9 октября 2016 г. он бы отметил свой 90-тый день рождения.
Этому интервью 24 года, и 24 года, как нет с нами великого актёра Евгения Евстигнеева. Хотя нет, это неправда. Если бы Евстигнеев сыграл только одну роль в театре, допустим, Голого Короля в московском “Современнике”, или только одну роль в кино, скажем, профессора Плейшнера в “Семнадцати мгновениях весны”, или другого профессора – Преображенского в “Собачьем сердце”, то и тогда бы его запомнил зритель и помнил бы до сих пор. Но он сыграл в театре около ста ролей и более сотни в кино, и в каждой из них его нельзя спутать ни с кем другим.
Тогда, 24 года назад, мы с ним говорили обо всём, в том числе и о предстоящей операции на сердце, к которой он относился с оптимизмом. Только всё оттягивал, чтобы успеть закончить новый спектакль «Игрок». Он не хотел подводить коллег и успел сыграть на премьере. А через несколько дней улетел в Лондон на операцию, откуда уже не вернулся живым. Возможно, что это интервью было для него последним…
— Евгений Александрович, Вы – народный артист Советского Союза. Но ведь нет теперь Союза-то… Как тут быть?
— Я задал этот вопрос одному из наших высоких политиков. Он мне ответил так: «У Вас есть диплом народного артиста России? Вот и хорошо». Так что «большой» диплом у меня лежит в шкафу, как реликвия, как хранят, допустим, дедовский «Георгий».
— Вам не жалко того диплома?
— Жалко страну. Сколько лет создавалось единое государство, а мы развалили его. При всём моём уважении ко всем народам, этот распад вызывает у меня боль. Думаю, что ничего хорошего из этого не получится. Страна погружается в разруху.
— Но вспомните, что говорил Ваш профессор Преображенский: «Какая ещё разруха? Если я не буду писать мимо унитаза, Вы не будете и Дарья не будет, то не будет никакой разрухи».
— Абсолютно с ним согласен. Булгаковский текст напрямую ложится на сегодняшний день. Самое страшное, что творится сейчас — это огромные ножницы между нравственностью, долгом и распущенностью.
— Скажем прямо, звучит далеко не оптимистично. А Вы вообще-то оптимист или пессимист?
— Как Вам сказать… Как всякий человек, цепляюсь за желание чего-то лучшего, но порой хочется опомниться и схватить себя за руку, мол, погоди радоваться, не очень всё складно. Давайте напишем так: «Хочу быть оптимистом, но у меня не получается».
— Но Ваши роли, скорее комедийного, чем трагедийного плана. Мне кажется, что Вы и в жизни – весёлый человек.
— Иногда даже слишком. Помню, как первый учитель советовал мне приберечь свой юмор для сцены, а в жизни быть поскромнее.
Я считаю, что в общении с людьми должен присутствовать юмор. В нашей жизни, наряду с трагическим, достаточно много смешного, и я люблю весёлых людей. Например, последний Новый год мы встречали в доме Геннадия Хазанова. Причём там было не только весело, но и вкусно.
— У Вас друзья в основном — актёры?
— Не только. Я общаюсь с различными социальными слоями и, как ни странно, нахожу с ними общий язык.
— На улице, наверное, прохожие оборачиваются, шепчут: «Глянь, глянь, Евстигнеев..»?
— Да я не часто по улицам хожу, в троллейбусах совсем не езжу, в метро редко, в основном на машине. А что меня узнают, и узнают по-доброму, это приятно. Я считаю это наградой за свой труд. Тем более что слава меня уже не испортит, поскольку я уже человек в летах, года три или четыре как на пенсии, хотя и не замечаю этого, так как много работаю и в кино, и в театре, и на телевидении. Просто стал сам себе хозяином, могу роли выбирать и как-то фильтровать для себя нагрузки исходя из здоровья. С сердцем у меня неважно.
— Зачем же курите тогда одну за другой? Кстати, какие у Вас сигареты?
— Чужие. Свои не покупаю, потому что курить нельзя. И дома не курю. Да я четыре года совсем не курил. Надо опять бросать.
— А раньше, в допенсионный период, было, что Вы от ролей отказывались? Вы сами выбирали роли?
— В кино довольно часто и по разным причинам. Для меня главное, чтобы роль вписывалась в сегодняшний день, отвечала моим взглядам и чувствам. Я обожаю играть разные роли: и профессора, и хулигана, и интеллектуала, и дураков, которые, увы, встречаются в жизни. Выбирая роль, надо быть уверенным, что она у тебя получится. Ну не буду же я играть Ромео. И с королём Лиром носиться не стану, поскольку не вижу себя в нём.
— Вы уже столько лет актёр. Но времена сейчас иные. Не хотелось бы Вам, к примеру, стать директором театра?
— Да что Вы! Я не способен считать чужие деньги, не мыслю даже.
— По Вашему мнению, деловой мир не задавит театр?
— Театр никогда не умрёт. Он – кровеносные сосуды общества, и перекрыть их невозможно. Только не надо ждать от театра решения каких-то проблем. Он ставит вопросы, заставляет задумываться, а значит, действовать.
— Такое ощущение, что все мы во что-то играем. Достаточно посмотреть на наших депутатов…
— Вы правы. Слишком много таких «спектаклей». А уж артистов, кинувшихся в политику, вообще понять не могу. Наша профессия позволяет со сцены или экрана сказать куда больше и, главное, проникновеннее, чем с трибуны.
