.
— А в чем? Какой вопрос я должен тебе задать?
— Как тебе помочь покончить жизнь самоубийством? Наверное, так…
Настя
Я стоял лицом к окну и смотрел во двор многоэтажного дома. Там, на детской площадке, в песке, обгаженном кошками и собаками, игрались маленькие дети, а рядом, на лавочке, сидели их мамаши, о чем-то ведя беседу, с наслаждением затягиваясь сигаретами, купленными у бабки за углом, торгующей к тому же семечками и презервативами…
Я видел, как во двор заехала старая, обшарпанная, машина, по-моему, старенький «Опель», и вышедший из нее, уже немолодой хозяин, начал доставать из багажника огромные сине-полосатые тюки, набитые товарами. Завтра, с самого раннего утра, еще затемно, его жена займет свое место за прилавком, на городском рынке, и будет торчать там, в ожидании покупателей…
— Ты слышишь меня? Эй!
— А, что? – Я оглянулся.
— Я спрашиваю тебя: ты меня слышишь?
— Извини, Настена, задумался….. Я повернулся и посмотрел на девушку, сидящую за столом. Глядя на нее, я не думал, что жизнь вот так может изменить человека. Кто посмотрел бы на нее со стороны, обозвал бы бомжихой, опущенной нищенкой, в ней трудно было узнать, еще вчера, преуспевающую девушку, оптимистку по жизни, профессионала, с которым мне всегда работалось легко и спокойно. В этом, оплывшем от водки, усталости и бессонницы, лице, нельзя было узнать красивую и яркую девушку. Ее василькового цвета глаза были пусты и безжизненны, а волосы цвета спелой пшеницы когда — то яркие и блестящие, спутанными патлами, безжизненно свисали вниз…
— О чем, ты, интересно знать, задумался?
— Обо всем, Настя, обо всем…
— Брось все нахрен, не думай, лучше сходи на кухню и принеси мне еще выпить.
— Не надо пить, — попытался я возразить, прекрасно зная, что уже все равно, что от одного лишнего стакана паленой водки ей хуже не станет, как не станет и лучше. А так, возможно забудется на некоторое время….
— Неси, давай! — Крикнула она на меня, и с силой стукнула по столу.
— Хорошо. – Я сходил на кухню и принес новую бутылку. – Настя….
— Ничего не говори…. Я знаю, что ты прав. Ты всегда был прав, а я дура, тебя не послушалась, ну так чего теперь, сейчас я за это расплачиваюсь…. Налей, Пашка, выпей со мной….
— Нет…. – Налив ей водки, я снова подошел к окну и, сев на подоконник, смотрел на девушку за столом…
— Ну, тогда я сама… Она одним движением опрокинула содержимое стакана себе в рот, эхнула, прикрыв рот ладонью, из ее, когда-то красивых глаз, покатилось несколько слезинок, а еще через секунду она спросила:
— А что остается делать?
Вопрос был не ко мне, ни к кому вообще, в пустоту, в пространство, в космос, и мы оба знали, что выбора нет, и ничего сделать уже нельзя…
В маленькой комнате повисла гнетущая тишина. Настя смотрела на меня уставшим тяжелым взглядом…
— Настя…
— Ты хочешь спросить, сколько так будет продолжаться?
— Нет.
— А что?
— Надо сделать еще один тест.
— Не обманывай себя и не обманывай меня, не зачем, понимаешь? Три теста и в трех случаях из трех — в яблочко! Стопроцентное попадание! Вот ответь мне. Ответь! Почему вот так? За что? Неужели я сделала что-то не так, в чем моя вина?
— Я не знаю, Настя.
— Ответь мне. Паша, ты мой партнер, мы с тобой вместе работали несколько лет, и мне всегда казалось, что ты знаешь ответы на все вопросы, я прошу тебя… — из ее глаз потекли слезы, а голос хоть и становился тише, но резал душу на мелкие кровоточащие кусочки…
— Я не знаю, что тебе ответить. Мне больно, так же, как и тебе. Одно могу сказать, это я виноват, что не смог отговорить тебя…
— Тебе не удалось бы этого сделать, а жаль…
— Настя, тебе надо возвращаться к жизни, хватит пить…
— А зачем? Сколько той жизни осталось? День, два, или может быть год? А на кой она, такая, нужна? Я ведь ходячая смерть, Паша, и мое место среди, таких же, умирающих…
— Не говори чушь.
-Это ты говоришь чушь, впервые с того самого момента, когда мы познакомились. Не надо, ты сам знаешь, мой дорогой, что это все…. И ты прекрасно знаешь, что я никогда не буду такой как прежде…
— Настя….
— Что, Настя? – крикнула она на меня. – Что Настя? Я уже двадцать пять лет Настя, причем не будет ни двадцать шесть, ни двадцать семь, ни тридцать, и пятьдесят не будет! Не будет ни мужа у меня, ни детей, ничего у меня не будет, все закончится очень скоро. – Она говорила, как рубила наотмашь. Ее жизнь текла в другом, ином измерении. – Что, скажешь я не права?
Я молчал, прекрасно зная, какого ответа она от меня ждет. И сказать это было не просто.
Она снова посмотрела на меня и потребовала:
— Скажи! Не молчи!
— Да… ты права, – выдавил я из себя.
— Вот видишь и ты все прекрасно понимаешь…. Это очень хорошо, Паша, очень хорошо…
— Эх…
— Выпьешь?
— Нет.
— А ты сейчас не на работе. Выпей с боевой подругой, или ты может, брезгуешь?
— Я просто не хочу.
— Вот скажи. Как ты расслабляешься, как ты снимаешь стрессы, которые каждый день получаешь на работе, тем более на нашей работе?
— Сон – лучшее лекарство, я когда закрываю глаза сразу отключаюсь. Мне даже не снятся сны, я проваливаюсь в черную пустоту и все.
— Увы, сон мне тоже не помогает, и никогда не поможет. Кстати, сколько на нашем счету?
— Не считал, наверное, около сотни человек. Я стараюсь не думать об этом.
— Это работает, ты прав, иначе можно сойти с ума.
— Ну, мы же с тобой не сошли.
— Не знаю, как ты, но я точно с ума не сойду, мне недолго осталось.
— Да что ты все заладила, не долго, не долго! Хватит уже! Не тебе решать!
— А кому это решать! – Настя вскочила и оперлась руками на стол, ее белый банный халат распахнулся, обнажив упругую грудь. – Кому решать? Этому Парню на Верху? Так он, мудила вонючий, уже все решил! Понимаешь, решил, и за меня, и за тебя, за всех, решил, а сейчас сука, смотрит сверху и, наверное, смеется, наблюдая, как я медленно умираю! Но знай, я ему такого удовольствия не дам, ни кому не дам и себе не дам, ни тебе, ни кому! Понял!
— Успокойся, сядь! — крикнул я в ответ, — не ори!
