У каждого человека происходят в жизни и хорошие, и плохие события. Но почему-то бытует убеждение, что все хорошее остается в памяти навсегда, а плохое со временем забывается. Да нет, плохое тоже остается. Причем не исчезают не только отрицательные моменты и поступки, направленные против тебя, но и то, что сделал ты сам. Время от времени ты начинаешь вспоминать об этом, и становится как-то тревожно и нехорошо. И вроде бы, по большому счету, и не очень уж провинился в чем-то, а все равно, даже спустя много лет, на душе твоей «кошки скребут».
Одна из таких историй произошла со мной давно, более тридцати лет тому назад, но до сих пор я чувствую себя виноватым. Прежде всего, перед самим собой.
Я учился тогда в аспирантуре, вернее, кончал ее. По времени. В том смысле, что до конца отпущенного аспирантского срока мне оставалось всего полгода, но уложиться в них я абсолютно не успевал. А поскольку был не москвичом, и временная прописка моя автоматически заканчивалась вместе с аспирантурой, надо было решать, как жить дальше. На горизонте маячила неизвестность. Диссертацию я мог закончить только в Москве, а жить и работать в ней было негде. Без прописки меня никто бы не взял на работу, а без работы, естественно, не могло быть и речи о прописке. Вот такой заколдованный круг.
Был я к тому времени уже не пацаном, как-никак окончил институт, два года – на заводе, да плюс пара аспирантских лет. Вот и считайте. Жил в общежитиях с тех пор, как уехал из дому после окончания школы в институт поступать. Сначала это было общежитие студенческое, потом заводское, теперь аспирантское. К слову говоря, в том же студенческом городке «Сокол» в Москве, где я жил и в институтские годы. Кто знает студгородок «Сокол» — это целый микрорайон. Там где-то около десятка корпусов. Каждый ВУЗ имел свой. Правда, аспиранты жили в отдельном корпусе, который не особенно отличался от иных-прочих. Только что проживали мы в маленьких комнатках по одному, да телефон там был на каждом этаже.
И эта многолетняя общежитейская жизнь, с питанием в студенческой и заводской столовых, — да и то не регулярным: бывало, что сырок «Дружба» перехватишь на ходу, вот тебе и завтрак, — в конце-концов, конечно же, привели меня к полному «джентльменскому набору». Да и стрессовая ситуация с повисшей диссертацией и невнятной перспективой тоже поспособствовала. Другими словам, к моим годам я уже имел и гастрит, и колит по полной программе. Врачи настоятельно советовали съездить в санаторий, попить, пока еще не поздно, минеральной водички, а то и лечебные ванны-грязи принять. Сначала я как-то рукой махнул, думал, обойдется, а как прихватило пару раз… Пошел в профком. Там встретили с пониманием. Посмотрели свои возможности и сказали, что, конечно же, было бы неплохо в Ессентуки попасть, но на данный период – глухо.
— А знаешь что, – полистал пачку цветных санаторных бумажек профкомовский человек, — езжай-ка ты, друг дорогой, в Добрянку. Есть такой санаторий в Тульской области, как раз по твоему профилю. Старый, между прочим, санаторий. Отзывы самые положительные, да и от Москвы недалеко. Рекомендую! Поедешь?
— Поеду, — согласился я, поскольку до этого вообще ни разу не был в подобных заведениях. – Если подлечат там, почему не поехать. И когда?
— Да вот во второй половине августа, путевка дорогая, но, сам знаешь, профком 70 % платит. Пиши заявление, иди в кассу, принеси квитанцию и забирай. Не забудь только карту медицинскую оформить, а то без нее не примут.
Вот так, безо всякого напряга, я и стал обладателем той самой санаторной путевки.
Добраться до санатория, как указано на ней, можно было двумя путями. Или поездом до Тулы, а там местным автобусом до Добрянки, или напрямую автобусом из Москвы. Поезд до Тулы шел часа три-четыре. Когда оттуда отправляется нужный мне автобус узнать в Москве я просто не смог. Куда бы ни обращался, в ответ получал только искреннее удивление, как будто спрашивал расписание на Марс. Так что при таком раскладе, с неизвестной пересадкой в Туле, можно было бы ехать целый день. Второй вариант был более привлекательным. Междугородный автобус шел от Москвы до Добрянки напрямую всего пять часов, но почему-то отправлялся со столичного автовокзала в 18-30. Кто мог сочинить такое расписание, чтобы больные люди прибывали в санаторий почти в полночь? Да еще после утомительной дороги… Но все равно это показалось мне предпочтительнее.
Итак, не помню уж точно когда, но во второй половине августа, согласно расписанию, наш автобус медленно проехал через темный поселок Добрянка и остановился у одного из зданий нужного мне санатория. Вместе со мной из автобуса вышло человек пять-шесть «больных». (Почему-то в лечебных заведениях тогда именно так было принято обращаться к своим пациентам.). При свете одинокого фонаря мы, разминая затекшие ноги, топтались у своих чемоданов, не зная, что предпринять. И в этот момент на крыльце появилась женская фигура.
— С приездом! – довольно громко сказала она и по голосу мы догадались, что это уже немолодая женщина. – С приездом вас! Ждем, ждем, не дождемся. Пойдемте, пойдемте, мои дорогие. На ночь вас пристрою, а с утра и оформлять будем.
«Больные» повеселели и гуськом, нагрузившись вещами, потянулись за встречающей. Она привела нас в комнату, где стояло несколько кроватей, и сказала: «Вот, дамочки пусть здеся устраиваются. А мужчины рядышком переспят. Утром встретитеся.
В соседней комнате стояли такие же заправленные кровати. Было поздно, дорога утомила и, особенно долго не размышляя, мы устроились на ночлег.
Проснулся я от солнца, бившего мне прямо в глаза. Сел на кровати и увидел, что я в комнате один. Моих соседей уже не было. Открылась дверь, в нее заглянула вчерашняя старушка и ласково сказала: «Проснулся, касатик? Ну и молодец. Хорошо ты спал, я и будить тебя не стала. Давай одевайся, умывайся и ступай в конец коридора. Регистрация там».
Такое начало моего отдыха мне даже понравилось. И солнце, и добрая бабушка, и три недели отпуска, которые мне были так нужны. К тому же, если еще и подлечат…
Видимо, заезды в санаторий были не сразу всей сменой, а постепенно, человек около десяти в день. И это было очень грамотно продумано, поскольку избавляло от длительных очередей в регистратуру, в столовую, к врачам, на процедуры. Я довольно быстро сдал документы, получил ключ от своей комнаты и, подхватив чемодан, вышел на улицу.
Санаторий «Добрянка», как я узнал позже, действительно был старым, еще дореволюционным лечебным заведением. В конце Х1Х века один из известных московских врачей исследовал здесь источник, который давно считался местным населением святым, и обнаружил, что вода в нем не уступает по своим медицинским показателям минеральным водам Ессентуков. А поскольку «Добрянка» была куда ближе к Москве, чем Кавказ, с помощью меценатов здесь и появилась водолечебница, со временем ставшая санаторием.
На период моего прибытия санаторий состоял из нескольких деревянных двухэтажных спальных корпусов, четырехэтажного нового панельного корпуса, лечебного здания, где принимали врачи и производились всевозможные процедуры, столовой, совмещенной через фойе со зрительным залом, и здания администрации, на крыльцо которого я и вышел со своим чемоданом после регистрации.
