ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ
Кукла
Мария ходила вдоль полок. От ярких цветов рябило в глазах. Это пестрое многоцветье было зазывающим, вызывающим и агрессивным. Она находилась в отделе игрушек и перед ней были полки с куклами. В воскресенье Мария собиралась в гости к подруге. У ее дочки недавно был день рождения, и она выбирала для нее подарок. И никак не могла выбрать.
Кукол было много, очень много, слишком много. Стандартные Барби в разных нарядах, пугающе реалистичные младенцы разных размеров, разнообразные кукольные монстры (“Они-то зачем, – удивлялась Мария, – или это предел фантазии их творцов?”) и прочее милое симпатичное разнообразие застывших кукольных лиц. Глаза безразлично скользили по ним, не задерживаясь и не останавливаясь.
“Н-да, так много всего, но даже взгляду зацепиться не за что”, – глухое раздражение нарастало. “Ну что ворчишь. Просто ты уже стара для них”, – она пыталась себя успокоить. “Надо Ришке позвонить и проконсультироваться”.
Ее дочь Ариша, Риша, Ришка, давно жила в столице, всю себя отдавая любимой творческой профессии – дизайну одежды. На личную жизнь, по ее словам, у нее совсем не оставалось времени.
“Пора бы уж и внучку мне родить”, – вздохнула Мария, набирая номер дочери.
– Ма, привет. Очень скучаю. Выберусь, непременно выберусь к тебе. Вот только очередную коллекцию доделаю, поведу презентацию и… – защебетал такой родной и дорогой голос в трубке.
– Привет, Риш. Скажи, какая кукла была твоей самой любимой?
– Новая
– Что???
– Ну новая, та, которую только что купили.
– Но у тебя не очень-то и много их было. Мы же не могли покупать тебе много игрушек. И, тем не менее, помнится, ты любила с ними играть и много шила для них.
Ариша засмеялась.
– Это здорово, что их было мало. Правда, я это только недавно поняла. Я ведь потому и стала шить для них, что с новым нарядом кукла становилась новой. Вот видишь, как все обернулось. Теперь мое хобби стало моей профессией.
– Новая, – растеряно пробормотала Мария, не слушая дочь, – вот не знала.
– Мам, у тебя все в порядке?
– В порядке. У Лизы, дочки Татьяны, недавно день рождения был. Вот ищу ей подарок. В воскресенье в гости к ним собралась.
– А сколько Лизе лет?
– Одиннадцать.
– Ааа. Ну купи ей фриковую Барби.
– Какую?
– Ну выбери ту, которая одета так, что и притягивает взгляд и отвращает его. Вот так одновременно. Тебе и хочется на нее смотреть, и отвернуться хочется, и хочется ее взять, и оттолкнуть хочется. Вот найди такую, и купи в подарок.
– Странный будет подарок. Тебе не кажется?
– Зато креативный. Выбьет из головы девочки понатыканные уже в нее шаблоны и освободит место для нестандартных идей и решений.
– А это обязательно?.. выбивать… Может быть как-то по-иному можно творческие порывы высвободить?
– Ну, не знаю. Смотри сама. Я бы так сделала. Да, кстати, и сделаю. У Оксанкиной дочки на следующей неделе день рождения. Вот и куплю ей фриковую игрушку. Ладно, ма, дел полно. Я тебе вечером позвоню.
– Хорошо. Спасибо, Риш.
Фриковая Барби… Мария устало смотрела на полки с куклами.
– Вера Николаевна, можно я к маме пойду?
– Рано еще, Маша.
Рано. Но почему? Маша обводит глазами группу. Ведь в ней осталось совсем мало детей. Три мальчика достраивали замок из кубиков. Лариса сидела на скамейке напротив двери и, не отрываясь, смотрела на нее. Ей хотелось домой, и она ждала, когда за ней придут мама или бабушка. А противная Светка забрала все самые интересные игрушки и одна с ними играла. Можно, конечно, подойти к ней и потребовать что-нибудь. Но Маше не хотелось ничем играть. Ей хотелось к маме.
