Когда-то все было ярче. Дом, в котором продавали цветы, выглядел кораблем, плывущим по волнам какого-то моря, сквер был берегом моря. Берегом, заросшим тополями, которые недавно спилили. Разум был ясным и отчетливым.
Тогда… Ну, тогда еще ты пришла в агентство, где я работал редактором. Ты показалась не то, чтобы красавицей, но симпатичной. И работа тебе подходила. Ты делала все, что надо руководству. Но сейчас не об этом. Я пригласил тебя в Полтаву. Ты согласилась. Мы поехали на кременчугской «маршрутке», потом тряслись в переполненном автобусе, потом шли. Вокруг все становилось все более знакомым, узнаваемым. Мне казалось, Полтаву показывает Высшая Реальность. Памятник Гоголю, дом Котляревского на Ивановой горе, сама гора, церковь, центральный переход, в который легче войти, чем выйти из него… Короче, Полтава.
Было жарко. Стоял знойный июль. Что-то вроде плюс сорока. Такого давно не было. Мы фотографировались в обнимку, проделали мой обычный полтавский маршрут и подъезжали к автовокзалу. Я, чтобы не пропустить, сел впереди. Ты осталась сзади. Больше в салоне никого не было. Я часто смотрел назад — на тебя. Курносый нос, длинные светлые волосы, спускающиеся на плечи локонами, серые глаза, которых почти не было видно. Ты глядела в окно, иногда — на меня. Я кивал, успокаивал. Получается, смотрел еще и вперед — не проехали ли?
На вокзале мы взяли билеты, бутылочку холодной воды и уселись на скамейке — сбоку, в тени. Я рассказывал, как приезжал сюда на утреннем поезде с женщинами, с разными женщинами, как мы пили пепси в вагоне-ресторане, допивали в Полтаве, где выходили из вагона. Теперь женщины в прошлом. Ты спросила — почему?.. Я подумал: «Правда, почему?» Ответил, что постарел и теперь, наверно, не очень нужен.
— Что вы! — воскликнула ты.
Именно воскликнула! Может, показалось?..
— Что вы! Многие сочли бы за честь общаться с таким мужчиной!.. Сколько вы знаете! И спокойный какой!
Я кивал. Мне казалось — саркастически.
У автобуса к нам подошла дипольская знакомая. Не помню, откуда я ее знал. Она говорила с нами так, будто знакома и со мной, и с тобой:
— Почему вы в Полтаве?
— Гуляем.
— В командировке?
— Нет… Я же сказал, гуляем!
В автобусе какая-то женщина хотела сесть на мое место. Она уже поняла, что ошиблась, а я никак не мог успокоиться:
— Как мне стать… или сесть?
Это смешило знакомую, которая сидела сзади. Она просто хрюкала от удовольствия. А ты?.. Сидела (тоже просто), потом смотрела кино на экране видушки за спиной водителя. Потом уснула. Я сидел рядом, посматривал на тебя, думал: симпатичная девочка… работа, футбол… что еще? Работу я прошел. Хорошо ее знал и готовился к пенсии, футбол я любил, а ты говорила, что фанатка дипольского клуба… Мне почти ничего не мешало. Хорошо моим знакомым быть симпатичными, хотя, я не настаивал. Вот только не давала покоя уверенность, что у тебя должно быть что-то еще.
Почему я представлял листья, мелко трепещущие на облетавшем осеннем дереве под окном, твоими пальцами? Это было позже — осенью. Под деревом лежала сломанная ветка, на ней тоже развивались листья. Тоже пальцы?.. Этого же мало! Что еще?
Не прошло и месяца, как у меня случился инсульт. Я попал в клинику на Салтовке, лежал там две недели. Однажды вечером ты пришла. Я обрадовался, впрочем… опять говорили о футболе. Ничего особенного ты не сказала. И не сделала. Потом гуляли, потом ты ушла. Я спрашивал себя: что это значит? Показалось, случилось что-то… что-то неуловимое.
После моего первого инсульта на работу заглянул твой папа. Я не придал значения этому мужчине, хотя, когда он представился твоим отцом, стал различать на его лице твои черты. Он поблагодарил «за Полтаву», я сказал, что было жарко. И все. Потом он вышел (весь?). С тех пор я звонил тебе домой (опять про футбол — когда начало?.. по какому каналу?..). Если тебя не было, говорил с папой (знакомый ведь!). Узнал, что любовь к футболу привил тебе он. Так он считал.
Мне стало казаться, что многое уже было. Не знаю, почему казалось! Откуда взялись воспоминания, я не представлял. Чудилось, что это — другая квартира. Та, в которой я когда-то жил, квартира знакомых, уехавших за бугор. Когда мы трахались, ты кричала… почти пела. Потом лежала рядом, тяжело дышала, но быстро успокаивалась… засыпала, прижавшись. Я долго не вставал, слушал, как ты дышишь. Потом вспоминал, что хочу курить… долго не решался… осторожно освобождал руку, старался не шуметь… выходил. Другая комната, темная, выключенный телевизор, балкон. Казалось, что за окном ранняя осень. Я сажусь на табуретку, закуриваю… Хорошо смотреть на ночной двор и думать, что мы были близки… и как. Вспоминать.