Но не успел я сделать и десяти шагов, как случилось что-то необыкновенное. Сорвавшись с ветвей маленькой березовой рощи, стоявшей сразу же за корпусами, в небо взметнулась черная туча ворон. Именно туча, другое слово здесь нельзя было бы подобрать. С громким криком стая закрыла полнеба и тень от нее, как при солнечном затмении, покрыла сумерками все вокруг. Никогда в жизни до этого я не видел столько птиц и впервые понял, что понятие «воронья туча» вовсе не гипербола. От неожиданности я даже выронил чемодан и, задрав голову, наблюдал за птицами. А они минут пять-десять покружили над «Добрянкой» и дружно опустились на деревья так быстро и точно, как будто бы каждая ворона четко знала свое место на ветках. Опять засияло солнце, все стало тихо и спок ойно, а я все никак не мог прийти в себя.
— Испугались? – услышал я девичий смех и обернулся. Сзади меня стояла невысокая девушка в сарафане и соломенной шляпе на голове.
— Это с непривычки, – подошла она ко мне поближе. – Все удивляются, кто раньше не видел. А потом привыкают. У них здесь вся роща в гнездах, туда даже гулять никто не ходит. Говорят, заклевать могут. Вороны – сильные птицы и умные, их разговаривать обучают. А вы только приехали?
— Вчера ночью. Сейчас зарегистрировался, пойду свое место искать.
— Пойдемте, покажу. Еще до завтрака время есть.
— С удовольствием, – согласился я. – И на завтрак меня отведете?
— И на завтрак отведу, — опять засмеялась она, — и с ложечки покормлю.
Здесь мы засмеялись оба, и я почувствовал себя с этой девушкой совершенно свободно, как будто со старой знакомой. Звали ее Альбина, приехала она из Москвы и пребывала в «Добрянке» уже десять дней.
— Жалко, — сказал ей я, пока мы шли к моему корпусу, — что вы раньше меня уедете. Кто же меня кормить будет?
— Жалко, — почему-то серьезно согласилась она. – Но зато я уже все здесь знаю и вам расскажу.
В корпус Альбина со мной не пошла, а подождала у входа, пока я нашел свою комнату и оставил там чемодан. А потом мы вместе пошли в столовую.
— Идите к сестре, — сказала Альбина, когда мы вошли туда, — и попроситесь за столик №10. Я там сижу, и место есть свободное. Да не бойтесь, не бойтесь, не буду я вас с ложки кормить, вы уже большой мальчик.
Все складывалось просто замечательно. И путевка в санаторий, и удивительно быстрое знакомство с симпатичной девушкой, и столик в столовой у окна вместе с ней, и даже солнечное августовское утро.
После завтрака, тоже, к слову говоря, показавшегося мне очень вкусным, мы вышли с Альбиной из столовой.
— План такой, — сказала она. – У меня сейчас процедуры, а вы идите к своему врачу, все обговорите с ним и тоже попросите, чтобы вам назначали лечение на первую половину дня. Тогда после обеда мы будем свободны и что-нибудь придумаем. Я вас на экскурсию поведу. Пока. В обед нам место встречи изменить нельзя – столовая, столик №10. До встречи.
На обед в столовую я пришел одним из первых. Не потому, что очень проголодался, а потому, что хотелось скорее встретиться с Альбиной. Надо же, удивился я сам себе, что-то раньше за собой я такой резвости не замечал. Нет, конечно, у меня были девушки, и я не имел комплексов при знакомстве с ними, но сейчас, удивительно, я ожидал нашей встречи с нетерпением. Странно, мы и знакомы-то были всего четверть часа, не больше.
Альбина появилась в столовой буквально следом за мной. Как будто и она спешила на свидание. А, может быть, так и было на самом деле. За разговорами обед пролетел незаметно, и мы вышли на уже знакомое крыльцо.
— Вы свободны? — спросила она, и мне показалось, что в этом вопросе таился какой-то двойной смысл.
— Ну да, свободен, — ответил я. – У врача я уже был, процедуры мне назначили с завтрашнего дня. Так что я в полном вашем распоряжении.