— Судя по Вашим ролям, да и из нашего разговора ясно, что Вы влюблены в своё дело. А если бы Вы не стали актёром, то кем бы могли стать?
— В своё время я работал в городе Горьком слесарем на заводе, но мне повезло, что я стал актёром, и, как выяснилось, кое-что в этом деле могу. Я доволен своей судьбой.
Если бы всё повернулось по-другому, Бог знает, кем бы я был. Может быть, занимал бы непредназначенное мне место, мучился бы сам, и мучил других. Особенно если бы работал с людьми. Сколько у нас таких…
Я считаю, что мне посчастливилось. Я окончил горьковское театральное училище, затем школу-студию МХАТа. И был к тому времени уже не мальчиком, почти тридцать лет. Немного поработал во Владимирском театре. С 1957 года в «Современнике», с самого его основания. А в 1979 году вместе с Ефремовым перешел во МХАТ.
— Вам есть, что рассказать людям. Вы не пробовали писать книгу?
— Я не умею, и вообще не люблю писать. У меня мама умерла в Горьком в 1984 году, и я до сих пор переживаю, что обделил её письмами. Так что уж там говорить о художественных произведениях… просто у меня нет писательского таланта, а человек должен заниматься своим делом.
— Если мы уж коснулись нетеатральных вопросов, расскажите немного о Вашей семье. Передали ли Вы детям Вашу любовь к актёрству?
— Утверждают, что природа отдыхает на детях. В моём случае, к счастью, получилось наоборот. Дочь моя работает актрисой в театре «Современник», ну а сын Денис связал свою жизнь с кино, он уже довольно известный оператор. Работал с известными режиссёрами, получил премию «Ника» и даже успел стать одним из последних лауреатов Государственной премии СССР. Он и режиссурой занимается.
— Извините за пикантный вопрос: какую роль в Вашей жизни играли женщины?
— Знаете, как поётся в песне: «В нашей жизни всякое бывает». Большую роль играли. И положительную, то есть помогали и наоборот, что тоже, кстати, полезно, потому что заставляет мобилизоваться и преодолевать препятствия. Это нужно как катализатор. Это укрепляет. Могу сказать, что дома у меня сейчас полный порядок, чистота, и я, как видите, весь ухоженный.
— Вы любите свой дом?
— Люблю и стараюсь проводить в нём как можно больше времени, но не всегда получается.
— А в театры, в кино ходите?
— Зритель из меня неважный. В кино практически не хожу, даже не все свои фильмы видел. А в театр иду, если знаю, что вещь стоящая.
— Чем же Вы увлекаетесь в свободное время?
— Музыкой. Люблю классический джаз. У меня много кассет и дисков. Когда еду за рубеж, обязательно привожу.
— Куда же Вы ездили?
— Легче сказать, куда не ездил. По всему миру. Вот в Америке, правда, не был. Зато отдыхал у друзей в Австралии два раза по два месяца.
— А хотели бы жить, допустим, в Париже или Риме?
— Я сугубо российский мужик. Но съездить туда – с удовольствием.
— Как Вы относитесь к животным?
— Очень хорошо, но ни собаки, ни кошки у меня нет. Они ведь как дети, ухода требуют, занятий. Перед ними чувствуешь ответственность, а нам всё время куда-то уезжать приходится. Что ж, опять сирота будет?
— Ваш любимый цвет одежды?
— Как Вам сказать… Пожалуй, белый. Ну, может быть, кремоватый. Он какой-то чистый и праздничный. Ещё люблю цвет маренго. Он мне здорово идёт.
— Под цвет глаз. У Вас ведь серые глаза?
— Нет, голубые. Теперь уже, увы, бесцветные. Черный цвет мне совсем не подходит, поскольку у меня нет благородной седины, а с моими непонятными волосами черный цвет не монтируется.
— Могли бы Вы назвать какой-нибудь наиболее значительный период в Вашей жизни?
— Знаете, мне обычно запоминается не сама роль, а процесс работы над ней — где я работаю, с кем. Бывает, что от самой роли не испытываешь большого удовольствия, но столько радости от общения с интересными людьми, от знакомства с местами, где происходят съёмки. Вот, например, под Алма-Атой, в предгорьях, режиссёр Мамбетов снимал фильм «Пот и кровь». Помню, играли мы там вместе с Сошальским. Он – полковника, а я – генерала белой армии. Потом нас обоих из фильма вырезали, но это неважно. Вот уже лет 15 прошло, а я помню до сих пор, какая там красота, природа, юрты и замечательные люди.
— У Вас есть какой-нибудь девиз?
— Да, наверное, есть, и не один. Сформулировать только надо. Во-первых, заповеди — не убий, не предай, не лги. Это руководство к действию и по отношению к себе, и к другим. В этом смысле мне себя не в чем упрекнуть.
— Вы загадывали что-нибудь в ночь под Рождество?
— У меня одна забота – прозаическая и грустная: лечь на операцию. За границей, на Западе, их, говорят, делают хорошо. И я, естественно, думаю об этом и о том, как бы не подвести товарищей, с которыми сейчас репетирую.
— Что бы Вы пожелали читателям?
— Трудно желать что-то человеку, не видя его лица – получаются общие слова, крики в пустыне. А уж сколько сейчас этих громких и пустых слов… Я только глубоко уверен, что нужно думать о каждом человеке. Чего и всем желаю.
Беседовал Григорий Пруслин