Редакция «Za-Za» продолжает рубрику «Автор о самом себе». Авторам предлагается открыть для читателей свою «писательскую кухню», где готовятся разнообразные блюда по их собственным рецептам. Экскурсию по «писательской кухне» проводят сами авторы.
Одним из наиболее плодотворных авторов «Za-Za» является Марк Яковлев. Он опубликовал в журнале более 30 различных материалов, в том числе 7 больших подборок стихов, несколько рецензий на книги стихов других авторов, снял поэзофильм по своему стихотворению «Медальон или Полторы англичанки», издал книгу стихов «Отошедший берег». По просьбе редакции Марк Яковлев берёт сегодня интервью у самого себя, как автора.
— Никаких я ваших стихов не читал! — нервно воскликнул посетитель.
— А как же вы говорите?
— Ну, что ж тут такого, — ответил гость, — как будто я других не читал?Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»,
из диалога Мастера с поэтом Бездомным.
Марк Яковлев (М.Я.): Вы являетесь первым, кто берёт интервью у самого себя?
Автор (А): Конечно, нет! Например, замечательная поэтесса Маша Калеко сделала блестящее интервью сама с собой, я уже писал об этом и даже приводил отрывки из интервью в статье «Новый климтовский стиль»:
Новый Климтовский Стиль (или заметки о самом себе)
М.Я. Если Вы не являетесь первооткрывателем «интервью с самим собой», то почему Вы обратились именно к этой странной форме? У Вас не берут интервью журналисты, и Вам приходится прибегать к помощи самого себя?
А: Отвечу Вам словами Ивана Бездомного из приведённого выше эпиграфа: «А как же вы говорите?». Берут, конечно, берут интервью и другие журналисты и в Нью-Йорке, и в Мюнхене, и в Москве, и в Самаре и в других городах, вот посмотрите:
Страница автора на Za-za-verlag.net
Интервью 06-02-2014 / Ухватить Господа за бороду
Интервью 04-01-2014 / На Самарском телевидении
М.Я. Тогда мне хочется понять: зачем же нужно ещё одно интервью с самим собой?
А: Интервью с самим собой необходимо потому, что журналистов, как правило, интересуют внешние события жизни автора: полученные им Нобелевские и Букеровские премии и в каких количествах, а так же другие внешние атрибуты. Однако внутренняя жизнь, которую знает только сам автор, и особенно мотивы, которые привели автора к написанию того или иного произведения, остаются «терра инкогнито» для читателя. Но предыстория стихов и мотивы их написания, могут быть, не менее интересны, чем само стихотворение. Образно говоря, автор — это Луна и мне бы хотелось поговорить сегодня об оборотной, невидимой стороне Луны.
В качестве подтверждения своей мысли приведу слова Ромена Роллана из «Очарованной души»: «Обычно принято писать историю событий человеческой жизни. Это глубоко ошибочно. Истинная жизнь — жизнь внутренняя».
М.Я. Хорошо, теперь мне понятно, зачем нужно «интервью с самим собой». Мы постараемся в нём понять, что послужило внутренним импульсом к написанию того или иного стиха, а так же ответить на вопрос, чем же отличаются стихи нашего автора от стихов Ивана Бездомного и миллиона других авторов?
А: Самый простой ответ на последний вопрос можно дать сразу, даже не читая стихов: «Да, ничем! Те же слова, только поставленные в другом порядке».
М.Я. Но от перестановки мест слагаемых — сумма не меняется!
А: Сумма не меняется, но меняется смысл суммы! Поэтому не будем спешить и поскольку я — автор, а Вы — Читатель, то начнём читать:
С О Н
Мне ночью снился странный сон,
В котором поменялись роли
Двух исторических персон:
В заснеженном январском поле
Убит не Пушкин, а Дантес…
А Пушкин в сани быстро влез
На ноги кинул старый плед,
(Назад взглянуть уже не смея),
Озябшие ладони грея
О еще теплый пистолет…
Мир снов — он все наоборот
События переитожит:
Поэт не мертв, поэт — живет,
Но, видно, что-то его гложет…
Который век, который год
Вдоль Мойки медленно идет,
Ни строчки написать не может…
М.Я. Это единственное ваше стихотворение на тему «Поэт и Судьба» или у Вас есть ещё стихи на эту же тему?
А: Мне бы хотелось привести ещё одно стихотворение «Елабужская баллада», посвящённое Марине Ивановне Цветаевой, но предварительно скажу несколько слов, как мы и договорились, о предистории и мотивах написания стиха.