Ее мама была воспитателем в этом же садике, только в другой группе. Но в течение дня Маше нельзя было приходить в ее группу. И только вечером, когда медленно стихал детский гомон, когда рассыпались компании, когда забирали и уводили друзей и врагов, вот тогда Маше позволялось пойти в мамину группу и поиграть там до тех пор, пока уже из маминой группы не заберут последнего ребенка и они не пойдут домой.
Забрали Виталика.
– Вера Николаевна, можно?
– Ну, иди, Маша.
И Маша радостно выбегает в коридор, пробегает несколько дверей, толкает неплотно прикрытую белую дверь.
– Мам.
Мама за столом что-то пишет, поднимает голову.
– Поиграй пока. Скоро домой пойдем.
В маминой группе только один мальчишка самозабвенно катает машинки. Он собрал их все вокруг себя и устраивает гонки, аварии, погони. Мальчик исподлобья глядит на Машу и придвигает поближе две откатившиеся машинки. Да не нужны Маше его машинки. Ей нужна она, Кукла. Кукла сидит на шкафу, большая, ростом почти с Машу. Ну, может быть, чуть поменьше. Сидит и смотрит на Машу голубыми улыбающимися глазами. Маша хочет с ней поиграть и Кукла хочет с ней поиграть. Но нельзя. Мама не дает. И все-таки Маша делает очередную попытку.
– Мама, а можно вон ту куклу, которая …
– Нельзя, Маша, – говорит мама, не отрываясь от бумаг.
– Я тихонечко. Я осторожненько.
– Маша, нельзя, – мама поднимает голову, глаза усталые. – Мы уже с тобой столько раз говорили об этом.
– Я не буду ее трогать. Ты посади ее на подоконник, а я рядом посижу.
– Маша, не мешай. Мне отчет надо закончить. Возьми любую куклу и поиграй.
Но Маша не хочет любую. Она хочет эту, эту самую необыкновенную, единственную.
Шкаф стоит у стены рядом с окном. Маша садится на подоконник и смотрит то на улицу, то на Куклу, сидящую наверху шкафа.
Здесь за окном мир гораздо интереснее, чем тот, который она могла видеть из своей группы. Окна в ее группе выходили на хозяйственный двор, узкий, пыльный, с какими-то скучными невзрачными сараями и сарайчиками. А отсюда был виден двор, в котором они играли во время прогулок. Он был виден весь до деревянного забора, за которым росли огромные тополя, закрывающие полнеба. За ними, Маша это знала, они той дорогой ходили с мамой в садик, была дорога, с другой стороны огороженная тоже деревянным глухим забором. Что было за тем забором, Маша не знала. Зато там, туда дальше, дальше глухих заборов, был чудесный луг. Изредка, летом, в хорошую погоду они ходили в те места с воспитательницей.
Этот цветочный луг легко сбегал по некрутому косогору к небольшой речке, на противоположном берегу которой вдалеке виднелись дома. Эта городская окраина в те времена только застраивалась, поэтому еще много было рощиц, лугов, полян. А что дальше? дальше ничего нельзя было рассмотреть и Маше казалось, что там кончается мир. А как же он кончается, пыталась представить она себе. Там что, черная пустота? Нет, не похоже. Иначе там не было бы так же светло, как здесь. Но там другой мир, обязательно другой, совсем-совсем другой, – решила Маша. И ей очень хотелось прогуляться в этот мир. И она мечтала, как дойдет до этого мира и как кончится мир знакомый, здешний и начнется мир незнакомый, нездешний. Идти одной в мечтах было скучно, и Маша брала с собой Куклу. Кукле тоже не хотелось все время сидеть на шкафу, и она с радостью прыгала с него на подоконник, и вместе с Машей они выходили в окно и шли в тополиную аллею, а потом к цветочному лугу, а потом перебирались через речку и шли дальше, все дальше и дальше.
