Моя несметная родня! —
Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня.
«Бабий Яр», 1944
16 октября 1941 года немецко-румынские оккупанты заняли Одессу. С этой даты началась драма Иды Блех, тогда открылась ее дорога в ад, в еврейское гетто села Богдановка на юге Украины.
Дорогой тов. Эренбург!
Всю войну в Москву в редакцию газеты «Красная звезда» нескончаемым потоком шел поток писем корреспонденту и писателю Илье Эренбургу. По приблизительным подсчетам в годы Великой Отечественной войны он написал более двух тысяч статей для центральной печати и фронтовых газет, одновременно его статьи выходили в западной прессе. В январском приказе № 1 1945 года Гитлер называл его «сталинским придворным лакеем». И в тылу, и в армейских подразделениях, и за границей он был самым популярным советским публицистом. Вождь не любил Эренбурга, но ценил инициативы в организации широкого антифашистского фронта на Западе (два конгресса писателей в Париже и Мадриде в защиту культуры, 1935, 1937 гг.). Благодаря своему особому положению Эренбург принадлежал к тем немногчисленным лицам, которые могли позволить себе лично обращаться к Сталину.
Бывая в служебных командировках как корреспондент газеты, Эренбург посещал освобожденные от нацистской оккупации районы, присутствовал на процессах военных преступников, писал о существовании в Восточной Европе «фабрик смерти», призвывал к справедливому суду над «народоубийцами», так называл писатель тех, кто участвовал в массовом уничтожении мирного населения СССР. Тождественность понятий «немец» и «нацист» в годы войны, которые были признаны западными историками лишь в наши дни, Эренбургу была совершенно очевидной намного раньше.
29 октября 1943 года он сообщал в «Красной Звезде» об убийстве всех евреев маленького села Козельца, неподалеку от Киева и добавлял: «Нет больше в украинских городах старых евреев – чудаков и мечтателей, портняжек и сапожников».
Он описывал совершенные нацистами убийства русских, украинцев, евреев в Курске, Ростове, Сорочинцах, Белгороде, Ворошиловограде. Он первый заговорил об уничтожении киевских евреев в Бабьем Яру, и это для многоязычного населения страны большим уроком национального воспитания. Эренбург открыл в русской поэзии послевоенных лет жертвенную тему геноцида против евреев, написал поэтические строки, обозначившие одну из ключевых тем всей литературы советской поры. Свою гражданскую позицию он прекрасно выразил в стихотворении 1944 года «Бабий Яр». Его эмоциональная сила настолько поразила композитора Дмитрия Шестаковича, что стала музыкальным содержанием его 13-й симфонии.
За годы войны писатель собрал огромное количество документов, найденных на освобожденных территориях. Еще больше свидетельств массовых злодеяний нацистов давали письма фронтовиков, показания выживших узников концлагерей, протоколы опросов немецких военнопленных, акты судебных процессов и Чрезвычайных комиссий. В 1943 году И.Эренбург вместе с В. Гроссманом выступили составителями «Черной Книги» — материалов о злодействе гитлеровцев. В её подготовке участвовали также около трех десятков известных литераторов и журналистов. Издание увидело свет в Иерусалиме в 1980 году, в 1991-м «Черная Книга» была опубликована в Киеве. Часть материалов из сохранившегося личного архива писателя вошла в сборник «Советские евреи пишут Илье Эренбургу (1943-1966)», опубликованный в Иерусалиме в 1993 году. Как оказалось, эти книги да еще мемуары «Люди. Годы. Жизнь» составляют главное творческое наследие писателя. Осталась в памяти всех поколений соотечественников и последняя повесть Эренбурга «Оттепель», правда не содержанием, а названием, ставшим знаковым определением целой эпохи.
Письма Эренбургу приоткрывают завесу и над событиями, которые происходили в годы румынско-немецкой оккупации юга Украины.
