* * *
Стихи — молитвы —
букву, слово, строчку —
те, что сказались или суждены,
мою полуземную оболочку,
её недоразгаданные сны,
те крохи жизнетворные, скупые,
что иногда оправдывают труд –
немногим — тем,
которые поймут,
услышав там,
где глухи остальные.
Последнее мгновение
Марку Сальману*
Пока с твоей разомкнутой сети
не утекли слабеющие токи,
пока душа не осознала сроки,
а тень её, как ангел во плоти,
пока не слышно суетливых слов,
где всё и вся неверно и бесстрастно –
есть лишь Оно, что с высотой согласно,
освобождаясь от земных оков…
Оно — одно — последнее — во мгле
и лёгкая ступенька — блик последний,
и — новая звезда в небесной бездне,
как маячок, и — память на Земле.
* Известный скульптор-медальер.
Его работы — в лучших коллекциях Европы
Последние проводы
Глухая осень, морось, снег,
гостиничная одиночка,
свеча, томительный ночлег,
кометой вспыхнувшая строчка…
Заиндевелая тропа —
следов белёсая короста,
и холод бледного серпа
в безликом небе над погостом.
Последние глоток и взгляд,
благословение на царство…
Живой пресветлый твой уклад –
от безнадежности лекарство.
«Мелодия для Орфея»
Играла флейта на белой сцене.
И свет был чист, и прозрачен звук.
Здесь Бог Богов преклонял колени,
когда становился Орфеем Глюк.
И луч был нежен в вуали палевой,
был из батиста рассветный плед.
И таял лёд, и во всех проталинах
мир очарованный был воспет.
И в этом свете являлась Фея,
ваяла в сердце высокий дух.
Был небосвод коронован ею,
как чистотой утончённый слух…
Хотел бы слышать в канун ухода
этот скользящий по звёздам звук.
Весточка добрая от небосвода,
словно подарок из первых рук.
Рождение утра
Когда в ночном тумане предрассвет
вздохнёт едва под зябким покрывалом,
когда дороги тусклый силуэт
представится иль чьим-нибудь началом,
или продленьем чьим-то, — по душе
мне быть в пространстве этом. Дождик сеет
до дальних крыш и пашен… И редеет…
и где-то на неведомой меже,
всё утончаясь, тихо розовеет.
И вот уж обозначена черта
где внутренним всё полнится свеченьем,
как будто день, как с чистого листа
вот-вот начнётся новым откровеньем.
* * *
Лесного утра влажная волна
запахла хвоей, тёплыми стволами.
Сегодня сосны сеют семена
на землю, напоённую дождями.
Им нужно продолжаться и хранить,
однажды сотворённое — навеки
и в каждом божьем семени пролить
смолистых соков молодые реки.
Но — ненасытен Дух предгрозовой,
томится где-то силой неминучей,
чтоб свет рассветный с юной бирюзой,
исчез во тьме обезумевшей тучи.
И вот он встал — многолукавый Бес,
обрушился на наш очаг и веру —
в который раз. Но краток перевес.
Пробился луч позором Люциферу…
А сосны, не заметив перемен,
пылят в неспешном ветре семенами.
Природа озабочена плодами.
Ей грех людской — всё суета и тлен.
* * *
В тональности неспешные дожди.
Холодный сумрак в шелестах, ознобе.
Вдруг — промельком — две белые ладьи…
Мгновение — и растворились обе.
Остался лёгкий блик на облаках…
Но этого хватило даже травам.
И лес преобразился на глазах
навстречу откровениям лукавым.
В природе всё, наверное, не зря –
и этот луч по облетевшим кронам,
и даже этот дождь, — глухим хитоном
на сумеречных ликах октября.
Лесная живопись
Опавший лист — не умирал.
Нетленный, не обезображенный,
он стал сюжетом тех зеркал,
где осень ворожит пейзажами
на мхах, на травах, на прудах…
И так бесповоротно нежную
палитру создал на холмах
с их легкомысленной одеждою.
Но чаши на лесных весах
качнулись к мороси остуженной
и был с осин сметённый прах
как это инеевое кружево.
Графичный, будто исподволь
явился луч закатно-праздничный
и вдруг осиновая голь
в нем отразилась феей сказочной…
И будто нет её родней,
о всех времён лесная пленница —
душа моя и исповедница
в печали царственной своей.
Ожидание
Сумрак. Морось. Вечер зябкий
через все сочится щели.
Вот уже — шарфы и шапки…
Вот и замели метели…
Тьма. Бессонницы роптанье.
Тени тлеют на поленьях.
Всё настойчивей мечтанья,
всё наивней откровенья.
В них печали грешной столько,
что надежде места мало.
Оттого ли пусто, горько
и ещё метельней стало?
Возвращайся!.. Ночь и вьюга
повернутся к перемене.
От греха и от недуга
не останется и тени.
Нелли
Тебя не отнять у утра.
Ты первых лучей свежей.
Лишь солнышко золотокудрое
сравнится с улыбкой твоей.
Ты так же неотделима
от полных соблазнов дней.
Ты благонесущая Прима
от сути их и корней.
Тебя не отнять у ночи.
Ты из созвездия грёз.
Ты сон мой, моё пророчество
со вкусом счастливых слёз.
Тебя не отнять у сердца,
у времени не отнять.
Судьба, как планета вертится
и невозможно — вспять.
Юбилейное
До скончания, до забвения
снов сакральных, мирских дилемм,
до последнего одоления –
отчего, почему, зачем,
я желаю себе не трезвости
за разумностью бытия,
но сгорающих от нелепости
строк о нравственности огня,
о неведанной свету нежности
скал с цветами на облаках.
Я желаю себе мятежности
в безнадежных, увы, мечтах
о взаимном обогащении
ясных дней и ночной глуши,
покаянного откровения
заболевшей от слов души.
Можно ли, нужно ли…
Сонная нега.
Стылая гладь.
Тихо от снега.
Время гадать.
Жадные чащи. След помела.
Призраки — тени.
Можно ль уйти от напора зла,
встав на колени?
Нужно ли — душу — перед толпой,
как перед матерью?
Можно ли ладить дальше с судьбой
не созидательной?
Нужно ли тихо пережидать
снежные замети?..
Только б себя в них не затерять —
дай нам Бог, памяти…
Ночь поколдует и улетит
лёгкой позёмкою,
весть долгожданную посулит
светлую, ёмкую…
Вечностью мечены
россыпи вьюжные.
С ними повенчаны
Можно ли, нужно ли…
* * *
Уму и сердцу поперёк,
кому-то, видимо, в угоду,
вновь новоявленный пророк
нам совершенствует породу.
Потомок слуг и короля,
духовник юным менестрелям,
он пуст, как штоф из хрусталя,
не наполняющийся хмелем.
Уже готовят пьедестал
ему из пошлости и скуки,
и первый зодчий греет руки
на том, что прежде браковал.
Всем и каждому
Без подогрева и без предисловий —
времени нет — кто-то ломится в дверь…
Можно ль уйти от потерь и от крови,
если уже не считают потерь,
если не помнятся слёзы счастливые,
рядом со святостью селится страх?..
Спины тяжёлые, свечи пугливые
на участившихся похоронах.
Холодно как! Ни огня, ни привета.
Скорбные лики, пустой пьедестал.
Призрак какого-то прошлого лета
вспыхнул за сумерками и пропал.
Голоса!.. Так не хватает голоса
мудрого, внятного, без суеты —
этой материи, родом из космоса
и не растасканной на лоскуты.
Можно ль не верить в предел молчания
перед засильем Большого Зла?
Страшен прогноз о похолодании
в душах им выветренных дотла.