Иногда Маша и Кукла попадали в какие-то сказочные приключения. Это всегда были продолжения запавших в маленькую душу сказочных историй. Иногда там разворачивались серьезные сцены наказания обидчиков и торжества справедливости, как продолжение реальных случаев обид и несправедливого (в ее глазах) к ней отношения. А иногда они просто шли, и Маша рассказывала Кукле, как трудно быть девочкой. Кукла ее всегда понимала и поддерживала.
Но все это было в мечтах, в воображении. Маша переводила свой взгляд с пейзажа за окном на куклу и обратно, питая свое воображение то одним образом, то другим. И мечтала, мечтала, мечтала.
И вот однажды они встретились по-настоящему, Маша и Кукла.
Однажды в садик приехал фотограф. В те времена еще не было цифровых фотоаппаратов и прочих фотографирующих устройств. И фотография была делом трудоемким и непростым.
Фотограф делал групповые и индивидуальные снимки. И мама среди белого дня (невероятная редкость) забрала Машу из ее группы в свою, чтобы и ее тоже сфотографировали. Сначала Маша сидела у мамы на коленях и фотограф пытался привлечь ее внимание какими-то глупыми птичками, которые будто бы вылетают из его фотоаппарата. Но Маша – человек бывалый и этим ее не проведешь. Пока он суетился, она следила за рыбками в аквариуме, напротив которого он их усадил. Но вот мама сняла Машу с колен, и она направилась было к аквариуму, чтобы последить за улиткой, переползающей с одной стенки аквариума на другую, но мама вернула ее и велела сесть на стул перед фотографом, но теперь одной. Маша угрюмо уселась. Ей уже давно надоел весь этот процесс фотографирования, и хотелось назад в свою группу, пока там еще идут увлекательные игры и ссоры. И вот тут-то… тут мама достала Куклу со шкафа и дала Маше… подержать… пока ее фотографируют…
Маша обхватила куклу. Она с трудом поместилась на маленьких коленях. Ладошки вспотели от напряжения и страха: как бы не помять и не сломать что-нибудь. На кукле был темно-бордовый бархатный жакетик и желтое платье с геометрическим зелено-синим рисунком. Белое фарфоровое лицо словно светилось изнутри, голубые глаза блестели, алый ротик улыбался. Кукла была счастлива. Маша тоже. Маша забыла и про фотографа, и про маму, и про садик. Кукла была тяжелой, и девочка ощущала эту тяжесть и тепло бархатного жакетика и прохладную плотную ткань платья. В ее фантазиях ничего этого не было. А ведь и там она не раз держала куклу на коленях и гладила ее белокурые волосы. Реальность явила свой вес и плотность.
Фотографирование закончилось. Маша сидела, обнимая Куклу. Никто ее у нее не отбирал, не убирал на шкаф. Мама о чем-то разговаривала с фотографом и другими воспитателями. О Маше все забыли. Забыли и о кукле. А она становилась все тяжелее и тяжелее. Маленькие ручки не могли обнять всю Куклу целиком и она незаметно стала сползать с колен. Тогда Маша, осторожно отодвигая Куклу на стул, сама сползла с него. А Кукла осталась сидеть на стуле. Маша повернула ее к окну и залезла на подоконник. Она посмотрела во двор, потом на Куклу и они снова отправились гулять за горизонт.
С тех пор Маша больше не просила у мамы разрешения поиграть с Куклой. У них с Куклой был свой мир, где они встречались и отправлялись в путешествия.
Мария тряхнула головой. Такой куклы, способной взбудоражить ее воображение, здесь не было. Пробить шаблоны? Возможно надо. Только вот… этого же мало. Надо еще разбудить фантазию. Сможет ли это сделать фриковая Барби? Мария с сомнением еще раз обвела глазами магазинные полки. Куклы были конкретны и доступны.
Мария вышла из магазина, перешла дорогу и открыла дверь книжной лавки.