Осенью 1944 года майор Красной Армии Р.М.Оксенкруг посетил родные места Прибужья и сообщил Эренбургу о массовых расправах над евреями в Калининдорфе, Снигиревке, случаях расстрелов земляков у домов, на дорогах, равнодушии районной администрации к выявлению могил, устройству памятников и оград на месте расправ. В Эрштмайском селе Снигиревского района, где прошли детство и юность майора, до войны проживали 385 еврейских семей. В сельский совет входили 7 еврейских сел, включая Калининдорф (сейчас Калининское Херсонской обл.), один из бывших национальных округов, основанных в 1927 г. на базе еврейских земледельческих колоний начала ХIХ века. Еврейское население здесь до войны составляло 15833 человека.
12 сентября И.Г.Эренбург направил в Николаевскую область секретарю Снигиревского РК КП (б) У письмо:
«Уважаемый товарищ.
Офицер Красной Армии майор Оксенкруг в конце сентября с.г. посетил свои родные места. За время пребывания в отпуску майору Оксенкругу пришлось столкнуться со следующими фактами: на 8-м участке Эрштмайского сельского совета Снигиревского района, прибывшему из реэвакуации колхознику Грише Белому пришлось насильственно выселять новых жильцов из своего дома, вследствии того, что местные власти не принимали никаких мер. На этом же участке работает завхозом колхоза некий Кутько, который принимал активное участие в массовых расстрелах евреев и был активным пособником немцев.
У жителей 12-го, 8-го и 9 участков Эрштмайского с/с имется много писем от эвакуированных с просьбой выслать пропуска для возвращения к своему родному дому. Но никто не беспокоится, чтобы помочь им рэвакуироваться. На 8-м участке Эршмайского с/с был произведен массовый расстрел евреев, проживавших на 8-м,12-м и 13-м участках. Жертвы сброшены в колодец, в нем находятся 747 трупов. Несмотря на это колодец стоит и поныне открытый, а также не имеет никакой ограды.
Прошу Вас расследовать эти факты и о результатах сообщить по адресу: г. Москва, редакции газеты «Красная Звезда», Илье Эренбургу.
С уважением Илья Эренбург.
М о с к в а
12 /IХ — 44 г.»
Через непродолжительное время писатель получил подробный отчет руководителей района по поводу проблем, о которых шла речь в письме Р.М.Оксенкруга.
7-го августа 1944 года газета «Правда» напечатала очерк И.Эренбурга «Накануне» о встречах с очевидцами страшных преступлений гитлеровцев против еврейского населения. Редакция получила множество откликов на публикацию, среди них были и взволнованные письма жителей Одессы.
М.Мамуд писал:
«Дорогой тов. Эренбург! Прочел Вашу статью в газете «Правда»… Меня это так тронуло, что я все время читал со слезами на глазах. Прошу Вас, если Вы будете писать про Одессу, напишите, какой кровавый ужас был в городе. 22 октября 1941 года был объявлен кровавый терорр на семь дней, фашисты днем и ночью вешали по всему городу случайных встречных или насильственно изгнанных из домов людей, не разбирая национальности… Часть людей согнали на артиллерийские склады, там их закрыли и подожгли. Других грузили в железнодорожные вагоны и обливали водой. Паровоз завозил вагоны в тупик. Люди замерзали по дороге из Одессы в местечки Яновка, Березовка и Доманевский район… Вообще, немцы, румыны, русские полицейские и немцы-колонисты замечали, если у кого хорошие вещи с собой или же хорошо одеты, то их убивали по дороге и забирали их вещи…
Я очень пострадал от этих проклятых фашистов и не знаю, дождусь ли я, но хотелось бы мне дожить и услышать, что фашистам предъявили суровый счет в Берлине за их злодеяния в Одессе» .