В начале 70-х годов я часто летал в командировки в Казань и знал, что недалеко находится Елабуга, где покончила с собой Марина Ивановна Цветаева и где она покоится. Никакого дома-музея тогда ещё не было и в помине, но от своих литературных друзей, там бывавших, я узнал, что в Елабуге есть изба, где Цветаева жила и какая-то самозванная бабка-гид уже водит самодеятельные экскурсии в этот дом и показывает всем гвоздь, «на котором жилица-то и повесилась». Поскольку я был тогда уже «человек пишущий», то мне тоже захотелось побывать в Елабуге и написать стихотворение. Я купил билет на самолёт Казань-Елабуга, но погода в Елабуге была нелётная, и мне пришлось ожидать рейса в аэропорту Казани. Сидя в аэропорту, поймал себя на мысли, что хочу полететь в Елабугу не просто для того, чтобы молча постоять у могилы великого поэта, и отдать безкорыстную дань памяти моей любимой Марине Ивановне Цветаевой, а для того, чтобы «сшить себе стих», как говорил её современник Владимир Маяковский «из голоса бархата моего». Поймав себя на этой мысли, я не полетел в Елабугу, но стих «о моих муках совести» в аэропорту Казани остался.
ЕЛАБУЖСКАЯ БАЛЛАДА
Памяти Марины Цветаевой
«Внимание! Рейс N 139 Казань-Елабуга
отменяется по метеоусловиям Елабуги».
Обьявление по аэропорту Казань
Наверно рано мне в Елабугу,
Елабуга — она в конце…
Сначала в Петербург мне надо бы
С восторгом детским на лице,
Сначала надо — перечувствовать,
Перестрадать, перелюбить,
Сначала бы перекощунствовать —
Каноны все перерубив!
Сначала надо поотречься,
Покаяться, попережить,
Сначала надо покалечиться,
Да милостыни не просить!
Какая надоба в Елабуге,
Когда, не испытав стыда,
Лечу, как и другие лабухи,
Чтоб вновь настругивать слова,
Чтобы найти тот дом расшатанный
От сотен любопытных ног
И бабку-гида, но внештатного,
Дающую мне свой урок.
И засыпать ее вопросами
И чувствовать, что все не так,
Что в доме том другие россыпи
И на других уже устах!
Потом, устав бродить по кладбищу,
Искать то место, где она
Всегда живая, вечно зрящая,
В тот год была погребена.
Затем пойти на Каму чистую,
К воде пробравшись между трав,
Вдруг вскрикнуть — тихо и неистово —
На Речку Черную попав!..
Наверно поздно мне в Елабугу,
Когда я знаю наперед:
Там в вечных тучах небосвод,
Там никогда не будет радуги,
Лечу я просто на авось!..
Ах, где в России не елабуги?
Та бабка, та изба, тот гвоздь?..
М.Я. В принципе, Вы могли бы не летать в Казань, не покупать билет в Елабугу, не сидеть в аэропорту, а просто представить себе мысленно, лёжа на диване, эту ситуацию и написать стихотворение?
А: Нет, я так не могу! Для этого надо быть великим выдумщиком и обладать большей фантазией, чем у меня, чтобы, лёжа на диване, выдумать ситуацию и описать её. Мне для написания стиха почти всегда нужен какой-то внешний импульс, иногда и не обязательно связанный напрямую с темой стихотворения. Я бы сравнил поэта в подобном состоянии с насыщенным раствором, которому не хватает маленького ядра для начала кристаллизации.
М.Я. А что послужило импульсом для написания стихотворения «Сон» о Пушкине?
А: Импульсом послужил сон. Я увидел стихотворение во сне, как Пушкин идёт вдоль Мойки и его что-то мучает и не даёт покоя. Тогда я много читал документального материала о Пушкине (его письма, книги «Дорога на Чёрную речку», «Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина» и другие) и думал: что произошло, если бы Пушкин убил Дантеса?
М.Я. И Вы пришли к выводу, что тогда бы Пушкин не смог писать?
А: Это вытекает из тезиса самого Пушкина: «Гений и злодейство — две вещи не совместные». Несмотря на 29 дуэлей Пушкина (состоявшихся и не состоявшихся), он не убил за свою жизнь ни одного человека. Есть такой своебразный критерий человеческой жизни: убил ли ты человека или нет? Думаю, при повышенной чувствен-ности и впечатлительности Пушкина, после убийства человека ему было бы не легко писать.
Кстати, тезис Пушкина косвенно подтверждает и судьба известного дуэлянта графа Фёдора Ивановича Толстого, «свата Пушкина», которого Пушкин тоже вызывал на дуэль, но к счастью, всё удалось уладить.
Толстой убил на дуэлях 11 человек, и 11 детей Толстого родились мертвыми или умерли в младенческом или юношеском возрасте.
М.Я. Тогда выходит, что у Пушкина не было выхода: или его убьют на дуэли, или он убьёт, но не сможет писать, что для поэта было равносильно смерти?