Трудно быть бабочкой
Небольшой зал детской хореографической студии залит холодным зимним светом. Одна стена ее почти сплошь стеклянная. Низкие подоконники и огромные окна, отделенные друг от друга узкими простенками. Напротив них глухая стена со стационарным хореографическим станком, который на самом деле всего лишь двухуровневые деревянные перила. Около него стоит полтора десятка девочек в возрасте от 10 до 12 лет. Перед нами зеркальная стена, а сзади пианино, за которым студентка из музучилища Наташа помогает вести занятие нашему педагогу Галине Николаевне.
– Тянем ножку. Одновременно рука и нога вверх… в сторону… Держим спину. Спина прямая. Ира, держи голову. Поворачиваем голову вслед за рукой. Следите за кистью. Она должна быть расслаблена. Нет, как тряпка она тоже не должна болтаться. Тянем носок,… нога прямая,… не сгибайте в коленях… Ира, держи спину…
Я совсем измучилась. Нога, рука, шея, спина,… Как мне это все удержать в голове? Только внимание сосредоточится на том, куда его посылает строгий голос учительницы, как сразу же выходят из-под контроля другие части моего тела и начинают произвольную жизнь.
– Откинули назад плечи. Не сутулимся. Поднимаемся на носочек. Ира, не наклоняй голову.
Я почти теряю равновесие. Ну как я должна стоять на цыпочках одной ноги с отведенной в сторону другой ногой, с поднятой рукой, прямой спиной и не наклоненной головой? Мышцы начинали дрожать от напряжения.
– Перерыв 10 минут.
Я сажусь на низкий подоконник. За окнами запорошенный снегом сквер. Белая земля светлее низкого зимнего неба. День заканчивается. Серые сумерки густеют и уплотняются. Смотрю на настенные часы. До окончания занятий еще полчаса. Хорошо бы сейчас мы танец новый стали разучивать. Очень мне надоели занятия у станка.
– Девочки, подойдите ко мне.
Галина Николаевна собирает нас вокруг себя.
– Вот смотрите, какие у вас лица, когда вы делаете упражнения.
Она плотно стискивает губы, напрягает скулы. Взгляд застывший. Лицо – неподвижная маска. Мы смеемся.
– Да. Это смешно. Так же смешны все ваши движения. О чем вы думаете, когда делаете упражнения? Давайте сделаем так. Вы бабочки. Бабочка, которая сидит на цветке и складывает и раскрывает крылья, готовясь к полету. Поняли? Так, всё. К станку, девочки. Продолжаем занятие.
Опять. Я неохотно встаю и иду к станку.
– Начали. И раз,… два… Держим спинку.
Бабочка… Ну какая я бабочка. Куда мне девать руки? Их же у бабочки нет. А шею? Ну где у бабочки шея? Ей вот хорошо. Не надо думать, чтобы шея спина, нога были единым целым. Они же у нее и так целые. И вдруг я почувствовала гибкий прочный стержень, соединивший неслушавшиеся меня части тела, от макушки до пальцев правой ноги, в единую структуру.
– Разворачиваем крыло бабочки, складываем его. Вперед, в сторону.
Я почувствовала, как между рукой и ногой затрепетало живое пространство. Оно было все в складках, сморщенное, но тонкое и могло порваться. Я осторожно двигала рукой и ногой, пытаясь развернуть это пространство и не порвать его.
– Кисть. Девочки, не напрягаем кисть руки, но и не забываем о них.
“И где же у бабочек кисти рук?” – мелькнуло в голове. И вдруг вспомнились фотографии, недавно увиденные в журнале большие фотографии тропических бабочек. У некоторых из них верхние или нижние концы крылышек были вытянуты, что очень напоминало кисти рук или стопы ног. “Там собраны какие-то ниточки, тоненькие ниточки, на которые натянута ткань крыла”. – подумала я и стала искать, как с их помощью развернуть и не сломать крыло бабочки.
– Все девочки. На сегодня хватит. Вы молодцы.
