12 лет назад, 26 ноября 2003 года умер Леонид Филатов. Ему было 57 лет и последние десять из них он был тяжело болен. Сначала инсульт, потом пересадка почки.… Но, несмотря на это он не опустил руки и продолжал заниматься творчеством. Писал стихи, прозу, пьесы. И хотя не мог уже играть на сцене, но в 1994 году создал и до последнего момента вел на телевидении передачу «Чтобы помнили», посвященную незаслуженно забытым нашим артистам. В ней он вернул нам более сотни имен наших бывших кумиров и сделал это с такой глубиной, теплотой и любовью, что совершенно справедливо получил за это и почетную телепремию «ТЭФИ», и Государственную премию РФ.
Я много раз встречался с Леонидом Филатовым и никогда не говорил с ним о его болезни. И сейчас я хочу предложить читателям «сводное» интервью из вопросов, в ответах на которые, как мне кажется, можно представить Леонида Филатова с различных сторон. Пусть это будет данью памяти о замечательном актере, интересном писателе и просто о хорошем человеке.
— Леонид Алексеевич, вы счастливый человек, вы довольны своей жизнью?
— Не буду брать грех на душу – доволен. Хотя бы в том, что я и моя семья живы и это есть, по-моему, компонент счастья, особенно в наше время.
— Вы не обойдены наградами. Напомните о ваших званиях, премиях, лауреатствах.
— Напомнить не трудно. Есть и то, и другое, и третье. Но все это мишура, не приносящее интереса ни мне, ни моим друзьям, ни моим зрителям.
— Вы можете сказать, что сбылись ваши юношеские мечты?
— Смотря какие. Все мое детство связано с Ашхабадом. В те годы меня привлекало племя журналистов, в их среде я встречался с открытым бескорыстием. Вообще же моя юность – сплошное стихотворчество: бегал по редакциям, дружил с местными поэтами, репортерами, посылал даже свои стихи в центральную прессу, мечтал стать поэтом.
— А с приездом в Москву юношеские планы позабылись?
— В Москве, честно говоря, я не совался ни в газеты, ни в журналы. У меня пропало желание публиковаться, как только приобщился к другой профессии. Актерство сильно и надолго отвлекло меня от письменного стола.
— Но вы же столько написали. Хотя бы, возьмите, вашу сказку про Федота-стрельца.
— Сказку писал без четких мыслей о публикации. Долго, семь лет. Это не значит, что все семь лет сидел, строчки оттачивал. То писал, то бросал. И стихи писал, и пьесы, и переводы делал с туркменского. Не знаю, смог бы сегодня прожить без этого. Все-таки для меня очень важно это сопряжение руки и листа, когда идет строчка.
— Вы уже проявили себя весьма разносторонне – и актером, и режиссером, и писателем. В какой бы области творчества хотели попробовать себя еще?
— Знаете, я не гонюсь за многостаночностью. Просто время от времени надоедает заниматься чем-то одним, и я переключаюсь.
— Ваши творческие успехи есть результат вашей работоспособности или, как говорится, что-то заложено свыше?
— Неудобно говорить про такую заложенность, ведь наверняка есть люди, смотрящие на меня совершенно равнодушно.
— И все-таки основное дело – театр?
— Правильнее было бы сказать – мое основное занятие это актерство. И в театре, и в кино.
— Значит, актером вы стали не случайно?
— Как ни парадоксально, но как раз случайно. Приехал поступать в Москву во ВГИК на режиссуру. И пока было свободное время, попробовал сдать экзамены в Щукинское училище. Сдал и решил не искушать судьбу. А потом уж, попав в эту профессию, стал заниматься ею максимально, потому что считаю, что делу, которому ты служишь, надо отдаваться целиком.
— Театр на Таганке — ваш театр ?
— Мой. Я в нем с 1969 года, когда после окончания училища меня пригласил туда Юрий Петрович Любимов. Потом уходил на два с половиной года и снова вернулся. И играл там, пока были силы.
