ПИСЬМО, НАЙДЕННОЕ ПОД ВИОЛОНЧЕЛЬЮ
Музыку сочиняет народ,
Мы ее только аранжируем.
Арнольд Шёнберг
В конце второго тысячелетия от Рождества Христовав в Германии произошло чудо – на место концертмейстера виолончелей Кёльнского радио вознёсся Лёва Зускинд. Долог и тернист был путь Зускинда к холодным сияющим вершинам концертмейстерства. У сына кочевника-скотовода и простой ткачихи из деревни Бугры не было даже колыбели. Ночами он спал в футляре от виолончели заезжего музыканта Растроповича. Растропович зарабатывал на жизнь игрой на еврейских свадьбах. По утрам он вваливался в сырой подвал Зускиндов, выковыривал сонного малютку из футляра и укладывал спать уставшую от «Фрейлехс» виолончель. И как-то раз Лёвочка взял вместо соски ля-бемоль. Даже не ля-бемоль, а где-то рядом. В далекой Вене Арнольд Шёнберг поморщился, но было поздно, трамвай соскочил с гладких рельс тональностей и застучал, запрыгал, заскрежетал по булыжникам додекафонии.*
Вот тогда-то и протянулась невидимая золотая нить между мальчиком плоть от рлоти, кость от кости и гущь от гущи народа и великим композитором. И эта нить отрывала ребенка от плоти, с хрустом отламывала от кости и выдергивала из гущи.
Неотвратимо приближалась молочно-восковая спелость. Его уже тошнило от «Известий», рвало от «Правды» и несло от Гимна Советского Союза. Лёва стал ходить боком и непрерывно, упорно, до боли в суставах теребить железный занавес, может, дырка какая найдётся. Прошли годы и дырка нашлась. Сквозь неё видна была Вена с её кафе, новые венские классики сидели на коленях у старых, юный Моцарт гладил по лысине старика Арнольда и слышна была заворожившая Лёву опера Шёнберга*** «Пелеас и Мелисанда»****. И Лева исчез, скрылся за железной занавеской как таракан на кухне. На земле «Правды» осталась жена, которая еще не знала, что скоро получит номер «первая», а где-то в Германии другая женщина еще не подозревала, что она уже вторая в очереди за дефицитом.
Сияющие вершины концертмейстерства… Первый концерт, он сел за пульт, раскрыл партию и… уронил смычок. – «Пелеас и Мелисанда».
На сцену под обвальные аплодисменты вышел дирижёр и музыка Шёнберга с магической силой притянула, приковала, привязала Лёву к той, которая сидела с ним рядом за одним пультом.
Она стала его Мелисандой, Это была близость Тристана и Изольды, Отелло и Дездемоны, Красной Шапочки и Серого Волка. Никто не мог разлучить их, кроме контральто из другой оперы рокового Шёнберга «Сегодня на завтра», сыгранной оркестром на гастролях. Женщины – ещё не номер три, но уже атональные две с четвертью. Увядшая от ревности Мелисанда вошла в оркестровую раздевалку и увидела торчащий из-под бедра лёвиной виолончели уголок белого конверта. Она уже предчувствовала ту сладкую ярость, с которой разорвет на мелкие клочки это письмо, полное признаний, в левом ухе тоненько и неотвязно зазвенела тема любви из оперы. Да, письмо было признанием в любви, но кому? Строчки запрыгали поеред глазами Мелисанды.
«Дорогой Арнольд, успех «Сегодня на завтра» немыслимый. Да иначе и быть не могло – музыка так проста и запоминается мгновенно, днем и ночью в голове крутятся арии и увертюра. А моё соло, всего одна нота рядом с ля-бемоль, восьмушка, но зал замер, завороженный благородным звучанием. Опера почти на грани лёгкой музыки, но эту грань, в отличие от твоих поздних вещей, тебе удалось сохранить. И играть оперу просто, проще даже, чем оперу *****«Школа Николаева», которая несколько фрагментарна, а твоя выточена из одного куска черного дерева. Мы могли бы сыграть лучше, но наш дирижёр ничего не понял в твоей музыке (чего тут не понять?), хотя я ему сто раз объяснял. Теперь мы работаем над оперой ****«Риголетто» некоего Верди, не знаю, откуда дирижёр выкапывает давно забытых композиторов, понять эту музыку, особенно после твоей, совершенно невозможно. Ужасно устаём. ******Кстати, таксист, который вёз меня на премьеру, насвистывал тему из твоей оперы. Откуда узнал до исполнения? Твои темы носятся в воздухе. Поздравляю. Твой Лёва.
