Видать, старею я: на мемуары потянуло. Да и просто это нынче. Все этим занялись – вон сколько всего в интернете гуляет! Хозяева спать лягут, так я и за компьютер. Понятливая штука, кстати, а умная – жуть. Начитался я форумов – ну обычные там «домовой.ру», «до-мушники», «Дом и Вой», и самого на писательство потянуло. А у меня стаж пребольшой, да еще плюс иммиграция заокеанная. Есть что вспомнить, о чем посетовать.
Много нас тогда поуезжало. Как все двери бронированные установили, сигнализации там всякие, решетки на окна – домовым быть совсем невмоготу стало. И гадость не в радость, и проказа как зараза (я и стихи пишу, только стесняюсь вслух читать). Плохо было. И тут мои вдруг засобирались – книги с полок сняли, мебель сдвинули, ящиков понаставили. Я взвол-новался было, но Моня – пудель хозяйский, по полному имени Артамон, так вот, Моня меня успокоил. Сказал, что едем все в Америку, и что тут, на хрен, все разваливается, и даже дом – и тот трещину дал. В общем, говорит, надо валить. Сказал, что уже давно на хозяев давит, и вот — вышло. Едем, говорит, в жуткую даль, на самолете полетим, тошнить точно будет. Но лучше один день поблевать, чем потом всю жизнь. Ты как хочешь, а я – еду. Здесь пуделю сплошная тоска.
Я-то знаю, чего он так вдруг засобирался. Летом тем ходила к нему одна, дворняжка плеши-вая. Сидела под окнами. А он все на подоконнике красовался. Расчесанный, душистый, мор-ду свою породистую воротил. А потом попался. Да и как! Застрял прямо на ней – ни туда, ни сюда. Весь двор их водой разливал, даже тетя Ева вышла посмотреть на такой казус. После этого он на подоконник – ни лапой, прятался. А дворнягя брюхатая – ходит и ходит. Хозяева ее подкармливали – породнилилсь, как-никак. В общем, испортила эта история Моне весь понт. А то он во дворе все рассказывал, что папа у него чемпион, а мама – так вообще из Германии, аристократ чёртов! Даже котов и тех развёл. А коты на Молдаванке – ушлые, почище портовых. В общем, от тоски стал подумывать об отъезде, куда ему деваться с такой репутацией?
А вот я уезжать не хотел. Привык. И квартирка хоть маленькая, зато с собственным входом в те самые одесские катакомбы. Вот и получается, хозяева наверху на двадцати восьми метрах ютятся, а я под ними – чуть ли не во дворце. Гостей принимал. Ко мне с самой Пересыпи дружбаны катакомбные наведывались. Водяниха одна прибрежная ходила, водоросли мне таскала. Я водоросли страсть как люблю! Видать, не без русалок в моем роду.
Я в том доме с войны жил. Многого насмотрелся. А в чем и сам поучаствовал. Партизанить не партизанил, но гадости оккупантам порой делал. У нас с катакомбными такая договорен-ность была.
И отец мой тут жил. Он всех контрабандистов Молдаванки как родных, знал. А вот откуда дед пришел, точно не помню, легенды разные есть. Знаю, что он лесным человеком где-то в Сибири был, на Байкале что ли. Но достало: комары заели. И подался он на юг, в новый го-род на Черном море, где люди милей и жить легче.
Ну и как мне теперь, думаю, с такого насиженного места срываться? Моне хорошо, его, пад-лу, везде выгуливать будут. Одесса ли, Нью-Йорк – без разницы. Он только выйдет, а к нему уже дети ручонки тянут, девушки улыбаются, а он знай себе вышагивает, да ножку свою аристократическую тянет. Тьфу! Космополит проклятый. А я – нормальный русский домо-вой, куда мне в Нью-Йорк? Вот в таких раздумьях я пару месяцев провел. Даже не пакостил особо, ключи там пару раз по старой привычке за АГВ закинул, но вяло как-то, без энтузиаз-ма. Даже хозяева заметили. Говорят, что-то приуныл наш Василий, не шалит, не шебуршит. Меня до слез проняло. Хорошие люди, хоть и доверчивые. Всегда оставят на кухне и хлеба корочку, и сыру обрезок, и блинчик самопальный. Приятная семейка. Правда младшенький меня пару раз чуть из пистолета с присосками не расстрелял, бойкий пацанчик. Но ничего, обошлось. Я проказников люблю. Сам такой.
А как-то раз вечерком машин понаехало, людей – невпроворот! Шампанское пили, обнима-лись, плакали. прощались – в общем, дурдом полный. Моня под шумок во двор сбежал, по-форсить напоследок, а как же – Америка! Нью-Йорк! Расчувствовался. С котами братался. Дворняжку свою на прощание лизнул, гудбай-май-лав-гудбай, типа.
Ну, думаю, если сейчас в коробку с книгами не запрыгну – хана. А уж зеркало со стены сни-мают – отдали кому-то, а за зеркалом трещина ветвистая, в ладонь шириной. Думаю, была не была! Видно кочевая дедова кровь заговорила. Так я с Толстым в обнимку и полетел.
