Колодец

За пять десятилетий бревна сгнили, старый колодец надломился от проезда тяжелого трактора и провалился под землю. Ну и хрен с ним, подумал я, когда увидел печальную картину. В деревне из пяти домов почти у всех стояли насосы. И без колодца проживем. Я решил закидать яму землей. Взял лопату, копнул пару раз и вдруг услышал голос:

— Егор, ты давно спустился с гор?

Позади возникла фигура соседа.

— Здорово, Николай Василич, — я обернулся и протянул ладонь для рукопожатия. – Боюсь, кто-нибудь из детей случайно провалится. Решил: не дело, когда такая яма рядом с домом.

— Это ты верно говоришь, — ухмыльнулся в седую бороду сосед и крепким хватом пожал мою руку. Он был похож длинной бородой на Льва Толстого или на заблудившегося летом деда Мороза.

— Только что ты будешь делать, если электричество вдруг отключат? – сощурил правый глаз сосед.

— А с чего бы это? – удивился я.

— Как с чего? Какое-нибудь стихийное бедствие будет или война, например.

— Да ладно тебе страхи нагонять, Николай Василич! – улыбнулся я. – Ты лучше скажи, как перезимовал?

— Как обычно, Егор. Снега — по крышу, хрен проедешь. Морозы — до 40. Все яблони померзли. А колодец на всякий случай не трогай! Колышками огороди. Если вдруг приспичит, мы его враз восстановим.

— Ладно, не буду, — решил я уступить. Хороший сосед в маленькой деревне дорогого стоит, с ним лучше не ссориться. А Николай Василич – мужик сручный, сметливый и общительный. Вдруг и в самом деле колодец еще пригодится.

— Пойдем, за твой приезд по рюмашке вмажем, — дружелюбно сказал сосед, — да и сына моего, Алешу, помянем. Уж три года, как схоронили.

Я переодел штаны, взял кусок копченой колбасы в виде гостинца и отправился в гости.

Николай Васильевич накрыл в саду стол. На тарелках – картошка в мундире, свежий хлеб, чеснок, квашеная капуста и запотевшая бутылка самогона.

Только раскрыл было рот, как Николай Васильевич приподнял указательный палец:

— Во! Слышь? Кенарь заливается! Я сегодня на рынке его купил и из клетки выпустил. А он не улетает. Птицы же не должны жить в клетках. Ведь это грех. Ты со мной согласен?

— Согласен, — кивнул я.

— А эту гадость ты с собой забери, — показал сосед на колбасу, — я ей травиться не стану и тебе не советую.

Я был вынужден сделать вид, что не шибко обиделся и проглотить дружеский совет. Не стал доказывать, что это самая дорогая и вкусная сырокопченая колбаса на свете.

Сосед разлил самогон по стопкам. Молча помянули Алешу. Он был добрым, отзывчивым и абсолютно безотказным парнем. Младше меня лет на пятнадцать. Не раз выручал, когда весной я застревал в поле, а он помогал мне выкапываться. Алексей закончил в 90-м военное училище, воевал лейтенантом в первую чеченскую, был контужен, лечился в госпитале, демобилизовался по состоянию здоровья и потом долго не мог найти себе применения на гражданке. Пару лет назад с ним произошла темная история. Кто-то ударил его по контуженной голове, после чего он умер в больнице.  Николай Васильевич не любил об этом вспоминать. Он долго мотался по инстанциям, пытаясь восстановить хоть какую-то справедливость, но в ответ получал лишь отписки из прокуратуры. За это время заболела и скончалась его жена, Нина Антоновна. Старшая дочь была бездетной и жила с мужем в Краснодаре. Поэтому Николай Васильевич последние годы проживал в гордом и печальном одиночестве. Зато, когда летом я приезжал в деревню, он искренне радовался, зазывал в гости и никак не мог со мной наговориться.

Холодный самогон оказался не хуже добротного виски.  Даже, пожалуй, лучше. Потому что был крепче и вкусней. Тепло обожгло грудь и ударило в голову.

— Ну как? – полюбопытствовал сосед. – Перегонял три раза из отборных яблок. Ни грамма сивушных масел нет! Почти 70 градусов, как абсент или кальвадос. А затем еще на березовых почках настоял. Давай-ка чесночком закуси или квашеной капустой. От чеснока у тебя хрен будет стоять, как вкопанный. Все бабы от счастья рыдать будут.

— А как же запах? – усомнился я.