— Но в театре случилось не простое положение…
— Этот известный всем раскол ничем хорошим не кончился. Когда уходит взаимопонимание, уходит любовь, остается то, что можно назвать «нелюбовью». Это еще не ненависть, но и не любовь. Это тяжело обходится коллективу, который занимается вопросами нравственности. Нельзя со сцены вещать одно, а в жизни делать другое.
— В кино зрители привыкли видеть вас на главных ролях. Но далеко не все фильмы первоклассные. Это желание поддерживать форму или заработать?
— В кино я пришел относительно поздно, в кассовый фильм «Экипаж», каскадный, остросюжетный, который помог мне открыть путь на экран. Уверен, профессию накапливаешь даже на плохих картинах.
— Леонид Алексеевич, вы многоплановый актер, а как ваши герои – соответствуют вам как человеку?
— Это важный вопрос. Вот одни говорят, что хороший актер должен быть заметен на сцене и незаметен в толпе. Может быть и такой вариант. Но я считаю, что главное — это исповедование идеи, заложенной в сценарии и соответствующей режиссерскому замыслу. Пожалуйста, оставайся на сцене самим собой, используй свою скороговорку, как в жизни, щурь глаза, как щуришь, улыбайся, как улыбаешься, но пусть у тебя изменится не внешняя, а внутренняя характеристика образа. Поэтому я предпочитаю далеко от себя не удаляться и оставаться самим собой во всех ролях. Со своей худобой и сутулостью, со своими руками и ногами.
— И со своими усами. Вам не предлагали их сбрить?
— Предлагали. И если бы доказали, что это принципиально, сбрил бы – ради Бога!
— А почему вас не так часто было видно на сцене?
— Я вообще-то не горю желанием просто играть. Для меня неважно, Шекспир это или Мольер, а важно, что за этим стоит, кто постановщик, что он хотел сказать этим спектаклем. И еще важно для меня насколько я в той или иной пьесе смогу выразить себя, исходя из сегодняшнего понимания жизни. Действо должно соотноситься с нашим временем, а времена наступили такие, что людям, обремененным заботами, не до театра. И к тому же со стороны театра понятие «ударной вещи» тоже изменилось. Более стало пошлости, все пущено на продажу.
— Деловой мир сильно коснулся театра?
— Не коснулся, а навалился. Но я не осуждаю это и не поощряю. Я мало знаком с деловыми людьми, у нас разная жизнь. Я просто не понимаю, что такое деловой человек в наших условиях. Слишком много у нас «деловых», которые не по делу.
— Но театр выжил.
— Слава Богу. Я считаю, что театр это единственный способ живого общения, место, где можно собраться, где есть ощущение дома, семьи. Поэтому актеры и сбиваются в кучки под своей или чужой крышей.
— И вы тоже?
— Спасибо Сергею Юрскому. Он в свое время собрал замечательных актеров из разных театров и сделал во МХАТе спектакль «Игроки» по Гоголю. Там играли Калягин, Невинный, Хазанов, Тенякова. Играл там и Евгений Евстегнеев, так внезапно ушедший от нас.
— Значит, в творческом плане вы видите выход, а как справляетесь с бытовыми трудностями?
— Сказать откровенно, все висит на жене, тоже актрисе Нине Шацкой. Сын уже взрослый и наша семья состоит практически из нас двоих и киски Анфиски. Так что жена крутится, а уж как – это ее женские хитрости.
— Насколько я знаю, ваш сын в свое время поступил на режиссерский факультет ВГИКа. То есть осуществил вашу мечту. Это с вашей подачи?
— Нет, Денис всегда был парнем самостоятельным.
— А вы хороший отец?
— Мне трудно судить. Сын говорил, что я скорее просветитель, чем воспитатель. Что-то рассказать могу, но педагогических приемов не знаю. Вообще, не Ушинский, нет.
— Вы родились в Ашхабаде?