– У тебя сейчас все очень хорошо получилось, Ирина, – подходя ко мне, сказала Галина Николаевна. – Запомни это состояние, чтобы вспоминать его в танце.
– Я была бабочкой.
– Что? – Галина Николаевна с интересом заглянула мне в глаза.
– Вы знаете, бабочка раскрывает и складывает крылья, чтобы их расправить. Они там немного смятые у нее и, чтобы взлететь, она должна их расправить. Я расправляла крыло бабочки.
– Молодец. У тебя это получилось. Подумай до следующего занятия, как могут танцевать цветы.
– Цветы?.. танцевать?.. Но у них даже крыльев нет. Их же только ветер может качать.
– Так. Я не правильно тебе сказала. Не надо думать, чем и как цветы могут танцевать. Почувствуй, как смогут танцевать цветы. Почувствуй это так, как у тебя получилось с бабочкой.
Я ехала домой в полнейшем недоумении. “Бабочку можно почувствовать, а цветок нельзя”, – убеждала я себя. Трамвай стучал на стыках и чуть качал меня своим движением. Гибкий тонкий стержень объединял шею, позвоночник, ноги в единое целое. Легкий ветерок нежно качал тонкий стебель цветка. И нежный запах выплескивался из краев раскачивающейся цветочной чашечки и свободно плавал вокруг цветочного куста. “А может ли танцевать цветочный запах и как он танцует?” – подумала я.
Вечером, свернувшись под одеялом, вдруг почувствовала, как же устало мое тело. Мышцы сладко и томительно ныли, предвкушая блаженство ночного покоя.
“Трудно быть бабочкой”, – последнее, что мелькнуло в моем сознании. И ночь окончательно укрыла меня своим темным одеялом.
Что в имени … моем…
Она была самым невезучим человеком на свете. Все началось с рождения. А родилась она 29 февраля. Вот каково это: ждать день рождения четыре года? Можно конечно отмечать его 28 февраля или 1 марта. Но все это не то. Это ведь надо ж заранее всех предупредить, что в этом году я отмечаю день рождения 28 февраля, ну или там 1 марта. А если не предупредишь, так ведь и не вспомнит никто. А чтобы вспомнили, надо ждать четыре года.
Но на этом невезения не закончились. Когда ее, так неудачно родившуюся, принесли, наконец, домой, все собрались вокруг и, разглядывая с умильной подозрительностью, начали подбирать ей имя. Каждый старался придумать нечто особенное, необычное. А остальные смотрели и говорили: “Ну не, не подходит”.
И вот тут появился двоюродный дед мамы и сказал:
– Да она же вылитая Капитолина.
Все недоверчиво взглянули на деда. Потом долго и внимательно смотрели на нее и согласились. Так она стала Капитолиной. Ну как жить хрупкой маленькой девочке с таким неуклюжим и громоздким именем?
И откуда только этот двоюродный дед мамы взялся. Он из своей глухой деревни выезжал-то всего два раза. Один раз на войну и второй вот тогда, чтобы назвать ее Капитолиной.
Почему она вылитая Капитолина, она так и не смогла выяснить. Дед к тому времени, когда она начала свое расследование, уже умер. А все остальные, причастные к этому, только отмахивались и говорили: “Да ты посмотри на себя в зеркало”.
Зеркало, а что зеркало. Зеркало отражало ей громоздкую и неуклюжую девушку. А что оно еще должно было отражать. Вы вот сами попробуйте прожить 18 лет с таким именем, еще и не то в зеркале увидите.
В общем, как жизнь началась, так она и покатилась по кочкам и рытвинам жизни, отмечая каждую кочку и застревая в каждой рытвине.