А: Да, меня поразила именно эта мысль о безвыходности судьбы поэта вне зависимости от исхода дуэли.
М.Я. Итак, первая тема волнующая Вас — это трагические судьбы поэтов в России: Пушкин, Лермонтов, Цветаева, Маяковский, вероятно, Есенин, Мандельштам и многие, многие другие. Наверное, отсюда и строка: «Ах, где в России не елабуги?..»
А: Хотите понять поэта — почитайте его прозу. Прозу поэтов мне, например, читать намного интереснее, чем стихи прозаиков, например, Набокова. Это, возможно, связано с более трепетным отношением поэтов к каждому слову.
И Есенин, и Мандельштам, и Бродский были прекрасными эссеистами.
Портреты Мандельштама и Бродского, работы замечательного художника Всеволода Рухмалёва, я взял на обложку своей книги стихов «Отошедший берег».
Архив Za-za.net /№6/1, июнь, 2009 /Художник Всеволод Рухмалёв и его вечные спутники
М.Я. Мне бы хотелось коснуться библейской темы в ваших стихах. Вы обращается с фактами истории так, будто библейский колодец на краю овечьего пастбища и скоростной европейский экспресс или библейский Каин и мюнхенская пивная существуют в одно и то же время, хотя они существуют одновременно только в потоке вашей памяти. Я имею в виду стихотворение, посвящённое бывшему вице-мэру Иерусалима, певице Ларисе Герштейн:
Набросок романа «Певица»
«Мне надо на кого-нибудь молиться».
Булат Окуджава
Иаков (в начале романа библейский стиль),
Ожидает у колодца, на краю пастбища — европейский экспресс…
Из поезда, как из Библии, выходит Рахиль,
С дорожною сумкой в руке и гитарою памяти наперевес.
Рахиль хочет кофе и маленький брецель (из зерна землепашца Каина),
Но брецель истории сложно сплетён и от крови солоноват…
Потому-то и едет Рахиль на пивную мюнхенскую окраину,
Говоря по дороге Иакову, что Каин, в сущности, не виноват!..
Дочь Рахили в Мюнхене делает татуировки «листами»,
Люди ходят в коротких маечках и показывают их всем,
А бабушка Иакова ходила в платьях с длинными рукавами,
Скрывая свой лагерный номер — одиннадцать триста семь.
Внуки Иакова и Рахили будут наполовину немцами,
Любим и растворяемся там, где досталось жить.
И как ты не пой! — никакие солёные брецели —
Не смогут этого остановить!..
А вот и пять внуков вбегают в гостиную — и начинается гвалт:
Дети тянут руки к конфетам, лежащим в коробке красиво,
А семилетний любимец, смущая бабушку, говорит невпопад,
Что больше всего на свете он любит пить пиво!
Поколенье уходит — и с ним растворяется быль,
Остаётся лишь Голос, которым пела певица…
Из поезда женщин сошедших — Иаков выбрал Рахиль,
На Голос её — он и будет отныне молиться!..
А: Это стихотворение имеет так же свою предысторию. В 2009 году проходил фестиваль Булата Окуджавы в Штутгарте и Лариса Герштейн должна была исполнять песни и романсы Окуджавы в «Моцарт-зале» Штутгартской филармонии.
Я встретил Ларису на вокзале, потом был замечательный концерт, а после концерта мы поехали в гости к поэту Анри Волохонскому, автору стихов известной песни в исполнении Б. Гребенщикова «Над небом голубым есть город золотой».
У Анри было пять очень шустрых внуков и все с библейскими именами. Анри подарил мне книгу своих стихов, тесно связанных с библейскими сюжетами. Наши разговоры с Ларисой по дороге к Волохонскому и у него дома и легли в основу этого стихотворения.
М.Я. У Вас есть ещё несколько стихов с библейским сюжетом, посвящённых Дине Рубиной…
А: Да, у меня есть два стихотворения, посвящённых Дине: «Наблюдение за наблюдающим» и «Печать». Предысторию последнего стиха я бы хотел рассказать. У Дины был творческий вечер в Штутгарте, она привезла с собой новую книгу «На солнечной стороне улицы». Перед началом вечера на мой вопрос «Что нового?», она шёпотом произнесла: «У меня появилась печать!» Печать ей сделал её муж, прекрасный художник Борис Карафелов.
