Два рассказа: «Визит» и «Моя мама ребецен»

Визит
1.
«До чего не хочется вставать, — вздохнула Алина, открывая глаза ранним субботним утром. – Вроде выспалась, но совсем не отдохнула…»

Она уставала за израильскую рабочую неделю, как не уставала за месяц в прошлой жизни в СССР.

Обязательные сверхурочные выматывали, к тому же две пятницы подряд приходилось выходить на полдня. Зато деньги: за работу в выходной шла полуторная ставка.
И вообще грех жаловаться: многим ли удалось быстро найти работу по специальности?! Поубирала виллы всего два месяца, даже надорваться не успела, а потом случилось чудо из чудес! Встретила знакомую по курсам иврита и та заявила, что все мы дуры: боялись приблизиться к крупным компаниям. Учительница-студентка (большого ума женщина) ляпнула, что у репатриантов пятилетний «карантин». И многим поломала карьеру. По крайней мере, замедлила.
Алина собралась с духом и отправила резюме в крупнейшую фармацевтическую фирму.
Говорят, химик-аналитик – уходящая профессия: интеллектуальные системы заменят человека. Кого-то, может, и заменят, но только не её, Алину. Опыт, интуиция, железная логика дорогого стоят.
На первом же интервью выстрелила диссертация: оказывается, можно получить грант от специального фонда. Достаточно собрать документы — подтверждённую степень (здесь кандидатская называется третьей), печатные работы и отвезти в Иерусалим. Критерии в комиссии весьма либеральные, вероятность получения, можно сказать, стопроцентная.
Стипендия, знаменитая «шапировка», пойдёт работодателю и станет частью Алининой зарплаты. Конечно, фирме выгодно заполучить работника с серьёзным советским образованием, учёного, то есть очень сильного специалиста, и при этом своих денежек платить меньше.
В общем, всё сложилось. «Доктор Алина» работает в одной из аналитических лабораторий, и перспективы роста хорошие. Но тяжело.

…Уборку, допустим, сделают муж с дочкой. А обед на неделю?
Какое там соблюдение традиций! Разве что вчера испекла любимый Иришкин кекс. Вот его и назовём «субботним пирогом».

Не дай бог, явятся гости. Нет, конечно, она ничего не имеет против Вадиного однокурсника. Симпатичная семья, недавно приехали. Знакомятся со страной, ещё не выбрали, где осесть. Пока живут в Тель-Авиве, у какой-то родни.
С работой легче в центре, но цены на квартиры неподъёмные. Вот и присматриваются к периферии. Наш городок вполне ничего себе. И у Вадьки старый знакомый в пределах досягаемости появился бы. Не друг, но всё же.

Придётся разговаривать, мыть посуду, угощение какое-то готовить…
Вчера не позвонили — надо надеяться, сегодня уже не приедут.
Нет сил, нет никаких сил!
В зеркало лучше не смотреть: худая, под глазами тени, а какая была кожа?! — сияющая была. Всего-то детский крем и «Вечер» с петрушкой фабрики «Свобода».
Здесь же такая сумасшедшая линейка антивозрастных! Забежала в Суперфарм за мелочью, сдуру подошла к стенду — сплошь Франция. И цены… Когда-нибудь.
Волосы из каштановых стали мышиными. Или мышиный – это серый? У какой-то мыши шерсть коричневатая, у полевой, что ли…Короче, «цвета парижской грязи».
Пересчитывать потери – дело нехитрое. Только зачем?
Тогда уж стоит почаще вспоминать, как папа доставал справку, что его картины не представляют художественной ценности, и как эту «оскорбительную, но необходимую» бумажку обмывали…
Хватит. Надо вставать.

К середине дня настроение у Алины улучшилось. Глаза боятся — руки делают. Сейчас поедим и можно завалиться с книжкой.
Какая удача: русская библиотека оказалась в пяти минутах от дома! Просто спасение.
Осталось пожарить рыбку на обед — и свобода.

И в этот момент зазвонил телефон. Алина стряхнула муку с рук и подняла трубку.
Ну конечно, звонил Дима, тот самый «знакомый друг».

— Алин, привет. Мы с утра гуляем тут у вас. А ты знаешь, нравится! Правда, очень уж далеко от центра. Понятно, «лучше жить в глухой провинции у моря». Однако в провинции, но без моря — надо ещё подумать. С вами посудачить… Алиш, чего молчишь? Вадим-то дома?

Алина лихорадочно соображала, что можно поставить на стол. Обед, вроде, проехали, всё равно на всех не хватило бы. Придётся метать на стол приготовленное на неделю. И чем прикажете кормить семейство в будни? Ладно, как-нибудь. Никаких как-нибудь. Приготовлю ночью. Семья должна быть накормлена.