— У чеснока самый благородный и здоровый запах на свете! И витаминов столько, сколько ни в одном лимоне нету. А говном воняет изо рта только при отсутствии здоровья. Понял? – он дыхнул мне прямо в лицо. – Мне 69 лет, а у меня все зубы целые, ни одного вставного нету. Потому что я чеснок каждый день ем. И хрен стоит каждое утро, как у бычка молодого.

— Ну хорошо, — вынужден был я согласиться. Вот уж воистину – «седина в бороду, бес в ребро». Я отломил дольку от головки чеснока и с хрустом надкусил, как спелое яблоко.

— Хлеб свежий тоже бери, не стесняйся, — продолжал щедро угощать Николай Василич, —  сам пеку. А в городе у вас – это разве хлеб?

Я взял ломоть и не переставал удивляться умелости находчивого соседа: — Цены тебе нет, Николай Василич! И птиц спасаешь, и хлеб печешь… Потом немного подумал и добавил в рифму: — И всех одиноких женщин в округе в обиду не даешь!

—  Да ладно, делов-то! – махнул рукой старик, но было видно, что ему приятно. — Ну, а теперь давай выпьем за твой приезд, — воодушевился Николай Василич, разливая по рюмкам, — а то мне без тебя тут даже и поговорить не с кем.

— За встречу и мир во всем мире, — неуклюже пошутил я.

Старик ухмыльнулся и подвинулся чуть ближе.

— Вот ты мне скажи, Егор, чем отличается хороший алкоголь от плохого? А? Нет, ты выпей, а потом скажи.

Мы наконец-то чокнулись, дружно опрокинули по рюмашке. Но никакого сомнительного головокружения я не испытал. Напротив, в голове появилась кристальная ясность мысли, какая бывает, когда из парилки сигаешь в прорубь.

— Так вот, — продолжал, раздухарившись, сосед, — все очень просто. От хорошего алкоголя голова не болит и бывает только хорошее настроение. А от плохого алкоголя, как от паленой водки, бывает только плохое настроение и понос. К тому же водка губит мужскую потенцию к едреной матрене, а хороший алкоголь ей положительно способствует. Поскольку сосуды расширяет. Сам скоро убедишься.

— А для тебя это так важно? – удивился я.

— Еще бы! Ты не смотри, что я вдовец и мне под семьдесят. У меня после смерти Нины Антоновны в городе появилась одна бухгалтерша. Так ей всего сорок шесть лет. У-у-у! Баба огонь! А в Разуваевке (соседняя деревня за 6 километров) есть у меня, по секрету тебе скажу, одна продавщица, разведенка. Так та вообще моложе меня на сорок один год.

— Ну ты даешь, Николай Василич, — искренне удивился я, — и со всеми справляешься?

— А то! Спрашиваешь! Я их жалею. И все благодаря чесноку! – сосед лукаво подмигнул и вдруг в его руках появилось ружье.

— На-ка, стрельни из мелкашки по мельнице. Вон, видишь? Сам себе игрушку смастерил, чтобы зимой не скучать. Если точно попадешь в середину, она завертится.

— Вижу, — ответил я, не совсем понимая, зачем после крепкой выпивки я должен еще куда-то стрелять. Но любопытство взыграло, я взял ружье, приложился к прикладу, долго целился и, наконец, промазал.

— А теперь я, — обрадовался Николай Васильевич, забрав ружье.

Он встал в полный рост, ноги на ширине плеч, левая нога чуть впереди, привычным движением перезарядил винтовку, прицелился и точно пальнул в цель. Маленькая мельница жалобно взвизгнула, качнулась назад и завертела крыльями.

— Учись, пока я жив, — гордо произнес Николай Васильевич. – Хочешь еще пострелять? Мне для тебя патронов не жалко.

Но я не захотел больше промахиваться и радовать соседа. Решил закусить и поесть картошечки с квашеной капустой.

— Так с какого перепугу ты, Николай Васильевич, решил, что война начнется? – вернулся я к прерванному разговору о погубленном колодце.

— Да она и не заканчивалась, — задумчиво ответил сосед. – Просто мы тут на отшибе живем, к нам хрен проедешь. А так война постоянно идет – добра со злом. Только она, как это стало модно говорить, гибридная теперь.

— Да ладно тебе, Николай Васильевич, сгущать краски. Алеша твой был военный и замечательный парень, но все-таки он погиб не на войне.

