Тридцать седьмой трамвай. Поэма

Не Валентин и Валентина,
Душа нам родственная, тело ли,
Вторая наша половина —
Та жизнь, которую мы сделали.
Жизнь отвратительная, нервная
И лающая, как дворняжка.
Жаль на меня, такая скверная,
Она похожа как двойняшка.

I

Я не хотел уехать, я не мог,
Но все случилось так, как не бывает:
Дрыжок в окне, ландшафт дает свисток,
Вагон стоит, перрончик отъезжает.
И от меня всю ночь, как от чумы
Бежит меня родившая Россия,
А вместе с ней бегут ее дымы,
Ее огни и запахи грибные.
И покатился медленно пейзаж,
Вдруг ставший на незримые колеса,
И понеслись, на стыках дребезжа,
Сосна и ель, осина и береза.
Когда пошла дорога под уклон,
Сбиваясь, налетая друг на друга…
Вагон стоит. Стоит один вагон,
А скорость набирает вся округа.
Не я багаж увязывал, не я
Спешил покинуть родовые склепы.
Но слишком инфантильны сыновья
И, как и мы, беспомощны и слепы.
Вон на опушке скачут мальчиши —
Упитаны, вальяжны, бородаты,
Играют в жмурки, лепят куличи
И умывают руки, как пилаты.
Аукая, играя и шаля,
Они рядком уселись на откосе,
Не видя, что поехала земля
И что их всех, черт побери, уносит.
В тартарары, в тмутаракань, на слом
Уносятся клочки газет, окурки,
Знакомый с детства в три окошка дом
И тот забор дощатый в переулке.
И выскочив на мчащийся большак,
Прочь от меня уносится Россия…
А я все повторяю: Как же так?
Куда же вы, хорошие такие?
Куда же вы? — кричу.— Куда же вы?
Бегущим мимо соснам и рябине. —
Туда, где лай собак сторожевых,
И в сторону Катыни и Хатыни.

II

Время двинулось вспять.
Покатилось, как с горки буханка.
Все, что было — опять,
И пугает названье Лубянка.
Время вспять, как во снах.
По велению черта ли, Бога ль…
И у нас на столах
Неразрезанный Пушкин и Гоголь.

III

Живые, сквозь царство подземное Вия,
Мы движемся вспять. Мы бредем в камалоке.
Грядущие дни превратились в былые.
А близкое стало далеким-далеким.
Побег удался. Был продуман в деталях.
Беглец о побеге помыслил лишь было.
Мы снимся себе. Наперед все узнали.
И мы повторяем во сне то, что было.
Опять Рождество, мандаринки, снежинки,
И трудно понять, по которому разу
Адаптер снимает с разбитой пластинки
Всю ту же с ума нас сводящую фразу:
Мы снова пойдем в переулки кривые,
И будем брести, спотыкаясь по снегу,
Неважно, мы мертвые или живые.
Россия, прощай. Мы готовы к побегу.

IV

Снесенные дома
Умершего Арбата,
Спасенные тома
И вирши самиздата.
Колодцы пустоты,
Расколотые арки
И нашей нищеты
Бесценные подарки.
Та оттепель и пляс
Под звуки той капели
И дом, где в первый раз
Мы Галича запели.
И кухонь тех восьми-
метровая свобода,
Тот воздух, черт возьми,
И даже непогода.
Да вот и сам я, вот…
Вон, у того портала –
Одно плечо вперед,
Другое чуть отстало…

V

Он их встречал в морозном дыме
Лет двадцать каждый день подряд.
И был он замордован ими,
И замурован был в квадрат.
Он думал, что они навеки,
А, оказалось, думал зря:
Нет улицы и нет аптеки,
Канала нет и фонаря.

VI

Слышу гул…
А.Блок
О, эти гулы, уши рвущие.
Что мучите? Что душу тянете?
В долину камешки бегущие,
Слов выпадение из памяти.
Обвалы, оползни, смещения,
Засор в трубе канализации.
Бенц! И не стало освещения
И прочих благ цивилизации.
Земли звериное урчание,
Высвобожденье сил агрессии.
Взаимное непонимание
Растет в невиданной прогрессии.
Разорвало процесс познания,
Бесплодным сделав обучение.
Так наступает одичание
И настает земли трясение.