— Привет, Димка! Я не молчу, я соображаю! Вы когда до нас доберётесь? И кто это «мы»? Вы все вчетвером?

— Мы-то? Да. Но мы к тётке приехали. Они нас на обед ждут. Просто явились с утра пораньше, прогуляться-присмотреться. А потом и вами полюбоваться где-нибудь поближе у вечеру, когда кафешки откроются.

С души свалилось и Алина радостно защебетала:

— Зачем кафешки, приезжайте к нам! Вы когда у тётки своей нагоститесь, позвони. Город небольшой, ты прав, но распластанный, широкий. Вадим тебе объяснит как до нас доехать. Договорились? Я пока его звать не буду, он на балконе вкалывает, весь в пыли. Устроите сюрприз! Он тебе обрадуется! — И, спохватившись, добавила: — Я, конечно, тоже очень рада!

«Приезжай, попьем вина, закусим хлебом… Приезжай, попьем вина, закусим хлебом…»
Как там дальше, никак не вспоминалось. Алина возилась с тестом.
Почитать уже не получится, а Вадим, и вправду, обрадовался. Хоть какое-то утешение. Но всё-таки некрасиво, вот так, без предупреждения…

Спокойно. Печь в раздражении — на выброс. Надо же, оказывается у Димы и здесь родня. А мы приехали как-то глупо, неподготовленно. При том, что она ненавидит систему «упремся-разберемся». Всё должно быть рассчитано заранее. Слава Богу, хоть у родителей всё хорошо: заняты папиной живописью. Братец тоже в порядке. А у нас как-то всё криво.
Вадька совсем умотался, спит. Иришка у подружки. А я как прОклятая…»

Доставая противень из духовки, Алина, как обычно, обожгла руку. Но печенье получилось красивым и она успокоилась. Может быть, ещё и почитать успеет.

Не успела. Зазвонил телефон. Вадим не пошевелился. Алина, тяжело вздохнув и выровняв дыхание, максимально приветливо ответила:

— … Дима, но ведь ты не пил за обедом, да? Не дай бог, остановят! Ну, говори адрес, где вы сейчас. Вадька уже встал…
Проспект Бялика? Это хорошо, может оказаться недалеко от нас. А номер дома? Проспект длинный, откуда ближе сворачивать… Восьмидесятый?!

Алина посмотрела на подошедшего мужа, сделала большие глаза:
— Не может быть!
— Почему не может, нет такого номера? А вот тёткин муж говорит…
— Не в том дело! Наш адрес проспект Бялика восемьдесят! А квартира? Да ты что! У них чёрный котяра с белой манишкой есть?!

Алина бросила трубку, выскочила на лестничную площадку и затрезвонила в соседнюю квартиру.

2.
С соседями, четой пенсионеров, Алинина семья поддерживала минимально необходимые отношения. Вежливые улыбки, поздравления с праздниками (если столкнутся на лестничной площадке).
Вадим помогал донести сумки. Дочь Ира разок за кефиром сбегала. Кот раза три проскакивал в открытые двери и устремлялся на их балкон… Всё.

Алина никогда не говорила мужу, как ей не нравятся обволакивающие взгляды и приторный тон старика, коренного израильтянина, сто лет назад взявшего в жёны блондинку, приехавшую из Белоруссии; что одна из двух интервенций кота Кассия точно была спровоцирована, чтобы старик прибежал в их квартиру и весело помогал Иришке ловить нарушителя.
В общем, Алина соседей недолюбливала. И они её не интересовали. А поскольку «связями с общественностью» занималась именно она, контакты оставались минимальными. Никаких просьб, жалоб и доверительных разговоров.
И вдруг оказывается Ицик и Ева – Димины близкие родственники!
Поговорим, это ни к чему не обязывает. Пусть даже придут на чай вместе с племянником: и печенье получилось отлично, и пирог её семейка слопать не успела.
Когда все удивлённые возгласы были произнесены и выслушаны, договорились, что Дима со всей компанией переберётся за соседский стол часа через полтора.
Серьёзные темы за чаепитием практически не обсуждались. О чём говорить, если Дима сразу объявил: на этот городок они пока не готовы.
Алина вспыхнула: от такой оценки можно было бы и воздержаться! Они же здесь живут и никуда переезжать не собираются!
Работа есть, квартиру снимают за человеческие деньги, школа хорошая.
Но если какие-то столичные штучки к периферии не готовы – на здоровье. Конечно, их областной центр в СССР был куда как шикарнее!

Возникшее напряжение разрядил Ицик, артистично рассказавший несколько анекдотов на разных языках.