— Ох, какие мы чувствительные, какие мы непривыкшие к крику! Что, Пашка, хреново тебе? А мне каково? Ты меня спросил? – Настя кричала, размахивала руками, халат распахивался все шире, и от этого ее тело обнажалось все больше и больше, но она этого не замечала, ей было все равно. Давно мы не орали друг на друга, давно. И я тихо сказал:
— Я предполагаю.
— Твое счастье, что только предполагаешь, а я точно знаю. Вчера я забрала очередные результаты теста. Диагноз, в который раз подтвердился: ВИЧ! – Настя обмякла, плюхнулась на стул и потянулась к бутылке. И только когда она выпила еще полстакана водки, только тогда она обратила внимание на то, что сидит обнаженной. Полы халата разъехались в стороны и только белый, обмякший поясок все еще болтался чуть выше пупка, своими кончиками спускаясь к лобку…
— Что, нравлюсь? Красивая?
— Нравишься, ты очень красивая… — Я, не стесняясь, осмотрел ее всю, и снова повторил: — красивая…
— Может, хочешь меня трахнуть? – она засмеялась и, отодвинув назад стул, раздвинула ноги: — Ну, так иди, повеселись! – она смеялась уже истерическим хохотом и не могла остановиться: — Иди, возьми меня! Наверное, с первого дня знакомства хотел меня, так сейчас самое время! Чего ж ты стесняешься? Бери, говорю! Я уже девушка свободная, и никому не нужная!
— Успокойся!
-Что ты смущаешься, сегодня я даю всем! Просто трахни меня!
Я подошел к ней и со всей силы отвесил ей оплеуху. От удара она свалилась на пол, а я крикнул:
— Заткнись дура! И хватит пить!
— Все, Пашенька, все, извини, прости, пожалуйста…..
— Настя, это ты прости меня.
— Все правильно, со мной так и надо.
Я помог ей подняться, развязал тесемки халата, запахнул его и снова завязал, после чего посадил девушку на стул и спросил:
— Зачем ты меня позвала?
— Паша, помоги мне уйти…….
День пятый
Алена
— И все-таки этих причин недостаточно чтобы расставаться с жизнью.
— Иногда хватает и одной причины.
— Верно. Но у тебя, их много и ни одной веской. Жить надоело, только оттого, что она стала не интересной — не причина.
— О, еще какая…
— Объясни, пожалуйста.
— Да с удовольствием…
— С удовольствием, говоришь…
Настя
— То есть, как это уйти?
— Только не играй со мной в непонималки, ты прекрасно знаешь, как, совсем. Из жизни.
— Настя, ты что?
— Ты удивлен? Не верю, Не поверю, потому что прекрасно знаю, что и ты считаешь это лучшим вариантом решения моей проблемы.
— Настя, нет!
— Паша, а не ты всех ли убеждал на семинаре, что всех ВИЧ инфицированных с самого начала, нужно было сажать в лагеря и держать под охраной? Не ты ли утверждал, что это было бы благом для общества, не ты ли говорил, что больные СПИДом убивают государство, как раковые клетки убивают человека? Это ведь твои слова!
— Да, я это говорил… — я действительно это говорил на одном из семинаров посвященных профилактике ВИЧ – инфекции и СПИДа. Тогда мое выступление вызвало бурную дискуссию, но настоящий взрыв произошел тогда, когда я заявил, что наркоманы — основные разносчики инфекции, должны не просто сидеть в лагерях, а должны быть медленно усыплены. А наркоторговцы – расстреляны. Тогда, мне даже не дали обосновать свою точку зрения, сразу обвинив меня во всех грехах смертных, и грозя мне карами божьими. Моему директору задавали вопрос, как такой человек, с такими взглядами, может работать в психологическом отделе. Как он вообще помогает людям, а может его стоит убрать с такой ответственной работы? Его взгляды – взгляды человеконенавистника, фашиста. Упырь! Да как он посмел! Тот день на семинаре закончился всеобщим моим осуждением. Высказался каждый и каждый хотел пнуть меня ногой, каждый хотел отвесить мне хороших оплеух и навесить тумаков, и только один человек не сказал против меня ни единого слова. Настька слушала выступающих ораторов, а потом бросилась меня защищать. Но после семинара, когда мы шли к нашему офису, она мне заявила, что не согласна со мной по всем статьям.
— А чего же ты меня защищала?
— Тебе знакомо такое понятие, как профессиональная этика? Мы партнеры и всегда должны быть одним целым.
— Эротично звучит. – Неудачно пошутил я и сразу пожалел об этом:
— Дурак, я серьезно. Между собой мы можем гаркаться, как собаки, но мы делаем одно дело. Скажи, ты и вправду так думаешь, как говорил полчаса назад?
— Да, поразмысли сама, профилактика ни к чему не приводит, нам только и остается, что пожинать плоды своей беспечности, а все из-за того, что не оценили угрозу, возможную катастрофу. Всегда, когда где-то вспыхивает эпидемия, вводится жесткий карантин. Так пусть Настенька, больные тифом или сибирской язвой, чумой, бродят из города в город, летают на самолетах, ведь мы не имеем права ограничивать переносчиков этих заболеваний в передвижении? Не имеем. Чем они отличаются от всех остальных людей? А ничем! Две руки, две ноги, голова на месте.
— Ты перегибаешь?
— Ни сколько, разница только в одном, все эти болезни убивают быстро и сразу, а ВИЧ – долго и медленно. Вот это единственная разница и профилактика не даст никакого результата, и не будет давать до тех пор, пока сам вирус не мутирует и не станет привычным и безопасным для человека, как сопли или ОРЗ. А пока болезнь распространяется, убивая все новых и новых людей, и каждый больной, как раковая клетка развивающаяся, растущая, а все вместе они опухоль, убивающая тело – наше с тобой общество, Настенька.
— Я с тобой не согласна. Эти люди нуждаются в помощи.
— Ну, еще бы, ты еще скажи, что наркоманы полноправные члены общества.
— Скажу…
Зайдя в офис, мы завершили спор на эту тему, так как там нас ждала работа.
…А сейчас мы вдвоем в маленькой двухкомнатной квартире, Настя смотрит на меня и говорит:
-Я тебе ничего особого не предлагаю, просто уничтожить одну маленькую раковую клетку, вот и все.
— Ты отдаешь себе отчет….
— Не переживай, я не так много выпила, чтобы не понимать, о чем говорю. Помоги мне умереть… Я тебя очень прошу. Ты ведь сам меня учил, еще в самом начале, еще, когда я была у тебя на практике, что бывают случаи, когда человеку надо дать умереть…
— Я помню Настя…
— Это тот самый случай, и ты знаешь, что я права…
— Мне нечего тебе сказать….
— Пашенька, мне просто нужна помощь, я уже все решила, понимаешь, решила. Я хочу умереть.
Я молчал.
— Это окончательное решение, я еще не знаю способ, но точно знаю, как я не хочу умирать.