***
На новом месте поначалу жизнь была невозможная! Ни катакомб, ни кладовочки с закрутка-ми, ни обоев, что от стен отстают. Щели, правда, были. Я в одну втиснулся, а там такое! Та-раканы небоскребы построили, Метрополис прям! Я их волшебным словцом и так, и эдак – ни в какую. Даже еще больше размножились. Мерзейшие создания. Репутация моя пошатну-лась. У хорошего домового тараканы по струнке ходят, честь отдают. А тут самому смотреть надо, чтобы ухо не отгрызли. Америкозы долбанные…
Моня тоже ошалел – подоконников-то и не оказалось! На чем сидеть, как красоваться? От тоски бумажки туалетные жевать начал, и подсел. Хозяева за порог, а он в – туалет, кайфо-вать. Аристократ-извращенец. А потом оказалось, что бумажки в Америке можно прямо в унитаз бросать, бумага такая специальная – растворимая. Ну у Мони ломка, как положено. А тут его еще в какой-то салон сводили. Вернулся он через часа три, пол-тела синие – обрили наголо, на хвосте помпончик выстригли и ногти сиреневым лаком покрасили. Ох и ржал я тогда. Говорю, Щенок ты, Голубой, бля! Видели бы тебя сейчас дворовые! Моня в тот день воду унитазную пить начал.
Квартирка новая была ничего, если б не тараканы. По батареям стучать одно удовольствие было – гремело сразу во всем доме – красота! Бывало, начну часов в пять утра. И слышу, как снизу ругаются. Я ихние мазерфаки быстро выучил.
Но вот тосковал я шибко первое время. И водяниху вспоминал, и катакомбных с Пересыпи. Все снились мне они. И двор снился. И АГВ любимый. Иногда такая ностальгия находила, что хотелось идти и идти — до самой Одессы! Да как? Через океан? И хозяева в тоске. Днем ругаются, а по ночам плачут. Эх, кошмар было время!
Постепенно все утряслось, успокоилось. С тараканами пакт о ненападении подписал. Стар-шенькая учиться пошла. Младшенький на компьютере чертей каких-то гонял. Папаша на ра-боту устроился. Мамаша по операм-музеям зачастила. А тут и интернет открыли.
Поначалу я хотел с местными познакомится, для расширения кругозора. Даже глаз на одну индейскую фурию положил, ходил с ней на собрания ихние. Тоска зеленая. Они только на одну тему и говорят – как, дескать, бледнолицым отомстить. И каждый раз одно и тоже – табаку накурятся и бубнят. Мрак. К черным ходил, но их вуду меня не проняло. Злые все ка-кие-то. Шуток не понимают. Чуть что – тыкают булавками и глазами вращают. Бр-р… А ки-тайских я так и не догнал. Запутанно. То Путь какой-то, то Дракон, то еще что-то. В голове звон один. А нормальной, задорной гадости никто, кроме наших, сделать не может!
Потом друг у меня появился, домовенок Эдичка, похабник страшный, веселый — умора, хоть и москвич. Все на Брайтон меня водил, за солеными огурчиками да за девочками. Там я суши для себя открыл. Все-таки, не без русалочьей крови я!
Эдичка уговаривал с ним в офисные податься. Но я – ни в какую. Я на Манхэттен как в пер-вый раз глянул издали, сразу понял – не для меня это! А у Эдички амбиции, ему на Брайтоне тесно, видите ли. Распрощались мы, и он ушел – сказал, в Ворлд Трэйд центре, в одном из Близнецов вакансия есть. На сотом этаже.
Так и сгинул. Вместе с центром этим. Я без слез об этом не могу вспоминать.
***
А потом хозяева дом купили. Вот тут я и понял, что не зря мы уехали. Океан близко. Дере-вья. Индюки толстые разгуливают по улицам. Да и подвал есть – раздолье! Только Моня сдавать стал. Глазами ослаб. Ножку поднять уже не может. Старый, говорит я, дурак. А раньше так не говорил. Часто выйдем мы во дворик, приляжем вместе и вспоминаем. Я об Одессе, о катакомбах, об Эдичке, о битвах тараканьих. А Моня все больше о дворняжке той. Столько лет молчал. А тут – тоскую, говорит, о своих детях, не видел их никогда. Это пло-хой знак. Сдает, хрен старый!
Да что уж тут говорить! Старость – не радость. Это не я придумал. Это уже кто-то до меня сказал. Хотя, если честно, жаловаться не могу. Тьфу, тьфу. Только тихо уж очень стало в до-ме. Дети выросли и разъехались. Живут далеко. Внуков редко приводят. Я даже толстеть стал. Телевизор не смотрю давно уже, так краем уха слушаю. Кутерьма сплошная. То Май-дан, то Крым, то Трамп, то еще какой-то тара-рам с потеплением. Переругались все. Мне это не понятно. Мне главное, чтобы дом стоял, мои все целы-здоровы были и корочку мне оставлять не забывали!
Berlin 2017
©2017 Ксения Кумм