1
— Посмотрим, что у вас там, — сказал доктор.
Поднявшись из-за стола, он натянул на руки резиновые перчатки. Силаев тоже встал. От волнения у него пересохло во рту, словно он находился не в кабинете частной клиники, а в пыточной камере. Он не знал, что будет с ним дальше. Он мог лишь догадываться. И догадки его были одна ужасней другой. Что происходит? Зачем он здесь? Почему? Он стоял посреди кабинета, мечтая стать невидимкой, пока доктор тщательно смазывал руки вазелиновым кремом, то и дело посматривая на Силаева.
— Снимайте штаны и вставайте возле кушетки, — произнес он.
У доктора был совершенно безумный взгляд. Взгляд маньяка, удосто-верившегося, что его жертва никуда не сбежит. Он явно получал от своей работы огромное удовольствие.
— В первый раз? — спросил он Силаева.
— Да.
— Будет немного больно. Терпите.
Не успел Силаев ответить, как доктор засунул ему в задний проход средний и указательный пальцы, что-то принявшись с силой нащупывать. Было ощущение, будто он ищет клад или свою кредитную карточку.
— А-а-а, — беспомощно вскрикнул Силаев.
Он чувствовал себя девственницей, которой за гаражами овладел спидозный насильник.
— Так, интересно, — невозмутимо произнес доктор.
Его пальцы что-то нащупали глубоко внутри Сергея и, облюбовав это место, теперь дотошно его изучали, не прекращая давления. Силаев по-крылся холодной испариной. Пытка продолжалось так долго, что он серьезно думал бежать. Даже не надевая штанов. И если доктор будет держать его достаточно сильно, он убежит вместе с просунутой в его жопу рукой, выдрав ту из предплечья. Ведь совершенно понятно, что этот тип и вправду маньяк и решил замучить его до смерти. Во всяком случае, человек в трезвом уме никогда не выберет себе такую профессию — ковыряться в человеческих задницах и смотреть мужские пиписьки. Если бы доктор был женщиной, страшной как смерть, это еще можно было бы объяснить. Но доктор был мужиком. Трудно представить, как он проснулся однажды утром, воскликнув: «Да, я буду урологом. Отныне смысл жизни найден». А раз так, налицо было явное психическое отклонение. Оставалось лишь удивляться тому, как глупо он, Силаев, отдал себя в руки душевнобольно-го уролога, даже не взглянув его военный билет. Боже, какая нелепая смерть!
— Терпите, я почти все, — сказал доктор.
Он поднес к члену Силаева стерильное стеклышко и надавил пальцами в заднем проходе с особенной силой, так что из органа Сергея показалась белая слизь. Он подставил под нее стеклышко и подождал, когда она капнет. Наконец, получив необходимый анализ, доктор вытащил из задницы больного свои длинные, как щупальца инопланетянина, пальцы.
— Ничего, скоро привыкните, — сказал он, снимая перчатки.
— Что со мной, доктор? — произнес, одеваясь, Сергей.
Его ноги дрожали, как после сорока приседаний.
— Сейчас узнаем. Отнесите это в лабораторию и возвращайтесь. — Врач протянул пациенту стеклышко с белой слизью и, открыв кран, принялся тщательно мыть руки с мылом.
Пройдя по коридору, Сергей свернул в соседнюю дверь.
— С вас двести рублей, — произнес лаборант, принимая анализы. Это была женщина средних лет с убийственно скучающим взглядом. Казалось, она изведала жизнь до конца, и теперь ничто не способно ее удивить.
— Пожалуй, это вы должны заплатить мне двести рублей.
— Ха. Очень смешно.
Силаев протянул женщине деньги.
2
— Извините, я опоздал, — сказал он.
— А-а, Силаев? Проходите, — ответил начальник.
Сергей сел на свободное место возле двери и осмотрелся в надежде, что пришел не последним. Но все были на месте. Тогда он перевел взгляд на окно, прямо за спину начальника. Оно выходило на глухую стену соседнего здания. Ни балконов, ни окон, одна серая, как ноябрьское небо стена. Сейчас милее этого угрюмого вида для Силаева ничего не было в мире. Он смотрел на стену не отрываясь. Казалось, так он привлекает к себе меньше внимания. Но это был самообман. Силаев явственно чувствовал, как взгляды десяти человек, находившихся вместе с ним в кабинете, впившись скалолазными кошками, медленно взбирались по нему вверх, оставляя на теле глубокие раны. Наконец, они вонзились в лицо, в самую сердцевину его серых глаз, норовя выдавить глазную жидкость наружу. Силаев зажмурился.
— Ну, я слушаю? — спросил зло начальник. — Сейчас две минуты десятого. Вы забрали ровно сто двадцать секунд моего времени, и я надеюсь, причины для этого были вескими.
— Я проспал.
— Вы проспали?
Начальник говорил так, будто Силаев задолжал ему миллион долларов и никак не хотел их отдавать. Он был коротышкой, можно сказать карликом, и, если б не этот голос с экзальтированной ноткой психоза, его можно было бы легко принять за милейшей души человека.
— Да, Виктор Андреевич, — ответил Силаев.
— Черт вас дери, вы проспали!
Начальник резко ударил кулаком по столу. Он буквально взвизгнул от негодования. Силаев вздрогнул и снова перевел глаза на окно. Серая стена быстро темнела. На улице пошел дождь.
— И почему же вы проспали, ничтожный вы человечишка?
— Я…
— Парень, ты у меня доиграешься! Я серьезно, — угрожающе ткнул в Силаева пальцем начальник. — Еще один промах, и ты вылетишь отсюда, как миленький. Будешь побираться на улице, но никто тебе и копейки не даст. И знаешь почему, Силаев?
— Почему?
— Потому что я запрещу это делать. Ты понял? — Начальник опять ударил рукой по столу. Он орал, как безумный. — Издам закон, чтобы никто не брал тебя на работу под страхом казни. Веришь?
— Верю.
— Отвечай, что случилось?!
— Позвольте? — поднял руку Александр Александрович — высокий, худой гражданин с едко жёлтого цвета лицом. Подполковник ФСБ в отставке и заядлый шутник. Он так любил юморить, что буквально исходил зловонной желчью, всякий раз, когда выдавал что-нибудь этакое. Зная об этом своем физиологическом свойстве, на планерках он появлялся с белой салфеткой, повязанной на груди, как на званном ужине.