— Как?
— Я не хочу вскрывать вены. Глупо, и не то, чтобы я крови боюсь, нет. Я ее столько навидалась. Просто после меня будут убирать, и не дай бог, кто-то еще заразиться. Так ты мне подскажешь способ, родной?
В комнате, в которой уже очень давно никто не убирал, где пыль толстым слоем покрыла все, что только возможно, повисла мертвая тишина, мы оба молчали, смотря друг другу в глаза. Она смотрела на меня, и умоляла, взглядом своим умоляла, помочь ей уйти, и я понимал, что не смогу ей отказать. Не смогу сказать нет девушке, которая бок о бок проработала со мной несколько лет, вместе со мной возвращала к жизни самоубийц, работала с жертвами изнасилований, составляла психологические профили преступников. Не смогу отказать девушке, которая, с ментами, полгода охотилась на подофила и вычислила его из десятка возможных подозреваемых, а потом вместе со следаком расколола его по всем статьям. Я не смогу отказать ей потому, что она наравне со мной работала и с резавшими вены, и лезшими в петлю, для всех для них она находила новый смысл, новую жизнь, вот только для нее жизни совсем не осталось…..
— Мне некого больше попросить…
Я пошел на кухню, вымыл чашку, вернулся в комнату, налил водки, и сев на пустующий стул нарушил молчание:
— Выпьем?
День седьмой
Алена
-Мне совершенно не важно, как это произойдет. Абсолютно. После, мне будет все равно, но сейчас ты увидишь, что я ясновидящая, ты сможешь в этом убедиться, когда меня не будет.
— Это что-то новенькое.
— Я все знаю заранее. Меня положат в шикарный гроб. Нет, сначала оденут в красивое, цвета морской волны, платье, а потом положат в шикарный гроб. Почему шикарный? Ну, как же, мой папик и здесь не ударит лицом в грязь, он закажет мне самый дорогой из дорогих, из красного дерева, а мама положит мне мои любимые бриллианты… Будет много цветов, белые розы, наверное, подруги-суки, прольют для приличия пару слезинок, Скажут, что я ненормальная… Вот такой меня и запомнят…
— Сколько раз ты рассказывала эту историю?
— Не знаю, но так и будет.
— Только за одну неделю я слышу эту фантазию девятый раз, кстати, а ты не хочешь узнать, что будет до этого?
Настя
— Ты понимаешь, что это черта, через которую трудно переступить.
— А мне самой тяжело, я трусиха, мне одной страшно. И как жить дальше? Я не хочу. Не говори мне сейчас «нет», подумай, отнесись к этому, как к издержкам нашей проклятой профессии. Представь себе, что не я это тебя попросила, а какая-то посторонняя клиентка. Помоги мне спастись. Это моя последняя просьба.
— Я не смогу.
— Ты? Ты сможешь! Прекрасная возможность на практике подтвердить свои идеи! Или тебе слабо?
— Не надо меня брать на «слабо», терпеть этого не могу, детский сад, и только.
— Ну, правильно, одно дело рассуждать с умным видом, другое, сделать то, что говоришь. Да и ты отказываешься ради приличия, ради успокоения своей собственной совести. Но ведь именно ты меня всегда учил, что ни мораль не нравственность не может быть критерием наших поступков, что это все мерзкая химера, придуманная философами – дилетантами, что эта муть не имеет никакого отношения к жизни. Ты сам мне говорил, что только собственная совесть есть наш высший закон. Сколько копий было сломано по этому вопросу, и жизнь показала твою правоту. Сделай так, как подсказывает тебе твоя совесть. Не дай мне мучатся дальше.
— Не говори чепуху.
— Да какая уж тут чепуха, Паша, всего лишь маленькое одолжение для умирающего человека.
— Настя…
— А кого мне еще попросить? – закричала она во весь голос. – Кого? Нет никого, кто знал бы меня лучше, чем ты, и нет никого, кто знал бы тебя, лучше, чем я. Мы столько лет вместе работали. Я прошу тебя, пожалуйста!
— Ты считаешь, я способен на убийство?
— Не морализируй, ты циничная сволочь, тебе это не идет, на убийство нет, но только ты умеешь спасать.
— Это грех.
— Это кто же тут заговорил о греховности, душе и Боге? Не вспоминай его, понял! Не в наших это правилах, хотя когда необходимо мы его призывали на помощь, но черт с ним, он обошел меня стороной, хотя решила помогать больным наркоманией. Будь они все прокляты, ублюдки! Твари! Скоты! – Настя ругалась, грубо и грязно и каждое свое слово сопровождала ударом маленького кулачка по столу. В какой-то момент я перехватил ее руку и прижал к столешнице.
— Какое сегодня число?
— А? Какое? Да не сбивай ты меня!
— Остынь!
— Скоро совсем остыну….. Поможешь?
— Налей.
В моей чашке забулькала водка. А я смотрел на девушку, сидящую напротив, и спрашивал себя: за что ей такое наказание? Ведь никому не сделала зла, спасла столько жизней, помогла стольким людям…. Одна клиентка в благодарность, назвала ее именем свою родившуюся дочь, За что, за какие такие грехи на нее свалилось это несчастье? Где, в каком месте и чем был занят Парень там, Наверху, когда нарики втыкали в нее свои шприцы, наградив ее целым букетом заболеваний….
Глядя на Настю, я ненавидел нашу работу, ненавидел жизнь, которой мы живем, ненавидел государство, в котором мы обитаем. Так как одни от безысходности лезли в петлю, другие, раз за разом вскрывали вены, причем все время поперек, раз за разом – поперек, и только самые отчаянные, те, кто по настоящему решил уйти и плюнуть Богу в душу, вскрывали себя вдоль: от кисти к локтю, глубоко и на всю длину. Чтобы кровь фонтаном, чтобы зашить не смогли. Другие прыгали с мостов или кидались под поезд, и на них, на всех не находилось ни копеечки, ничего. Где было это проклятое государство, когда мать двоих детей осталась без работы и от голодухи и невозможности оплачивать квартиру, бросилась из окна седьмого этажа? Где было государство, когда уволенный со службы офицер пустил себе пулю в висок, так как не нашел себя в гражданской жизни. Увидевшая труп мужа жена сошла с ума… Где было это государство, когда на реабилитацию девочки изуродованной одноклассницами только за то, что в пятнадцать лет она была еще девственницей, нашлось только Настино терпение и забота…. Где были все эти морализаторы, когда корейский мальчик и русская девочка сделали свой последний шаг в пустоту, с крыши девятого этажа, только потому, что, по мнению ее родителей, встречаться нужно только с русским…
Но вот позаботиться о наркоманах, об этих тварях, деньги нашлись. Пример надо брать с цивилизованных стран, понимаешь. Надо им шприцы раздавать, а в придачу к ним презервативы и бинты, и все что бы было стерильно. Использованный шприц сдаешь – новый получаешь, я тогда еще спросил: «А презервативы, использованные, они тоже будут сдавать?»