А Ева негромко пожаловалась Алине, как они с мужем тоскуют по своей младшей дочери, уехавшей в Канаду. Алина очень её напоминает не только внешне, но и взрывным характером.
Тем более жаль — за полтора года нормально не познакомились. Они с Ициком поначалу пытались как-то сблизиться, может быть, помочь, но натыкались на холодную вежливость и потому отстали.
— Ничего, сегодняшняя счастливая случайность наши отношения изменит, правда, Алина?

Гости засиделись допоздна. Алина уже начала нервничать: Ире в школу к восьми, выспится, но Вадиму вставать в полшестого! Ехать на работу почти час. Да, у них сложности. Но это никого не касается. Сами разберутся и при этом никому не будут должны.
Она так выразительно смотрела на часы, что Димкина жена наконец засобиралась уходить. Своего заснувшего младшего Дима унёс на руках.
Ева предложила помочь с посудой, но Алина возмущённо отказалась — она всё сделает сама. Соседка кивнула, попыталась ободряюще похлопать по руке, но Алина дёрнулась и отстранилась. Она прислушивалась, о чём уже возле двери разговаривают Вадим и старик.
Всё, ушли. С посудой разделались. Уставшая до мушек в глазах Алина упала в постель. Спросила засыпавшего Вадима, чего от него хотел Ицик. Услышала «резюме» и провалилась в сон.

3.
Ещё не было пяти, когда Алину разбудил птичий щебет. И тут же всплыло вчерашнее последнее слово, «резюме».
Для репатриантов, приехавших тремя годами позже основной волны, чей-то интерес к резюме звучит как глас небесный. А вдруг?! Вдруг найдётся для Вадима работа по специальности?!
Инженер-геофизик, а работает токарем на заводике в кибуце. Пригодилась самая первая специальность, ещё доинститутская.
Повторно пригодилась. Надо же.
Зарплата вполне приемлемая, социальные условия, служебный автобус, всё такое. Но она же видит, чувствует его настроение!
Страна маленькая, все хорошие должности расхватали приехавшие раньше них. А специализация у Вадима неходовая – сейсморазведка нефтяных месторождений. Хорошо ещё, не вулканолог.
Алина спрыгнула с кровати, на цыпочках метнулась к секретеру. Вытащила папку с документами.

Только не думать. Только не вспоминать. Какая же она дура…
И какое терпение у мужа. Не только терпение. За всё произошедшее она должна до скончания веков быть ему благодарна и благодарность выказывать всеми возможными способами.
На кухню, сварить кофе. Подготовить завтрак. Положить в коробку побольше печенья: Вадим угостит на перерыве. Не все попробуют: некошерная у неё стряпня. Ну и ладно.
Встал. Идёт на кухню. Улыбку, лицо…

— Алька, ты и папку уже вытащила?! Вот умница. Будешь уходить, стукнись к соседям, ладно? Ицик пообещал сделать несколько звонков прямо сегодня. Есть у него пара друзей. Только мгновенного результата не жди, идёт?! Просто отдай бумагу. И, между прочим, на токарном станке тоже можно лет через тридцать спокойно въехать в пенсию. Спецы моей квалификации на израильских дорогах не валяются!

Утро покатилось как обычно. Организованно, собранно. Ни спешки, ни лишних слов и действий. Алина это умела. Хорошо, дочка переняла её систему. Умница.
А мать – дурища. Ладно, не сейчас. На работу…

Как странно устроена память. Казалось бы, отмучилась, отпереживалась, изгрызла душу. Справилась. Простила себя, уговорила «жить вперёд».
И надо же, нечаянный визит — и всё снова…

4.
Обстановка в городе стала неспокойной. Грубые, нетипичные для их интернационального региона надписи на стенах домов, всё чаще вспыхивающие драки, странные выступления по местному телевидению…
Уезжали все, кто только мог, кто куда. В Москву, в Калининград, в Германию, в Штаты. Кто-то (немногие) прямиком в Израиль. Передавали друг другу инструкции, что покупать для продажи, что для себя на первое время; где что говорить; как заполнять анкеты и куда их отвозить.
Зазвучали новые слова: голландское посольство, Джойнт, Сохнут, Ладисполи.
Встречались, чтобы прочитать письма «оттуда»; в соответствии с письмами корректировали инструкции для идущих следом…
Перед ОВИРом выстроились тихие километровые очереди.

А она отказывалась даже думать на эту тему.
Нет, неправда. Вот в этой неправде всё и сокрыто.