Как мы до этого дошли, тоже не представлял. Наверно, не смел. Попробовать? Стать смелее?.. Вот я приглашаю тебя в гости. Ты соглашаешься… после работы. Приходим.
— Посиди в комнате, я приготовлю поесть.
Включаю телевизор.
— Может, вам помочь (ты же со мной на «вы»!)?
— Нет… не хочу, чтобы ты настраивалась.
Ты садишься на диван напротив телевизора, коленками вперед. Я иду на кухню, достаю вино (или водку?), нарезаю мясо, салат… раскладываю. Я знаю: надо пробовать, жду, волнуюсь… хватит ли смелости? Руки трясутся. Успокаиваю их подносом — ставлю на него еду, несу.
— О, вот вы что приготовили!
Расставляю на столике. Рукам спокойней. По телевизору идет кино. В день футбола ты бы не пришла… я и не пробовал. Пьем, едим. Что сказать? Ведь глупо! Одергиваю себя: нет, не то, совсем не то!.. Доели. Смотрим кино… дурацкое. Но я не смотрю, я просто сижу. Чувствую тебя рядом. Ты молчишь. Думаю: если не сейчас, то время уйдет, пролетит… просто пригласил, просто в гости. Нельзя!
Меня начинает трясти. Слегка кружится голова. Чтобы остановить это, беру тебя за руку… молчишь. Меняю руку, прижимаюсь, обнимаю за плечи, раздвигаю волосы… целую в губы, чувствую — отвечаешь. Вожу губами по твоим волосам, по шее… опять губы, опять отвечаешь… смелее. Лучше не говорить, делать молча. Делаю. Глажу твои коленки, грудь под футболкой… Расстегиваю юбку, стаскиваю… ножки… залажу под футболку, задираю, снимаю… Расстегиваю белый лифчик. Под ним грудь… опять губы, опять отвечаешь. Беру за руку, поднимаю тебя с дивана… Идем в спальню. Чувствую, что успокаиваюсь, но не совсем. Ты молчишь, ложишься на подушку. Ложусь рядом, ласкаю грудь… снова целую губы. Из тебя доносится слабый звук. Глажу между ногами… Звук сильнее. Сейчас?.. Рано?.. Пора!
И что? Нет, не то. Мало этого, мало! Надо, чтобы было что-то еще.
Однажды мы встретились у входа на работу. Только что закончился дождь. Я курил на улице. Некурящее начальство запретило дымить в здании.
— Привет!
Я оглянулся. Это ты. Хоть, я и раньше узнал — по голосу. На твоей голове, на этот раз, многочисленные заплетенные веревочки.
— Хороший был дождь! — Ткнула пальцем в небо. — Я никак не высохну.
Положила руку на веревочки, помотала головой. Веревочки разлетелись, как птенцы. Я почувствовал лимонный запах. Он исходил от тебя. Пришло в голову, что люблю этот запах.
Ты тоже закурила:
— Не говорите моим родителям… они не знают.
Это было летом, уже после второго инсульта. Я опять попал в больницу, но в другую — в Неотложку. Ты туда пришла в составе дурацкой делегации во главе с шофером. Там была еще редактор. Каждый из членов вроде не был дурацким, но вместе… Вы ввалились в палату. Сесть было негде. На постель я не позвал. Грязная… да и вообще. Вы стали топтаться напротив лежащего меня: как дела… вот вам фрукты… выздоравливайте… Я лежал в ничем не прикрытых трусах, лето: ничего… зачем это?.. спасибо. Тогда я не чувствовал твоего запаха, не рассмотрел глаз. Не было повода… и далеко. Вы потоптались и быстро ушли. Тоже спасибо. Одна ты не приходила. С чего бы?
После выписки меня вез к маме шофер. Он говорил, что давно играет в рок-группе, что блюз и рок-н-рол ничем не отличаются. Я спорил. Отличаются. В блюзе ударный второй такт, в рок-н-роле — первый. Как ямб и хорей. Если так, они тоже не отличаются… Тогда я и подумал: хорошо, что он везет, но жаль, что нет тебя. Прикинь, я был уже почти готов! Тогда я чувствовал так.
С тех пор я стал ходить в соседнюю рабочую комнату. К тебе. Это заметила сидящая там редактор. Когда я спрашивал, где ты, она отвечала:
— Не знаю (пожимала плечами). На мероприятии, наверно… А ты хотел о футболе поговорить?
Я тоже пожимал плечами, кивал (может, делал вид?). Правда, о чем мне с тобой еще говорить! Листья не трепещут, давно облетели, оттрепетали свое. Наступили голые ветки. Осень. Вместе с ней наступила пенсия. Иногда, несмотря на нее, хожу на работу. Читаю письма. Что еще? Желание?.. Ведь еще чего-то не нашел! Где оно? Это же необходимо!.. Может, ну его, то желание!
2012 г.