Так он сохранял свой костюм в чистоте.
— Говори, — сдержанно бросил начальник.
— Думаю, Сергей допоздна готовил очередной пресс-релиз о деятельности нашего ведомства и потому не смог сегодня встать вовремя. Налицо пример неслыханной самоотверженности.
Чиновники сдержанно улыбнулись.
— Иначе, кто бы позаботился о нашем имидже в СМИ?
— Спасибо, — сухо ответил начальник. Кричать на подполковника ФСБ, он, будучи одного с ним звания, не осмеливался. — Я как раз к этому и веду разговор.
Сказав это, Виктор Андреевич снова уставился на Силаева.
— Знаешь ли ты, сукин сын, что пока ты там дрых, наше Управление разносило в пух и прах известное нам всем информационное агентство? Надеюсь, ты уже читал их статью?
— Да, — солгал Силаев.
— И о чем же она?
Силаев молчал. Стена за окном была черной.
— Ну же! Долго мне ждать?
Александр Александрович снова поднял руку вверх.
— Подожди, Чистяков. Пусть говорит.
Кабинет был совсем маленьким. В нем умещался лишь массивный, черного дерева стол Виктора Андреевича, шкаф с документами и дюжина стульев напротив окна для гостей и служащих ведомства. Но сейчас Силаеву казалось, что кабинет сделался крошечным. Спичечным коробком. Не вздохнуть, не повернуться.
— Смею предположить, если, конечно, мы ведем речь об одной и той же статье, — осторожно начал Силаев, — она о поступлении в казну налогов по «серым» зарплатам.
— Сорок пять миллионов, — треснул по столу Виктор Андреевич. — Различными ведомствами было взыскано сорок пять миллионов! Неужели нельзя было написать сумму полностью, не дробя? Что лучше звучит: сорок пять или двадцать три, пятнадцать и шесть?
— Семь, — чуть слышно ответил Силаев.
— Я что, должен учить вас писать? Должен проверять каждую запятую? Может, прикажете мне подтирать задницу вам после уборной? — Он яростно кивнул головой в сторону, так что чиновники невольно перевели взгляды в том направлении. — А теперь они сравнивают нашу работу с показателями соседних регионов? И как вы считаете, в чью пользу цифры?
— Видимо, это как-то связано с семейным вопросом, — вмешался Александр Александрович. Салфетка на его груди была уже вся в бурых пятнах, но никто не обращал на это внимание. — Сергей говорил что-то о проблемах на личном фронте! Вероятно, в этом отгадка его неудачи.
— Что с вашей гражданской супругой, Силаев?
— Она заболела, — ответил мрачно Сергей.
— Очень на это надеюсь. Ради вашего же блага.
— Да, и очень серьезно. Она практически при смерти.
— Силаев, не дерзи мне, сукин ты сын.
— Да, Виктор Андреевич.
— И чтобы к вечеру тобой был подготовлен объемный релиз о ходе работы по уничтожению конопли по каждому муниципальному образова-нию области. Я не хочу, чтобы все вокруг думали, что мы тут протираем штаны. Между прочим, в этом году количество выявленных территорий с очагами произрастания наркотикосодержащих растений уменьшилось вдвое. Вот об этом нужно писать. О том, что открываются новые спортив-ные учреждения и площадки. Что силами заинтересованных ведомств про-водится активная работа по пропаганде здорового образа жизни среди молодежи. И не вздумай мне что-то дробить. Иначе я тебя завтра порву.
Сказав это, начальник пристально взглянул на Силаева, внушая ему последнюю мысль на ментальном уровне.
— А теперь, — как ни в чем не бывало произнес Виктор Андреевич мгновение спустя, — давайте поздравим Аллу Юрьевну, у которой в эту субботу был день рождения.
— О, а я думала вы забыли, — засмеялась Алла Юрьевна.
Женщиной она была озорной и не унывающей. Оптимистично перешагнув бальзаковский возраст и три неудачливых брака, она смеялась совсем как девчонка в пять утра возле клуба.
— Обижаете, — приосанившись, ответил начальник.
— Как в прошлом месяце забыли про день рождения Силаева.
— Ну, Силаев — это Силаев. Он не считается.
Достав из-под стола пышный букет красных роз, шеф торжественно вручил его Алле Юрьевне. Букет был настолько огромным, а Виктор Андреевич — маленьким, что казалось это сами цветы, отрастив ноги, чинно прошествовали к имениннице, встав на коленку.
— Виктор Андреевич, вы просто душка, — ответила женщина.
— От имени всего коллектива, — развел тот руками.
При этих словах чиновники дружно поднялись со своих мест. Раздались громкие аплодисменты.
3
— Кроме того, — монотонно говорил глава Богородицкого муниципалитета области — коренастый мужик с седыми усами, в явно жавшем в плечах пиджаке, — в текущем году химическим методом обработано пятьдесят шесть гехтаров с очагами произрастания конопли. Силами Глав сельских поселений еще двадцать три гехтара, засоренных дурманной травой, земель обезврежено путем выпаса на них крупного рогатого скота. Благодаря привлечению волонтеров тридцать пять гехтаров вышеназванных территорий покрыто механическим методом.
На мгновение замолкнув, он поднял глаза над трибуной.
— То есть, путем так называемого выкоса.
В зале заседаний правительства было людно. Министры, главы районов, начальники силовых ведомств и их заместители — все они сидели за овальным столом во весь зал, молча слушая выступавшего. Тут и там на треногах высились телевизионные камеры, за которыми, отчаянно жестикулируя в попытке сообщить какую-то важную информацию корреспондентам, стояли неряшливые операторы. Каждую секунду щелкали затворами фотоаппараты, загорались яркие вспышки.
— И наконец, на восьмидесяти гехтарах засоренных земель естественным образом произросли семена дикой гречихи, вытеснив всходы наркотикосодержащих растений. Таким образом, на сегодняшний день общий процент выполнения данного показателя госпрограммы равняется…
— Постойте, постойте, — прервал выступавшего руководитель Антинаркотической комиссии. — Будьте любезны ответить, были ли возвращены в бюджет N-ской области денежные средства, выделенные на обработку заросших гречихой земель?