На фирменной печати Дины был изображён Кентавр. Когда в перерыве вечера Дина стала подписывать свои книги читателям, я понял, для чего нужна печать: она спрашивала имя читателя, писала его на книге, а сверху ставила печать со своей фамилией. Это сильно убыстряло процесс получения автографа автора. Я тоже встал с книгой в очередь читателей за подписью и когда Дина, сидя за столом и не поднимая головы, спросила: «Как зовут Вас, читатель?», я тихо ответил: «Каин!». Дина подняла голову, увидела меня и сказала: «Сядь в первом ряду, Каин, сиди тихо и не мешай работать!» Я сел в первом ряду, сижу тихо, как Кот Бегемот, «не шалю, никого не трогаю, починяю примус», и пока шло второе отделение вечера, написал стихотворение.
У каждого из нас есть «скелет в шкафу». Для Дины, с юности, писавшей в «Юности», таким скелетом в шкафу было осознание того, что её дочь, в основном говорящая на иврите и не очень охотно читающая на русском, не сможет прочитать книги своей мамы. Дина рассказывала, как однажды, придя из школы, дочь заявила: «Сегодня мы читали рассказ Льва Толстого «Вишнёвая косточка»! Дина от счастья просияла и спросила дочь, о чём рассказ? «Да, какой-то базар из-за фруктов», — коротко ответила дочь. Тогда Дина поняла, что для изучения хорошего русского, дочь надо погрузить в языковую среду. Она устроилась работать в Москве, взяла с собой дочь, которая стала учиться в русской школе и сильно продвинулась в изучении родного языка своей мамы. И всё бы было хорошо, но вопрос с внуками остаётся открытым…
ПЕЧАТЬ ДЛЯ ДИНЫ
«Но страшен миг обнаружения себя…»
Дина Рубина «На солнечной стороне улицы»
У тебя появилась Печать:
Имя пишешь на книге, а сверху
Запускаешь Кентавра… Опять
Начинаешь с Историей сверку!
Аврааму, Иакову и
Моисею — подпишешь ты книги,
Тексты эти — как дети твои
Улетают с Кентавром в квадриге…
«Как зовут Вас, читатель?» В ответ
Еле слышно прошепчет он: «Каин…»
«Ты откуда явился на свет?»
«С незабвенных ташкентских окраин!..»
Вот и на: проявилась Печать,
Проявилась она не сегодня,
Видно Время пришло отвечать
На вопросы свои и Господни:
«У тебя появилась Печать?
А скажи: от желанья иль скуки
Смогут дети тебя прочитать?
Или внуки?»
Из глубинных слоёв Бытия
Вынут книгу твою и раскроют:
Страшен миг узнаванья себя
И разлада с собою…
«Может быть, перейдешь на иврит?»
«Нет», — качнешь головою, вздыхая…
На последней странице стоит
Штамп: «Согласен с Собой!
Полыхаев».
М.Я. У вас есть стих «Медальон или Полторы англичанки», по которому вы сняли поэзофильм с рисунками Пушкина. Стих и фильм — необычен. Расскажите, пожалуйста, предысторию этого стиха.
А: В конце 80-х годов я был в Килском университете в Англии. Ректор показывал нам своё хозяйство и, находясь в гостиной университетского флигеля, заметил, что в его стенах, где мы находились, некоторое время жили великий князь Михаил Романов (внук Николая I) с внучкой А.С.Пушкина Софьей Николаевной Меренберг.
Затем ректор сказал, что на кафедре славистики работает профессор Валентина Полухина, и что он пригласил её провести экскурсию по университету.
В гостиную вошла красивая женщина с шалью на плечах, поздоровалась с нами, и, не сказав ни слова о Михаиле Романове, сразу заговорила о том, что в университете часто работает Иосиф Бродский и это основная достопримечательность университета.
Надо сказать, что Бродский, хотя к тому времени и получил уже Нобелевскую премию, был в Союзе издаваем только в самиздате, и мало известен широкому кругу читателей. Мой коллега, пытаясь поддержать разговор, понимающе закивал головой и сказал, что он знает такого художника Бродского, он видел его картину «Маршал Ворошилов на лужах». Валентина засмеялась и ответила моему коллеге: «У Вас такой тонкий английский юмор». Она, посвятившая всю жизнь поэзии Иосифа Бродского, написавшая о нём полтора десятка книг, даже не могла себе представить, что есть люди в России, не читавшие его стихи. Однако коллега, приободрённый похвалой, предложил Валентине сфотографироваться с ней в знаменитой гостиной, у изящного английского камина.
И тут Валентина, вероятно, засомневавшись в «тонком английском юморе» моего коллеги, сказала: «Я сфотографируюсь только с тем из вас, кто прочитает, хотя бы одно четверостишье из Бродского!» Наступила томительная тишина. Ваш покорный слуга, пытаясь не ударить в грязь лицом, напряг свою самиздатовскую память и выдохнул:
«Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти».