Какие только аргументы она ни приводила!
Боязнь оказаться в отказе.
Нежелание менять климат.
Новый метод анализа — разработка, над которой её лаборатория работает уже три года.
Невозможность покинуть СССР, когда страна на перепутье.
И главный, неоспоримый: если ехать в Израиль, то и Вадим, и дочь будут военнообязанными, а там всё время война.
Кроме того, там все поголовно соблюдают правила как еду готовить, то есть кашрут, ещё все ходят в синагогу. А они от иудаизма далеки. Придётся изображать, лицемерить. Ну уж нет.
На вопрос, почему не в Штаты, отвечала, что там, конечно, можно подняться высоко, но и упасть очень сильно.
И они непременно упадут: ни Вадина геофизика, ни её аналитическая химия советского замеса никому там не нужны — Проверяла? — Нет, зачем, и так знает.
А потом уже никто и не спрашивал: все уехали.

Родители уговаривали Алину до последнего дня, сдались и уехали с семьёй младшего сына.
В США, где уже три года жила Вадина единственная сестра, они не успели: как тогда говорили, «Штаты закрыли въезд».
Ладно, Израиль так Израиль. Папа заранее списался со старыми друзьями, они и помогли обосноваться в «деревне художников». С той самой обмытой справкой он без проблем перевёз свои холсты.
Мама не зря провела день в каком-то коридорчике Ленинской библиотеки и получила разрешение на вывоз старых кулинарных книг: её кафе-бутик начинает давать прибыль. А братец с молодой женой подсуетились и попали в программу «Первый дом на родине» в кибуце. Потом он призвался в армию, осталось служить год. Завёл знакомства, появились армейские связи. Всё как положено.
Со временем семья даже частично простила Алине её необъяснимое упрямство, отсрочившее отъезд.

Вадим вёл себя просто героически: не спорил, не настаивал. Отмалчивался. Сказал: «Вот как решишь, так и будет правильно».
Спустя несколько лет, когда они уже могли вспоминать то время, не срываясь в слёзы и запоздалое раскаяние, Алина наконец поняла, что безразличие она принимала за покладистость, нежелание тратить силы на пустопорожние разговоры — за признание её правоты.

А Вадиму было всё равно. Потеря любимой, хорошо оплачиваемой работы, отсутствие перспективы, совершенное непонимание происходящего (в этом он не отличался от большинства) изменили расстановку сил в семье. Составлять планы дольше, чем на день? Пусть жена продолжает планировать: у неё очень здорово получается, просто гениально.

Нашёл спокойную работу: он очень хороший токарь-фрезеровщик — ещё до института освоил специальность. В мастерской его ценят, платят прилично, постоянно продукты подбрасывают. Что ещё надо? Книг дома вагон: Алькины родители оставили полную Всемирную литературу. «Рамаяну» одолел, добрался до «Махабхараты». Сражайся, Арджуна! Ага, вот Арджуна пусть и…
По ящику — только детские передачи вместе с взрослеющей умницей Иришкой, усладой и отрадой. Редкостный ребёнок: ей даже нравится в садике!
Что дальше? Какая разница, что-нибудь.

Алине же некогда было задумываться о будущем: неожиданно появился огромный спрос на технические переводы с английского, и она схватилась за предложение. И вечера стали предельно заняты (не до разговоров), и деньги платили хорошие. Иногда перепадали продукты: южные фрукты, сушка, вяленая рыбка. Что дальше? Что-нибудь.

5.
Только себе, и только безмолвным шёпотом Алина могла признаться: всё она понимала. И что портит жизнь всему семейству, и что «редкая эгоистка, а казалась умной, диссер защитила!»
Да никакое это не упрямство!
Всё дело в ТОМ звонке.
Кто-то позвонил, когда она случайно оказалась дома в рабочее время.

— Алиночка, не спрашивайте, откуда я знаю, — сказала женщина очень приятным голосом. — Вы с Вадимом Михайловичем собираетесь подавать документы на выезд. И предполагаете оказаться в Пенсильвании. Потому что так спланировала ваша золовка, Рина Михайловна. Но вы не в курсе её плана в целом! А ведь там уже нашла приют Вероника, верная (смешок) сослуживица вашего супруга. И по их совместному плану вскоре по приезде вас, Алина, ждет развод. Вашей дочери Ирине всего четыре года — как же, диссертация, карьера, лаборатория. А Вероникиному сыну, Сергею Вадимовичу, уже десять. Думайте. Благодарить не надо.

И, не дав произнести ни слова, бросила трубку.
Первым побуждением, конечно, было позвонить Вадиму и спросить.
Не позвонила.
Вспомнила Веронику. Ну да, симпатичная блондинка — постоянная участница Вадиных экспедиций: геофизики, всем известно, летом в конторе не сидят. И то ли она ушла от мужа, то ли он от неё…
И о ней, об Алине, всё сказано точно! Очень хотелось добить разработку и защититься.
Лаборатория. Своя лаборатория! Сбылось!
А потом долго не удавалось забеременеть. Да, всё так.
Если верна первая часть — о ней, значит, верна и вторая — о Вадиме.
Кто звонил? Да какая разница! Город большой, но «горизонтальный слой», где они функционируют, тонкий, все всё друг о друге знают. (Кроме неё самой – не интересны ей сплетни. И времени на них нет).