Вернувшаяся из гетто Т.М.Шапиро сообщала: «Я одиннадцать месяцев бродила, ускользала каждый раз от смерти, очень много видела и наблюдала, была свидетельницей всевозможных картин немецко-румынских зверств и хозяйничанья оккупантов в Одесской области, читала приказы и многое слышала…». Шапиро просила Эренбурга помочь в издании собственной книги о пребывании в еврейских гетто.
Все эти письма вошли в коллекцию документов личного архива писателя И.Г.Эренбурга в мемориальном музее Яд Вашем.
Еще одно свидетельство преступлений оккупантов содержит рассказ Иды Блех (Эпштейн). В 1941 году она с матерью прошла скорбный путь из Одессы в Богдановку, который называет «дорогой в ад». Четыре года она находилась рядом со смертью.
«Если бы все погибшие могли вздохнуть,
содрогнулась бы земля…»
Румыны вошли в Одессу 16 октября 1941 года. Так по воле судьбы она с мамой оказалась в оккупированном городе. В семье Блех опасались эвакуации, боялись потерять связь с сыновьями, которые находились на фронте. Уже 16-го числа начались расправы. На углу улиц Земской и Чижикова, из окна их квартиры были видны фонарные столбы, на них раскачивались повешенные люди, слышались выстрелы.
На шестой день оккупации в Одессе появился приказ: евреям явиться на регистрацию. Так все евреи двора, где жили Блех, пешком отправились на сборный пункт. С собой взяли кое-что из вещей, еду, думали – на один день. Их загнали на кладбище, окруженное пулеметами. «Регистрации, разумеется, никакой не было, — вспоминает Ида. — Людей грабили, отбирали ценные вещи, строили в колонну по 10-20 человек в ряд и отправляли этапом. Для большинства сомнений не было, нас гнали на расстрел».
Шли они по бездорожью, измученные, и замерзшие, обматывали тело тряпками, чтобы согреться. Отставших от колонны, полицаи убивали. Весь путь их сопровождали выстрелы. Некоторые не выдерживали страданий, бросались в колодцы, матери оставляли детей на кладбищах в надежде, что найдутся добрые люди, которые спасут. Действительно, кое-кому везло, рискуя, детей подбирали крестьяне. Десятки раз убеждалась Ида, так вот принято у людей: рядом соседствуют корысть и добросердечие, жестокость и человечность.
«Наши конвоиры старались обходить деревени стороной, — свидетельствует Блех, — к колодцам теперь не подпускали и мы были вынуждены пить воду из луж. Свой скорбный путь, примерно 180 километров до конечного пункта, мы преодолели за целый месяц. Колонна значительно поредела, многие в дороге умерли. Полицаи говорили, что нас гонят на работу, мы радовались этому, надеясь, что еще удастся по-человечески поесть. Местные жители при встрече предлагали отдать все, что имеем: «Все равно вас расстреляют». Ради крохи еды люди отдавали одежду, обувь. Теперь они были нищими.
В Богдановку пригнали к вечеру. До войны это был центр Доманевского района. В 1926 году среди 2.853 жителей местечка еврейская община составляла 1488 человек. Надо полагать, место это для преступных планов было выбрано не случайно.
Богдановка стала еврейским гетто, центром массового уничтожения людей, созданным нацистсткой администрацией на обширном пространстве от Черного моря до Южного Буга. Сегодня хорошо известны названия этих зловещих мест: сортировочная станция Одессы, села Березовка, Сиротское, Снигиревка, Доманевка. В дневниковых записях И.Блех содержатся все подробности быта еврейского гетто. «Сотни людей, стариков, женщин с детьми, были в колонне и беременные, загнали в огромные свинарники бывшего совхоза. В каждом «станке», загоне, поместились 10-15 человек. Сидеть мы еще могли, но подняться из-за скученности уже не было сил. Есть не давали, умерших ночью вытаскивали, утром арба увозила трупы. И так ежедневно».