Валентина подошла, взяла меня под руку, и фотограф нажал на кнопку. Так началось наше знакомство, длящееся уже более четверти века, и начало сценария поэзофильма «Медальон или Полторы англичанки», который вы можете посмотреть здесь:
МЕДАЛЬОН или ПОЛТОРЫ АНГЛИЧАНКИ
(сценарий поэзо-фильма)
Валентине Полухиной
Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор
Давно преодолел и Время и Пространство,
Туманный Альбион явил тебе укор —
Прошедшего и постоянства.
Две женщины притягивали взгляд…
Одна звалась «прошедшею любовью»,
С которою ты двадцать лет назад
Расстался в Лондоне, не поведя и бровью.
Она была слависткой третий год,
Вы познакомились в одном из замков Кила:
«… а внучка Пушкина жила здесь с Михаилом
Романовым», — вещал экскурсовод,
И фотография на память: ты — урод!
Потом побег от группы в ресторане,
Ты прошептал ей:
«Нам никто не нужен,
И если джентльмен Вас пригласил на ужин,
О завтраке подумал он заранее…»
О завтраке подумал, но, увы,
Славянский ум не видит дальше страсти…
Ты не учёл «английский цвет травы»
И вечный принцип: «Разделяй и властвуй!»
Другая, юная студентка London School,
В Москве на практике — и ваш роман в разгаре!
Ты платье ей на шее расстегнул —
И медальон узнал!..
Но ты едва ли
Предположить мог, что таилось в нём:
Ты вспомнил Паддингтон и водоём,
Где с англичанкой ты гулял похожей…
Холодные мурашки по спине
Вдруг побежали…
«Так она же мне…»
Ты понял всё — не разумом, а кожей!..
Теперь ты просто — «homo faber»*–два,
Как отыгралась на тебе судьба!
Когда из Англии вернулся ты домой,
То думал, что забыл
славистку и Виндзор,
И медальон подаренный тобой…
Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор…
* «homo faber» — герой одноимённого произведения Макса Фриша, у которого был короткий роман с девушкой, оказавшейся его дочерью.
М.Я. Вы часто делает рифму метафорой, иногда исторической метафорой, и рифмует, перекидывая мостик «из зерна землепашца Каина» на «пивную мюнхенскую окраину».
А: Этот приём подметила Валентина Полухина и однажды после выхода подборки моих стихов написала:
«Мне нравится, что у Вас даже рифма является метафорой» и в качестве примера приводит рифму из моей последней подборки: «завтра — безвозвратно»:
Октябрь уже — по старинным приметам,
Дождливо должно быть и пасмурно-сыро,
Но в Волге вода от прошедшего лета
Еще не остыла, еще не остыла!..
Октябрь уже — я прощаюсь с тобою,
На этой неделе, а может быть, завтра,
Деревья простятся с последней листвою
Уже безвозвратно, уже безвозвратно…
Октябрь уже в наших чувствах непрочных,
Их осень уносит как стебли ковыля…
Но губы мои от двух бусинок в мочках
Еще не отвыкли, еще не отвыкли…
Октябрь уже…
Это стихотворение интересно и с точки зрения «метафорических рифм» и с точки зрения «нового климтовского стиля» с его спиральной зацикленностью первой строки и симметричными повторами в последних строках. В подборке «И не любя — не расставайтесь…», я оборвал строку, хотя в книге стихов «Отошедший берег» есть ещё одно последнее четверостишие, на мой взгляд, с интересным образом и метафорой:
Октябрь уже — наши чувства остужены,
И значит, они не согреют в ненастье,
Их осень-фонарщик крюком неуклюжим,
Как-будто остывшие звезды — погасит…
Поэзия 10-01-2014 / И не любя – не расставайтесь
Справедливости ради, надо заметить, что проф. В. Полухина критикует меня за наличие «пустых глагольных рифм» ничего в себе не несущих.
Могу на замечание ответить, что поэзия — это не только рифма и метафора, но, прежде всего, сильное чувство, выраженное в словесной форме и не обязательно с рифмой. У «нашего всего» глагольные рифмы на каждом шагу и «ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет», а рифму «моя — я» раскритиковали бы в литкружке дворца пионеров в пух и прах. Но посмотрите, какое сильное и возвышенное чувство в пушкинском четверостишии, что забываешь о всякой рифме и метафоре:
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я…
М.Я. Вы забываете о рифме потому, что у Вас есть цикл стихов «Ноябрьский верлибр»?
Поэзия 01-01-2013 / Ноябрьский верлибр
А: Нет, мне нравится рифма, особенно новая и не стандартная, заставляющая остановить взгляд.
М.Я. Можете привести маленький пример из своих стихов?