— Простите? — переспросил выступающий.
— Я спрашиваю, вернули ли вы неосвоенные финансы?
В зале заседаний словно сгустился сам воздух. Даже вспышки фотоаппаратов стали светить протяженней и медленней, будто преодолевая неви-димое человеческому глазу сопротивление. Кто-то нервически кашлянул, кто-то шмыгнул носом, кто-то, покраснев, опустил взгляд. Один ревизор имел торжественный вид. Ради этой минуты он преодолел путь в тысячи километров и теперь хотел выжать из нее максимум.
— Я не слышу ответа.
— Да, разумеется, — произнес выступающий.
— Что? Повторите! Я не расслышал.
— Разумеется, денежные средства были возвращены в полном объеме.
— Вы понимаете, что рискуете сейчас своей должностью?
— К сожалению, — выпятив грудь, сказал человек за трибуной, — я не располагаю в данный момент всеми необходимыми сведениями, чтобы ответить на ваш вопрос.
— Значит, не располагаете. Вот как?
Ревизор смерил выступавшего долгим презрительным взглядом.
— Александр Иванович, — обратился к нему начальник областного наркоконтроля, сидевший по правую от него руку, — я лично распоряжусь устроить проверку по данному факту и незамедлительно сообщу вам о ее результатах.
— Да, будьте любезны, — сказал ревизор.
В зале заседаний повисла неловкая тишина. Люди то и дело косились на телевизионные камеры, с беспощадностью прокурора писавших каждое слово, каждый жест участников мероприятия. Никто был не рад, что оказался в столь неудачное время в столь неудачном месте. Все знали, что видеозапись подобна ребенку; однажды появившись на свет, она начинала жить собственной, практически не поддающейся внешнему контролю, судьбой. Какими дорогами она отправится в захватывающее путешествие под названием жизнь? И будущее скольких высокопоставленных лиц перечеркнет в своем карающем шествии к правде?
Помня об этом, слово взял председатель заседания, Александр Владимирович Панов. Будучи первым заместителем губернатора, он отличал-ся поистине редкостным красноречием. Силаев по долгу службы часто присутствовавший на проводимых им мероприятиях, не мог не отдать должное его выдающимся качествам. Начав говорить, он мог делать это, не прерываясь по несколько часов кряду. При этом он ни разу не повторялся и не заглядывал в подготовленный помощниками доклад. Он бессовестно импровизировал, поражая сторонний ум приводимыми аналогиями. Там, где, например, обсуждался рост подростковой преступности, Панов часами рассуждал о природе. Где на повестку дня выносился вопрос весеннего паводка, он касался Конфуция, выдавая о нем полноценную лекцию на тридцать минут чистого времени. Если же речь заходила о весеннем призыве, он вспоминал дни, когда служил участковым в родной деревне Чугуевке. После таких блестящих докладов у любого, самого дотошного корреспондента или, скажем, столичного проверяющего, шарики заходили за ролики, а тема текущей повестки безнадежно стиралась из памяти. В общем, пост свой Панов занимал не случайно. Защитить честь области столь хитроумно и тактически выверенно не умел ни один из действующих ныне министров, и даже сам губернатор в неформальных беседах с «тузами» часто смеясь говорил, что «Александр Владимирович дует в уши что надо», призывая коллег брать с него личный пример.
— От лица всей области, — начал Панов, прерывая грозившую было затянуться неприятную паузу, — хочу выразить благодарность нашим высокопоставленным гостям за дельное замечание. Для нас ваше участие крайне ценно. Могу лишь заверить со своей стороны, что я также возьму данный вопрос под личный контроль и, если, не дай Бог, в ходе проверки выяснится, что здесь имеет место быть коррупционная схема, все виновные понесут заслуженное наказание. И влиятельный дядя, заседающий в заксо-брании, или другая какая важная птица никому не поможет, зарубите это себе на носу. Однако хочу сразу предостеречь наши СМИ: раздувать из этого редкого и к тому же еще не доказанного коррупционного факта сенсацию, поливая грязью всю структуру власти — непростительный перегиб. Все равно что выйти на улицу и приняться сажать в тюрьму каждого встречного на том основании, что ночью в городе было совершенно кем-то убийство.
В этом месте речи председательствующего ревизор понимающе кивнул головой в знак согласия. По тому каким угрюмым сделался его вид, было понятно, он и сам уже был не рад, что придал столько внимания в общем-то ничтожному случаю нецелевого использования бюджетных средств. Эти деньги явно не стоили того, чтобы выслушивать разглагольствования напуганного до полусмерти чиновника, но сказать это прямо он, конечно, не мог. Поэтому он кивал головой, хмыкал и кашлял, тщетно пытаясь вставить хоть слово в гладкий, как речной поток, монолог Панова.
— И все же, — после короткого вдоха, продолжил председательствующий, — более чем уверен, речь в данном случае идет о досадном недоразумении. Было бы очень обидно, если бы наши гости сложили свое мнение о работе исполнительных органов области, основываясь только на нем. Это была бы в корне не верная точка зрения. Стоит хотя бы вспомнить о тех результатах, которых добилась наша команда за последний год. Снижение общего уровня преступности, алкоголизации населения и подростковой беспризорности, снижение смертности, самоубийств, разводов. И я еще не упомянул об увеличении зарплат бюджетников. А ведь они показали рост более чем на тридцать процентов по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, что позволило нам по данному показателю выйти на по-четное второе место среди субъектов нашего федерального округа. И это при том, что пять лет назад мы занимали здесь предпоследнее место. Только представьте, какой резкий скачок! И ведь вы прекрасно все пони-маете, материальный достаток граждан — благоприятная среда для разви-тия таких отраслей, как строительство, предпринимательство, сельское хо-зяйство, спорт и туризм, где мы, кстати сказать, так же показываем поло-жительную динамику роста.
— А детки? — неожиданно спросил Панов, сидящего справа от него ми-нистра здравоохранения — Естественный прирост населения в области уже составил в этому году сто двадцать процентов. Поправьте меня если я не прав, Альберт Викторович.
— Да, совершенно верно, — хрипло ответил министр.