И Настенька, дорогой мой человек, хорошая моя девочка, взяла на себя эту роль. И как я ее не отговаривал, сколько между нами было разговоров по этому поводу, как я не убеждал, что этого делать нельзя, ничего не помогало. Значит плохо убеждал! Идиот!
А через некоторое время и точку определили, где будет происходить обмен шприцов. Только вся эта благотворительность работала не долго, не более месяца. До тех самых пор, пока наркоманы не решили, что Настенька, должна в придачу к шприцам, еще и ширку давать. И тоже бесплатно. Вот тогда они и покуролесили….. Мент, кто должен был ее сопровождать, где-то задержался, за что был впоследствии избит своими коллегами и, уволен. А Настя начала работать одна. И наркоманы вместо того, чтобы обменивать шприцы этими же самыми шприцами ее начали обкалывать, долго, жестоко, методично. Трое держат, а один набирает у себя немного крови, совсем чуть-чуть и в Настю — один раз, второй, третий, десятый….
— Не подходите ко мне!!!! Не подходите!!! Все вон! – кричала она, когда появилась в дверях нашего офиса, избитая, окровавленная, в разорванном платье…
— Что случилось? – был единственный вопрос, который задавали все коллеги.
— Скорую вызовите, и идите нахер! Не приближайтесь! Паша, иди ко мне! Я сказала, скорую, скорую, вашу мать!!! — Настя с трудом прошла в комнату для консультаций, я хотел ее поддержать, но она так цыкнула на меня, что я впервые испугался. А когда я заглянул в ее глаза, меня охватил ужас: они были пусты, холодны и безжизненны. Настя сползла по стене на пол и сказала:
— Там в моей сумочке лежат ключи от квартиры…
— Да что случилось, Настюха?
— Нет больше Настюхи, сдохну я, Паша…
— Что случилось?
— Меня наркоманы, шприцами…..
— Что!!!!!!! Порву ублюдков!!!!!!!!! – я рванул из комнаты, но Настя остановила меня: — Стой! Стой! Помоги мне, я прошу тебя, помоги…. Эти твари никуда не денутся, помоги…. – говорила она сквозь рыдания….
Я опустился напротив нее на пол и тут увидел в дверях столпившихся коллег.
— Пошли вон! Вон, я сказал! – И вскочив, захлопнул дверь.
— Там в моей сумочке ключи от квартиры, пожалуйста, сейчас пойди туда, собери все вещи моего парня в сумки, и принеси сюда, потом позвонишь ему, пусть здесь их заберет и проваливает. В общем…. В общем… Не будет у меня свадьбы…. – и тут ее прорвало. Она не плакала, не рыдала — выла во весь голос, проклиная себя, меня, жизнь, профессию, родителей, все, и всех….
День десятый
Алена
— А ты уже сочинила эпитафию?
— Какую?
— Ну, ту, что будет выбита на памятнике,…
— А это… Да, у меня есть несколько вариантов, поможешь выбрать?
— Ну что ж, рассказывай, как ты это себе представляешь?
Настя
— Я должен подумать….
— Да чего тут думать! Когда ты с двадцатого этажа снимал семнадцатилетнего парнишку ты много не думал. Кстати, ты тогда такой спектакль разыграл, даже я поверила. Додумался тоже — страх разыграть. Играл так, что парнишка решил тебе помочь сойти вниз…
— Я не играл, Настена.
— В смысле?
— Я действительно боюсь высоты. Просто я использовал свой страх…. К тому же, тогда я спасал человека, а то, что ты предлагаешь….
— … тоже спасение, Паша, спасение. А я всегда думала, что ты там, на крыше, играл. А тогда, с самосоженцем?
— А что?
— Ты не боялся сгореть вместе с ним?
— Вероятность была, только его глаза хотели жить, понимаешь. Я когда посмотрел в них, сразу понял, что он хочет, чтобы его остановили. Остальное было делом техники…
— Ты помнишь, я работала с мальчиком – жертвой педофила?
— Да.
— У меня была его мать.
— Это когда?
— Ты как раз уезжал в район на консультацию. Мы встретились, и она мне исповедовалась. Не священнику, этому алкашу, а мне молоденькой девчонке. Так вот, она убила этого подонка.
— Педофила?
— Да.
— Каким образом?
— Она заплатила, чтобы в тюрьме его кастрировали и повесили. Кстати вешаться я тоже не хочу.
— Настя…
— Я серьезно. Выпьем еще?
— Хватит.
— А я выпью.
Я взял бутылку и налил ей совсем немного.
— Лей больше!
Я наполнил ее стакан до краев.
— Паша, а чего это «подвешенный» перестал к тебе ходить?
— Ты имеешь в виду директора службы знакомств?
— Его.
— Так там проблема уже решена.
— Каким образом ты его «сделал»? – Настя одним глотком выпила налитое, и занюхала рукавом своего халата.
— Помнишь, у меня появлялась клиентка, которая интересовалась, нормально ли то, что она из своего мужа хочет сделать раба?
— Ну?
— Баранки гну! У нее теперь два раба. Сейчас наш «подвешенный» у нее в рабах и служит. И главное, хорошо служит, так как только за примерное поведение она его подвешивает доводя, таким образом, до оргазма.
— Фу как противно!
— Водка?
— То чем мы занимались. Мерзость. Как только тебя жена терпит? – Настя впервые за сегодняшний день улыбнулась.
— Привыкла уже, твой же Вовка тебя терпел. – Улыбнулся я в ответ.
— Не напоминай мне о нем. Его больше нет. И спасибо тебе большое, что поговорил с ним, я бы не смогла ему все сказать. А так, в больнице, мне было проще, когда он пришел. Спасибо.
— Не благодари. Это было нелегко.
— С меня, Паша, и родителей хватило. Слава Богу, мы не общаемся. Отец, правда, запил, мать пытается приходить, но я ее не впускаю. Плачет под дверью, умоляет, а я сижу с этой стороны и тоже плачу, а что мне делать, брателло? Ты единственная моя связь с этим говенным миром. Ладно, иди, давай, тебе еще на работу.
— Я отменил все консультации…
— Все равно, иди, я хочу побыть одна. Уходи!
Я встал, попытался ее поцеловать на прощание, но Настя меня оттолкнула сказав:
— Бросай эту дурацкую привычку.
Я спускался по лестнице и вспомнил, как ее парень – Володя, вечно был недоволен, видя, как мы с Настей целуемся, при встречах и прощаниях. В его глазах эти невинные поцелуи были маленькой изменой. Мы редко проводили вместе свободное время. Когда круглыми сутками трешься, бок о бок на работе, когда на консультациях взаимопонимание достигает той высшей точки, что уже не нужны слова, когда хватает взгляда, кивка головы, жеста, движения, надо друг от друга отдыхать. Но каждое утро Володя завозил свою девушку на работу, говорил всем «здрасьте», недовольно морщился, видя «наше» приветствие и исчезал в дверях, чтобы поехать к себе в банк. Бедный мальчик… Тяжелый между нами был разговор. После был еще один, но все по порядку… Я сделал все, как и просила Настена, собрал все его вещи, даже бритву и гель для бритья кинул в сумку.