— Нет, я родился в России, на Волге. Отец мой был репрессирован, затем реабилитирован. Прожил долгую жизнь и умер трагически – отравился газом. Он воевал, был награжден.
— Вы один сын у родителей?
— Один. У отца есть еще один сын от прежнего брака. Он старше меня и его зовут тоже Леонид Алексеевич Филатов. Мы видимся редко.
— Не тянет на старые места?
— Тянет, безусловно. Но не удается съездить. Практически отпуска у меня нет. Летом, в глухое театральное время, пытался заниматься делами для себя, или писал, или картины ставил. Если жена уговорит отдохнуть дней десять, то ехал под Москву.
— А не хотелось никогда все бросить и уехать куда-нибудь в тайгу, на необитаемый остров?
— Знаете, нет. Мне для жизни это было не нужно, я даже завидовал людям, которые бегут от большого города. Я хотя и домашний человек, но обязательно должен ощущать, что где-то рядом идет большая жизнь.
— Ну, а, допустим, вы все же попали на необитаемый остров, какие бы книги вы взяли с собой?
— Я, как в том анекдоте, не читатель, а писатель, а посему взял бы побольше бумаги и писал бы себе книги сам.
— Не хотелось бы вам найти клад?
— Теоретически хотелось бы, конечно. Но искать я бы не стал, так можно остаток жизни извести на раскопки. Вот если бы внезапно: топнул ногой, кусок штукатурки отвалился, а там … лежит.
— Любите вы животных?
— Да, это сопутствовало мне всю жизнь. В каких бы обстоятельствах не жил, всегда у меня был кто-то.
— Если бы у вас был говорящий попугай, каким бы словам его научили?
— Говорят, один попугай сам себе командовал «Пли», падал, изображая раненного, и кричал: «Какая боль!» Я думаю, что это должно быть не набор фраз, а какой-то миниспектакль, радующий душу мне и друзьям.
— Какие любите песни?
— Мне нравятся жалостливые. Первое, что приходит на ум – «Бежал бродяга с Сахалина» или «Ванинский порт». Вообще-то у меня совершенно нет слуха, я не пою и на гитаре не играю. Пел лишь в одном фильме «Начальник уголовного розыска». Просто заставили. Спел две песни Окуджавы, которые упростил до предела.
— Ваше любимое блюдо?
— Я не гурман и ем, чтобы функционировать. Иногда хочется картошки с огурцами или сациви. Но была бы скатерть-самобранка, не знал бы, что попросить.
— Вы увлекались спортом?
— Когда-то я был прыгучий и бегучий, а сегодня какой спорт. Раньше теоретически симпатизировал киевскому «Динамо», но настоящим болельщиком назвать себя не решусь.
— Какие подарки вы делаете жене?
— Как правило, пытаюсь обойтись роскошными цветами и парфюмерией. Хотя понимаю, что ей, наверное, хотелось бы что-то более существенное.
— А хобби у вас есть?
— Бог с вами, какое еще хобби! Хобби нашего человека это его жизнь. Правда, я люблю цветы и вспоминаю, что, еще учась в четвертом классе в Ашхабаде, был юннатом и вырастил огромную желтую розу, за которую получил медаль ВДНХ и путевку в Артек.
— А в приметы верите?
— Верю, конечно, но пытаюсь отучиться, поскольку думаю, что вера и суеверие вещи взаимоисключающие. Хотя Пушкин, как мы знаем, был верующим человеком, но боялся пустых ведер и черной кошки.
— Значит, вы человек верующий?
— Пытаюсь им быть. Но вера вещь интимная и не тема для разговора.
— Вы по характеру оптимист или пессимист?
— Не хочу говорить кокетливую фразу «не жду ничего хорошего», хотя это соответствует и моему настроению, и положению вещей. Но человек не может жить без надежды. Даже, если ее нет, она есть – где-то у нас внутри, в подсознании. Она в том, что каждое утро заставляешь себя вставать, куда-то идти, что-то делать. Значит, на что-то надеяться.