— Детки! — радостно повторил председатель, покосившись на ревизора. — Еще советский писатель Андрей Платонов отмечал важность демо-графических показателей в развитии страны. Деток ничем не обманешь. Детки родятся там, где хорошо жить. И наша рождаемость говорит сама за себя.
— Пожалуй, я с вами совершенно согласен, — мрачней мрачного произнес ревизор. — Однако мы несколько отклонились от…
— Да и позвольте, — прервал Панов ревизора, — с чего бы собственно людям плохо жилось в нашей области? У нас такой воздух, такая природа. Есть и тайга, и горные реки, в которых водится ценнейшая по вкусовым качествам рыба. Все, что душа пожелает. А какая у нас охота! Нигде такой не найдете. И все это на небольшой, в общем-то, территории, которую занимает наш регион. Что говорить, если жить к нам приезжают из самой столицы. Недавно, к примеру, в Подгорном районе поселилась целая община приезжих. Сбежали к нам от благ цивилизации. И я их вполне понимаю. Сам иной раз проснусь поутру, и такая тоска нападет. Думаешь, а чего это ты, Александр Владимирович, все суетишься чего-то, все бегаешь. Не махнуть ли тебе на недельку в тайгу — половить рыбку, завалить кабана, подстрелить уточку. Ведь все рядом, протяни только руку.
При этих словах Панов действительно протянул руку в сторону сидящего возле самой трибуны Силаева. Жест его был столь естественен, что все заворожено перевели взгляд на Сергея. Даже сам Силаев едва удержался от того, чтобы не повернуться назад. Казалось, прямо сейчас между рядами стульев для прессы пробежит лось или волк, и ты не успеешь его подстрелить, потому что оставил ружье в гардеробной.
— Понятное дело, — продолжал Панов, — я человек подневольный, не могу так просто махнуть на охоту. И слава богу, скажу. На все это у меня будет старость, а пока я хочу быть полезным области, исполняя обязанности, возложенные на меня губернатором. Но другим в стремлении к природе я не мешаю. Почему бы и нет, коль скоро они не сектанты, не беглые заключенные. Пусть живут себе, строятся, разводят пчел, собирают лечебные травки. А мы им, глядишь, через годик подселим десяток-другой наркоманов. Пусть перевоспитывают их своим добрым примером. Сейчас, сами знаете, реабилитационные центры в большом дефиците. Что-то берет на себя церковь, что-то мы сами. Но этого недостаточно. Поэтому помощи добровольцев мы всегда рады. Особенно, если эта помощь исходит от сто-личных гостей. Приятно, честное слово. А когда нам приятно, то гостям будет приятно вдвойне. Они нам реабилитацию наркоманов, а за это и мы им чем-то поможем. В наше время, знаете ли, даже воздух не бывает бесплатным, что говорить о девственной таежной земле, которую мы предоставили им в безвозмездное пользование. А ведь это, согласитесь, жест широкой души. Иной хозяин ни за что не пустил бы приезжего в свою вотчину. Но наш губернатор не такой, он привык доверять людям. У нас все на доверии, как бы дико это ни прозвучало. И люди, уверяю вас, это ценят. Людям дай только шанс, и они покажут такой пример самоотверженности, что залюбуешься.
Вот вы спрашиваете, вернул ли муниципалитет деньги, предназначенные для обработки засоренных коноплей площадей? Вам кажется, здесь что-то не чисто, больно похоже на воровство, — грозя пальцем ревизору, хитро произнес Панов. — А они-то, быть может, вернули еще в два раза больше, чем взяли, да только стыдятся сказать это в открытую. Мол, вот какие мы образцовые. И поля у нас сами зарастают гречихой, и деньги мы возвращаем с процентами. Э-э нет, уважаемый, наши люди не такого пошиба. У нас должно быть что-то одно, а иначе стыдно, иначе гордыня. Понимаете, о чем я? Наши люди попросту перестали бы уважать подобного выскочку, ручку ему не подали бы в коридоре. У них-то, у скромных людей благих дел может статься в десять раз больше, чем у гордеца, а они промолчали, ничего не сказали, чтобы не зарываться. А этот негодяй вышел, да и про гречиху, и про деньги и еще бог знает про что доложил. Перетянул, так сказать, на себя одеяло. Втоптал остальных в грязь, лишь бы самому отличиться. Это, по-вашему, правильно? В том-то и дело. Совершил геройский поступок — молчи, потому что твой сосед совершил больше и ни словом о том не обмолвился. А губернатор и так все узнает. Можешь быть совершенно спокоен. И награда не заставит себя долго ждать. Наградят, обязательно наградят, но потихоньку, без шумихи в газетах и телевидении. Зачем это все честному человеку, коль скоро трудился он ради собственного удовольствия, чтобы не было стыдно потом смотреть на себя в зеркало?
Сделав короткий вдох, настолько короткий, что ревизор не успел даже хмыкнуть, подготавливая благодатную почву для ответной реплики, Панов заговорил снова:
— Вам, конечно же, неизвестно, но мы каждый день награждаем до полусотни людей. То особо отличившегося учителя, то врача, а то и Главу сельского поселения. Награждаем так, чтоб со спутников не было видно, не говоря о другом. А вам там, в столице по простоте душевной все кажется, что мы чего-то недорабатываем, что за нами глаз да глаз нужен. Оно понятно, начальство должно быть взыскательным. Начальство должно быть всегда недовольно, иначе никакое оно не начальство, а так, в телеге пятое колесо. И нам от этого польза. Даже хорошие дела проверять нужно. А вдруг выяснится, что сделать добро мы, разумеется, сделали, сделали и как водится промолчали, да только своим замыленным благодеяниями взглядом не заметили, что сделали лишь половину возможного. И та-кое бывает, не спорю. Глянешь, а его-то, оказывается, добра этого, можно было воротить еще и еще, а не дожали, не дотерпели. Поэтому я за проверку. Уж будьте уверены, проведем со всей взыскательной строгостью. Можете полностью на нас положиться. Проведем и, если нужно, накажем. Так накажем, что никакой дядя в заксобрании ни за что не поможет. Но если нужно, и наградим.