А: Наверное, могу, например, такая рифма в стихотворении «Дата»:
Мне в прежние года,
Так не хватало нежности,
И дата не кругла,
Да уцепиться не за что…
М.Я. Вы вообще сторонник новизны и модернизма в поэзии?
А: Нет, я, скорее, активный противник клише, шаблонных чувств и штампованных мыслей. Если Вы, читатель, не очень юны, то помните известный шлягер прошлого века:
«Представить страшно мне теперь,
Что я не ту открыл бы дверь,
Другою улицей прошёл,
Тебя не встретил, не нашёл»
Это и есть классический пример клише «кроме тебя никого в мире нет», а я пишу о не-единственности предназначения одного человека другому:
«Оттаял твой овал лица,
И ты могла бы быть любимой,
Но жизнь читается с листа
И две судьбы проходят мимо»
М.Я. Вы легко скользите на виндсёрфинге времени «по волнам своей памяти»: то Библия, то пивная мюнхенская окраина, то Пушкинское время, то Цветаевское. Хочу привести ещё одно стихотворение «Письмо Одиссея сыну Телемаку» из греческой мифологии, где Вы формулирует своё понимание человеческой истории. Чем навеяно это стихотворение?
А: Моему сыну (а вместе с ним и мне) повезло: в гимназии у него была хорошая учительница древнегреческого и латыни, и он освоил оба языка. Настолько хорошо, что прочитал «Иллиаду» и «Одиссею» Гомера в оригинале. Все мои знания о Гомере и его произведениях — от моего сына, иногда наши дети нас тоже чему-то учат. До этого мои знания о Гомере были на уровне строки Мандельштама: «Бессоница, Гомер, тугие паруса, я список кораблей прочёл до середины…». Как и дочь Дины Рубиной в русском языке, я тоже окунулся в древнегреческую мифологию и написал к 16-летию сына письмо с чемпионата Европы по футболу из Греции:
Письмо Одиссея сыну Телемаку
(с чемпионата Европы по футболу 2004)
Моему сыну
Мой Телемак, тебе 16 лет!
Пусть боги защитят от всяких бед,
Всех победили греки — мы в финале!
Турнир в Европе вновь идет к концу
И португальцы, думаю, едва ли
Нас одолеют… Мы придём к венцу
Лавровому, и сидя на привале,
Прочти письмо, которое отцу
Пристало написать тебе в начале.
Ничто не изменилось за века —
Лишь обмелела Памяти Река!
Все жаждут зрелищ, вместо хлеба — пиво,
Закончилась Троянская война,
Кругом Вестфальский мир…Скажу на диво
Играют гладиаторы в футбол
И усмиряют толпы так красиво:
Забьют не человека, просто гол —
И плебс, как в древности, счастливый!
Арена превратилась вдруг в экран
И разнеслась по миру… Но ни ран,
Ни войн и ни смертей не стало меньше,
Огонь Олимпа, как и прежде — блещет,
А в Мекке открывается Коран.
Все как и много сотен лет назад,
Но по экранам Архимеда взгляд
Скользит — и не находит в них опору,
Как-будто Мефистофеля рука
На пульте телевиденья… Пока
Ничто не изменилось за века
Лишь обмелела памяти река —
И это не даёт покоя взору!..
Расти, мой Телемак, расти большой!
Как твой Гомер, как Моисей, как Данте.
Раскрой пред миром все свои таланты
Наполненые смыслом и душой…
Твой Одиссей
(на 2/7 лишь твой*).
_________________________________________
* Одиссей 5 дней в неделю проводил на Троянской войне
и только на уикэнд приезжал к семье.
М.Я. Что означает необычная дробь «две седьмых» в Вашем стихотворении?
А: «Две седьмых» — моё семейное прозвище, которое я получил давным-давно от своих детей. Мы жили в одном городе, а работал я в другом городе и приезжал к семье только на субботу и воскресенье, на два дня в неделю, отсюда и прозвище «две седьмых».
М.Я. В письме к сыну Вы анализируете человеческую историю, чтобы найти в ней «точку опоры», чему-то научиться?
А: Нет, не для этого. Русский историк Василий Ключевский говорил, что история ничему не учит, а только наказывает за её незнание. Для учёного-историка особенно печально то, что его родина, на протяжении многих веков является страной с непредсказуемой историей.
М.Я. Давайте, поговорим о любви — традиционной для поэзии теме.
А: О любви уже так много сказано, давайте поговорим о «не любви» и начнём со стиха «Развод» — переписке двух когда-то любивших людей:
Пытаясь убежать от смерти,
Копаясь в пыльной папке лет,
Найдешь в желтеющем конверте
Его письмо, её ответ…
Его письмо:
Между словами «нет» и «да»,
Где бездна смыслов и отмычек
Живем, не ведая стыда
Между любовью и привычкой,
Между привычкой и тоской,
Чей дух не скрыть — он тих и вечен,
Ты не жалеешь, что покой
Наш долгой ложью обеспечен?