Странно всё-таки, совсем ничего не подозревала. С её-то интуицией и, как утверждают, аналитическим умом?! У Вадьки фактически вторая семья. И он столько лет скрывался-шифровался… Невероятно.
Веронике — скатертью дорога. Приютили, значит, несчастную в Пенсильвании. Очень хорошо.
До выяснения отношений с мужем она не опустится.
Если правда — он начнёт выкручиваться и лгать. Немыслимое унижение для обоих. Раз. Надо будет принимать меры. Два. Для начала выработать своё отношение… Ой, нет-нет.
Если всё-таки ложь, а она поверила — что тогда делать?! Вадим же не простит!
Не ведала? В мыслях не было?
А вот пусть так и остаётся.
Не знаю и знать не хочу.
Всё.

Только. Никуда. Мы. Не уедем. Точка.
И не уехали.

6.
Сначала закрыли Алинину тему. Но военный завод ещё выпускал продукцию, кто-то должен был её контролировать, и лаборатория пока существовала.
И что очень важно – ведомственный детский сад работал. То есть Ирка целый день под присмотром.

А вот Вадина Геофизическая экспедиция приказала долго жить: сколько протянешь без гос. финансирования. Тогда-то он и устроился токарем-фрезеровщиком в мастерскую к школьному другу. У того были плотные отношения с каким-то непонятным новым предприятием — заказ шёл постоянно, к тому же чертежи грамотные. Серьёзное везенье! Даже зарплата деньгами (не стружкой же).
Но настал день, когда Вадим твёрдо заявил: они уезжают. Мастерская оказалась чем-то очень не безобидным (вникать он не собирается). Сегодня получил деньги в последний раз и завтра уже на работу не пойдёт. С одноклассником удалось разойтись по-хорошему: увольняется не почему либо что, а в связи с отъездом на ПМЖ. Пошутили про израильскую военщину, красивых девочек с автоматом наперевес, про гефилте фиш. Обещали не терять связи.

Не хотела в Америку — будьте любезны, ситуация за три года изменилась. Теперь может даже и захотеть. А он не собирается ни в какую Австралию.
Едем в Израиль. По крайней мере, окажемся среди своих.
Как они там хохмят, евреи разных национальностей? Мы будем русскими евреями. Старики устроились, так и мы не безрукие и не безмозглые.
Нам дочь поднимать надо.
Язык трудный, начинаем зубрить сегодня. Не найдём работу по специальности? Он пойдёт охранником или на стройку. Впрочем, зачем, токарь-фрезеровщик шестого разряда, плохо?! Сейчас-то он кто? То-то же.
А насчёт обязательного соблюдения кашрута и прочих правил, как оказалось, абсолютно ни от кого этого не требуют. Кто-то давно соврал, а остальные поверили. Алинины старики в своей «деревне художников» давно всё выяснили.
И что важно — никаких очередей в ОВИР, как три года назад.

Тут и рухнул последний Алинин оборонительный рубеж.
Сказалось напряжение последнего времени, постоянная боязнь за ребёнка: не дай Бог, заболеет, как лечить?! Опасения за мужа: что за детали он там вытачивает?! Не дай Бог какой-нибудь криминал обнаружится, никаких продуктов не захочешь.
И эти косые взгляды: а чего это вы тут сидите? Все ваши уехали, вот и валите!

И она рассказала.
Уже по первой реакции оторопевшего мужа всё стало понятно. Он не мог произнести ни слова. Только во все глаза разглядывал метавшуюся перед ним Алину.
Потом выдавил:
— Какая же ты идиотка! Совсем ненормальная…
А потом расхохотался. Он смеялся так, что в какой-то момент Алина испугалась — не истерика ли.
Отсмеявшись, Вадим спокойно спросил:
— Ты всерьёз думала?.. На пятнадцатом году совместной жизни? Аля, это даже неинтересно обсуждать. Почему сразу не спросила?! Таскать в себе такую тяжесть… Да… Ты у меня баба сильная. Но до чего же глупая!
Чтоб ты уже знала: Вероника после развода сразу замуж вышла, сына родила, вроде Сергеем назвали. Мужа её тоже Вадимом зовут. Они уехали, верно, но в Норвегию! По мужнину контракту. Лет семь назад.
Ах, ты ж… А я гадаю, почему ты на меня волком смотришь. Уж я-то ни в чём не виноват и даже ни в чём тебя ни разу не упрекнул! А ты, оказывается…

Вадим встал с кресла, подошёл к окну. Долго рассматривал когда-то очень симпатичный, а теперь запущенный скверик перед домом.
Алина уткнулась лбом ему в спину. Вадим вздохнул, развернулся, обнял жену:
— И из-за этой бредовой чуши мы не уехали вместе со всеми. Три года назад. Три года! Да уж, Аля… Ладно, чего теперь. Иди ко мне, разговаривать будем.