Неожиданно Панов замолчал, вопросительно взглянув на ревизора. Казалось, ничто не предвещало конца. Интонация его голоса ничуть не изменилась, как бывает, когда оратор ведет речь к завершению. Панов просто умолк, и все. Ревизор медленно перевел на него мутный взгляд. Расправив затекшие плечи, он приготовился что-то сказать. Он даже разлепил губы, слипшиеся за время молчания до такой степени, что на них появилась кровавая корка, но тут дверь в зал заседаний тихонько откры-лась.
— Извините, Александр Владимирович, время, — произнесла шепотом девушка, секретарь Панова. — Здесь уже собрались участники рабочего совещания по шахтерам.
4
— Отстань. Я — не железная, — сказала она.
— На этот раз все получится. Я обещаю.
— Отстань, говорю.
Силаев пытался поцеловать девушку в губы, но та, скрестив на груди руки, отворачивалась всякий раз как он приближал к ней лицо. В конце концов, она спряталась под одеяло. Тогда, нащупав рукой ее трусики, Сергей рванул их резко вниз. Так что белье затрещало по швам.
— Ай. Ты делаешь мне больно, придурок!
— Вика, — произнес он умоляюще.
— Что Вика? Я не собираюсь проходить через это опять.
— Мне гораздо лучше. Увидишь.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю и все, — ответил Сергей.
Он запустил ей между ног руку, нежно лаская там пальцем. Между ног у нее было мокро. Сергей ускорил движения. Девушка больше не сопротивлялась. Ее ноги чуть заметно раздвинулись, поощряя усилия парня. Теперь его рука свободно ходила вверх-вниз, не встречая сопротивления бедер. Сергей ласкал ее влажный орган, то и дело запуская палец вовнутрь, в горячее лоно. Он убрал с лица девушки одеяло и поцеловал в губы, затем скользнул языком вниз по шее, к соскам.
— Да, — выдохнула она.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Люби.
Ее дыхание сделалось утробным и хриплым. Тогда Сергей лег на девушку сверху, нетерпеливо ища ее близости. Он не мог ждать. Все в нем было напряжено до предела.
— Помоги мне, — прошептал он.
Девушка бережно направила его внутрь. Как же было ему хорошо. Так хорошо, что почти невозможно. Сделав несколько поступательных движений бедрами, он издал животный стон радости и устало опустился на Вику, ткнувшись лицом ей в плечо.
— Ты, что ли, все? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Извини.
— Какого черта?
— Наверное, я слишком поторопился.
— Слезь с меня, быстро. — Она почти что кричала.
— Прости.
— Слезь, говорю!
Вика завертелась под ним, как кошка в воде.
— Идиот, — отвернувшись, сказала она.
5
У ворот церкви сидели нищие. Бородатый с бельмом на глазу старикан и сухопарая, как древняя мумия женщина в белой косынке и голубом сарафане. «Кассиры Господа», — подумал Силаев, бросив в стоявшие подле христарадников пластмассовые стаканчики мелочь. По тому, как яростно закрестились убогие, он сделал вывод, что подношение пришлось им по вкусу. Еще бы! Он специально разменял перед этим в магазине триста рублей, чтобы у него хватило монеты для каждого.
— Дай Бог вам здоровья, — благодарно прошамкал старик, пока жен-щина исступленно билась головою о землю.
Силаев ступил за ворота. За ними начинался совсем иной мир. Тихий, умиротворенный, словно картинка на телевизоре с убавленным звуком. Дорога к церкви, вымощенная белоснежною плиткой, упиралась в величественный и стройный храм со сверкавшими высоко в небе позолоченными куполами, в которых отражался весь город. Поднявшись по мраморным ступеням ко входу, Силаев перекрестился. Он крестился размашисто, будто плыл кролем и боялся не дотянуть до противоположного берега. Прислушиваясь к себе, он чувствовал, как нисходит к нему просветление. Здесь, вдали от мирской суеты его сердце наполнилось осознание вечного. Он вошел в храм с улыбкой. С ней же занял очередь в киоск за свечами. Его душа ликовала. Он готов был простоять так целое тысячелетие, словно очередь эта вела прямиком в рай и была последней препоной перед веч-ным блаженством.
— Мне, пожалуйста, две самые большие свечи, которые у вас только есть, — по-прежнему следуя намеченной стратегии не мелочиться, произнес Сергей, когда пришло его время.
— Двести восемьдесят рублей, — мелко перекрестив рот, сказала старуха с огромным горбом, сидевшая за прилавком.
— Четыреста, без сдачи, — сказал он и тоже перекрестился.
— Водички не желаете, сигареты, презервативы?
— А какая вода у вас есть?
— Бон Аква, Святой источник и Кока-кола.
— Дайте мне, пожалуйста, бутылку Бон Аквы.
— Пятьсот рублей, — сказала старуха и снова перекрестилась.
Достав из бумажника фиолетовую купюру, Сергей протянул ее горбатой старухе. Посмотрев банкноту на свет, продавщица спешно убрала ее куда-то в самые недра своего темного, бесформенного одеяния. Затем вытащила из-под полы полулитровую бутылку воды.
Вода была ледяной. То, что надо в душном помещении церкви.
Освежившись, Сергей направился на поиск нужной иконы. Всю ночь перед посещением храма он гуглил в Интернете святых заступников, к кому он мог бы обратиться с молитвой. В конце концов, взвесив все за и против, Сергей остановил выбор на Николае Угоднике. Во-первых, Николай был мужчиной. Просить даму, тем более целомудренную, о решении своей деликатной проблемы он посчитал святотатством. Во-вторых, день святого совпадал с собственным днем рождения Сергея, что, по его мнению, делало их связь более прочной. А в-третьих, Николай просто вызывал в Сергее доверии. В его взгляде было что-то такое, что сразу же располагало к себе. Такой человек, будь, например, он урологом, не стал бы издеваться над пациентом, проделывая над ним противоестественные процедуры, а сразу бы назначил лечение. И даже, возможно, не попросил денег. В общем, мужиком он был мировым, говоря по-простому. К нему-то Сергей и направился, медленно попивая пятисотрублевую воду.
Вскоре он нашел, что искал. Икона Николая Угодника находилась у клироса, в самом дальнем углу храма. Сергей узнал ее сразу. Узнал практически интуитивно. По тому сколько свечей горело в кандиле у образа Сергей с удовлетворением отметил, что не дал маха в выборе. Николай явно пользовался популярностью. К счастью, сейчас у иконы было сво-бодно.
— Извини, старче, — поджегши свечу, мысленно обратился он к Николаю, — я не научен молитве. Потому буду говорить, как умею. Надеюсь, ты услышишь меня и не осудишь. Аминь.
Закончив вступление, Силаев приготовился поведать святому о самом главном. Он даже зажмурил глаза, чтоб его мысль, направленная в сторо-ну образа, была яснее и чище, но в этот момент кто-то встал между ним и иконой. «Послушница», — решил раздраженный Сергей, взглянув на бесцеремонно тушившую свечи старуху в белом платке и мышиного цвета платье. Он ждал, когда снова останется в одиночестве, но бабка не уходила. Ее длинные, скрученные артритом костлявые пальцы работали медленно и неповоротливо. На то, чтобы потушить свечи у нее ушла целая вечность. И целая вечность, чтобы вынуть их из подсвечника. Когда она наконец отошла, в кадиле осталась лишь одна свечка — Сергея, и она явно не давала бабке покоя. Встав неподалеку, старуха не спускала с нее алчного взгляда. Ее можно было понять. Пламя уничтожало свечу на глазах, превращая в жалкий огарок. Еще минута и она не будет стоить гроша.
«Старче, — воскликнул Сергей, сосредоточившись. — Ты знаешь, зачем я пришел. Я понимаю — желание мое эгоистично, но неужели я не достоин того, чтобы стать чуть счастливей? Во всяком случае, никому от этого плохо не будет, ведь так? Сотвори чудо, прошу. Я стану самым праведным человеком на свете. Я буду отдавать половину зарплаты бедным, а по воскресеньям посещать храм. Я усыновлю из детского дома двух сирот. Только яви чудо! Яви исцеление».
Увы, но сердце Сергея было пусто. Николай Угодник не слышал его. Он это чувствовал. Бабка, стоявшая у него над душой, не давала сосредоточиться. Вдобавок к первой послушнице вскоре присоединилась вторая. И хоть они старались говорить тихо, но голос старух был таким низким и хриплым, что звучал на весь храм. «Грязные полотенца отца Зосима», — достиг слуха Силаева обрывок беседы. «Господи, этим голосом можно петь black metal», — подумал Сергей. Молиться в такой обстановке не представлялось возможным. Бог отворачивался от него, это ясно. И по-слушницы были здесь ни при чем. Не появись они, случилось бы земле-трясение или с неба рухнул грузовой модуль «Прогресса». Все что угод-но. Господь не хотел иметь дел с импотентом, одержимым низкими помыс-лами.
Подняв глаза, Сергей с отчаяньем взглянул на Николая. В его суро-вом лике читалась насмешка. Силаев отошел от иконы побежденный и сломленный, и старухи тут же притихли. Свеча сгорела рублей на трид-цать, не больше, и все еще была ценным трофеем.
Из церкви Сергей вышел чуть ли не бегом.
6
Шахтер облился бензином и закричал:
— Я сейчас подожгу себя. Я не блефую. Вы меня слышите?
Вокруг безумного горняка собралась целая толпа репортеров. Все молча ждали финала, направив десяток видеокамер на самоубийцу. Сила-ев пробился сквозь их толчею и сделал несколько снимков. Великолепные кадры. Хоть сейчас на первую полосу еженедельной газеты.
— Подожгу, бля. Пусть моя смерть останется на совести губернатора.
— Валяй, — послышался крик из толпы.
— Суки, — ответил шахтер. На его глазах были слезы.
Один из операторов, затушив сигарету, принялся спешно складывать камеру. Другие нерешительно мялись на месте. Через час в другом конце города открывался новый детсад, и журналисты боялись опоздать на это событие. Видимо, тоже решив закругляться, к Сергею подошла девушка-корреспондент федеральной телевизионной компании за комментарием.
— В данный момент, — начал Силаев, уставившись в объектив телека-меры, — мы наблюдаем открытый шантаж со стороны профсоюза «Горняцкое братство», направленный на выбивание с области долгов по зарплатам. Напомню, что данная задолженность сформировалась в ходе банкротства частных угольно-добывающих предприятий и власть не несет по ней никаких обязательств. Однако, не взирая на это, на последнем заседании правительства Губернатор поручил заинтересованным министерствам и ведомствам проработать механизм возвращения долгов. Предполагается, что они будет гаситься за счет благотворительных траншей компаний «Икар», «Промсибуголь» и остальных. Уже сформированы списки горняков, по которым будут производиться выплаты. В ближайшее время ожидаются первые отчисления. Люди же, которых мы видим сейчас пред собою, самым бессовестным образом стремятся получить деньги вне очереди, оставляя не удел своих же товарищей, с кем только вчера спускались вместе под землю. Как видим, представители профсоюза грозятся устроить акт самосожжения, если Губернатор не выплатит задолженности в течении часа, что, разумеется, исполнено областной властью не будет. С шантажистами у нас разговор короток. Ни малейших уступок. Погашение долгов по зарплатам будет производиться, как и планировалось, согласно оговоренным ранее спискам.
В этот момент за спиной Силаева вспыхнуло пламя. Оно было столь ярким, что озарило лицо девушки всполохом багрового света. Сергей обернулся и замер от ужаса. Шахтер отчаянно агонизировал, катаясь по траве, словно припадочный. Одежда на нем горела как факел.
— А-а-а, — кричал истошно горняк.
— Снимай, снимай, — прошептала девушка оператору.
— Горю.
— Черт подери, он горит. Снимаем, ребята.
Выбежав вперед с микрофонами, корреспонденты принялись спешно проговаривать текст для вечернего выпуска. Глаза у них были бешеными. Каждый знал, второго дубля не будет, нужно записаться с первого раза, иначе на земле останется обугленный труп, а с ним картинки не сделаешь. Сергей тоже успевал делать снимки. Пламя было чертовски красивым. Фиолетовым, с длинными оранжевыми языками.
Неожиданно шахтер замолчал. Словно где-то внутри него отключили рубильник. Голова его медленно опустилась на землю, тело обмякло. Теперь он походил на обыкновенную кипу горящего мусора.
— Сворачиваемся, ребята, — скомандовал кто-то из операторов.
7
— Ну что? — спросил он, когда она вышла из клиники.
— Ничего.
— Дай взгляну.
Она протянула ему листочек с анализом и отвернулась. Он читал ре-зультаты обследования, а в нескольких метрах от них экскаватор разры-вал землю, подбираясь к отопительным трубам. Бригада рабочих в синих робах крошила отбойными молотками асфальт.
— Что это?
— Разве не видишь?
— Вижу. Но как такое возможно?
— Я не знаю.
Вика поправила челку и закурила. Всем своим видом она давала понять, ей наплевать, что он обо всем этом думает. Она ничего больше не скажет, потому что говорить тут, собственно, не о чем. Если он ее любит, то как-нибудь свыкнется с этим. Если нет, значит, нет, ей все равно. Между тем Сергей стоял, как оглушенный. Он снова перевел глаза на листочек с анализами. Хламидиоз, уреоплазмоз, микоплазмоз, гонорея. Внушительный список. Настолько внушительный, что в него даже не верилось. Разумеется, это было ошибкой. В одну галочку еще было можно поверить. Было как-то можно поверить и в две. Но в четыре!..
— Скажи, ты мне изменяла? — как можно спокойнее спросил он.
— Не неси ахинеи.
— Тогда откуда у тебя это?
— Да не знаю я, — закричала она.
— Прошу тебя, говори тише. На нас смотрят люди.
И вправду неподалеку собралась бог знает откуда взявшаяся горстка людей и, глядя на них, оживленно вела обсуждение. На балкон третьего этажа, левей крыльца клиники, вышел мужик в белой майке и закурил. Он тоже с любопытством наблюдал за влюбленными.
— Плевать.
— Хорошо, плевать. И тем не менее, откуда?
— Мало ли, — выдохнув дым, сказала она. — Ветром надуло.
— Не разговаривай со мной так.
— От тебя досталось. Почему ты не рассматриваешь такой вариант?
— Вика, не лги мне!
— Да не лгу я. Сам знаешь не хуже меня, я была невинной, когда мы с тобой встретились.
— Знаю.
— Ну и вот, значит, это твое.
Сергей отвел взгляд, не в силах смотреть на девушку, на ее искажен-ное от обиды, но все равно прекрасное личико. На нее невозможно было смотреть без нежности, поэтому он смотрел на рабочих. Асфальт крошил-ся под отбойными молотками большими и неровными кусками с черной прожилкой смолы посередке.
— Ну что ты, глупышка? — вдруг улыбнувшись, сказала Вика.
— Ничего.
— Кто у нас тут надулся?
— Отстань от меня.
— Надулся. Разворчался. Кошмар.
— Я не надулся.
— Нет, ты надулся. Бу-бу-бу.
Улыбка против воли появилась на лице Сергея. Он хотел отвернуться от девушки, но вместо этого обнял ее. Он не мог злиться. Его губы устремились навстречу ее полуоткрытым губам.
— Вот осел, — сказал мужик на балконе.
Отбойные молотки как раз стихли и его было хорошо слышно, но Сергей предпочел сделать вид будто оглох. Что посторонние могли знать об их жизни, о любви, о прощении? Ничего ровным счетом.
Неожиданно девушка рассмеялась.
— Что? — спросил Сергей, опьяневший от счастья.
— Чмокаемся.
— А-а, — сказал он, вспоминая старую шутку. — Верно. Чмокаемся.
8
— Значит, сижу я в лодке за камышами. Притаился. Пошевелиться боюсь лишний раз, — шептал возбужденно Иван. Его красные с похмелья глаза были круглыми как чайные блюдца. — Гляжу, здоровенный селезень летит прямиком на меня. В каких-нибудь нескольких метрах, прикинь? Ну, думаю, все, попался дружок, а сам осторожненько так подымаю ружье. Чтоб, не дай Бог, не спугнуть.
— Не спугнуть?
— А ты хули думал? Утки, они знаешь, какие, заразы, смекалистые! Заметят тебя и даже не спросят, как звать. Развернутся, и до свидания, — при этих словах Иван показал, как утки разворачиваются и говорят «до свидания». Больше всего это походило на гимнастику плечевого сустава на уроке физкультуры в седьмом классе перед забегом на три километра.
— Интересно, как они понимают?
— Понимают и все. Был бы ты уткой, посмотрел бы я на тебя. Поди еще и не то бы учуял.
Он действительно посмотрел на Сергея. В его мутном взгляде тяжело ворочалась водка, перекатываясь с бока на бок. Он смотрел очень пристально, словно что-то припоминая. Однако его интерес к этому чему-то был не продолжителен. Скоро взгляд Ивана вновь округлился — он опять был в лодке за камышами и к нему на всех парах летел селезень.
— Короче, подпустил я его на несколько метров. Вот он, рукой можно коснуться. Бабах, дуплетом, сразу из двух стволов. Чуть было отдачей не скинуло с лодки. И мимо. Мимо, прикинь!
Он ударил рукой по столу от досады. Ударил с такой силой, что едва початая бутыль водки подскочила высоко вверх, лишь чудом не свалившись на пол. Зазвенев, под холодильник попадали вилки.
— Осторожно, Ваня, водку прольешь.
— А хрен с ней. — Он налил себе полную рюмку. — Будешь?
— Мне нельзя, ты же знаешь.
— Херней ты страдаешь, по-моему. Въеби хорошенько, все сразу пройдет. Накручиваешь себе про всякие неизлечимые болезни. Как это называется? Клепто, как ее там, мания, что ли? Короче, ты понял меня.
— Это только со стороны выглядит так, а на самом деле…
— Вот у тебя такая же штука, — не дослушав, продолжил Иван. Покрутив у виска большим пальцем, он свистнул несколько раз. — Флягу тебе нужно лечить, а не хер.
— Если б ты знал, как мне порой бывает херово, ты бы так не…
— Погоди. И что же ты думаешь селезень?
— Что?
— Сейчас.
Расправив плечи, Иван опрокинул в себя рюмку водки.
— Вот так отряхнулся и полетел дальше. — Сморщившись, выдохнул друг. Он снова продемонстрировал, как отряхнулся селезень и полетел дальше. Словно смахнул с пиджака хлебные крошки.