VII

Такого мы от сил вышестоящих
Еще не ожидали куража,
Мир сморщился и стал ненастоящим,
И сжался до размеров гаража.
Здесь город был, и города не стало,
Мы жили в доме — этот дом не наш.
Под низким небом пыльные кварталы
На сфере намалеванный пейзаж.
Мир стал для нас, как для ребенка пенка:
На вид, на вкус, на ощупь нехорош.
Попробуй-ка уткнуться пальцем в стенку,
Ведь дырку обязательно проткнешь.
Вот и сидим мы, как воры в законе,
И ожидаем страшного суда.
А в дырочку посмотришь — там такое,
Что и сказать неловко, господа!

VIII

Россию сперли инопланетяне,
За пять минут ее загравитали,
И, спрессовавши, сунули в багаж.
А нам, пока мы с вами тут мечтали,
Вместо нее подсунули муляж.
И радуются — думают — надули!
Меня то не обманешь. Вот вам, дуля!
Дом стал не так, не так стоит авто,
Здесь дед сидел, теперь сидит дедуля.
И стало быть, здесь все совсем не то.

IX

«Все, Сашенька, иди домой» —
«А как мне быть теперь?» — «Не знаю…» —
«А я считал тебя родной,
Я думал, что ты мне родная».
Он думает: перерешит,
У бабы сердце не стальное.
И к ней спешит, забывши стыд,
И наплевав на остальное.
Мчит на такси. Он здесь уже,
Где под окошком пялит зенки,
Чтобы на пятом этаже
Увидеть силуэт Еленки.
Губами сухими как мел
Он шепчет имя дорогое.
Когда-то паспорт мой имел.
Он мне никто. И все другое.

X

Снег идет, снег идет,
А внизу идут холопья,
Нос уткнувшие в пальто,
Только снег идет не тот.
С неба падают не хлопья,
А летит черт знает что.
Снег идет, но это фальшь –
С неба сыплются облатки.
Снег идет, но это шарж
На сезонные осадки.
Снег шуршит, снег шуршит
Только ради этикета.
Брови не заворошит,
Не растает на щеке-то.
На ладонь не упадет
Быстрой звездочкой хрустальной,
Потому что он не тот,
Не подарок чей-то тайный.
И не будет на лугу
Завтра снега по колено,
Потому что все нам лгут,
И везде вокруг подмена.

XI

И тот окликает Каштанку,
Чья ласка была столь крута,
Кто вывернуть мог наизнанку,
Чтоб выдрать кусок изо рта.
И мигом Каштанка забыла,
Что было теплом и добром,
И то, что вчера веселило,
Сегодня ей кажется сном.
Хозяин пустое бормочет,
И падает крупный снежок,
И ноздри Каштанки щекочет
Знакомый сивушный душок.
Фонариков светы косые
Не могут пробить снегопад.
Каштанка, Каштанка, Россия,
Зачем ты вернулась назад?

XII

Россия. Ночь под рождество.
Москва в огнях. Рекламный рай –
Слов иностранных торжество,
И по Тверской идет трамвай.
Москвички, ускоряя шаг,
Спешат с подарками домой.
Никто не видит впопыхах,
Что их нагнал «тридцать седьмой».
Идет трамвай тридцать седьмой,
А в нем трясутся и сидят,
Но у трамвая ход хромой,
Колеса катятся назад.
Там дед по матери моей
И дед другой — отец отца,
В затылках милых мне людей
Довесок — девять грамм свинца.
Висит чувак на колбасе,
На буферах сидит шпана,
И дружно распевают все:
«Вставай, огромная страна…»
И палачи, и стукачи,
И те, кто ими был казнен
В единый хор слились в ночи,
Поет весь призрачный вагон:
«Кипучая, могучая,
Никем непобедимая…»
Играют детки на путях –
Малыш Адольф, а с ним Сосо.
Подумать только, детки! Ах,
Вдруг попадут под колесо?!
А ну, поберегись, сынок,
Уйди с дороги, егоза!..
Кондуктор дергает звонок,
Водитель жмет на тормоза.
И люди слышат этот звон
Знакомый, из далеких лет.
Звонок звенит, но где вагон?
Вагон исчез, трамвая нет.
Ушел, растаял как дымок,
И не оставивши следов.
Да впрочем, как он ехать мог,
Там где ни рельс, ни проводов?
А все торопятся, спешат
Под Новый год успеть домой,
И только звон стоит в ушах:
Тридцать седьмой, тридцать седьмой.

1992–2003–2005

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий