Совпадениями и находками Анну Пташко не удивишь. На балтийском пляже она частенько находила в песке монеты, иногда попадались и бумажные деньги. Недалеко от студенческого общежития в Москве нашла тонкое золотое кольцо с маленьким красным камнем, может быть, даже рубином. Непревзойденной оставалась ставшая семейной легендой находка на бакинском бульваре небольшой железки, оказавшейся остро необходимой запчастью к только что сломавшемуся велосипеду. Недавно в Иерусалиме порыв ветра доставил стошекелевую купюру прямо к ее ногам. Происходили и другие более или менее впечатляющие случаи, не зависящие от географии и всегда странновато-забавные…
Пока террорист-смертник не взорвал тель-авивский автобус.
Аня возилась на кухне, Леша подремывал — поглядывал в телевизор. О теракте говорили с утра, видеоряд повторялся, только увеличивалось число погибших. Появилось разрешение на публикацию имен жертв. Внимание зацепила фотография молодой очень красивой женщины, Леша немного прибавил звук. Примерно через полчаса список повторили.
— Аня, — Алексей подошел к жене, — я ничего не путаю: ваша фамилия Рабинштейн (ты когда-то рассказывала) она какая-то…
— Ну да, папа говорил, наша фамилия — искаженная. Так случайно записали его деда еще в начале девятнадцатогого века, а потом не смогли исправить, какие-то указы запретительные. Правильная-то Рубинштейн, от названия городка в Баварии, но звучит как от рубина, красивенько так. Это тебе не какие-то птички-пташки… Так что если где встречали Рабинштейнов, точно знали: родня. А с чего это ты вдруг вспомнил?
— Анют, в автобусе погибла Лидия Рабинштейн из Кфар-Сабы, написано через «алеф», не ошибешься.
На следующее утро на работе обсуждение трагедии продолжалось. Коллеги, тяготеющие к оппозиции, обвиняли правительство в попустительстве и беззубости, члены правящей партии и сочувствующие требовали конкретных предложений вместо огульного охаивания.
Анна (на работе ее звали Ханна) в таких диспутах никогда не участвовала и сегодня уж тем более отмалчивалась. Она сразу ушла к себе в офис, который делила с бывшим москвичом Иосифом Крафтом. Работы завал, требовалась полная сосредоточенность, только гибель этой девушки (возможно, дальней родственницы) из головы не выходила.
Анна Пташко и Иосиф Крафт уживались в одной небольшой комнате вполне мирно, хотя особой симпатии друг к другу не испытывали. Аню коробили высокомерно-презрительные отзывы доктора о коллегах. Она догадывалась, что серьезному ученому-москвичу нелегко приспособиться к маленькому южному городу, и может быть, поэтому он позволяет себе брюзжанье и фырканье. А Крафта вряд ли радовали Анины язвительные стишки и эпиграммы. К чести обоих надо сказать, все эти демарши начинались и заканчивались в их общем офисе и наружу не выходили. К тому же супруга Крафта Алёна (в Израиле ставшая Алоной) — славная тётка, Ане нравилась. Работала она на кафедре в университете, где учился сын Мишка. Мало ли что да когда… Аня себя за такие меркантильные мысли, конечно, укоряла. Совершенно-совершенно искренне! Но что поделаешь, совок за несколько лет из себя не вытравишь. Как и бакинские словечки из речи.
В середине дня к доктору Крафту, признанному специалисту по композиционным материалам, в очередной раз приехал для консультации Марк Фрейберг. Земляки, оба родом из Белоруссии, оба учились и укоренились в Москве. Только Марк жил в Израиле с 1979 года и успел стать хозяином небольшой инженерной фирмы. Почему друг Иосиф не захотел работать у него, Аню, конечно, интересовало, но она не спрашивала.
Из обрывочных фраз Анна уловила, что Фрейберг знаком с кем-то из пострадавших в автобусе. Анна извинилась, вмешалась в разговор и по короткой схеме рассказала историю своей девичьей фамилии.
— Почти наверняка, — закончила она, — погибшая Лидия Рабинштейн моя родственница в каком-то поколении.
Молчание Анну удивило. Иосиф и его друг просто смотрели на нее, не произнося ни слова. Наконец Марк заговорил:
— Ханнеле, мы с вами знакомы уже несколько лет, так? И ни разу толком не поговорили. В частности, я не рассказывал о своей жене, так?
Аня кивнула, в груди холодком пробежало нехорошее предчувствие.
Марк продолжил:
— Мою супругу зовут Белла Фрейберг, она адвокат…
— Подождите, адвокат Фрейберг? — воскликнула Аня, — это она защищала ту девочку… По телевизору несколько дней подряд показывали… Шевелюра такая роскошная, кудрявая, и всегда белая блузка с воланами. Это ваша жена?!