— Пиздец.
— С пяти, да какой там с пяти, с трех метров стрелял и промазал. Блять, — он схватил себя руками за голову. — Как вспомню, жить больше не хочется. Стыдно перед мужиками.
9
Высунув язык, Сергей осторожно коснулся Викиной щелки.
— Не останавливайся, — прошептала она, вцепившись ему пальцами в волосы.
Он лизнул еще несколько раз. Пизда была солоновата на вкус. Но в общем-то ничего. Лучше, чем он представлял. Девушка извивалась от удо-вольствия, тыча своей штуковиной ему в самый нос. Теперь он лизал не останавливаясь. Быстро и целенаправленно. Работал языком, как котенок, лакающий молоко. Через минуту он уже смертельно устал. Его колени, которыми он стоял на полу у кровати, болели почище, чем после покаянной молитвы. Шея и плечи затекли. Хотелось пошевелиться, хоть немного изменить положение, но он был зажат Викиными ногами, будто колодками. Язык сделался ватным. Он буквально отваливался от усталости. «Все равно что разгружать в одного пятидесяти тонный вагон, — думал Сергей. — Язык просто не приспособлен природой для такой работенки». Он отстранился и принялся ублажать девушку пальцами. Наяривал там, точно драил бабушкин самовар, пока тот не станет блестящим, но несмотря на усилия скоро у Вики все высохло.
— Нет, ртом, — попросила она.
— Я устал, Вика.
— Молчи. И не останавливайся!
Он снова начал лизать. Лизал, собрав всю волю в кулак. Это было ужасно, как все героическое. Но что еще ему оставалось? По правде сказать, он готов был закончить прямо сейчас, хотя Вика к нему даже не прикоснулась. Одно неверное движение, и он разрядил бы все в ножку кровати, не успев моргнуть глазом. «Чертовы доктора! — думал он. — Платишь огромные деньги, и в итоге все равно работаешь языком. Можно было делать это и за бесплатно. По крайней мере, было бы не столь обидно».
— Не останавливайся. Быстрей.
Он совершенно не чувствовал языка.
— Если я снова не кончу, то придушу тебя собственными руками.
Сергей больше не мог шевелить языком. Он просто терся лицом по промежности девушки, надеясь, что осталось недолго. Наконец, содрогнувшись всем телом, Вика обмякла. Из груди ее вырвался хрип.
— Люблю тебя, — прошептала она, погладив парня по голове.
Он лег рядом с девушкой и, ткнувшись в ее мягкий гладкий живот, стремительно кончил.
10
— Как вы до сих пор живы? — сказала колдунья.
— Неужели все так серьезно?
— Вы спрашиваете, серьезно ли это? Да проклятья, наложенного на вас, хватит, чтобы убить табун лошадей.
При этих словах колдунья принялась кружить вокруг Сергея, размахивая руками вдоль его тела. Своим большим с горбинкой носом и черным платьем она напоминала нахохлившуюся ворону, разминавшую после сна крылья. От ведьмы у нее были огромные перстни по несколько штук на каждом пальце и внушительного вида пентакль, висевший аккуратно между двух белых, водянистых грудей на серебряной цепочке.
— Фух, — тяжело сопела она, — мне не по себе от вашей энергетики.
— Как же такое могло случиться?
— Очень просто. Была у вас девочка, которую вы предали?
— Девочка?
— Да, из тех, что, если не мой, значит ничей?
Сергей честно задумался, но кроме толстенной шлюхи, которую он снял с Иваном как-то раз в сауне, ему никто не приходил в голову Эта шлюха и вправду очень сильно к нему привязалась. Он трахал ее два часа и в конце она не хотела от него уходить. Она даже плакала, ожидая такси, настолько он ей понравился. Теперь в голове Сергея все прояснялось.
— Вот видите, вы даже не помните, а она о вас не забыла.
— Удивительно.
— Обида и ревность могут довести человека до самых крайних поступков. Садитесь. Я постараюсь помочь.
И она указала ему на стул в коридоре.
— Он стоит под сильнейшим оберегом, который мне подарил венгерский колдун. Этот оберег зарядит вас чистой энергией. Без него мне здесь не справиться.
Силаев сел, где ему было сказано. Стул жалобно скрипнул под ним, как машина с неисправными сайлентблоками.
— Закройте глаза.
Он закрыл.
— Чувствуете, как ваши глаза наливаются тяжестью?
Сергей чувствовал.
— Ваша голова клонится вниз. Вы не можете этому препятствовать.
Сергей с трудом приоткрыл один глаз. Колдунья как ни в чем не бывало разглаживала плед на диване.
— Я досчитаю до десяти и ваш подбородок коснется груди. Раз! — торжественно возвестила она. — Благотворная энергия оберега скользит по вашим рукам и ногам, обволакивает их ласковым покрывалом. Два! Она проникает вместе с дыханием в легкие, наполняет вас светом и радостью. Дышите этой энергией, дышите. Три! Вбирайте ее каждой клеточкой своего тела. Раскройте навстречу ей поры. Четыре! Болезнь исходит из вашего тела. Вы вдыхаете свет, а выдыхаете мрак и несчастья.
Из зала послышались звуки, будто кто-то пишет смс-сообщение на телефоне.
— Пять. Шесть. Семь, — пробубнила колдунья.
Несколько секунд из зала не раздавалось ни единого звука.
— Восемь, — неожиданно громко крикнула женщина. — Вы уже почти что здоровы. Ваше тело свежо, как после долгого сна, а чресла наливаются неведомой силой. Девять! Вам хочется женщин. И это чувство взаимно. Ни одна из них сегодня не устоит перед вами. Десять! Вы совершенно здоровы.
Подбородок Сергея коснулся груди. Он вздрогнул и сразу очнулся. Колдунья стояла в дверном проеме прихожей с торжественным видом. Она смотрела на него так, словно он был туземцем с архипелага Самоа и ей только что удалось усмирить шторм.
— Посидите здесь какое-то время и уходите. Сегодня ночью вам должен присниться сон. Обязательно запишите его, чтобы не забыть. Это может быть важно. В следующий раз я скажу вам, что он значит.
Продолжение следует.