Между тем, наступил декабрь, Буг покрылся льдом. Река протекала рядом, она разделяла оккупированную территорию на румынскую Транснистрию, по другую ее сторону хозяйничала немецкая администрация. Среди обитателей лагерных бараков начались болезни, появились сыпнотифозные.
Они ходили на берег, делали проруби, брали воду для питья и одновременно стирали свое тряпье. «Однажды по дороге к реке, — рассказывает Ида, — меня и маму нагнал мужчина. Мы опасались местных жителей, ибо они считали евреев виновниками всех бед, на нас натравливали собак. Мужчина расчищал дорогу от снега и вдруг набросился на нас, стал избивать, мама, стараясь защитить меня, приняла на себя все удары. Когда мы вернулись в лагерь, мама уже не могла подняться, на следующее утро она умерла. Люди из специальной команды ее раздели, вырвали изо рта золотые коронки и увезли в направлении Буга. Это случилось 17-го или 20-го декабря 1941 года».
На следующий день Ида решилась на побег. Незаметно покинула барак, переночевала в соседнем селе, в незнакомом доме ей дали поесть и предупредили, чтобы обходила Доманевку и Березовку, потому что там лютуют румынские и украинские каратели. Хозяевам оставила ботинки и галоши, за что получила четыре сковороды семечек.
Она встретила и других беглецов. Шли только полем, чтобы избегать людей, ночевали в скирдах. Как-то утром им повстречался мальчик на лошади, который по лохмотьям одежды узнал, кто перед ним, и стал распрашивать: «Эй, жиды, куда идете?» Он уехал, а через некоторое время появился парень со знаком полицая на рукаве, очевидно, из немцев-колонистов, и приказал следовать за ним в Доманевку. Там их заперли в камере. «Хорошо, что на открытых окнах были решетки, — говорит Ида, — мы оправлялись и выбрасывали фекалии, потому что никто не должен был знать о наших больных желудках. Нетрудоспособные и хворые с признаками эпидемических заболеваний подлежали расстрелу в первую очередь».
Как-то открылась дверь и прозвучала команда выйти двум мужчинам, приехала арба с кукурузой и нужно было теребить, чистить початки. Ида тоже напросилась на работу. Даже в чрезвычайной ситуации, когда, казалось, минуты жизни были сочтены, она заставляла себя преодолевать страх и недомогание. Спорила с подругами, которые считали погибших в первые дни оккупации наиболее счастливыми. «Я топила печку в помещении румынской претуры (администрации), — вспоминает Блех. — У меня были обморожены ноги, но об этом нельзя было заикаться, я буквально ползала, приносила топливо со двора, а потом скрюченная отогревалась у печки».
Вскоре по претуре был объявлен приказ всем полицаям отправиться в Богдановку. От вернувшихся она узнала, что всех ее бывших знакомых по бараку не существует, все расстреляны и сожжены. Так было покончено с ее первым лагерем.
По свидетельству Блех начальником полиции в Богдановке был Полищук. «Он не выдержал своего положения, рехнулся, сошел с ума, на его совести было уничтожение всех евреев-колонистов, которые жили в Доманевке еще с довоенной поры (до войны здесь проживали около 500 еврейских семей. – Е.М.). Люди слышали, как он ходил по деревне и бормотал: «Уберите этих жидовских детей, они тянут меня за ноги…». Бог его наказал, считает Ида.
Когда Полищук умер, появился новый начальник полиции – Казакевич. Он носил шинель офицера Красной Армиии со споротыми не то «ромбами», не то «шпалами». Его страшились не только евреи. Казакевич ездил верхом на лошади с плеткой в руке и горе тому, кто попадался на его пути.
Однажды в Богдановку пригнали новую партию евреев из Одессы. Их загнали в клуб, а наутро приказали всем выйти и построиться в колонну. Ида со своей украинской подругой Раей и ее сестрой жили рядом, но у них были справки на румынском языке о том, что заняты на работах. Сестра Раи, Аня, болела и такой справки не имела. Ида с Раей показали свои бумаги и их выпустили, а Аню поставили в строй. Она умоляла: «Рая, меня ведут на расстрел, забери меня!»