Господи, это не письмо сопернице, слабая надежда затеплилась в груди Мелисанды. И в этот момент из-за двери раздевалки послышалось сочное контральто: «И я тебя тоже». Кровь ударила в голову Мелисанды. Она разорвала, растерзала письмо и растоптала клочки, как будто письмо было причиной ее несчастья. А потом наступила на лёвину виолончель. Хруст дерева вывел Мелисанду из транса. Это конец, конец», — прошептала Мелисанда и зарыдала.
Комментарии
*… запрыгал, заскрежетал по булыжникам додекафонии. Додекафония (излбретение Шёнберга) это двенадцатитонная гамма с одинаковыми интервалами между тонами, в отличие от обычной тональной гаммы с неравными интервалами. Поэтому додекафонная гамма атональна.
**… новые венские классики сидели на коленях у старых. Новые венские классики – Шёнберг, Берг, Веберн. «Старые» венские классики – Моцарт, Шуберт, Гайдн.
***… Шёнберг – австрийский композитор, автор симфонической поэмы «Пелеас и Мелисанда» и оперы «Сегодня на завтра». Музыка Шенберга чрезвычайно сложна, и для её понимания требуется серьезная подготовка. Текст эпиграфа принадлежит Глинке.
****… Пелеас и Мелисанда любят друг друга, но в финале оперы они гибнут. Гибель героя, героини или героев в операх – это обычное дело, случается чаще, чем в автомобильных катастрофах («Травиата», «Богема», «Риголетто», и т.д.)
*****…Опера «Школа Николаева» — это сборник фортепианных пьес для детей, начинающих мучеников.
******…Еще до премьеры оперы Верди «Риголетто» песенку Герцога «Сердце красавицы…» напевал кучер фаэтона, вёзшего композитора на премьеру
ЭКСКУРСИЯ
– Дорогие друзья, приветствую вас, пришедших на экскурсию в день открытых дверей в закрытой психиатрической больнице. Вы увидите много нового и интересного, – сообщила полная дама в роговых очках и белом халате. Слева от вас отделение для буйных, справа – для тихих. В буиньку мы не пойдем, а жаль, там есть интересные экземпляры. Например, Иванов сказал, что Христос жил на углу Малой Голгофской и Большой Назаретской, а Петров – что на углу Большой Голгофской и Малой Назаретской, там еще трамвай заворачивает. Подрались, вмешался Сидоров, свалка, санитары разняли, надели смирительные рубашечки. У нас большой выбор смирительных рубашечек: в клеточку, в цветочек, в птичках, шёлковые, льняные, ситцевые. Буинька сам может выбрать рубашечку по вкусу – демократия прежде всего!
А теперь идем к тихоньким. Вопрос? Нет-нет, Наполеоны, Александры Македонские, Ленины вышли из моды. Вот этот тихарик думает, что он начальник отдела снабжения.
Человек за столом что-то кричал в игрушечный телефон, требовал немедленно доставить а пекарню дырки для баранок и грозился всех уволить. Увидев экскурсию, сказал, что всех примет, но нужно подождать: вас много, а я один.
Следующий больной думает, что он прожектор. Это, конечно, бред, но на всякий случай наденьте темные очки, вон они лежат. Двигаемся дальше. Этот больной думает, что он Эль Греко. Мы купили ему краски, а он оказался простой еврей, мы по анкете проверили. Краски обратно не приняли, — всхлипнули роговые очки. Вопрос? Вы видите наш зал художественной самодеятельности. Главврач и я танцуем здесь польку-бабочку. Я бабочку, а главный – куколку. Пациенты в восторге. На бис мы сливаемся в экстазе.
А и гастроли бывают. Приезжал ансамбль песни и пляски имени Святого Вита. Так красиво дергаются, ну прям Майкл Джексон.
Вопрос? Что за люди? Хвост старой экскурсии, не успели выйти до восьми, до конца дня открытых дверей. Теперь они останутся с нами, с нами, надолго, мы их полюбим, будем с ними плясать танго, шаг вперед, два назад. Роговые очки сделали неловкое антраша. Часы на городской башне пробили восьмой раз.
– Осторожно, двери закрываются, – объявили очки. Вопрос?