— Так уж и в полном, — засмеялась она. – Но поскольку я обещала познакомить вас с местными достопримечательностями, то предлагаю сразу же и начать.
— Я готов, но, честно говоря, не думаю, чтобы здесь было что-то такое уж очень достопримечательное. Корпуса, столовая, клуб… Обыкновенный подмосковный пансионат…
— А это все от нас зависит, — улыбнулась Альбина. – Человек везде найдет что-то интересное для себя. Пошли, пошли, сейчас увидите.
Она повела меня вокруг столовой и метров через пятьдесят мы оказались вдруг на берегу небольшой речки, с берегами, густо поросшими кустами, ветки которых низко склонились над водой. Течение было совсем незаметным, наверное, поэтому, ее и слышно-то раньше не было. По ту сторону речки простиралось небольшое поле, а за ним стояла березовая роща, насквозь просвечиваемая солнечными лучами. И вся эта картина настолько была хороша, спокойна и умиротворенна, что я застыл на месте.
— Ну, — засмеялась Альбина, — я была права? Вижу, вижу, что права. Правда же, здесь замечательно?
Я только мотнул головой.
— Это еще не все. Здесь и лодочная станция есть. Вот пойдемте, возьмем лодку и поедем вдоль реки, хоть до самого ужина.
— На лодке не ездят, — почему-то глупо сказал я. – На лодке плывут.
— Плывут, плывут, конечно же! И мы поплывем. Поплывем?
— Обязательно! Где здесь эта станция?
Она опять засмеялась и за руку потащила меня вдоль берега.
Лодочная станция оказалась маленьким деревянным домиком, около причала которого колыхалась на веревках пара лодок. Старичок, сидевший рядом на табуретке, вынес нам весла, даже не попросив наших санаторных книжек. И уже через пять минут мы плыли по реке. Она была настолько спокойной, что сразу и невозможно было понять, по течению ли мы плывем или против него. Я уж и не помню, когда последний раз сидел на веслах, но почему-то сразу почувствовал себя уверенно и греб в удовольствие. Может быть, потому, что напротив меня на корме сидела красивая девушка в своем цветном сарафане и соломенной шляпе.
— Лодку нам надо сдать до шести часов, — сказала Альбина. – Так что давайте засечем время, чтобы знать, когда домой поворачивать.
Я согласился, конечно, но почему-то мне не хотелось думать о времени. Хотелось бесконечно, не торопясь, касаясь веслами прибрежных веток, плыть по этой красивой речке, которая петляла из стороны в сторону, плыть и глядеть на Альбину. Августовское солнце еще достаточно припекало, я, с разрешения девушки, снял рубашку, брюки и остался в одних спортивных трусах. Альбина же на мое предложение сбросить одежду, отказалась и при этом мне показалось, что она как-то настороженно взглянула на меня. Так она и осталась в сарафане и шляпе до конца нашей прогулки. А конец наступил как-то очень уж быстро. Может быть, от прекрасной погоды и хорошего настроения, а, может быть, потому что все это время мы провели в веселой беседе на разные темы, которые как-то сразу нашлись между нами.
Мы причалили к берегу, сдали старичку лодку и вместе отправились на ужин. Как ни странно, ужин прошел в почти полном молчании. Наконец, мы вышли из столовой.
— Какие планы? – спросил я у девушки.
— Я зайду к себе, — почему-то тихо сказала она, — а через час, в восемь, давайте встретимся здесь же.
Я согласился и смотрел ей вслед, пока она не вошла в свой корпус.
К столовой я опять подошел первым и стал дожидаться ее. Она не опоздала и пришла ровно к восьми, одетая в легкий голубой свитер и джинсовые брюки. И прическа у нее была другая.
— Привет, — сказала она и тронула меня за руку. – Пойдем?
