Признаюсь в слабости: люблю картины старых мастеров. Нет-нет, в живописи разбираюсь только на любительском уровне (то есть, совсем не разбираюсь) поэтому никаких оценок давать не могу. Просто НРАВЯТСЯ. А сегодня есть повод поговорить если не обо всех, то хотя бы об одном из таких мастеров:
Павел Андреевич Федотов (22 июня [4 июля] 1815, Москва — 14 [26] ноября 1852, Санкт-Петербург) — русский живописец и график, академик живописи, один из крупнейших представителей русского романтизма, родоначальник критического реализма в русской живописи.
Мой собеседник – человек гораздо более разбираюшийся в живописи вообще и в его направлениях-течениях-ответвлениях, в частности, культуролог С.В. Коновалов.
— Итак, Павел Андреевич Федотов. Человек, в общем-то, несчастной судьбы…
Коновалов: А как вы понимаете «несчастную судьбу»? Нищету, или, скажем мягче, бытовое неблагополучие? Да, это напрягает. У Федотова так оно и было с самого рождения. Хотя и родился в семье титулярного советника, который, увы, к тому времени был совершеннейше беден. Павел подростком был определён в кадетский копус (армия! Казёнщина! Скукотища!), стал унтер-офицером, потом – фельдфебелем. Курс окончил с отличием, был направлен на службу в лейб-гвардию… Вроде бы светила каьера военного, пусть не блестящая, но хотя бы сытная… И вдруг случай: летом 1837 года великий князь, посетил Красносельский лагерь. Под впечатлением встречи князя с военными Федотов пишет картину «Встреча великого князя», которая была показана великосветскому вельможе. В награду Федотов получает из рук «его ситятельства» бриллиантовый перстень! Воодушевлённый и милостивой похвалой, и поистине царским подарком, он пишет новый холст «Освящение знамён в Зимнем Дворце, обновлённом после пожара». Великий князь в восторге! Показываает картину своему августейшему брату. В результате появляется высочайшее повеление: «предоставить рисующему офицеру добровольное право оставить службу и посвятить себя живописи с содержанием по 100 руб. ассигнациями в месяц». Всё. Карьера военного закончена – начинается карьера живописца!
— И начались лишения, начались страдания…
— Ему к ним было, в общем-то, не привыкать. Федотов переехал на Васильевский остров, нанял небольшую комнатку, поступил в Академию художеств. Мёрз нешадно, и отогревался только в жарко натопленных классах Академии. Опять же, в Москве бедствовала семья, и Павел Андреевич даже из своих скуднейших доходов умудрялся посылать родным часть своей пенсии. Такая пикантная деталь: вынужден был питаться на 15 копеек, разделяя скудную трапезу с своим денщиком Коршуновым, который служил ему верой и правдой.
— И что удивительно (а может, и закономерно): именно в это время он, что говорится, «набивал руку»…
— Да, в 1847 году им была написана первая картина, которую Федотов решился представить на суд профессоров «Свежий кавалер». «Утро чиновника», еле опомнившегося после пирушки по случаю получения первого ордена. Сам чиновник изображен в постыдную минуту, в убогом халатике и папильотках, необутый и пререкающийся с кухаркой, которая показывает ему проносившиеся подошвы его сапог.
— Но говорить здесь о какой-то именно федотовской самобытности затруднительно. В картине чувствуется прямое влияние английской жанровой школы…
— Федотов этого и не отрицал. Кстати, и следующая картина, «Разборчиваяя невеста», тоже выдерживает всё ту же английскую художественную сюжетность. Но тем и отличается талант от посредственности, что НИКОГДА НИЧЕГО не копирует! Использует – да, имеет право! Но ВСЕГДА его творение содержит именно СВОЁ, личное.
— Это и признали академиики живописи, в том числе и Брюллов, который, кстати, сначала заподозрил, что Федотов, как живописец, бездарен.
— И вот 1849 год, выставка, на которой Павел Андреевич вместе с упомянутыми двумя холстами выставил, как оказалось, «венец» своего творчества, картину « Сватовство майора». Я не мастер эпитетов, но, думаю, не ошибусь, если назову «Сватовство…» ошеломительным откровением тогдашней российской жизни.
— Невольно возникает аналогия с гоголевской «Женитьбой»…
— Вот! Те же краски, тот же колорит! И заметьте, что ещё не было Островского с его «Бесприданницей», «Волками и овцами» и другими гениальными то ли обличениями, то ли откровениями тогдашнего российского быта.
— Три картины. Всего три картины – и навечно место в российской живописи.
— Давайте будем объективны: кроме этих трёх полотен у него есть ещё масса эскизов, хотя да, при упоминании имени и фамилии – «Павел Федотов» — сразу же в памяти автоматически всплывает именно эта троица. И я не вижу здесь ничего обидного. Какую ассоциацию у вас, Алексей Николаевич, вызывает словосочетание «Александр Андреевич Иванов»?
— Конечно же, «Явление Христа народу».
— А почему?
— Самая большая картина Третьяковки. Для неё одной специально выделен отдельный зал.
— Да, она расположена как раз напротив входа. Но сколько эскизов выставлено в этом зале на боковых стенах — и это только выствленных! А сколько их в запасниках! Десятки и сотни! И только ОДНОЙ картины!
Так что дело, конечно, не в количестве. Это только дельцы от искусства гонятся за количеством. Мастера не суетятся.
— И у Иванова, и у Федотова жизни закончились весьма печально…
— Да, 52-х летний Иванов скончался от холеры, а Федотов – в возрасте 37 лет в лечебнице для душевнобольных.
— И сейчас оба лежат в некрополе Александро-Невской лавры… Гении встретились – и в этом несомненно есть какой-то глубокий символ… Спасибо, Сергей Владимирович, за интересный разговор! Успехов!