Казакевич исполнял свои обязанности еще более прилежно, чем прежний начальник. В Доманевку по-прежнему пригоняли людей, грабили, раздевали и отправляли к ямам — на расстрел. Когда закапывали, находились еще живые, их добивали. «Мне кажется, — замечает И.И.Блех, — если бы все убитые там смогли разом вздохнуть, содрогнулась бы земля. Доманевский лес застрял в моей голове страшным видением, понадобилось несколько лет, чтобы вытеснить его из памяти, остаться человеком с нормальной психикой и продолжать жить».
Как-то раз они уговорили местную женщину позволить в ее хате выкупаться. Это было в феврале на улице под названием Пионерская. Вечером натаскали воды из колодца, а на следующий день хозяйка нагрела воду. Все лохмотья подруг она вынесла на мороз. «Наши платья, кофты были пробиты пулями (одежда жертв расстрелов), но это не имело значения, — вспоминает Ида. — Когда вымороженные вещи внесли в хату, хозяйка прошлась по ним горячим утюгом и замерзшие вши «начали стрелять». Потом нас угостили горячим супом. Рая отрезала косы, я не решилась. В свои двадцать лет я мало походила на еврейку, носила толстые косы, меня по-украински называли Марусей».
В мае 1942 года вышел новый приказ: всем евреям явиться на площадь. Их построили в колонны и погнали на Акмечетку, примерно 18 км от Богдановки. Там снова загнали в свинарники и разрешали выходить по нужде только по команде. Теперь все лохмотья, вещи, отобранные у жертв расстрелов, сжигались: среди лагерников распространялся тиф.
Однажды к бараку подъехала машина, из нее вышли начальник полиции в Карловке и несколько полицаев. Они отбирали способных к работе, но узники уже не были похожи на людей: их не кормили. У обитателей Доманевского гетто был такой страшный вид, что в день приезда губернатора Транснистрии, всем евреям было приказано покинуть местечко. Веруться позволили только к вечеру.
Она вспоминает:
«Одежды у меня не было, я заворачивалась в какие-то тряпки, на ноги натягивала лапти из ватина, которые без галош моментально намокали. Я сушила их на раскаленной плите и отправлялась работать. Запомнился бригадир Ян Петрович Арматрау, немец по национальности, хороший человек. Он подарил постолы, самодельную обувь из шкуры вола…
Не могу забыть сцену, которая происходила на моих глазах. Среди лагерников было много женщин с детьми, отправляясь на работу, матери оставляли их в бараках. Много детей находили приют у сердобольных жителей, возле крестьянских хат часто можно было встретить маленьких попрошаек.
Вскоре вышел приказ: всем, кто содержит еврейского ребенка, явиться с ним на площадь. Туда же привезли детей из бараков, и тех, кого подобрали во время облав. На площади уже находились дети из районов. Всех погрузили на подводы и отправили в Доманевку к бывшим конюшням. Мы знали это место, лагерники называли его «горкой смерти», там каратели из румын и зондеркоманд уничтожали больных, стариков и детей. Я слышала стоны матерей, которые вернулись после работы в барак и не нашли своих детей. Горе их было таким безысходным, что некоторые теряли рассудок».
Постепенно в лагере контроль стал менее строгим. В Карловку, где узники строили дорогу (от МТС им. Энгельса до села), пригнали украинских цыган. Они свободно ходили по хатам и гадали. Ида не понимала, почему цыганским женщинам разрешалось делать то, что было запрещено им. Она помнит, как в Богдановке появилось очень много кочующих цыган из Бессарабии, они были на повозках со своими волами, буйволами и лошадьми. Видела она в Карловке пленных красноармейцев, одетых в немецкую форму, видела и калмыков, отступавших вместе с немцами.
В последнее время она работала на кухне, где познакомилась с Цилей, которая умела вязать. От нее быстро научилась рукоделию. В лагерь уже не ходила. Однажды крестьянка из Викторовки предложила пожить у нее и связать новые вещи из овечьей шерсти. Ида согласилась. Платой служила еда. Фактически она нарушала лагерный режим, рисковали, конечно, и те, кто принял в дом еврейку.
Члены украинской семьи, куда она попала, оказались добрыми людьми. О ней проявили заботу. Ида помнит всех по именам. Зборощук Ефросинья, Зборощук Порфирий, их дети – Еля 20 лет, сын Василий 14 лет, сын Толя 12 лет и сын Виля 7 лет. Забегая вперед, скажем: в 1944 году, когда пришел конец ее пребыванию в гетто, Ида попросила П.Зборощука взять справку в Доманевском сельском совете. Ей выдали такую справку. В ней было указано, что И.И.Блех четыре года находилась в концлагерях. С этой справкой и вернулась в Одессу.
Нужно сказать, что она все-таки попалась, полицай из претуры нашел ее у Зборощуков. Спасительным оказалось умение вязать, ее стали передавать из хаты в хату. За Идой приходили с кожухом и валенками, она заворачивалась в шубу и отправлялась к людям на работу. Между тем дело шло к концу войны. Однажды во двор пришли советские солдаты, они обратили внимание на красивые вязаные вещи в одежде хозяйки.
— Откуда это у вас? – был вопрос.
Хозяйка отвечала:
— У меня живет еврейка, она вяжет.
Это было уже освобождение.
Когда Ида вышла замуж, то сразу же отправилась в «свадебное путешествие», провезла мужа по бывшим лагерным баракам. Повидалась она и с Яном Петровичем – одним из своих спасителей.
И в заключение несколько цифр исторической статистики.
Немецко-румынская оккупация Николаевской области продолжалась с 5 августа 1941 г. до 28 марта 1944 года.
Уже после войны стало известно, что в Богдановском гетто погибли 54 тысяч евреев. Акт об этом был составлен 27 марта 1944 года на основании показаний свидетелей, представителей Красной Армии и документов прокуратуры.
По данным Одесской областной Чрезвычайной государственной комиссии, составленной 5 января 1945 г., только на территории Доманевского района были замучены и расстреляны 115038 человек. Совокупные данные историков говорят о том, что общее число евреев, уничтоженных на юге Украины в годы войны, составляет не менее 200 тысяч человек. Это крупнейшее в Восточной Европе место массового истребления невинных людей.
До оккупации в Одессе проживало 200 тысяч евреев, после освобождения осталось 600. Из лагерей смерти в родной город вернулись 127 человек. В их числе была и Ида Блех.
Она осталась живой
Ида Иосифовна оформила свои богдановские записи сразу после войны, они были переданы автору вместе с фотографией подруг по несчастью, которую узница Богдановского гетто сохраняла все годы пребывания в бараках смерти.
В январе 2015-го года мы встретились в уютном районе Сан-Хосе, где сегодня проживает множество русскоязычных эмигрантов. Меня интересовало, как сложилась послевоенная судьба бывшей землячки?
— Конечно, были испытания и после возвращения в родную Одессу, — рассказывает И. Блех. — Но это были уже другие заботы, сродни тем, о которых одесситы и николаевцы писали Илье Эренбургу. Богдановка, старая боль, скорбь по матери еще не отпускали, но было неописуемое ощущение свободы, мы остались живыми и это было великим счастьем. Ко мне в Одессу приезжали бывшие лагерники Ян Петрович, дочь Порфирия и Ефросиньи Зборощук Еля, кстати, она провожала меня и во время отъезда в США. Мы с мужем выехали к детям в Калифорнию 1992 году. Встречалась я и с другим узником Богдановского гетто Леней Сушон, который работал в Одессе в частном обществе «Нотэ Лурье». В 1998 он опубликовал свою «Черную книгу» о драме евреев в Транснистрии.