Не дожидаясь ответа, она пошла по знакомой дорожке за столовую, вышла к речке, но повернула вдоль берега в противоположную от лодочной станции сторону. Я, как привязанный, шел за ней. Так, молча, пройдя метров сто, мы дошли до беседки, стоящей почти на самом берегу. Так же молча вошли в нее и сели на скамейку, стоящую у стенки. Никто из нас не решался заговорить первым. От вечерней реки заметно веяло прохладой.
— Тебе не холодно? — тихо спросил я ее и попытался обнять за плечи.
— Нет, не надо, — она отодвинулась немного. – Не надо. Давай просто поговорим.
В беседке было темно, только огни Добрянки светили в отдалении, да свет луны, отражался от близкой воды. В этот вечер мы проговорили долго. В основном говорила она, рассказывала о своей жизни, своей судьбе. Своих родителей Альбина не знает. Сколько помнит себя, жила она в детском доме, который, на счастье ее, оказался хорошим, добрым и теплым. Она вспоминала и своих друзей, и своих воспитателей и заведующую Анну Михайловну, которая была настоящей мамой всем детям. И это именно она, Анна Михайловна, помогла получить Альбине маленькую однокомнатную квартирку на Преображенке, после того, как девочка покинула детдом. Вообще-то по закону детдомовским выпускникам полагалось жилье, но когда у нас соблюдались законы?
Альбине было 23 года, она окончила техникум и работала бухгалтером на небольшой фабрике. Ей и там повезло, окружающие ее люди оказались к ней доброжелательными. Но, сами понимаете, ни они, ни даже в свое время Анна Михайловна не могли заполнить в ее душе имеющуюся пустоту. Хотя она и была веселой контактной девушкой, имела подружек, любила читать книги и ходить в театры, но…
Почему-то в этот вечер я ничего не говорил о себе, а только слушал ее и чувствовал, что мое внимание к ее рассказу было ей необходимо. Часа три пролетели незаметно, и мы пошли обратно почти в полной темноте. Я боялся, что она споткнется, и хотел, было, взять ее под руку, но она опять отстранилась и сама просунула свою теплую ладошку ко мне под локоть. Я довел Альбину до ее корпуса, и, прежде чем уйти к себе, она приподнялась и слегка коснулась губами моей щеки.
— Спокойной ночи, — тихо сказала она. – До завтра.
Я пришел к себе в комнату, разделся, лег в постель, смотрел на яркие звезды за окном и долго не мог заснуть.
Назавтра мы встретились за завтраком, и Аля была такой же веселой, как вчера, только в другом сарафане. И день у нас прошел, похожим на вчерашний. До обеда мы не видели друг друга, ходили по процедурам, другим делам, а после обеда опять – лодка, ужин и разговоры в темной беседке над водой. Все десять дней, что остались до Алиного отъезда мы были вместе. Пару раз сходили в кино, один раз на танцы, один раз к нам приехала выступать популярная актриса из Москвы. Но каждый вечер для нас обязательно заканчивался беседкой. Мы давно, практически с первого дня, перешли «на ты», рассказывали друг другу, не стесняясь, подробности из своей жизни, в конце концов, нам же было не по пятнадцати лет. Но ни разу за все это время Аля не разрешила мне обнять себя и поцелуи наши были лишь у ее корпуса при расставании. Я не мог представить себе, в чем же дело и понял это только в последний вечер перед ее отъездом.
Мы привычно сидели в беседке, и разговор наш тоже начался, было, привычно, на какую-то очередную тему. Но вдруг Аля замолчала и как-то совершенно по-новому посмотрела на меня. Даже во тьме беседки я почувствовал что-то необычное в ее взгляде.
— Ты, наверное, обижаешься на меня, — сказала она. – И я тебя понимаю. Ты взрослый человек, и я не девочка. И ты думаешь, конечно, что я не разрешаю тебе даже обнять себя из-за какого-то принципа. Нет, это не так. За эти дни мы много говорили с тобой. Мне кажется, что я уже все знаю про тебя, ты, наверное, думаешь, что и про меня ты знаешь все. Но это не так.