Марк улыбнулся:
— Точно, с воланами. Да, то дело она выиграла, девочку оправдали, и еще кучу других дел. Белка — хороший адвокат. Так. Но я не об этом. Жена очень привязана к семье, их здесь целый клан, все живут в центре страны. Кто-то приехал одновременно с нами в конце семидесятых, остальные уже одновременно с вами. Их очень много! Так вот, и Белла, и все эти родственники — именно Рабинштейны. Погибшая Лида, к несчастью, тоже. И все пишутся через алеф, — мрачно пошутил Марк.
— Так что, Анна Борисовна, оказывается, вы с моим другом некоторым образом родственники, — подытожил Иосиф.
— Марк, передайте, пожалуйста, мои глубокие соболезнования семье… Ничего себе совпаденье, — пробормотала Аня, отмахнувшись от соседа. — Надо прийти в себя.
Анна медленно приготовила себе кофе, взяла вафлю из холодильника. Постепенно сумятица в голове улеглась. Действительно, что такого произошло, из-за чего брожение умов? Одного ума? Непрекращающийся террор уже научил внутренне отгораживаться, не воспринимать многочисленные трагедии личными и не испытывать из-за этого чувства вины. (Аня уверена: такой барьер самосохранения возводится в душе, например, криминалистов или патологоанатомов.)
Возможно, найдутся незнакомые родственники в Израиле. И все дела, нет причин вибрировать. Эмоциональность не по возрасту.
Аня вернулась на место, выждала паузу в разговоре Фрейберга и Крафта: — Марк, расскажите, пожалуйста, что-нибудь о ваших Рабинштейнах. У них дети есть? У Лидии?
— Нет, она вышла замуж за нашего Илью меньше года назад. Лида недавно приехала из Ташкента, готовилась в университет. Красивая пара была. А рассказывать… Их много, восемь семей. Все устроены, все по-разному. Есть автослесарь, есть портниха — свадебные платья шьет. Один офицер. Так… Лидин муж, Илья, работает в старт-апе, медицинское приборостроение, делают очень интересные вещи.
— Пытаются, — вставил Иосиф. — Насколько мне известно, прототипа пока нет…
— Марк, — решительно сказала Анна, — мы должны с ними встретиться. Не сейчас, конечно, месяца через полтора — два. Наши Рабинштейны — из Каменец-Подольска, если и ваши из тех же краев…
— Точно! Я знаю! — воскликнул Марк. — Какой-то городок где-то там, на Украине.
— Да он так и называется, город Городок. Всё! Родня, однозначно. Передайте вашей жене мой телефон, когда сочтет уместным, пусть позвонит, хорошо? — закончила Аня, взяла из коробочки визитную карточку, дописала домашний номер. — Просто встретимся где-нибудь, познакомимся.
Белла Рабинштейн-Фрейберг позвонила в конце недели. Женщины проговорили полчаса, заочно понравились друг другу. Еще раз поразились совпадению. Точности ради Белла заметила: кажется, их предки жили не в Городке, а в Городенке. Сама она — бывшая киевлянка. Историей семьи всегда интересовалась двоюродная сестра Галя, тоже из Киева, у нее даже есть какие-то документы и старинные фотографии. Стоит созвониться через месяц-другой и назначить встречу, наверное, у кого-нибудь из них. Все Рабинштейны живут хоть и в разных городах, но в «пределах прямой видимости». Может быть, на Рош аШана, на то он и еврейский Новый год.
В самом конце разговора Белла Фрейберг сказала:
— Анечка, я вас со всей адвокатской прямотой спрошу: вы кашрут соблюдаете? Если да, то насколько строго?
Аня засмеялась:
— Виновна, госпожа советник. Не соблюдаем: едим всё, что дают. С детства не приучены, здесь перекрашиваться не стали. И по субботам, стыдно сказать, машину водим. А что, ваши соблюдают?!
Теперь засмеялась «госпожа советник»:
— Увидите. Там тоже не соблюдают и делают это очень вкусно.
На осенние праздники не получилось, но в начале декабря, в пятницу, Анна отправилась в гости. Собраться решили в четыре часа у этой самой двоюродной сестры Гали, в южном Тель-Авиве. Лёша город знал хорошо, проблем быть не должно, но выехать с учетом пробок имеет смысл часа за три. Аня искренне не понимала, почему ее инициативу познакомиться с предполагаемой родней близкие восприняли с очевидным скепсисом. Даже общительная родная сестра Ирина, выраженный экстраверт, сомневалась в уместности предприятия. Мол, и обстоятельства знакомства, и возраст, когда новые друзья не приобретаются, даже территориальная разобщенность — всё против. Хорошо бы еще эти Рабинштейны не заподозрили в Анькиной назойливости каких-то корыстных целей! Это предположение Анну всерьез возмутило и они поссорились. Но вечером Ирке срочно понадобился кулинарный совет, она позвонила и успела первой, тогда как Аня все еще придумывала предлог для звонка.
Семейный совет решил, что поедут только сестры, Анна и Ирина, чтобы избежать пафосности. Но к среде у Иры дома образовался многопрофильный госпиталь: сильно простудился муж и какую-то кошачью хворь подхватил глава семьи — мейн-кун Брамс. В пятницу его необходимо отвезти к ветеринару на укол. Кота, не мужа. После массированной обработки Леша согласился ехать с женой, но при одном условии: Аня может одеваться, как хочет, а он наденет джинсы и пуловер. Так и быть, может нацепить галстук. Аргумент «к незнакомым людям едем, неудобно!» этим же аргументом и парировался: «Навязалась в гости к незнакомым людям? Поеду в тапках!»
А в ту самую пятницу все пошло наперекосяк. В половине восьмого утра раздался звонок. Аня, увидев, как Леша помрачнел и заторопился, все поняла без слов. Незавидна участь системного администратора крупной частной фирмы — можно остаться и без выходных и даже без отпуска. Аня ругала себя на чем свет стоит: вчера перед сном проскочила мысль «лишь бы у Лешки проблемы не возникли». Ну, что стоило постучать по дереву?!
— Сервер полетел, — хмуро объяснил несчастный сисадмин. — Сколько займет времени, представления не имею. В любом случае одна ты никуда не поедешь. Я сейчас Мишку разбужу. — И не слушая возражений, быстро прошел в комнату сына.
Теперь уже двадцатидвухлетний верзила ставил условия, на которых он, так уж и быть, отправится с матерью к черту на рога.
— Во-первых, всего лишь в Тель-Авив, а во-вторых, неужели не интересно случайно обнаружить эн-юродных братьев? — втолковывала Анна. — У наших пра-пра… в общем, сколько-то поколений назад могли быть одни и те же родители!
— С очень малой вероятностью, это раз, — пробурчал сын. — Ну и что? Это два. Посторонние люди, и вы с теткой им, скорее всего, совершенно не интересны. Но я с тобой поеду, если уж вы договорились. Лекции до двух, заберешь меня от главных ворот. Это два или уже три? И завтра машина моя на весь день, это четыре.
— Вымогатель, — вздохнула Анна.
Она соглашалась с каждым требованием, а что оставалось делать? Об «надень костюм» даже думать было смешно. Что она сама наденет, понятно: синий костюм, светло-серая атласная блузка, жемчуг в уши и на шею. Всё. В меру нарядно, не крикливо. И обязательно заранее купить нежмотский букет роз и большую коробку «Ферреро Роше», чтобы в Тель-Авиве не метаться в поисках. Миша город знает, но много хуже, чем Леша, а уж она сама и подавно, ну то есть совсем не ориентируется. Да и когда? Как раз шабат наступит… Аня отвлекала себя необязательными рассуждениями от беспокоящей мысли «а вдруг все правы и она — дура навязчивая?»
Раза два Миша свернул не туда, попали в небольшую пробку, наконец, показался ориентир — несколько новых многоэтажных зданий, в четыре с четвертью Анна увидела на двери табличку «Семья Рабинштейн — Шварц».
И вздохнула с облегчением. Всё, кто бы что бы ни — они приехали.
Дверь открыла высокая полная блондинка лет пятидесяти. Вместе с ней в символического размера прихожую вышла миниатюрная темноволосая женщина помоложе с неожиданно знакомым лицом.
— Здравствуйте, я Ханна Рабинштейн, это мой сын М-Моше, — чуть заикаясь от волнения представилась Аня.
— Проходите, пожалуйста, мы вас ждем. Галя, ой, Гила Рабинштейн, — с улыбкой представилась высокая и легко обняла Аню. Потом она повернулась к Мише, а брюнетка протянула руку Анне:
— Белла Фрейберг — это я. Рада вас видеть.
— Я тоже очень рада! Я вас узнала, видела в репортажах…
Краем глаза Аня наблюдала, как Мишка протягивает букет хозяйке и — надо же! — целует ей руку.
Разговор в большой гостиной затих. Анна удивилась, увидев длинный, заставленный блюдами стол, немалое количество бутылок и, главное, человек пятнадцать, если не больше, сидящих вокруг стола. Она никак не предполагала, что будет организован «общий сбор»! Попить чай-кофе, поговорить с Гилой и Беллой о корнях — может, и вправду, родня. И всё! А тут… Аня растерянно взглянула на Мишу. Хоть и без галстука, но хорош и в английском джемпере с ромбами. Молодец, джинсы все-таки надел дорогие.
Вот так всегда, стоит в любой, самой сложной ситуации просто обменяться взглядами с мужем или с сыном, как напряжение улетучивается.
Анна мгновенно собралась, улыбнулась, обвела всех быстрым взглядом и, недолго думая, взяла инициативу на себя:
— Здравствуйте! Меня зовут Ханна Пташко, до замужества Рабинштейн. До Израиля — Анна. Это мой сын Моше. Миша, само собой.
— Да-да, — спохватилась хозяйка, — давайте я вам всех представлю!
— Галя, займись цветами, мы и сами познакомимся, не суетись, — раздалось сразу несколько голосов.
Для гостей оставили два стула в середине длинной стороны стола лицом к входу. Все задвигались, зашумели, давая пройти. Симпатичный толстяк далеко за пятьдесят развернулся к Анне и сказал:
— Вот вы какая, Ханна Рабинштейн! Рад, очень рад. А я Давид Шварц, Галин муж. Ну что ж, давайте я вам всех по порядку представлю. С Беллой вы уже знакомы, с уважаемым господином Марком Фрейбергом тоже…
Давид так вкусно басил южное мягкое «г», что Аня совсем успокоилась и повеселела. Знакомство продолжалось. Конечно, она никого не запомнила, только отметила, что все называли имена парные — и родные, и ивритизированные. Ясно же, что Ора — это Светлана, а Цви, скорее всего, Григорий. Да уж, она ведь тоже Мишку Моше назвала. Интересно, что все Рабинштейны, представляясь, называли и фамилию.
— Старшее поколение отсутствует, — пробасил Давид. — Лидины, мир праху ее, еще к нашим посиделкам не готовы. Сам Илюша в командировке, его мама тоже в отъезде.
Он бросил взгляд на большие настенные часы с маятником — было уже около пяти:
— Все голодные, все выпить хотят, опоздавших ждать не будем. Вот сейчас сюрприз для нашей очаровательной гостьи доедет… А вот и они!
Галина пошла открывать и вернулась с Крафтами — Иосифом и Алоной. Приветствовали их шумно, они явно были своими в компании. Алёна-Алона потянулась к Ане обняться и быстро объяснила:
— Мы сегодня здесь у сына, заскочили на часок тебя поддержать, ежели потребуется! А ты и сама с таким подкреплением!
И она потрепала Мишу по светлой шевелюре. Чего он терпеть не мог, хотя в целом к многоязычной переводчице родной кафедры информатики благоволил. Аня мысленно поставила сыну «плюсик» и сразу ругнула себя.
Когда все расселись, Давид постучал ножом по бокалу и опять поднялся:
— Мы собрались в полном… да, почти полном, составе в первый раз после постигшей нас трагедии. Помянем Лиду, пусть будет благословенна ее память.
Выпили стоя, молча. Сели. И Давид тут же продолжил:
— А теперь, родные вы мои, давайте сразу за наших девочек, Белку и Анечку, — он обернулся к Анне, — ничего что я так фамильярно? Мы о вас столько балакали, совсем нашей стала. Так вот. Все знают… все знают?.. хех… что, может быть, у нас есть родня, а мы о ней даже и не слышали. Такие вот Рабинштейны с Каменец-Подольска. И заварили кашу эти две красавишны. За них!
Чокнулись, выпили, с удовольствием закусили. Из общего разговора Аня поняла, что стол накрывали сообща, все или что-то привезли, или готовили у Гали на кухне перед подачей. Этим объяснялось обилие и разнообразие блюд.
Анна тоже не новичок в кулинарии, знает и прибалтийскую кухню, вроде белого маринада для рыбы, и закавказскую, фисинджан, например, или лоби с гранатом, и всякие щи-борщи-расстегаи по-русски, но за этим столом половину закусок Аня пробовала впервые. Миша, едок разборчивый и привередливый, накладывал понемногу, но явно решил перепробовать все, даже полосатое, нарезанное ломтиками настоящее украинское сало. Пил он только томатный сок — ему еще машину вести.
Галина перехватила Анин взгляд на запасной прибор на торце стола:
— Старший, босяк, не приедет, шибко занят, а малая подойдет попозже.
И, толкнув мужа в бок, велела ему поменяться с ней местами. Со столика, куда она поставила хрустальное ведёрко с Аниными розами, взяла альбом и набитый черный пакет из-под фотобумаги большого формата.
— Анечка, если вы немного закусили, давайте посмотрим фотографии. Я прям от любопытства вмэрла, как интересно! Конечно, мы давно всей семьей не собирались, это понятно. Потому так долго и не получалось день подобрать, все хотели приехать. И девочки наши с блюдами как расстарались. Но сегодня у нас еще и цель конкретная есть — покопаться в корнях, может, что и обнаружим. У нас тоже рассказывали о каком-то регистраторе: он взял и, не спросясь, переписал Рубин на Рабин, лет двести назад. Но обратно никто уже менять не стал. Анечка, давай сразу на ты, может и правда — сестры, а мы тут «выкаемся».
— Конечно-конечно, и мне тоже не терпится сравнить фотографии. Все так вкусно! — искренне воскликнула Анна.
Альбом был очень большой и тяжелый, Галя пыталась пристроить его частью на коленях, частью на столе, чуть не сбила бокал с вином, поймала, чертыхнулась и сказала:
— Аня, пойдем в другую комнату. Спокойно поговорим, все равно у них, — она махнула рукой куда-то в сторону, — я уже все выяснила: никто ничего не знает. Дедов помним, прадедов с трудом, а дальше… Эх… Язык уже никто не понимает! «Шлимазл» да «азохнвэй», вот и весь идиш…—
Галя аккуратно положила альбом на пол, налила себе воды, отставила высокий стакан в сторону, долила в бокал красного вина и выпила залпом. — Да какой там идиш с ивритом под мышкой, если папины ордена с собой взять не разрешили… Оставили мы коробку добрым друзьям. А кто знает, как дальше-то сложится. Может, что изменится, тогда и разрешат. Съездим навестить, привезём. Или не привезём. Или не съездим…
Галя подняла альбом, прихватила черный пакет, встала:
— Пошли, Анютка, мы там посидим, они пускай кушают, жизни радуются. Шлимазлы молодые. А может, они… Мы их оттуда вывезли, а они ещё туда смотаются…
Когда Галя сказала «ордена», Аня собралась добавить, что в Баку тоже существовал список запретов, ордена и медали в него входили. Пришлось многое оставить у друзей и научиться о таких вещах не думать. Только Мишка до сих пор сокрушается из-за дедушкиного флотского кортика.