— Володя, привет! — звонил я уже с работы. Начальница всех разогнала к чертовой матери, сидела на своем телефоне, общаясь с ментами, звонила в вышестоящие инстанции, и поливала матом всех, кого было возможно. В этот момент для нее не существовало ни субординации, ни авторитетов…
— Паша ты что ли? Чего звонишь?
— Нам надо встретиться – как можно спокойней сказал я.
— После работы, я за Настей заеду, тогда и поговорим.
— Нет, Вова, ты не понял, нам надо сейчас поговорить и очень срочно.
— Что-то с Настей?
— Да. – С трудом выдавил я из себя после долгой, гнетущей паузы, — приезжай к нам.
— Что случилось? — орал он в трубку, но я уже отключил телефон.
Пока мы разговаривали, шефиня стояла под дверьми держа наготове початую бутылку водки и успокоительное. Мы все прекрасно знали, что не сейчас, а через несколько месяцев у нашей коллеги выявят и ВИЧ, и гепатит, и еще что -нибудь. Володе нужно было уходить, так хотела Настя, и выбора у него не было, никакого.
Каков между нами был разговор? Лучше не вспоминать. Володя орал и метался по кабинету, как сорвавшейся с цепи бешеный пес. Я был олицетворением вселенского зла, и вся его боль вывалилась на меня в полной мере. Когда он выбежал из офиса и умчался в больницу, нарушая, на своем Фольксвагене, все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, в комнате консультаций был полный разгром. Журнальный столик представлял собой груду щепок, кресла были перевернуты, картина, висевшая на стене, была разодрана в клочья, а я потирал ушибленную челюсть и восстанавливал дыхание после сильного удара кулаком в солнечное сплетение.
— Может, выпьем? – директриса заглянула в кабинет.
Я посмотрел на нее, на бутылку в ее руках, и ощутил, что мне плохо. Пустота окружала меня со всех сторон, а чувство потери, мерзкой, скользкой змеей скручивало мне душу, не давая не вдохнуть, не выдохнуть.
— Да что же сегодня за день такой? – заорал я и, опустившись на пол, заплакал, от внезапно накатившего на меня одиночества. Все вокруг, перестало обладать каким-либо смыслом, перестало быть значимым и весомым… Я физически ощущал, как теряю не коллегу, не напарника, а очень хорошего друга, к которому так сильно привязался. А теперь все будет иначе. Все будет не так, все будет… без нее….
— Да будь оно все проклято!!!!!!!!! – орал я и не мог наораться…. – Проклято!!!!!! Проклято!! Проклято!!!!
А через неделю по городу поползли слухи, что милиция на наркоманской квартире нашла семь трупов. Все убитые были наркоманами. А следующим вечером на «наркоманском пятачке» были застрелены трое, причем звука выстрелов никто не слышал. Вот были они: один продавал наркотики, двое покупали, и вот их не стало: упали замертво. Один, видно, пытался убежать, но его добили еще парой выстрелов. А через пару дней опять наркоманов порешили, а еще через день пристрелили четверых торговцев наркотой. Одного прямо в квартире, другого в гараже, а еще двух на их «точках». В городе завелся уборщик.
А у нас в офисе раздался телефонный звонок. Директриса позвала меня к телефону, и еще через пару минут я шел в «ментовское кафе» «Уют» на встречу с офицером убойного отдела.
— Мы прекрасно знаем, что это Володька за Настену мстит. Ты бы не мог с ним поговорить? – спрашивал меня офицер.
— Зачем? Он ведь делает полезную работу. Да и не станет он никого слушать – сразу пристрелит.
-. Но мы не можем долго на это закрывать глаза, сам понимаешь. Если убийства будут продолжаться, то все списывать на разборки между наркоторговцами нам не удастся. Поговори с ним, мы не хотим его арестовывать, мы не хотим, чтобы он попался. У нас уже есть сигналы, которые твердо указывают именно на него, но сам пойми, Настька не чужой нам человек, ей и так плохо, какого ей будет, если Вовка сядет? Пожалуйста, поговори с ним.
— Хорошо.
— Только чем быстрее, тем лучше, а мы всех этих жмуров спишем на местные разборки, заодно и сами пошмаляем подонков. Кстати, те суки, что Настю…. В общем, их уже нет.
— Вы что сами?
— Нет, Володька их порешил.
— А откуда он узнал, что это именно они?
— Настя, наверное, сказала. Кстати о Насте. Как она там?
— Хреново, как может быть?
— Паша, тут такое дело… У нее нет шансов… Как бы это сказать… В общем, трое были в списках ВИЧ-инфицированных. Результатов можно не ждать, тут все и так понятно. Ты, это, того, с Володей поговори…
— Хорошо. Сделаю, правда, не думаю, что он захочет меня видеть. Может, вдвоем к нему на работу, зайдем?
— Да ты что, парень с катушек слетел, еще увидит нас двоих, достанет пушку и пошмаляет всех, кстати, он ее за пару косарей вместе с глушаком на Южном Берегу приобрел, мы даже знаем у кого. Все, давай, я побежал, а ты сегодня поговори…
Наш разговор с Владимиром закончился только следующим вечером…. Еще через пару дней Владимир уехал. В городе снова стало тихо…..
….- Ну, как она там? – спросила меня директриса, когда я вернулся в офис.
— Сама все знаешь…. Выпить дай.
— Коньяк, водка, вино?
— По хрену, напиться хочу…..
День пятнадцатый
Алена
— Ты же понимаешь, что это не игрушки, что жизнь дается один раз…
— Не грузи меня. Я так хочу.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Это твое окончательное решение?
— Да. Значит, ты мне поможешь?
— При одном условии, ты будешь делать все, что я говорю…
— Я согласна!
Настя
За дверью раздавались соловьиные трели нажимаемого мною звонка. Я звонил уже несколько минут, но никто не открывал. И только, когда я уже повернулся, чтобы уйти, за дверью, обитой с двух сторон дерматином, послышался голос:
— Кто?
— Кто, кто, дед Пихто, открывай, это я пришел.
— Пашка ты что ли?
— Ну да! Открывай!
Щелкнули открываемые замки, и дверь отворилась. Из-за двери выглядывала Настя. Черты ее лица обострились, глаза запали глубоко в глазницы, лицо вытянулось, а кожа высохла. А может, мне это просто показалось? Я не заходил к ней уже очень долго.
— Проходи. – Сказала хозяйка квартиры и заперла за мной дверь. – Чего приперся?
— А что, ты уже не рада меня видеть?
— Нет. Я никого не хочу видеть и ты не исключение. Говори, зачем пришел и проваливай!
— Настя, я тебя не узнаю.
— Это я тебя не узнаю! – Настя скрестила на груди руки и облокотилась на стенку коридора, обклеенной, давно, выцветшими обоями.
— Почему это не узнаешь?
— Да потому и не узнаю, что ты трус!
— Мы будем ругаться в коридоре или все-таки можно пройти?
— Если ты пришел пожалеть меня, то проваливай, жалость мне не нужна.
— Да знаю я, знаю, – я снял с плеча рюкзак и поставил его на пол. – Значит, не хочешь разговаривать?
— О чем? О чем с тобой говорить? Ты ведь меня уже списал давно, нашел себе новую девочку – практикантку, ее учишь всяким штучкам- дрючкам. — Настя скривила рот в презрительной усмешке. – Что не права?
— Именно в этом вопросе ты хочешь быть правой?
— Вот только не начинай, не надо. Я сама так могу! Ясно?
— Ты чего завелась с полуоборота? Я к тебе пришел посидеть, поговорить, рассказать новости, а ты на меня орешь!
— Из новостей меня может интересовать только одна, каким образом мне быстрее умереть.
— Так, короче… — я поднял рюкзак и, не разуваясь, пошел в комнату.
— Я тебя не приглашала!
— А я тебя и не спрашивал. – Убрав с кресла скомканное покрывало, Настино нижнее белье я кинул все это на диван, а сам плюхнулся в кресло, кинув у своих ног рюкзак, потом снова поднялся, расстегнул куртку, снял, и отдал Насте.
— Иди, повесь. У меня есть разговор.
— Если ты пришел меня отговаривать, — ультимативно заявила Настена, идя в коридор, а оттуда на кухню, — то бесполезно. Чай будешь? А может водки?
— От чая не откажусь.
— Что, сегодня еще работаешь? – Настя гремела на куне чайником, ставя его на газовую плиту.
— Да, еще две консультации. Одна была с молоденькой девочкой – хочет на тот свет раньше времени, одна консультация с семейной парой и потом проблемы личностного роста.
— А у этой дурочки с головой все в порядке? – Настя вернулась в комнату с подносом, на котором были две чашки с дымящимся чаем. Я достал из рюкзака коробку печенья и положил на стол.
— Какие же мы циники, Настя. У человека суицидальные намерения, а ты вот так!
— Садись к столу, — пригласила Настя, — а как же иначе? Так что она выкобенивается?
— Депрессия от ничего неделания, я бы так сказал. Молода, красива, ни в чем не нуждается, скучно ей стало жить.
— Уже наметил план терапии?
— Да, на днях она у меня жить захочет, каждой своей клеточкой.
— Ну и правильно. Сколько ей лет?
— Двадцать три.
— На несколько лет моложе меня, только вот я, каждой своей клеткой умереть хочу, и причины тебе известны. Паша, мне ужасно больно, одиноко и страшно. Днем еще как-то нормально, терпимо, то телевизор включишь, то просто лежишь, в потолок смотришь. Думаю ни о чем, но за окном, за этой тонкой, почти невидимой перегородкой — жизнь, а у меня сплошное медленное умирание. У меня даже кактусы начали умирать. Страшнее становится под вечер и не оттого, что устала, а потому что наступает ночь, и снова возвратятся кошмары. Я даже свет не выключаю. Начала панически бояться темноты. Так и сижу всю ночь, укутавшись в одеяло. Я прямо физически ощущаю, как болезнь распространяется по моему телу, как вместе с кровью отравляет все мои органы. Они еще работают по старой, выработанной годами, привычке, но скоро начнут давать сбои, начнутся проблемы, я буду чаще болеть, а потом загнусь. Не хочется всего этого, понимаешь? Мне так страшно, так страшно. Сколько раз я работала со страхами и у детей и у взрослых, а вот с собой ничего поделать не могу. Боюсь. На меня ничего не подействует, потому что знаю, как это работает. Ужасно сидеть и чувствовать, как ты умираешь. Лучше уж сразу. Паша…
— Что?
— Я снова делала тест.
— Я в курсе.
— Откуда?
— Я был в центре и просил при мне провести анализы, потом их там же сравнили с предыдущими результатами.
— Ну что убедился? Я ходячая смерть, дружище и держись от меня подальше. Я так поняла, ты наплевал на мою просьбу о помощи? Сбежал? Струсил?
— Нет. Все это время, дорогая, я занимался только тобой.
— Именно поэтому тебя не было в городе?
— Откуда ты знаешь?
— Наша директор приходила, приносила мне продукты, сказала.
«Еще бы не сказала, если я лично ее об этом просил» — подумал я, а сам пригубил уже чуть-чуть остывший чай.
— Так зачем ездил?
— Консультировался по поводу твоего лечения.
— Брось, какое лечение? Ты еще веришь в эти сказки о достижениях современной медицины? Миллиарды долларов ухлопали, а лекарства так нет, и не будет.
— Ну почему, я кое-что тебе привез.
— Просто продлить жизнь? Чтобы мучатся, каждый день, нося в себе эту заразу? Ты что сдурел? Мне такое не подходит! – Настена закрутила головой из стороны в сторону. Даже и не надейся. Я мучатся, не собираюсь.
— Настя… милая моя девочка…. – начал я, — пойми, дорогой мой человечек, что, то, о чем ты просишь не так просто.
— Я сама не смогу, я думала над этим. Понимаешь, не смогу. Я очень тебя прошу. Ты столько раз помогал мне, помоги мне и сейчас.
— Я думаю, Настя. Думаю…
— И как долго ты будешь думать?
— Поставь себя на мое место. Тебе было бы легко принять такое решение?
— Нет. Я тебя понимаю, но не дай мне гнить, не дай разрушаться…
Я молчал и смотрел на свою умирающую коллегу. Чай был забыт, время остановилось. Я смотрел в ее страдающие глаза и задавал себе вопрос, смогу ли я себя простить, смогу ли дальше жить с пониманием того, что убил человека. Пусть и безнадежно больного, умирающего, но убил…. И ведь никто и никогда не сможет понять меня. Выслушают, сделают сочувственное лицо, скажут проникновенные слова и… и все. А дальше вот так, как Настька сидеть по ночам, и задавать себе вечный и глупый вопрос: «а если бы?». И боль останется навсегда внутри и потеря…. Нет, просто надо видеть ее глаза.
— Паша, что ты говоришь?
— Извини, я задумался.
— Нет, ты что-то прошептал.
— А? Я вспомнил твои стихи:
Все бросить, уйти, позабыть…
В каплях дождя раствориться….
Лицо водою омыть
И снова на свет появиться…..
— Нашел, что вспомнить, просто я тогда медитацией увлекалась. Вон в шкафу несколько тетрадей моих стихов, кстати, заберешь? – Настя встала и пошла к книжному шкафу, среди книг нашла три общие тетради, — будет тебе на память.– Настя размахнулась и кинула тетради на кресло, но одна тетрадь недолетала и плюхнулась на пол.
— Черт с ней. Чай остыл. Подогреть еще?
— Сиди, я сам сделаю. – Я взял чайник и пошел на кухню. Там весь кухонный стол был завален окурками, валялись пустые пачки из-под сигарет. Набирая воду в чайник, я крикнул:
— Ты не слишком много куришь?
— Нет, нормально, — Настя подошла, и встала в дверях кухни, опершись на косяк двери. – Я когда курю, открываю настежь окно и думаю, может мне броситься из окна? Паша, может мне из окна броситься?
— Есть другие способы. Ты их знаешь не хуже меня.
— Давай об этом поговорим. Выберем мне наилучший способ, я подготовлюсь и тогда…
— Сегодня я не готов к этому разговору. Мы обязательно об этом поговорим, когда я скажу, что готов тебе помочь уйти, договорились?
— А что мне делать все это время?
— Пить лекарство. – Как можно спокойнее сказал я.
— Какое еще лекарство?
— То, что я тебе привез.
— Не буду я ничего пить.
— Тогда я больше не приду. Вообще. – Я посмотрел на девушку и сказал еще раз: — Вообще.
Наши глаза встретились. Через минуту Настя сказала:
— Хорошо, что там за лекарства?
— Таблетки. Я пока закончу с чайником, а ты возьми в рюкзаке. Там есть подробное описание, почитай. Иди.
Настя удалилась, а я остался на кухне, смотрел, как нагревается полуторалитровый чайник красного цвета с белым горошком. Меня вдруг заинтересовало, а, сколько всего горошков? Я подошел к плите, посчитал, оказалось восемь, я пересчитал еще раз, медленно и снова оказалось восемь. Чайник закипал, выдавая голосистые серенады, и я сделал огонь поменьше, так как хотел, чтобы Настена, сама, без моей помощи разобралась в бумагах. Если у нее не будет лишних вопросов, то все пройдет нормально. Я прекрасно знал, о чем написано на семи страницах под логотипом Московского Центра по борьбе со СПИДом. Телефоны, факсы…. Умные слова в самом начале, а далее текст о применении новых экспериментальных лекарств «Атрипалан» и «Иммунат 9+». И дальше результаты применения на ранних стадиях обнаружения инфекции. Расписаны курсы лечения: Пять дней по десять таблеток после еды…. Рекомендуется обильное питье…. Возможные побочные эффекты: сильная потливость, сонливость, в крайних случаях рвота. В некоторых случаях у женщин наблюдается сбой менструального цикла. Потом применяется препарат «Иммунат 9+». И так же расписана схема лечения: : первый день две таблетки утром и вечером, второй день три таблетки и так по возрастающей, до десяти таблеток в день, предварительно приняв пищу. Через день начинаем прием препарата по убывающей. Таблетки рекомендуется запивать молоком…..
Я знал наизусть, весь текст, так как сам его составлял, и готов был ответить на любые вопросы Насти. А еще в рюкзаке Настя нашла три больших пластмассовых баночки, на которых были соответствующие названия.
— А чего коробки с лекарством открыты?
— Так я и открыл, должен же я знать, что тебе везу.
— Ты скоро там?
— Уже иду! – Я снял с плиты, наконец-то, закипевший чайник, обмотал горячую ручку кухонным полотенцем и пошел в комнату. Настя разложила таблетки на столе и внимательно их разглядывала.
— Ты действительно считаешь, что они задерживают развитие инфекции, стабилизируют иммунную систему?
— У меня нет оснований не доверять профессорам.
Настя взяла зеленую таблеточку из банки с надписью «Атрипалан», покрутила ее перед глазами, посмотрела на меня, снова на таблетку и сказала:
— Что-то они мне барбитураты напоминают…
Я чуть не поперхнулся чаем, но все-таки спокойно сказал:
— И мне. Ну, так давай выкинем, но тогда я не знаю, что тебе предложить…- Я сделал еще один глоток и посмотрел на Настю.
— Ладно, уж. Давай начнем.
— Когда? – задал я вопрос.
— А прямо сейчас – ответила Настя, с вызовом глядя на меня. Она смотрела долго, внимательно, изучающее, но я выдержал ее взгляд и сказал:
— Хорошо. Отсчитай десять штук и запей чаем.
— Принеси лучше стакан прохладной воды.
Когда я вернулся, десять таблеток были разложены рядком перед молоденькой девушкой. Она с улыбкой приняла чашку и начала пить таблетки, после каждой, говоря ее номер:
— …Вторая…. Седьмая…. Девятая…. Десятая. – Закончив, Настя поставила стакан на стол и сказала:
— Спасибо, Паша, а теперь можешь оставить меня одну?
— В смысле?
— Ну, если я проблююсь тебе будет неприятно.
— Лучше приляг.
— Сейчас уберу со стола, а ты иди, иди. Я сказала, не мешай. Да, и ключи возьми, там, на зеркале, а то трезвонишь постоянно.
— Хорошо, – я пошел в коридор, надел куртку, и уже открыл дверь, когда услышал:
— Паша!
— Что?
— Ты очень хороший друг! Иди!
Я захлопнул за собой дверь и через пару минут оказался во дворе многоэтажного дома.
«Вот ты и стал убийцей, хороший друг…» — сказал я вслух самому себе и ничего не почувствовал…..
День двадцать первый
Настя
… хотела написать длинное письмо, но почему-то мысли скачут с одной на другую. Я все поняла, сразу.… Так многое хотелось сказать, наверное, потому, что в последний раз, а, по сути, сказать нечего. Пустота и никакого страха… Безразличие…
Хотя.… Да ладно, сам все знаешь… Спасибо тебе…
Что тебе еще сказать? Не хочется быть банальной, не хочется писать заумно, но все что напишу, будет не то, что думаю, чувствую… Поэтому просто…
Просто живи. Прощай.
Алена
— Куда мы приехали?
— А разве не видно? Это городской морг. – Я крепко держал руку девушки, а сам несколько раз нажал на звонок. – На протяжении многих встреч и наших бесед, ты не раз говорила, что хочешь лежать в гробу, в красивом платье, так зачем же это дело оттягивать, зачем все время разговаривать, я обещал тебе помочь, я помогу, тебе, остался только пустяк.
-Какой?
– Выполнить свое обещание: умереть.
Дверь открылась и на пороге появилась женщина в белом халате, средних лет с бесцветным, ничего не выражающим лицом, посмотрела на нас и сказала:
— Проходите, вас ждут.
— Спасибо! – сказал я, переступил порог и дернул за собой девушку.
— Вам в третий зал, — услышал я голос работницы морга, который доносился из-за спины и, увидев табличку «Зал №3», толкнул дверь рукой.