Аля замолчала, встала со скамейки, подошла к выходу из беседки и встала там, прислонившись к столбу. Потом она повернулась, подошла ко мне, но садиться не стала. Я встал тоже.
— Три года назад, — она заговорила очень тихо, почти шепотом, но я слышал каждое ее слово, — я попала в Блохинвальд. Знаешь, что это такое? Это онкологический институт им. Блохина. Откуда у меня, двадцатилетней девчонки мог появиться рак груди, не смогли объяснить мне даже врачи. Да и не в объяснении дело. Они пытались спасти меня. Там, в отделении, таких молодых не было и ко мне все, и персонал и больные, относились с какой-то повышенной жалостью. А я только лежала и думала, за что мне это?! Да, они пытались спасти меня, но не смогли. И тогда мне удалили грудь. А мне-то было всего двадцать. Каждые три месяца я ходила на обследование. Прошел год…. И, видно, метастазы не покинули меня. Вторую грудь удалили тоже. Говорят, время лечит. Ерунда все это. Время может залечить тело, но никогда оно не залечит душу. Я не вижу своей будущей жизни. Нормальной жизни, такой, как у других женщин. Да ты и сам, наверное, понимаешь теперь, почему я никогда не снимаю платье, почему не даю мужчине обнять себя. Так что, пожалуйста, не надо на меня обижаться. Спасибо тебе за эти десять дней. Мне было очень хорошо с тобой и я, даже в мыслях, не претендую на что-то большее. Но если ты захочешь, приезжай ко мне. Вот здесь мой адрес и телефон.
Альбина быстро вытащила из кармана маленький листок, сунула его мне и побежала к корпусу. Я не смог ее догнать.
А назавтра после завтрака я провожал Альбину на автобус, идущий в Москву. Она была как-то чересчур весела. И когда я поставил ее чемодан в багажник, она уже сидела в автобусе и смотрела на меня сквозь стекло. Я вскочил в автобус и протиснулся к ней.
— Слушай, а ты ведь даже не взяла мой телефон.
Она улыбнулась. – Не надо, захочешь, сам мне позвонишь. Пока.
Автобус уже скрылся за рощей, даже пыль от него улеглась на дороге, а я все стоял и смотрел в ту сторону. И здесь, будто по заказу, как и в день моего приезда, в небо рванулась с криком черная воронья туча. И опять тень от нее закрыла солнечный свет.
В тот вечер я долго не мог уснуть. Все лежал и думал о том, что произошло. А что, собственно, произошло-то? Я не мог разобраться в своих мыслях. Да, Альбина очень хорошая девушка. Да, она мне понравилась. И я, вполне возможно, не оставил ее к себе равнодушной. Но что это было? «Курортный роман?» Да нет, даже «романом» это не было. Тогда что? Жалость к этой несчастной девушке, которую так обидела жизнь? Но чем я мог помочь ей? Жениться на ней? Даже мелькнула гадкая мысль, что у нее есть квартира, и я бы решил свои проблемы. Но это было совсем уж подло по отношению к ней, ведь не влюбился же я в нее без памяти за эту неделю. Я не признавался ей в любви, ничего не обещал, да и вообще наши отношения были платоническими. Казалось бы, что мне беспокоиться. Но покоя не было.
Назавтра я позвонил Альбине в Москву. Она подняла трубку сразу же, как будто ждала моего звонка. И голос ее искрился радостью.
— Ну, как ты доехала? — спросил я. – Уже работаешь?
— А как ты там без меня? – она не ответила на мои вопросы. – В беседку ходишь, на лодке катаешься?
— Аля, — я засмеялся. – Всего один день-то и прошел. Да и дождь вчера шел, так что лодка не состоялась. А в беседке, честно скажу, был. Посидел один на нашей скамеечке.