— Ида Иосифовна, эта богдановская боль, о которой вы рассказываете, давно стала прошлым, историей, ее изучают в школах, колледжах. Стоит ли о ней много говорить сегодня, когда существуют новые глобальные проблемы?
— Как ни странно, в мире еще достаточно людей, не верящих в то, что уничтожение народа было одной из главных государственных задач нацистской Германии. К сожалению, это неверие, эпидемия забывчивости, ксенофобии проникла в головы новых поколений людей. Возрождается и неонацизм. Вам должны быть лучше известны и факты ревизии итогов Второй мировой войны в современных исторических исследованиях.
Своеобразной библией отрицателей геноцида стала книга «Обман 20-го века» (1977) профессора Северо-Западного университета Артура Баца (США). В Калифорнии бывший бизнесмен Бредли Смит утверждал, что Холокост – выдумка специального лобби. И в Европе находятся горячие головы, которые не верят свидетельствам бывших обитателей лагерей смерти. «Вероятно, я последняя из выживших в Богдановском гетто, — говорит И.Блех. — 20 января 2015 года мне исполнилось 94 года. Но кто сегодня решиться кощунственно отрицать насильственную смерть десятков тысяч людей на причерноморской земле в годы румынско-фашистской оккупации? Я – живой свидетель массового уничтожения евреев, есть документы, списки загубленных душ».
В 1989 году с Идой Блех встретился историк Общегерманской конференции соотечественников (ОКС) и записал ее рассказ о пребывании в гетто на видеокассету, чтобы передать в израильский мемориальный музей Яд Вашем, где хранятся документы миллионов жертв Холокоста. Несколько лет назад возле дома бывшей одесситки остановился микроавтобус с группой журналистов, кинооператоров из команды голливудского режиссера Стивена Спилберга, автора всемирно известного фильма «Список Шиндлера». И они записали видеосвидетельство Иды, чтобы разместить его в фонде исторических документов «Люди, пережившие Холокост». В него занесены показания 52 тысяч людей, которые живут в 56 странах и говорят на 32 языках.
После фильма о спасении из концлагеря 300 евреев («Список Шиндлера»), ведущие кинорежиссеры Венгрии, Аргентины, России, Польши, Чехии создали уже восемь документальных фильмов на избранную тему.
Продюссер Буковский вместе с украинским партнером В.Пинчуком в названии документального фильма о геноциде евреев в Украине «Назови свое имя по буквам» использовали характерную деталь западного быта в качестве широкой и точной метафоры: назовись, идентифицируй себя, к какому сообществу людей ты принадлежишь? Эти вопросы в Западной Европе, Америке звучат не только в офисах натурализации, но в любом муниципальном учреждении, колледже, где необходимо точное написание имени и фамилии. Очевидцы массового убийства евреев и сегодня, спустя 70 лет после победы над фашизмом, называют свое имя, говорят миру правду об ужасах войны.
Ида Блех видела фильмы о Холокосте, как никто другой понимает о чем в них идет речь, но не чувствует себя героиней изображаемых событий. Уникальность её трагического опыта жизни заключается в том, что преступникам не удалось лишить собственного достоинства, уничтожить её. Ида помнит слова Альберта Энштейна и согласна с ним: «Мир – страшное место, но не по вине дурных людей, а тех, кто ничего не делает».
Нет, ей не кажется происшедшее с ней в лихолетье, «будто было вчера». Груз памяти тяжел. Сознание Иды бережно охраняет ее от психологических стрессов и переводит внимание на детей, внуков и яркую зелень у порога.
Евгений Мирошниченко, Сан-Хосе (США) – Николаев (Украина), 2015 год.
Проект мемориала жертвам Холокоста в Богдановке.