Но тут Галя сказала «смотаются» и Аня проглотила готовую тираду. Она не поняла смысл: если молодёжь просто захочет навестить место рождения —»доисторическую родину«, — откуда такая горечь в голосе? У израильтян вообще это модное путешествие, к корням, во всякие Румынии-Венгрии-Марокко. Есть опасения, что кто-то не впишется в действительность „исторической родины“ и захочет вернуться? Да, случалось, особенно в самые первые годы. Может быть, и у них, Рабинштейнов-Шварцев? Мало ли, семья большая. Теперь ещё и такая трагедия…
И Аня на всякий случай промолчала.
За столом же к этому моменту атмосфера создалась задушевная.
Крафт уже спорил с Фрейбергом, только и слышались фрейберговские «так? так?!»; Ора-Света придирчиво ковырялась в салате и допытывалась у соседки, что такое новое та положила, откуда прям взрыв во рту. Ойкнула, прикрыла рот рукой, «а как еще сказать-то?»; согласилась, что каперсы, капелюшечка голубого сыра и чуток муската именно такой ветерок во рту и обеспечат…
— Белка, пойдем в мой кабинет! — Галя помахала рукой Белле и похлопала Аню по плечу.
Анна наклонилась к Мише, но ничего сказать не успела, ее опередил — как его, Захар, что ли? — в общем, сидящий рядом родственник:
— За сыночку не беспокойтесь, мы ему скучать не дадим. Такой гарный хлопец, а у нас полно девок на выданье!
Наверное, это была дежурная семейная шутка, и восприняли её соответственно. Аня тоже встала и начала выбираться из-за стола, но тут другой родственник — это он, вроде, Гриша? — сидящий напротив, воскликнул:
— Гляньте, да они похожи-то как! Нет, правда! Галю, Анечка, будь ласка, постойте, я вас щелкну!
Он схватил лежащую за ним на диване камеру и быстро сделал несколько кадров. Разговоры умолкли, все пристально вглядывались в лица Анны и Галины. Аня почувствовала, что краснеет, смущенно улыбнулась и поспешила за Галей. Прихватила с кресла сумку: она привезла несколько старых фотографий и один групповой портрет всех сестер и кузин Рабинштейн.
В небольшой комнате стоял диван, висело зеркало в полный рост, широкий длинный стол занимал всю стену. Современная швейная машинка выдавала назначение комнаты.
— Я вообще-то работаю в студии, шьем свадебные платья, — пустилась в объяснения хозяйка. — Но своих ведь тоже я обшиваю! Когда горячее кушать вернемся, обрати внимание на костюмчики и блузочки. Моя работа. А где Белочка? Небось Крафтиха ее уцепила!
Галя выглянула в крохотный коридорчик и громко позвала Беллу Фрейберг. Аня тем временем разглядывала себя в зеркале. Галя встала рядом:
— Ну шо, похожи мы или Гришка стам (просто так — иврит) сболтнул? Смотри, бабы мы обе видные, бюстом не обижены, объем бедер — «берёшь в руки — маешь вещь». Прически похожи, только я блонд крашеный, а ты, — Галя присмотрелась к коротким густым Аниным волосам, — русая натуральная седеющая. Закрашивать пора, но то не мое дело. Глаза большие, серые — эка невидаль. Овал лица, будем считать, пока нормальный. Носы еврейские разные…
— Губы чувственные, напомаженные, — продолжила инвентаризацию Аня и засмеялась. — Нет, не похожи. Просто две красотки миРуссия (из России — иврит).
К ним присоединилась Белла и через несколько минут был вынесен вердикт: семейного сходства нет, но обе чертовски хороши. Да что там «обе», все три!
Аня открыла блокнот и продемонстрировала построенное вчера генеалогическое древо. Результаты, надо сказать, оказались плачевными: сёстры и кузины добрались только до деда Моисея Соломоновича Рабинштейна, того, кто пытался исправить написание фамилии.
У Галиных Рабинштейнов результаты исследования оказались немногим лучше — до прадеда.
Но как теперь выяснилось, ни в одном поколении родство не прослеживается. Пристальное изучение фотографий тоже принесло разочарование: при всём желании, увы, не нашлось ничего, что могло бы указывать на родственные связи. Ни фотографии домов и улиц, ни многочисленные семейные снимки ни разу не пересеклись. Чему удивляться: Аня никогда не слышала о Городенке, а у этих Рабинштейнов, вроде бы, не поминался Городок.
— Ну что ж, скорее всего, какой-то чиновник, возможно, уже и не в Баварии, напутал дважды, Рубин, Рабин… Или все-таки существовал общий прапрапредок, но нам до него уже не докопаться, — подытожила Белла. — Опоздали мы, спросить не у кого. Только если возникнет необходимость или острое желание, можно по официальным каналам…
— Мрачно звучит «докопаться до предка», — перебила Галя, — какой-то черный юмор.
— А? Ой, я не то хотела сказать!
— Девочки, — теперь Беллу остановила Аня, — смотрите, как получилось. Мы встретились на фоне трагедии семьи Рабинштейн, вашей, то есть. Всё-таки уже больше полугода прошло, можно, наверное. Не буду лицемерить, я очень рада, что мы познакомились…
Такой спич Анна заготовила заранее. Может, тост произнести или сказать в камерной обстановке, вот как сейчас. Но продолжить ей не удалось: в салоне начался непонятный шум, задвигались стулья, кто-то что-то кричал. Белла, Галина и Анна выбежали из кабинета. И остановились в проходе.
Высокая стройная девушка вовсю обнималась с Мишей Пташко и что-то выкрикивала. Миша одной рукой прикасался к ее черным волосам, а второй похлопывал по спине. И тоже что-то тараторил. И тоже на иврите.
— Эй, это что здесь такое творится, люди добрые?! — воскликнула Галя и посмотрела на мужа. — Давид, ты что-нибудь понимаешь? И почему этот хлопец Алину Викой называет? Кто-нибудь у курси справы?
Девушка, младшая дочь хозяев дома, Алина Шварц, отпустила Мишу и радостно пропела:
— Тишка, ничего им не говори, молчи! Я сейчас быстренько переоденусь и сама расскажу. Да ты на мамин сальтисон не налегай, оставь местечко для тети Сониного штруделя. Нет, ну надо же! Эйзе кета! (Ну и дела—иврит) — добавила она и выбежала. Тут же вернулась и скомандовала:
— Тишка, ты тарелку сюда перетащи. Мам, положи мне, пожалуйста, всего, но с учетом. Папа, поменяйся с ним местами — мне с этим деятелем поговорить надо.
И выскочила. Секунду-другую царила тишина, потом все набросились на Мишу с вопросами: «почему Тишка? почему Вика? это как это?» и тому подобными. Аня наклонилась и зашептала ему прямо в ухо:
— Миш, что за дела?! Нам когти рвать не пора?!
— Всё нормально, — тихо ответил сын, — мам, волноваться петка чи! (не надо — арм.)
— Эй, вы чего там шепчетесь? — закричал кто-то. — Шварц, бережися, они там не по-нашему сговариваются!
Миша показал, что рот у него застегнут на «молнию». Аня, обращаясь к Гале, сказала, что сама ничего не понимает, но сын у нее не амшара (проходимец—азерб.) какой-нибудь, а наоборот, студент.
— Чтоб вы у меня были здоровы, — вздохнула Галя. — Давайте-ка, пока эта скаженная причепуривается, для горячего стол почистим.
Возникла суета, но слаженная и организованная. Аня еще раз подумала, что такие собрания у Рабинштейнов и примкнувших к ним отнюдь не редкость. Рады любому поводу собраться всей семьей.
Крафты засобирались уходить, Алона заскочила на кухню, и, прощаясь с Аней, показала солидный пакет:
— «Кусочек торта для тети Сары», Сонькин штрудель. Ни у кого так не получается, что-то невероятное: вишня, цукаты, а само тесто! Ну, мы побежали, нам через весь город. Не забудь потом Йоське рассказать, в чем фишка с Викой и Тишкой!
Аню на кухню помогать не пустили, она вернулась за стол и попросила соседа (она даже не пыталась вспомнить имя) налить ей воды. Марк Фрейберг спросил, что за словечки они с Мишей произносят, азербайджанские?
— Скорее бакинские варианты, — рассеянно ответила Анна, она наблюдала за сыном. Миша, повинуясь приказу, пересел, и наискосок стало даже удобнее следить за его лицом. — Он владеет языком в совершенстве. В Баку родился, лучший школьный друг — азербайджанец…
И опять Анне не дали закончить мысль и похвастать талантами сына: вплыла Алина. За считанные минуты она не только переоделась, но и подкрасилась и собрала длинные черные волосы в необычный высокий пучок. «Красивая девочка с хорошей фигурой», констатировала Анна. На Мишином лице читалось удивление, что еще больше заинтересовало мать.
Девушки внесли блюда с запеченным мясом, кусочками теста, крупными кусками картошки, соусниками… Запахи от всего этого раблезианского великолепия веяли умопомрачительные. Оказалось, это галушки со сливами и запеченная с чесноком картошка по-полтавски. Специализация хозяйки дома — мясные блюда, и, по ее утверждению, такую индюшку можно есть сколько угодно, мясо легкое. При слове «индюшка» Миша и Алина переглянулись и прыснули.