Капитолина была очень неторопливым ребенком. И все стали звать ее ласково Капуша. Из-за своей неторопливости она везде не успевала. Подарки ей доставались те, что остались, помятые упаковки, порванные пакеты, неинтересные безделушки. Роли в детских утренниках самые маленькие, почти без слов и практически без действий. Стоило ей чуть-чуть поторопиться, и она обязательно задевала за неприметную кочку и падала в именно здесь оказывающуюся лужу. Когда она оживлялась и начинала что-то кому-то страстно рассказывать или доказывать активно жестикулируя, рядом обязательно оказывался стакан с молоком, чашка с чаем, тарелка супа, которые она удачно опрокидывала на себя, или какие-нибудь вазы или конфетницы, которые она неудачно сбрасывала на пол.
В общем, из раннего детства Капа вынесла, что торопись-не торопись, а к раздаче самого аппетитного и интересного ей все равно не успеть, и внимание взрослых она привлекает только тогда, когда с ней случается что-то чрезвычайное. Вооруженная этими знаниями, она пошла в школу.
В школе ее прозвали еще более ласково: Клушей, и быстро перестали приглашать участвовать в совместных делах и играх. Капа, казалось, особо не переживала. Все по-прежнему обращали на нее внимание только тогда, когда она попадала в очередную неприятность.
– Ну что же ты опять, Капуша. Внимательней надо быть, – с ласковым укором говорили ей взрослые.
– Клуша опять вляпалась, – откровенно смеялись ребята и в школе и во дворе. – Не может без этого.
Капа виновато смотрела на всех серыми глазами и робко улыбалась, пытаясь скрыть слезы. Она привыкала к своей невезучести.
Вступив в пору ранней юности, она попыталась бороться с этим. Критически осмотрев себя, решила заняться фигурой, одеждой и внешним видом. Однако все ее начинания потащили за собой груз нелепых ситуаций. И чтобы их не увеличивать, она так же быстро все забросила, как и начала.
После окончания института Капа, пытаясь сбежать от судьбы, поехала в столицу. Она надеялась затеряться в многомиллионной разношерстной толпе. На какое-то время ей это удалось. Она нашла замечательную работу и подходящее жилье. И главное, встретила необыкновенного человека, в которого вскоре влюбилась, и который вскоре влюбился в нее. Когда через полгода ее возлюбленный исчез со всеми ее деньгами, Капа почти не удивилась этому. Проплакала ночь, а утром решила, что невезение – это колючка в ее судьбе. И ей ее оттуда никогда не вытащить.
Так потянулись дни, месяцы, годы. Капа смиренно выслушивала очередной приказ об увольнении, из-за всяких форс-мажорных обстоятельств ее всегда сокращали одной из первых. Квартирные хозяйки, чувствуя благодатное поле, поднимали арендную плату до тех пор, пока Капа, не в силах больше позволять себе такое дорогое жилье, не отправлялась искать более дешевые варианты. Еще один ее любовный роман закончился через три месяца. На сей раз ее возлюбленный честно объяснил ей, что четыре месяца назад он поссорился со своей любимой, чувствовал себя одиноким и заброшенным и искал сочувствия, поддержки и понимания. Он очень благодарен Капе за то, что вытащила его из депрессии и отогрела его израненное сердце (про израненное сердце он повторил несколько раз, для убедительности, видимо), но сейчас он возвращается к своей любимой, потому что она его простила и она вновь счастливы вместе. Капа виновато улыбнулась, сказала: “До свиданья” и закрыла за ним дверь.
Так бы все и тянулось. Но когда в течение полугода ее уволили с третьей роботы, Капа с отчаянной надеждой открыла дверь в офис потомственной колдуньи, мимо которого она каждое утро спешила на работу, а вечером возвращалась в ободранную съемную квартиру. В рекламном перечне, висевшем в витринном окне, последним пунктом значился “талисман на удачу, сделанный под клиента”. Вот за ним и пошла Капа.
В небольшой приемной юная секретарша что-то высматривала в своем телефоне.
– Вы записаны? – не отрывая глаз от экрана, спросила она.
– Я за талисманом на удачу, – осторожно сказала Капа, сама удивляясь своей просьбе.