7.
Друзья у соседа Ицика оказались серьёзные.
Через неделю Вадима вызвали на интервью, и ещё через полтора месяца он уже работал в Государственном Геофизическом институте.
Несколько месяцев ездил туда-обратно, то есть ежедневно тратил на дорогу три часа.
Потом, когда выяснилось, что он прошёл испытательный срок и прижился, институт помог ему снять «караван» — домик-времяночка, но с удобствами.
Через год после весьма успешного участия в нескольких проектах, Вадим перевёз в Лод всю семью. Понятно, найти работу для Алины труда не составило — город маленький, но зато в двадцати километрах от Тель-Авива. Центр страны.
Жизнь налаживалась. Алина начала оттаивать. Даже немного поправилась, это ей шло. Да и французские кремы своё дело делают.
Пора подумать о втором ребёнке. Да, под сорок. Ничего, здесь это не проблема.

****
Через несколько лет из короткого репортажа по российскому телевидению случайно выяснилось, что такого типа «разоблачительные» звонки получили в их городе не менее пятнадцати человек. Немцы, евреи, армяне, русские.
Но кто развлекался, как выбирались жертвы, осталось неизвестным.
Хотя догадки были.

Моя мама — ребецен

Вечер, тишина. Мы с Машкой грызём гранит разных наук в маленькой комнате, так называемом кабинете.
Я решаю задачи повышенной сложности, серьёзная подготовка к серьёзному вузу. Мама решительно возражает только против Корабелки — не хочет, чтобы я всю жизнь лазила по стапелям, как она. Как говорит наша математичка, мне повезло: пятый пункт уже перестал быть препятствием. Она во мне души не чает. Ха, таки есть за что!
Машка, лёжа на диване, учит старославянский, у неё сессия.
В гостиной включен телевизор, нам не мешает. Мама смотрит какой-то фильм, а, может, и заснула, сильно устаёт на работе.
Слышу тяжёлые шаги на лестнице, кто-то топчется у нашей двери. И звонок. Осторожный, короткий. Машка не пошевелилась. Ясно, открывать мне.

— Здравствуйте, Розалия Семёновна! — Я, конечно, жутко удивлена, но воспитание, воспитание… — Проходите, пожалуйста! Вы к…?

Грузная, высокая, когда-то, наверное, красивая, а сейчас довольно-таки несуразная дама вошла боком.
— Сашенька, добрый вечер. Анна Ильинична дома? Надеюсь, я не помешала…

Я сунулась в дверь гостиной.
— Кто пришёл? К Маше?
— Розалия Семёновна Дойч, к тебе.

Мама легко поднялась с кресла и вышла в прихожую. Мои функции закончены, но любопытство не удовлетворено. Потом узнаем.

— И?
Машка в своём репертуаре, лишнего не произнесёт. Уверена, я её и по мычанию пойму.
— Динкина мама, представляешь? Без звонка, в полвосьмого…
— Какой Динки, из вашего класса? Красотки?
— Ой, тоже мне, красавицу нашла! Корова с четвертым размером! Морда белая, лохмы чёрные во все стороны. Как у тебя.
— Взрослая девица, а ничего не понимаешь ни в красоте, ни в уважении к старшим…

Мария тираду не закончила, вошла мама:
— Саша, сделай, пожалуйста, чай. Завари по-человечески, хороший, и посмотри там, — мама запнулась, — может, у нас какие-нибудь конфеты есть? Или печенье? Было что-то, оставалось…
— Цели ясны, задачи определены. Минут десять.
И я поскакала на кухню.

После папиной скоропостижной кончины год назад ситуация у нас, мягко говоря, изменилась. Нет, деньги ещё оставались, но нам скоро Марию замуж выдавать, мне в институт поступать. И если прорвусь, пять лет в Москве на что-то жить. Общежитие-то будет, а вдруг без стипендии? В общем, мы экономили.
Мама преподавала на полторы ставки в своей мореходке да ещё взяла абракадабру под названием «кабинет».
Машке тряпки всё-таки покупались: как же, невеста. А я как-нибудь доживу до диплома. Или хотя бы до поступления.
Никаких сластей я не нашла. Потому как если бы случайно завалялись, мы их давно бы уничтожили. И о талии думали бы мало.
Чайник на огонь, яблоки тонкими ломтиками, яйцо, кефир, масло, звучное название «Жакко»…
Через четверть часа я внесла поднос, поставила на стол. В гостиной витало напряжение. Розалия на диване хлюпала здоровенным носом, мама сидела рядом и нервничала. Посмотрела на меня, на поднос с волшебными яствами, улыбнулась и вдруг подмигнула.
Опс, в этом вся Анна Ильинична. Говорят, я на неё похожа.