— А ты не пизди, Егор, если чего не знаешь, — грубо осек меня старик и тут я сообразил, что совершил непростительную ошибку, а сосед к тому же основательно пьян. Скорее всего он выпивал уже и до меня. Его лицо побагровело, черты лица обострились, за сухой щекой загуляли желваки, а в глазах появился нехороший блеск.

На кой черт я стал умничать и завел разговор про какую-то войну, подумал я. Кто меня за язык дернул? Мне захотелось скорее замять эту тему, пока окончательно не рассорились и заняться неотложными делами, но я почему-то не мог придумать весомый повод, чтобы уйти.

— Ты думаешь, Егор, что я пьян? Ты ошибаешься, дорогой! Я так боль заглушаю. Если бы мой Алешка погиб действительно на войне, то нам с матерью было бы не так обидно, и она бы не умерла от горя как от рака. А погиб он в мирное время от дубины полицейского. И я даже знаю, как его зовут — Михаил Крутихин. Я все про него знаю, где учился этот подонок, где живет, на ком и сколько раз женат, и сколько у него детей. Так вот он ударил дубиной моего Алешу со всей дури как раз по контуженной голове, когда Алешка за какую-то девчонку заступился на митинге. А Леша на этот митинг даже идти не собирался. Случайно попал, когда из метро вышел. Это я так сына воспитал, что он просто не мог не заступиться. Я с детства его учил, что слабых нельзя давать в обиду. Понятно? Вот ты бы заступился, когда девку амбалы в полицейской форме крутили ни за что?

Я продолжал жевать капусту с глупым видом и не знал, что ответить.

— Вижу, что заступился бы. Потому что ты мужик порядочный и благородный. Это моя вина, что Алеша был совестливый и честный. А в нашей армии шибко благородные и совестливые не нужны. Когда его привезли из Чечни с разбитой башкой, он сказал: все, папа, баста! Навоевался! На войну больше не поеду и с нашей армией покончено. Нельзя уничтожать танками, авиацией и артиллерией целые города и села чеченцев. Ты можешь себе это представить? Он воевал против чеченцев и думал о них! А на войне каждый думает только за себя.

— Он воевал не против чеченцев, а против бандитов и сепаратистов, — попытался возразить я с умным видом.

— Да хрен там поймешь, где мирное население, а где бандиты, — махнул рукой Николай Васильевич, — просто не надо было Ельцину войну вообще начинать, а дать свободу, коли так уж им хотелось. Пускай жили бы сами по себе. А так, сколько народу напрасно угробили? Не считал толком никто. И все во имя чего? Чтобы двадцать лет спустя платить им дань?

Николай Васильевич неожиданно замолк. Затем решительно перезарядил винтовку и пальнул по мельнице почти не целясь, будто хотел всю злость выместить на игрушке. И снова не промахнулся. Мельница судорожно завертелась.

— Ты парень умный, Егор, поэтому я скажу тебе одну страшную вещь, которую никому не рассказывал, — сосед испытующе глянул мне в глаза. – Вот смотри, в России проживает около ста сорока миллионов, а чеченцев всего один миллион. Но обе войны мы им позорно проиграли. Спрашивается, почему? Потому что они живут по адату – древнему своду обычаев и законов. Так вот по адату семья для чеченцев – это святое. Ничего важнее семьи нет. И за нее они готовы драться до последнего. Большая семья заменяет им государство и является залогом выживания. А у нас институт семьи напрочь разрушен, государство плевать хотело на свои обязательства перед гражданами, поэтому мы оказались перед чеченцами бессильны. Я уж не говорю про то, что они просто защищали свою землю, хорошо воевать умеют и с детства приучены обращаться с оружием. Но это еще не все. У чеченцев есть древний обычай – кровная месть. И несмотря на жуткий архаизм, этот обычай явился гарантией их выживания. Потому что прежде чем убивать кого-либо из соплеменников, чеченец сто раз подумает, стоит ли это делать. Поскольку кровная месть не имеет срока давности – обязательно прилетит ответка и пострадаешь если не ты, так твои близкие. А в России есть что-нибудь подобное, чтобы регулировать взаимоотношения в обществе?

— Ты предлагаешь, Николай Василич, в 21 веке в России ввести кровную месть? – недоумевал я.

— А что делать, Егор? Если другие законы не работают. Если менты хуже бандитов, не знают предела и мочат людей ни за что на демонстрациях. Только за то, что люди вышли выразить протест против оборзевшей власти. Ведь если бы мент, который убил моего Алешу, знал, что он за это непременно поплатится, то он и не стал бы этого делать. Как ты думаешь?