— Так, хватит интриг, — изображая родительский гнев, громко сказал Давид. — Алина, в чем дело? Почему ты на глазах у всех обнимаешься с первым встречным, пусть он даже пьет нашу водку и ест наш форшмак?
Аня отметила, что из речи Давида исчезли колоритные словечки. Она тоже с нетерпением ожидала объяснений: объятия совсем уж какие-то…
— Да брось, пап, мы с Моше Пташко уже сто лет знакомы, да, Тишка? И потеряли друг друга! Закрутились. А жаль, правда, Тишка?
Рассказ оказался не длинным, но ёмким. Алина несколько раз обращалась за помощью к Мише, и тот добавлял детали к общей картине, пока девушка с аппетитом уминала индейку.
Алина приехала с родителями в Израиль, успев окончить школу с серебряной медалью и поступить в Киевский политех на микроэлектронику. Быстро выяснилось, что сразу в армию ей идти не придется: во-первых, без иврита там делать нечего, и, во-вторых, к ней применимы все критерии «студенческого резерва». То есть получит отсрочку, окончит колледж или университет, зато потом отслужит по полной.
Отлично, и тут как раз одна новая подружка собралась на полгода в ульпан-кибуц. То есть изучение иврита с погружением в среду в виде работы в кибуце.
Почему бы и нет, решили Шварцы. Алина девушка ответственная, умная, вполне взрослая, пусть едет. Языком уж точно овладеет, метод интенсивного обучения, говорят, себя оправдал. И друзей приобретет, и с ментальностью разберется («хотелось бы понять, что это такое», — ворчала Галя).
Когда Алина приехала в кибуц, Миша пробыл там уже целых три дня и чувствовал себя старожилом. Ответственная за репатриантов представила новую студентку: Алина Шварц, а ему послышалось «Малина Шварц».
На следующий день оба попали на кухню, что как ни странно, их вполне устраивало: Миша вообще терпеть не мог работать на свежем воздухе, к тому же вчера слегка поранил руку на кибуцной фабрике, а у Алины сильно болел живот, в чем она, естественно, никому признаться не могла, но выглядела плохо. На сбор апельсинов ее в тот день не направили, а потом уже это стало неактуально.
На кухне оба задержались до конца программы: Алина прекрасно готовила и любила это занятие, чем кибуцное начальство не преминуло воспользоваться: ей разрешили резать овощи. Какие аргументы привел Миша, значения сейчас не имеет. Сумел. И около полугода следил за порядком в огромной столовой, загружал посудомоечные машины и драил кастрюли, которые туда не помещались.
При первом же обмене ехидными замечаниями Миша заявил, что «малина черная» — это ежевика, сладкая, но колючая, однако в качестве имени Ежевика — слишком длинно, поэтому он будет звать ее просто Вика.
Оба проявили недюжинные способности к обучению, иврит осваивался без напряжения, но между собой они продолжали говорить по-русски. Мишины стихотворные экспромты, посвященные успехам на кухонном поприще, тоже звучали на родном языке.
Культурной программой ульпана-кибуца предусматривались и автобусные экскурсии. В Иерусалим они ездили с приглашенным гидом, наверное, участником какой-нибудь театральной студии. Бурно жестикулируя, гид рассказывал, как сказочно красив Еврейский квартал по вечерам в Хануку, что будет там твориться на Пурим. Он закатывал глаза, стращал вытянутыми указательными пальцами, немыслимо изгибал руки… Пока бельгиец Уго не помянул Виа Долороса. Парень на мгновение замер, спросил, всех ли интересует Христианская составляющая Святого города, если да, что ж, он может рассказать. Молодые люди, в большинстве своем выходцы из недоразвалившегося СССР, были одинаково несведущи во всех мировых религиях. Пусть рассказывает! Какая разница, о чем. Едем, отдыхаем. Образованный гид дал себе волю. Увлекшись рассказом, он возводил очи горе, раскидывал руки, мелодекламировал цитаты из Нагорной проповеди… Наконец удостоился аплодисментов и вернулся к описанию роли Иерусалима в еврейской истории.
— Вот скажи, — спросила Алина, — есть разница между актёром и артистом?
— Конечно, — немедленно отозвался Миша, — актера можно назвать актёришко. Артиста нельзя.
— А рифмоплета, стало быть, можно поэтишкой… Так, для имени это слишком длинно, я буду звать тебя Тишкой, — подвела итог Алина-Ежевика-Вика.
Очень скоро Миша и Алина стали практически неразлучны. Они отлично смотрелись вместе, оба рослые, худые, с резкими движениями и мгновенной улыбкой. И все шло своим чередом, пока ближе к концу программы не появился некий иностранец и в первый же вечер недвусмысленно полез к Алине. Получил на нескольких языках вежливое разъяснение, что совершает оплошность. Но к сведению не принял. На следующий вечер Миша, услышав Алинин крик, ворвался в её комнату и более доходчиво объяснил неуместность поведения, выбросив волонтёра из окна. Этот намёк парень понял и заодно получил намертво прилипшую кличку «пайлот».