Ты не жалеешь, что когда
С тобой вдали, но вместе были,
Ты не сказала слова «да!»,
А позже мы не говорили.
Ты не жалеешь, что в ответ
На мой вопрос прямой и ясный
Ты не сказала слова «нет!»,
А позже было нам не страшно.
Все названо своими именами
И ничего нет больше между нами,
Чтоб связывало прошлые года,
Уже и перевернута страница,
И плачь-не плачь, но не остановиться
Любви, что уплывает навсегда!
А сын стоит и держит нас за руки
И не дает распасться тихой муке,
Чья суть невыразима и проста:
Все названо своими именами
И ничего нет больше между нами,
Лишь мальчик в позе Вечного Христа!
Видишь сын — это дача
Купленная в Год Смертей,
Боже мой, это значит
Вы ровесники с ней!
Как к заброшенной сути
К дереву припаду,
Перепутались судьбы
Словно ветви в саду…
Перепутались листья
Летних, пыльных аллей,
Перепутались лица
У берез, тополей…
Сердце, сбросив вериги
Улетает навек…
Перепутались книги
Наших библиотек!..
Забытая фраза над нами
Как эхо в забитом дому:
«Зачем мы знакомы домами?»
Убей — не пойму!
Родители наши знакомы,
И дети знакомы, и мы
Боимся нарушить законы,
Что нами не рождены.
А птицы поры перелета
Меняют гнездовья свои,
Во имя тепла и заботы,
А не от ушедшей любви…
Но в птичьем разрозненном гаме
Мы слышим с тобою вдвоем:
«Зачем мы знакомы домами,
В которых уже не живем?..»
Её ответ:
«Меж Истиной и Заблуждением»
Фридрих Шиллер
…и Истина и Заблужденье —
Две точки на одной прямой…
Ты — Истина, мой дорогой,
А я — убогое творенье
Господне (или чьё еще?..)
Я чувствую твоё плечо,
Но, чувствуя, — теряю зренье…
Когда-то Заблужденье тоже
Явилось Истиной, похожей
И на любовь и на роман,
Ты скажешь — «Всё самообман…»
А помнишь, как старик-прохожий
(Когда сидели в сквере мы —
Два снегиря среди зимы)
Сказал нам, что однажды тоже
Сидел здесь с девушкой своей,
Напоминая снегирей…
Мы не единственны с тобой —
«Меж Истиной и Заблужденьем»,
Две точки на одной прямой:
Нам не остановить Мгновенья
Прекрасного! (А может быть,
Опасного, как блики лезвий!)
И между нами рвется нить,
Связующая двух созвездий,
Связующая Деву и
Того, чей знак — летящий Овен,
И что ты мне не говори
Всё дальше мы и час неровен!…
Мы только точки на прямой
И Времени и Расстоянья,
Мы — две песчинки, дорогой,
В глухой пустыне расставанья.
Меж Истиной и Заблужденьем —
Нет разницы, а есть сраженье,
За то, чтоб Истину назвать
Нам Заблуждением опять…
Ты ищешь правду, но порой
И правда ничего не значит,
Есть много точек на прямой,
А на кривой-то и тем паче!..
Ты говоришь — твоя вина,
Что кончилось стихотворенье,
Но Истина мне не нужна,
Я выбираю — Заблужденье!..
М.Я. Какова предыстория этого стиха?
А: Развод моих знакомых в середине 80-х годов в провинциальном российском городе, дал мне импульс для написания первой части стиха «Его письмо». А через 20 лет в Штутгарте проходил поэтический конкурс по строке Шиллера «Меж истиной и заблужденьем» и я написал вторую часть стиха «Её ответ» от имени женщины. Тогда я понял фразу Льва Толстого «Наташа Ростова — это я». Происходят удивительные вещи: старые стихи, которые дремлют в тебе, в какой-то момент просыпаются и продолжаются на новом витке твоего развития с учётом другого жизненного опыта.
М.Я. Хорошо, о не любви мы поговорили. Давайте теперь поговорим всё же о любви, хотя тема, как Вы заметили, не нова…
Когда это было? А может, и не было?
Подумаешь, женщина — экая невидаль!
Подумаешь, лето, как ромбиков в неводе,
Ты в брызгах солёных по берегу бегала,
Когда это было? А может, и не было?..
Сейчас вспоминаю — вы только не верьте,
Как женские волосы вьются по ветру,
Как мы пролетаем — меж небом и твердью,
Меж жизнью и смертью, со свистом и трелью,
Сейчас вспоминаю — вы только не верьте!..