Мы проговорили по телефону до тех пор, пока у меня не кончилась горсть монет, припасенных заранее. На прощание я успел только сказать ей: «Через пять дней я буду в Москве!». Что Альбина ответила мне, я уже не услышал.
Действительно, скоро мое лечение в Добрянке закончилось. Вылечился ли я, сразу сказать не берусь, но, по крайней мере, такие приступы, какие были раньше, у меня прекратились. И в положенный срок я отправился в Москву. Чем ближе я приближался к столице, тем большее волнение охватывало меня. И хотя я понимал, что оно связано с Альбиной, но не представлял совершенно, что же я должен предпринять. Автобус пришел в Москву где-то после обеда. Прямо с автобусной станции я позвонил ей. Но телефон молчал. Видимо, Аля была на работе. Не знаю, если бы она ответила, вполне возможно, что я сразу же и поехал к ней. Но теперь я направился в общежитие. Оставил чемодан, умылся с дороги, сходил в столовую и опять позвонил по номеру, который я знал уже наизусть. На этот раз Аля была дома и страшно обрадовалась моему звонку.
— Где ты? — закричала она.
— Скоро буду у тебя, — только успел ответить я, положил трубку и выскочил на улицу. Я забежал в магазин, взял коробку конфет, у старушки около метро купил букет и поехал на Преображенку.
Альбинина квартира была на первом этаже «хрущебной» пятиэтажки. Добираться туда от метро надо было еще на автобусе, а потом долго искать номер дома по запутанным дворам.
Открыв дверь, Аля бросилась мне на шею. Ее глаза светились от радости. – Знаешь, — сказала она, ставя мой букет в вазу — а я почему-то думала, что ты не придешь.
— Почему? – даже обиделся я.
— Не знаю, — засмеялась Аля, — думала и все!
Этот вечер в ее крохотной квартирке чем-то напоминал наши вечера в «добрянской» беседке. Мы говорили, перебивая друг друга. Конечно, был ужин с вином («Нашим желудкам уже можно», – смеялась она). Был чай с моими конфетами. Уже поздним вечером Аля поглядела на зашторенное окно и тихо спросила. – Ты останешься?
Я остался.
Она дождалась, пока я лег на раздвинутый диван, застеленный свежей простыней, потушила свет и пошла в ванную. Я ждал ее и что-то вздрагивало у меня внутри. Как будто до этого у меня не было женщин. Но здесь было что-то совсем другое. Она вошла, на фоне освещенных дверей из ванной на момент вырисовалась ее фигурка в прозрачном халатике. Свет погас, наступила темнота и я почувствовал, как ко мне под одеяло скользнуло ее тело. Я повернулся к Але. Она лежала на спине и закрывала рукой свои груди. Я наткнулся на эту руку и почувствовал, как она еще сильнее прижала ее к груди. Волна жалости, смешанная с каким-то другим чувством накрыла меня.
Я не помню, сколько прошло времени. Помню только, что, откинувшись от меня, она сказала, как выдохнула: «Господи, как в раю побыла!».
Я проснулся, когда Али уже не было дома. Она убежала на работу, пожалев будить меня. На записке, лежавшей на столе, было написано: «Поешь что-нибудь и захлопни дверь. Целую. А.».
Я встал, умылся, застелил кровать, но есть ничего не стал. Дверной замок мягко щелкнул за мной. Целый день я не находил себе места. Я не знал, что мне делать дальше. Аля не требовала ничего от меня, я не обещал ей тоже ничего, но я не мог просто так приходить к ней в гости и оставаться на ночь. Хотя, возможно, для нее и это было бы радостью. А для меня это было подлостью. По крайней мере, я это именно так воспринимал для себя….
Больше я ей не звонил и никогда не видел.
Прошло тридцать лет. Я женился, защитился. У меня есть дети и даже внуки. Все постепенно забывается. Но до сих пор время от времени в моей душе взметается черная воронья стая и заслоняет солнечный свет.