— Думаю, не стал бы, — согласился я.

— А как ты думаешь, чего нынче больше всего опасается «герой России» генерал-майор полиции Рамзан Ахматович Кадыров, которого боится вся «великая» Россия, «вставшая с колен»? Он боится не Путина и не всемогущего Аллаха. Он боится только кровной мести. Поэтому так активно зачищает своих кровников. Но всех врагов уничтожить невозможно. Поскольку страшен не тот враг, который пишет глупости в фейсбуке и что-то вслух чирикает, а тот, кто читает, тихо мотает себе на ус, но нигде не светится.

Николай Васильевич замолчал. И было что-то нехорошее в его молчании. Будто он подумал о чем-то очень важном, но почему-то сказать не решался.

— Ты слышал, что чеченцы устроили в Москве демонстрацию напротив посольства Мьянымы? — спросил я.

— Да, по телевизору показывали, — ухмыльнулся Николай Васильевич. – Туда пригнали ОМОН, но разгонять чеченцев побоялись. С ними шутки плохи, они вооруженными ходят по Москве. Вот поэтому ОМОН стоял смирно. Это тебе не очкариков разгонять на согласованных митингах.  Настали тяжелые времена, денег в казне все меньше. Всем точно не хватит, в Сирии надо же воевать на что-то. Вот Рамзан и послал четкий сигнал Путину, что если финансирование из федерального бюджета не возобновится в полном объеме, то возникнут проблемы. А мучения несчастных мусульман Мьянмы для Рамзана только повод. На следующий день он собрал в Грозном на демонстрацию миллион чеченцев в их поддержку. А Путин в это время был в Китае и вынужден был молча проглотить пилюлю. Тем самым Рамзан опустил Путина ниже плинтуса и тому ничего не оставалось делать, как тут же пообещать, что деньги будут приходить в полном объеме. Ты знаешь, кто хочет казаться святее Папы римского? Это бывшие проститутки и предатели. Ведь Рамзан предал свой народ, когда пошел на сделку с Путиным. Понятно, что до него это сделал его отец – Ахмат Кадыров. Но нам какая разница? В глазах простых чеченцев Путин развязал вторую чеченскую войну и уничтожал артиллерией чеченские села. Но сейчас у Кадырова есть серьезное оправдание. Мол, он это сделал для того, чтобы сохранить жизнь чеченцев и переиграть Путина. И он его таки переиграл. Потому что никто из федеральных силовиков сейчас не рискнет сунуться в Грозный, а чеченцы в Москве могут делать все, что захотят.  Но самое печальное для нас с тобой в том, что Путин тоже оказался предателем. Он предал всех российских военнослужащих, кто воевал во вторую чеченскую. Рамзан быстро сообразил за кем сейчас стоит моральная сила – за исламом!  Не даром он был сыном муфтия непризнанной Ичкерии. И решил стать вождем всех притесненных мусульман. Это был его ход конем в условия наступающего финансового коллапса. Теперь Путин ему практически не указ. И Путин до конца дней будет платить дань. Иначе война. А Россия не выдержит войну на два фронта. В прошлый раз Рамзан привел чеченцев к посольству Мьянмы, а в следующий раз приведет к Кремлю. И никто его не остановит, никакая Росгвардия и кремлевские стены.

 

Это был наш последний застольный разговор. Осенью Николай Васильевич собрал урожай, продал дом и куда-то уехал не простившись. В деревне поговаривали, что, возможно, перебрался в Краснодар к дочери. Я сильно переживал по этому поводу, поскольку потерял хорошего собеседника и доброго соседа. Пророчество Николая Васильевича неожиданно сбылось, когда однажды ураган порвал линии электропередач.  Деревня осталась на две недели без света. Мне пришлось взять в руки лопату и выкопать заново колодец, чтобы не остаться без воды.

А спустя еще некоторое время, я ехал на машине и услышал по радио, что в Москве произошло дерзкое убийство сотрудника ОМОНа некоего Михаила Сергеевича Крупихина. Тот был в гражданском и был убит поздно вечером ударом по голове тупым предметом (вероятнее всего молотком), когда возвращался с работы и припарковал автомобиль возле дома. Убийце удалось беспрепятственно скрыться с места преступления. На его поиски были брошены все силы столичной полиции. Возбуждено уголовное дело. Следствие прорабатывает все версии, но исключает, что мотивом преступления могло быть банальное ограбление, поскольку деньги, документы и вещи в машине Крупихина оказались не тронуты.