— Что там делается? И чем пахнет? – сестрица отбросила конспект, пробормотала «аз зело ясти хочу» и всплыла над диваном.
Ух, как же я завидовала её грациозности!
— Разговаривают, Розалия рыдает. Мама злится, но не глубоко. Я им яблоки в тесте пожарила, пока чайник закипал. Конфет нет, ты же всё слопала…
— Ребёнок ты вредный, но иногда проявляешь ум и сообразительность. А мне оставила?
— А как же! Горбушки. Авось растолстеешь хоть немного.
Мне Машкины наряды не подходят — я в папу, высокая, и в отличие от сестры… ну-у… не тонкокостная. Зато должна получить медаль. Так, где там мои задачки.
Сколько прошло времени, не знаю (люблю комбинаторику, увлекает), хлопнула входная дверь, и мама позвала нас допивать чай и доедать «Жакко».
Не выдержала, конечно, я. Мария — та вообще верх невозмутимости, мама глубоко задумалась, а я ж помру: чего вдруг Розалия?..
— Так, что это было? Оладушки хорошо получились, аккуратненькие.
— Кто б сомневался, — мама помотала головой, будто стряхнула что-то неприятное. – А что приходила… Девочки, она пришла ко мне как к ребецен.
В ответ на наше недоумённое молчание вздохнула:
— Правильно, церковнославянский важнее, по нему хоть экзамен можно сдать.
Жена ребе, вот это кто. На идише. Помните, на папины похороны Елизавета приезжала?
Мы дружно закивали. События годичной давности лежали на сердце и в памяти тяжёлым камнем. До сих пор мы по ночам плакали. Втайне друг от друга. Да…
Так вот, недолгое пребывание у нас папиной сестры в этой тяжести ощущалось определённой долей.
— Она мне душу вымотала: кто прочитает поминальную молитву; как это — не собираемся сидеть траурную неделю, шиву то есть! Ну коммунист, ну воинские почести, — мама вздохнула, отпила глоток, — а ей важнее, что её брат — сын раввина. Мне только этих споров тогда и не хватало.
И, видите ли, воспитали мы с папой вас совершенно неправильно, образования еврейского не дали. Даже начального. Мы ж, наверное, и свечи в субботу зажечь не сумеем! Конечно, не сумеем, у нас и свечей-то нет.

Я по своей дурацкой, но неискоренимой привычке, молча сорвалась с места и побежала в спальню. Вытащила большую атласную коробку из-под «Красной Москвы». В ней хранились папины фронтовые награды (очень много! Три ордена Красной звезды, Отечественной войны, Красного знамени, куча медалей) и мамин значок Ворошиловского стрелка. Я схватила значок и примчалась обратно.

— Всё верно, дочь, — мама легко коснулась значка. – Мы с папой от религии отдалились ещё в юности. Будь мои родители ортодоксами, как бы я из Баку в Одессу уехала? Да ещё в такой институт. И с папой не познакомилась бы.
Зато у вас — никакого раздвоения, не пришлось дома жить по одним законам, а в школе по другим. Вообще-то нас за это осуждали и до Елизаветы…

— Кто осуждал? И кому какое дело вообще? — я возмутилась.

Странные вещи мама говорила. Вот уж никогда не задумывалась, как получилось, что родители стали атеистами при однозначно религиозных предках. Что тут думать: комсомольцы же, папа потом вступил в партию, всё естественно!

— Кто… И Комаровские, и Рахиль Львовна. Они считали, что мы должны были в вас не советское самосознание воспитывать, а еврейское. А кому-то (не важно, кому, вы всё равно не знакомы) партбилет не мешал элементарные религиозные правила соблюдать, то, что называется кашрутом. То есть съел свиную отбивную, потом помолился. Нам с папой такое многостороннее лицемерие претило…
— Мам, ты ушла в сторону. Розалии чего от тебя нужно-то было?! – спохватилась Маша.

Вообще-то она Мирьям, так бабушка хотела. Но всюду всегда фигурировала Мария, а при получении паспорта у регистраторши и тени сомнения не возникло, как записать.

Мама произносила не известные мне слова, но, в отличие от сестры, я чувствовала: она точно знает, к чему ведет. У нас с мамой строгое инженерное мышление.

— Бэкицер* (*короче – идиш). Яков покойный, отец этой твоей Дины- одноклассницы, служил с папой. И прошло уже почти три года, как умер. Это вы знаете.