В нос шибануло резким запахом, смесью каких-то препаратов, но я не обратил на это внимания.
— Кого разделываем, Михалыч? — Спросил я у патологоанатома, который вместе с помощником стояли над распанаханым трупом. Зрелище было противное, еще и потому, что у трупа уже давно был раскроен череп и надрезано горло. Девушке, которую я тащил за собой, стало плохо. Я бы и сам упал в обморок, но дело есть дело! Эмоции и чувства на потом! Я подхватил девчонку и хорошенько потрепал ее по щекам, чтобы она пришла в себя. Когда она открыла глаза, и еще не до конца придя в сознание огляделась вокруг, то увидела белые стены до половины, покрытые кафелем, противного салатного цвета, несколько плакатов, пару стеклянных шкафов, какие-то огромные бутыли, трубки, садистский блеск инструментов… труп, который потрошили два дядьки в белых халатах, поверх которых были накинуты фартуки неопределенно-грязного цвета, кафельный пол неприятно коричневого цвета… Девушка снова готова была потерять сознание, но я дал ей пару пощечин, развернул ее лицом к столу, одной рукой схватил за волосы, а другой крепко обнял вокруг талии
— Кто на столе Михалыч?
— Да вот бандюгана на перо поставили. А вы девушка не стесняйтесь, проходите поближе – обратился Михалыч к моей клиентке, — сейчас мы с ним закончим, а там и ваша очередь.
«Ну, молодец, играет, как по нотам» — подумал я, а сам потащил девушку к столу.
Она хотела вырваться, но я крепко ее держал. И чтобы не рассусоливать, я просто поднял ее и перенес несколько шагов.
— Ну, же, ну же, самое интересное пропустим, — говорил я, — посмотри, сейчас они будут резать брюшину. Нет, ты не закрывай глаза, не бледней, внимательно смотри. Смотри, как скальпель разрезает человеческую плоть… Ты ведь этого хотела, правда? – Девушка, не смотря на то, что я крепко держал ее за волосы, мотала головой из стороны в сторону, что, по-видимому, означало «нет», но я продолжал говорить:
— А как же лежать в гробу из красного дерева в платье цвета морской волны? Как же цветы и плачущие подруги? Смотри! – заорал я, и сразу же сменил тон, — без этого невозможно, никак не возможно, — уговаривал я девушку, а в это время скальпель погрузился в тело умершего, и уверенная рука патологоанатома повела его вниз, разрезая брюхо, до самого лобка. Девушку начало мутить, я снова треснул ее по щекам. Опять схватил и заставил смотреть на уже разделанный труп.
— Ну что. Ты еще хочешь умереть? – задал я вопрос шепотом, но это прозвучало так резко и так пугающее, что девушка дернулась со всей силы и впервые за это время сказала, как выдохнула:
— Нет!
— Поздно, ты же обещала! Обещала, я спрашиваю? – Так же тихо спрашивал я, и затем сразу крикнул: — Отвечай!
— Я… Я…. Я…
— Не понимаю! Ты еще хочешь умереть? – Я с силой наклонил девушку, прямо к распаханой брюшине и, наклонившись вместе с ней, сказал, жестко, тоном, не терпящим возражений:
— Видишь, что будет с твоим красивым и прекрасным телом, когда ты воткнешь в себя скальпель? Видишь? И как бы ты не хотела умереть, как бы ты не захотела расстаться с жизнью, все равно ты попадешь голой на этот холодный, ледяной стол, понимаешь, все равно! Смотри! Смотри! Смотри! Повесишься ты, или сиганешь из окна, вскроешься в ванной или же отравишься, ты будешь лежать здесь, и тебя будут так же потрошить, понимаешь? — Я резко убрал ее голову назад и совершенно другим голосом спросил: — Ну что, будем заканчивать?
— Нет! Нет! Нет! – во все горло заорала девушка, — Нет! Пустите меня! Я не хочу!
— Я резко ослабил захват, и девчонка от неожиданности, и потери равновесия сползла на холодный кафельный пол и тут она схватила меня за штанины и начала дергать в такт своим словам:
— Я не хочу! Я не хочу!
— Меня не интересует, что ты не хочешь! — Крикнул я сверху, и тут же тихим голосом добавил: – возьми скальпель.
— Я не хочу!!!! Пустите меня отсюда, — заорала она.
— А меня не интересует, что ты не хочешь! Ясно! – и тут же тихо и спокойно, — возьми скальпель.
— Не надо!
— Поздно! – орал я и сразу же почти ласково: — возьми скальпель…
— Я больше не хочу, не хочу, не хочу!!! – Как заклинание повторяла она. А я перехватил ее руки, резко поднял и требовательно спросил:
— А меня не интересует, что ты не хочешь, я хочу знать, что ты сейчас хочешь больше всего! – заорал я. – Что ты сейчас хочешь больше всего????
— Я ничего не хочу, ничего не хочу! – девушка продолжала биться в истерике.
— Тогда бери скальпель – тихо сказал я, — раз ты ничего не хочешь — бери… — я повернулся, чтобы взять хирургический, остро заточенный нож.
— Нет!! Не хочу! – орала она
— А чего, чего ты хочешь!!! Вчера ты хотела умереть, а что ты хочешь сейчас??
— Жить, жить, жить, хочу! Я жить хочу!!! — Еще громче заорала она.
— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? – орал я в ответ! — А завтра ты снова захочешь умереть! – и тут же тихо, почти ласково: — Возьми скальпель…
— Я обещаю, дайте мне шанс, дайте мне возможность! Я жить хочу, – голосила девчонка, стуча головой о мое плечо: — Жить хочу!
Двумя руками я схватил ее голову, повернул спиной к трупу, посмотрел ей прямо в глаза, постепенно снижая накал своего взгляда, делая его мягким, спокойным, приветливым. И когда я увидел, что полностью захватил ее внимание, почти ласково спросил:
— Значит, хочешь жить, говоришь? А что ты для этого готова сделать, как ты собираешься жить? – И я резко ослабил давление рук.
— Я! Я…. Я…. не… зна…. ю…. – говорила девушка сквозь рыдания. Я просто оч… чень хочу жить… Я дура была…. Прости…. те….
— Жить всегда хорошо, да? И у тебя есть еще тысячи не сделанных дел, да? – я говорил и слегка кивал головой, а она, смотря мне прямо в глаза, как завороженная, тоже кивала в ответ. — А сейчас мы с тобой отсюда выйдем и больше сюда не вернемся, да? Ты проживешь еще много лет, да? – Девушка снова кивнула головой.
Я подхватил ее на руки и вынес из здания морга. Девушка обнимала меня за шею и плакала, уткнувшись в плечо, а выйдя на свежий воздух, под лучи октябрьского солнца, я снова ее спросил:
— И ты знаешь с чего начать, и обязательно расскажешь об этом, да?
— Да….
— И все будет хорошо…
— Да…