Уже двадцать шесть — и пора бы проснуться!
Сейчас вспоминаю — вы только не верьте,
Что женские волосы спутаны ветром,
И всё-таки вьются, и всё-таки вьются,
Как ветви, шумящие в нескольких метрах,
Но к ним невозможно уже прикоснуться!..
А: Вы взяли раннее стихотворение — какие могут быть воспоминания о любви у человека в 26 лет? Сейчас мне кажется, что в этом возрасте может быть только любовь и никаких воспоминаний!
М.Я. Тогда приведите позднее стихотворение о любви…
А: Мне кажется более подходящим для нашего интервью является последние стихотворение в сборнике «Отошедший берег»:
Я возвращаюсь на круги свои,
Я возвращаюсь на круги любви,
Я вновь вхожу в одну и ту же Реку…
И снова вижу те же берега
И на одном — как будто бы тебя…
Но дважды не везет тому же человеку!..
Я возвращаюсь на круги свои,
Я возвращаюсь на круги судьбы…
Семь лет прошло…
Цикличность нашей жизни
Все клетки обновила в организме —
Нет ни одной, касавшейся тебя!..
Но память образ чудом сохраня,
Передает его как эстафету,
Зачем запоминается все это? —
Нет ни одной, касавшейся тебя!
Я возвращаюсь на круги свои,
Я в роли виноватого судьи,
Что вынес свой вердикт несправедливо,
И этим ощущением вины
Все новые слова напоены —
Молю, чтоб не были красивы!
Я возвращаюсь на круги свои…
Семь лет прошло…
И вновь пошли стихи,
В четвертую тетрадь,
Как в Реку, входят люди,
Я снова вижу те же берега
И на одном, как будто бы тебя,
И слышу (наяву или во сне?)
Твой голос — будто эхо в вышине:
“Не возвращаааайся — дороооги не бууудет!..”
М.Я. Кем Вы себя ощущаете? К какому кругу людей Вы себя относите?
А: На подобный вопрос Патрик Модиано ответил, что он — дворняга, ведущая себя так, будто у неё есть родословная. Я отношу себя к той же стае дворняг, мнящих, что у них есть родословная.
М.Я. И какова же ваша родословная?
А: Моя родословная — это «Библия» («потому что где много мудрости — много печали»), «Илиада» и «Одиссея» (потому что «многих людей, города посетил и обычаи видел»), «Божественная комедия» (потому что «земную жизнь продя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины», «Фауст» (потому что «в том, что известно, пользы нет, одно неведомое нужно»), а в русской поэзии — Пушкин, Цветаева, Бродский…
М.Я. У Вас много стихов посвященых не только великим поэтам Пушкину, Цветаевой, но и друзьям, в книге есть даже цикл «Посвящения». Какое стихотворение Вы бы хотели прокомментировать в конце нашего интервью?
А: Если о любви я выбрал последнее стихотворение в книге стихов, то в заключение интервью я бы взял первое стихотворение сборника, посвящённое моему земляку, лауреату Букеровской премии Юрию Малецкому. Стихотворение нравится мне необычными рифмами и неподкупной детской наивностью — мы с трудом признаём, что люди близкие нам, кого мы, казалось бы, хорошо знаем, и с кем дышим одним воздухом, могут быть ещё и талантливы.
Мы с ним одним дышали воздухом,
И я не мог признать талант
У друга детства, с кем за пазухой
Отогревали голубят…
Да будь они другого мальчика
Я принял бы его стихи —
Такие чуточку домашние,
Написанные от руки…
А он и сам того не ведая,
Он просто взял и написал
Стихи, которым я завидую,
Из слов, которые я знал!..
М.Я. Вот видите, мы и вернулись туда, откуда начали!..
А: А как же Вы говорите? Вы же читали мои стихи!..
М.Я. Да, ничем Ваши стихи не отличаются от стихов Ивана Бездомного: те же слова, только написанные в другом порядке!
А: И Вы им не завидуете?
М.Я. Завидую, потому что уже никогда не смогу войти в ту же реку жизни и так написать…
Все стихи Марка Яковлева
Архив za-za.net/Марк Яковлев /Краткая лит. биография автора
Архив za-za.net/Посвящения / Марк Яковлев
Архив za-za.net/ №6/3, июнь, 2009 — Поэзия /Марк Яковлев
Архив za-za.net/№11/1, 2011 — Поэзия /Марк Яковлев
Поэзия 01-01-2013 / Ноябрьский верлибр
Поэзия 10-01-2014 / И не любя – не расставайтесь
Поэзия 12-02-2014 / Мелодия для скрипки
Музыка к эссе:
Ella Fitzgerald and Louis Armstrong — Summertime
This Masquerade — George Benson (1976)