Юная прислужница колдуньи, наконец, оторвала взгляд от экрана и взглянула на Капу. Взгляд практичный, оценивающий. Наша клиентка – щелкнуло внутри взгляда. И сразу зажглась обворожительная улыбка. И предупредительный ласковый голос не произнес, пропел:
– Подождите минуточку. Я сейчас доложу Адели Серафимовне. Она вас непременно примет.
“Аделя Серафимовна, красиво-то как”, – подумала Капа и осмотрелась. Все остальное красивым ей уже не показалось. Профессиональным глазом она отметила кричащий кич и тяжелую безвкусицу в интерьере приемной. И уже начала, было, прикидывать, что бы и как здесь поменять, чтобы с минимальными затратами сделать комнату более гармоничной и приятной, как вышла ученица колдуньи и пригласила следовать за собой. В конце коридора она указала Капе на дверь и предложила зайти. Капа заколебалась.
– Проходите, проходите.
Дверь открылась, ее легонько втолкнули в полутемную комнату и дверь закрылась.
Комната была обставлена и обвешена какими-то странными вещами. Но рассмотреть все не удалось, потому что все освещали мерцающие тут и там свечи, которые придавали дополнительную таинственность странной обстановке.
– Подойдите, – услышала она глухой голос.
В дальнем углу комнаты за огромным столом сидела женщина, вся в черном, с черными волосами и ярко-красной помадой на губах. Стол тоже был завален какими-то разными непонятными предметами и на нем стояли четыре зажженные свечи по четырем углам стола. Одна из них все время нервно трепетала, то собираясь вот-вот потухнуть, то передумывая это делать.
Пока Капа шла к столу она наткнулась на диван, стоящий в середине комнаты, и чуть не снесла легкую пластмассовую вазу, похожую на ступу, из которой торчали длинные искусственные цветы. Наконец она присела на стул перед столом, сцепила руки в замок и замерла, стараясь не шевелиться, чтобы не снести что-нибудь со стола.
Колдунья пристально вглядывалась в хрустальный шар, который держала перед собой и молчала.
– Мне бы… – начала Капа…
– Вижу. На тебя наведена порча и надет венок безбрачия, – сказала колдунья. – За три сеанса я все исправлю.
– Мне бы талисман на удачу, – вставила свою просьбу Капа.
Словно не слыша ее, колдунья начала перечислять все возможные напасти, свалившиеся на нее, приговаривая, что хоть и сложно будет, но она готова все исправить.
– Мне бы только талисман на удачу, – вновь повторила свою просьбу Капа.
– Порчу снимать будем? – спросила колдунья.
– Нет, – Капа сглотнула комок вины в горле, но отказ прозвучал убедительно.
Колдунья опустила шар на стол, помолчала.
– Хорошо. Сейчас сделаю. Подождите в приемной.
В приемной юная помощница колдуньи держала наготове блокнот и ручку.
– На какой день вас удобнее записать на сеанс.
– Я же только за талисманом.
– А порчу снимать, не будете что ли? – и в голосе, и в глазах крайняя степень удивления.
– Нет. – Капа виновато улыбнулась.
Через несколько минут раздался звонок. Юная магиня исчезла в коридоре. Скоро вернулась с маленькой невзрачной коробкой.
– Носите всегда с собой. Коробку не открывайте. Удача всегда будет с вами. С вас 1000 рублей.
– Сколько? – ужаснулась Капа.
– Это очень сильный талисман.
Капа отдала деньги.
Через две недели ее вновь поставили в известность об увольнении.
Капа сидела на скамейке в сквере. Сквер был пуст. Капа бездумно смотрела на низкий плотный кустарник впереди. За ним зеленая еще лужайка бежала к серому холодному уже пруду. Начало осени. Дни еще теплые, ночи прохладные. Капа ни о чем не думала. Она устала уже думать, планировать, искать. Вдруг вспомнила. Порылась в сумке. Достала коробочку, открыла. В ней лежал серенький невзрачный, как и коробочка, камешек. Таких тонны на любом галечном пляже.
Талисман удачи… Смеяться не было сил, плакать тоже. Капа размахнулась и бросила камень в кусты.