Мама заговорила медленнее, она явно объясняла не только нам, но и себе:
— Он лейтенант, а ваш папа — капитан первого ранга и его командир. И у Розы как-то в мыслях перемкнуло, что если её муж подчинялся папе, но, в принципе, мог бы с ним советоваться, то она в случае чего придёт ко мне. То есть если Борис – ребе, то я – как бы ребецен…

— В каком таком случае придёт? Советоваться? – у Марии поползли вверх густые чёрные брови. – Вы же незнакомы практически!
— В этом-то и дело! И вся трудность. У Розы возникла нештатная ситуация, и ей самой не выбраться. Не знает, как поступить. Все её родственницы всегда в таком случае шли к ребе.

— Я бы не пошла, — я даже обиделась за этих древних и полудревних евреек, — своих мозгов нет, что ли?
— У тебя – точно нет. Их же так воспитывали с младых ногтей, где искать опору. Покладут в торбочку… чего там, яичек, что ли? и на поклон, в этом, в штетле, — задумчиво пояснила Маша. – А она тебе что принесла, кстати?

— Какие же вы обе глупые, — мама, наконец, улыбнулась. – Яички в торбочке – это из какой-то другой оперы.

— Штетл — это что? – я понятия не имела, где это.
— Местечко, маленький городок с однородным населением, — Машка удостоила меня пренебрежительным фырканьем.— Я хоть Шолом Алейхема читала… Пыталась… Ну, понятно: Розалия пришла советоваться, потому как в ней заложено поколениями — переложить ответственность на раввина, так?
— Допустим, — мама нахмурилась, ей Машкин вывод не понравился, а, по-моему, звучало логично.
— Мам, не тяни, интересно же!
Я доела остывшую оладью, запила холодным чаем.
— Посватались к твоей Дине, вот что!
— Как посватались, по-настоящему? – Мы с Машкой удивились одинаковыми словами.
— Ну да. К ним пришли родственницы одного мичмана, тоже еврея, естественно, и сказали всё, что положено в таких случаях. И теперь Роза не знает, что делать. Жениха переводят в Балтийск. Нет, школу Дина закончит, конечно, экзамены сдаст. И что, сразу замуж? В восемнадцать лет?
— Мам, короче, что ты ей ответила?

Машке явно начали надоедать чужие матримониальные проблемы.
Тайна посещения раскрыта, дальше не слишком интересно. У неё-то сначала будет диплом (похоже — красный, Машка большая умница), потом замуж. За русского. Такой красавчик! Высокий, спортивный…
— Что ответила… Что пусть женятся! По возрасту более или менее подходят, уже хорошо. Да я сразу поняла, Роза именно этого и ждала. Пришла за подтверждением.
— Стоп, а у Динки хоть спросили?! – я опять возмутилась. – А вдруг ей не в жилу?
— Терпеть не могу жаргон, — мама поморщилась, — а по сути… Я поняла, что Дина с этим мичманом уже довольно хорошо знакома… Ну что вы от меня хотите?! Мне бы с нашими делами разобраться, я о вас тревожусь… А посоветовала так, как показалось правильным. Выйдет замуж, уедет. Может быть, и Роза с ними. Меняя место, меняешь судьбу. Но я не ребецен, какая нелепость.
— Думаю, ты права, — либо Машке что-то в этой истории понравилось, либо она решила мягко закруглить разговор. Она у нас такая, «дипломатичная».
А я нет. Динка меня раздражает, но я ей посочувствовала:
— По-моему, ты не должна была вмешиваться. Как можно решать судьбу какой-то чужой девчонки? Пусть даже и дурочки?!

Мама решительно встала и начала собирать тарелки-чашки:
— Ну, так. У тебя есть своё мнение, и ты его выпалила. Как всегда. Ладно, ценю. Но, во-первых, всё уже час назад сказано. Во-вторых, Дина не дурочка, а вот ты грубишь… Всё, устала, и вообще, я не ребецен. Кончен разговор. Иди мыть посуду.

— Ну, так. Имейте в виду: себе мужа я найду сама. И попрошу никого не вмешиваться!
— А если нам он не понравится? – сестрица уже выходила из комнаты, но, конечно, не удержалась от шпильки.
— Тогда, наверное, я его пристрелю, — мама устало улыбнулась.

Говорят, я на неё очень похожа. Что ж, это неплохо. А ещё хорошо бы понять, что там с нашим воспитанием. Правильное, неправильное… Как оно называется — еврейское? Иудейское? Религиозное, что ли? Ну-ну.
Этим я озабочусь, когда придёт время разбираться с воспитанием собственного потомства, сегодня намного важнее математика.

А вообще-то интересно, у Наташки Мартыновой тоже такого рода вопросики возникают? У неё и бабушка жива, в церковь ходит…