Миша ульпан не окончил, уехал домой немного раньше, получив сообщение о начале подготовительного курса в университете. Алина доучилась до конца, категорически отказалась от армейской отсрочки и, более того, настойчиво просилась в боевые части. Отслужила и сразу после армии поступила в Междисциплинарный Центр в Герцлии. Месяц-другой они перезванивались, но дела закрутили каждого в свою сторону. Так и разбежались.
— Можете себе представить, я домой прихожу, а тут Тишка, я даже не сразу узнала, обалдеть! — закончила рассказ Алина. — У меня как-то гверет (госпожа —иврит) Ханна Рабинштейн не связалась с Пташко… Давайте за Мишу и его семью выпьем. И за тот кибуц. А потом мы вас бросим и спокойно посидим, поговорим. Мам, можно нам чай в мою комнату? Со всеми пирогами?
— Хорошо, я вам поднос принесу, — кивнула Галина. — Но что такое с индюшкой? Вы почему смеялись-то? Вкусная же, как ты любишь!
— Ой, вечно ты на свой счет! Мы разом вспомнили случай: несколько вот таких же деятелей своровали кибуцного индюка, выпотрошили, настрогали шампуры из ящика, а потом Моше на костре поджарил как шашлык. И очень вкусно. А запах!..
— Голодные были. Ужин какой-то странный дали, одни крекеры. И не на костре, а на мангале, — объяснил Миша.
Алина засмеялась:
— Как был ты занудой, так и остался, только мышцы накачал. Ладно, пошли чаёк пить.
Как только Миша и Алина вышли, все повернулись к Анне. Она развела руками:
— Нет, не рассказывал. Ничего не знаю, клянусь. А вы?
Оказалось, что-то такое дочь Шварцам говорила, но кратко и без имен. Только на всех кибуцных фотографиях рядом с ней торчал один и тот же высокий красавчик «с нахальной мордой» — по определению Алининого старшего брата. Спрашивали, ответила: «ничего не значит». Ну не значит, так и не значит. Но все-таки интересно, а какая у Моше будет специальность…
— Компьютерные науки и информационные технологии, естественно. Как и у папеньки, — ответила Анна не без гордости. — Учиться ему еще долго, вторую степень будет делать уже параллельно с армией. А что выбрала Алина? Какие перспективы?
— Международная политика и борьба с терроризмом, — нахмурившись, ответил Давид, — точнее не знаю.
— Ничего себе, — опешила Анна, — и это за свои деньги?! А потом что, агент 007?
Молчавшие до сих пор родственники засмеялись. Марк Фрейберг, поймав Анин взгляд, подмигнул, а вернувшаяся с кухни Галя сказала:
— Пусть пока науки постигает, всему свое время. Девочки, давайте чай накрывать, мясное всё уже остыло.
К столу Алина с Мишей так и не вернулись, Галя несколько раз заходила в ту комнату со свежим чаем и добавками пирогов. На вопросительные взгляды отвечала кратко: «разговаривают».
Анна обещала мужу вернуться не позднее десяти, чтобы тот не волновался. Настало время уходить. Налили по последней, еще раз помянули Лидию. Заочно пожелали Илье поскорее оправиться от удара и продолжать жить.
Попрощались тепло и искренне: «неродня» друг другу понравилась. Ответный визит к южным Рабинштейнам решили далеко не откладывать, где-нибудь в апреле. Невероятная встреча детей еще требовала осмысления. Анна немного поотказывалась от большого пакета с пирогами, но Галино «как это — не надо?! у нас так принято!» довольно легко победило смущение.
Полдороги Миша и Аня молчали, наконец, сын сказал:
— Давай уж, спрашивай, ведь извелась вся, нет что ли? — Да что спрашивать, мне достаточно было увидеть, как ты её по голове погладил. Большой мальчик… А что, Алина сильно изменилась? Ты с неё глаз не сводил.— Да, пожалуй. Красивая стала, правда?
— Правда. Но ты про ее специальность что-нибудь понял? И, вообще, как они этот колледж оплачивают? Он же дорогущий! Разве что армейский подарок плюс стипендия, если такая талантливая… Еще схирут (аренда—иврит) в Герцлии… И у самих квартира большая. Район, конечно, не ахти, но дом новый…
— Мама, ты эти штучки брось, что ты там прикидываешь? Встретились, поговорили и баста. И вообще, я как-нибудь сам разберусь.
Наутро Миша Пташко сидел в кресле и смотрел на бумажку с номером телефона. Ничего себе совпадение, кто бы мог подумать! А не полетел бы папин сервер, а не поехал бы он с мамой, а уговорили бы её вообще не влезать…
Трубку он схватил после первого гудка.
— Сижу, размышляю, — раздался Алинин голос, — ждать или самой позвонить?.. Тишка, а как тебе сама ситуация? Не думаешь, надо бы нам дело в свои руки взять, поподробнее разобраться: вдруг мы с тобой всё-таки братишки-сестрёнки?