– Это что такое? – из-за кустов появилась лохматая голова и уставилась на нее. – Ты чего камнями кидаешься?
“Ну вот… начинается… опять”, – с тоской подумала Капа.
– Извините. Я не хотела. Я не знала, что там кто-то есть.
– Да ладно. Понятно, что не знала.
Из-за кустов вылез мужик в потертой одежде и с помятым лицом, подошел, сел рядом. Капа покосилась на него и хотела уйти.
– Что камнями-то кидаешься?
– Это талисман удачи.
– Чего??? и зачем же выбросила тогда?
– Да галька это простая, а никакой не талисман.
Мужик глянул на Капу с любопытством.
– Дорого продали?
– Дорого.
– Тебя как зовут?
– Капитолина.
Мужик присвистну.
– Нда. Имечко.
– И не только. Я еще и родилась 29 февраля. Представляете.
Мужик сочувственно покачал головой.
– Кем работаешь?
– Дизайнером.
Мужик недоверчиво оглядел ее сверху вниз, затем снизу вверх.
– Не верите.
– Ну почему же…
– Не верите. Ведь вижу же.
И Капа вдруг начала рассказывать ему про свою невезучую жизнь. Мужик слушал, не перебивая. Капа выговорилась. Стало легче.
– Все. Сменю имя. Надоела эта сплошная, шириной в жизнь, полоса невезения.
– Разве оно виновато?
– Не знаю.
Мужик помолчал.
– Неудача ведь оборотная сторона удачи. Так?
– Ну, предположим…
– А ты вспомни свои неудачи и ищи, какая же удача от тебя ускользнула в этот момент. И почему. Так ты и вычислишь эмпирическим путем свой талисман удачи. Во. Как тебе эта идея?
– Ой. Да у меня столько неудач, что устанешь вспоминать.
– А ты не торопись. Вспоминай и записывай. Потом перечитывай и ищи, сопоставляй. Ну и … найдешь. Я уверен. А потом…
Он порылся в кармане. Достал блокнот и ручку. Ручка была дорогая. Капа с удивлением уставилась на нее.
– Не подсматривай, – сердито сказал мужик.
Больно надо. Капа отвернулась.
– Вот, на.
Мужик протянул сложенный вчетверо блокнотный лист.
– Я там написал про твой талисман удачи. Но ты не подсматривай, сама ищи. А когда найдешь, посмотришь. Договорились?
– Договорились.
Вечером Капа открыла тетрадь и записала первую историю. На следующий день вторую. Через неделю перечитала и задумалась. В этот день она записала еще три истории.
В начале лета Капа открыла дверь редакции.
– Можно? – Капа нерешительно остановилась в дверях кабинета.
– Вы по какому вопросу? – редактор мельком взглянул на нее и снова уткнулся в свои бумаги.
– Я вам звонила. Я рукопись принесла. Вы сказали, что вам подойдет, – сбивчиво начала Капа.
– Ну подойдет или нет, мы решим, когда прочитаем ее. Оставьте рукопись.
Капа положила рукопись на стол.
– А когда будет известно, подошла или нет?
– Мы вам,… – редактор глянул на титульный лист. Там значилось: “Капитолина. 29 февраля”, – … позвоним. Капитолина – это псевдоним? – он первый раз с интересом взглянул на Капу.
– Это имя. Настоящее.
Редактор снова глянул на титульный лист.
– А 29 февраля это…?
– … это день рождения. Настоящий.
– Ну, если и внутри все такое же неожиданное и настоящее …
Через две недели ей позвонили и пригласили для заключения договора. Рукопись приняли в печать.
Капа достала альбом со старыми эскизами. Из него выпал какой-то клочок бумаги. Это был блокнотный лист, свернутый вчетверо. Как же она забыла про тот сквер, пруд, встречу. Капа развернула листок. На нем крупными буквами было написано: КАПИТОЛИНА. 29 ФЕВРАЛЯ.