Валентина Ивановна Чемоданова проживала со своей мамашей Пелагеей Капитоновной в двухэтажном доме деревянной постройки на улице героического лётчика Чкалова дом 17, квартира 5. Квартира за номером 5 находилась на втором этаже, в двух лестничных пролётах от двери, выводящей в открытый мир двора. Между пролётами была площадочка, устроенная, по-видимому, для облегчения людям пенсионного и далеко за пенсионным возрастом в деле подъёма бренного своего тела к месту личного проживания, для передыху, вобщем. Ну и, конечно же, для использования полезной площади в части хранения всяческой бытовой утвари, как то: сундучков разного калибра, велосипедов да колясочек. Кстати, что характерно, сундуки никогда не запирались замками, хотя неоднократно были замечены случаи, когда некоторые особи с устатку присаживались на не принадлежащую им собственность. Но мордобития не замечалось. Такие факты многое говорили о нравственной атмосфере дома номер 17 по улице героического лётчика Чкалова.
И вот в такой атмосфере и проживала Валентина Ивановна с мамашей своей Пелагеей Капитоновной. За неимением свободного времени Валентина Ивановна редко могла поучаствовать в коллективных мероприятиях жильцов дома. Никто и не осуждалл её, когда коллективно решили разбить во дворе огород, «нагородили» грядок, поделили их по-соседски, да ещё и на клумбы цветочные места и земли осталось.
А откуда у Вальки времени-то? — здраво рассуждали соседи, коли ей, училке начальных классов на самую себя время не хватает… Всё бы мелюзгу детскую в ум ввести да родительское воспитание в правильное русло выправить… А мелюзги этой тридцать и чуток с лишком головушек!
И вот свалилось всё общественно-соседское на Пелагею, свет Капитоновну.
Пелагея же Капитоновна была в возрасте за пенсионном. Ей «тикнуло» за шесть с лишком десятков. Ну что тут скажешь… возраст, однако. Но! Поколение! «Наше поколение будет жить при!!!» «Пятилетку — в четыре! Нет! Фигли! В три года!» «Даёшь целину!!!» «Даёшь Братскую ГЭС!» И она давала. А куда деваться? «Родина-Мать зовёт!» Вот с тех пор всё никак не остановить её.
Ну, Валентина и пристроила её по весне-осени к огороду-клумбе, а по осени-весне к швейной машине и вяльцам, пускай вяжет носки да пуловеры на зиму. А в перерывах может и на скамеечке с соседками пересидеть. А на скамейке — какие разговоры…
— Валька-то в девках ужо пересидела!
— А я что? За ейной юбкой надсмотр держу? Сама хвораю… А как от этой хвори избавиться?
— А и права Валька! И где нынче-ты мужики? Одна пьянь-ты! Одны беспробудные пропойцы-ты! За ними ходь и подолом носы-ты им подтирай-ты! Права Валька!
— Не, не говори. Сердце-то болит. Всё одна, одна, всё за обчество, за детишек болеет.
Валентина в сей момент закончив проверять тетради, заполняла толстую амбарную книгу.
» Веруша Шаповалова, по характеру — интровертна. Добрая, отзывчивая, сегодня подошла на переменке, помогла Петьке Круглову пуговичку на рубашке застегнуть.
Гриша Лифшиц… Ох, экстраверт, экстраверт! Шумливый, всё добивается, где она правда зарыта? А кто её знает? Да кто ему и скажет? Одна Маша Евстигнеева на него управу знает. Надо их вместях посадить.”
Сделав эту запись, Валентина выдохом через нижнюю губу откинула чёлочку, которая «наплывала» на глаза, пока писала. Задумалась, А там мысль, а за нею и рука опять вернулись к толстой тетради.
“ А Васька Фролёнок! Хулиганистый отрок! То Катюше косы дёргает, то Мише Колабушину кнопки на парту подкладывает! А к кому его и посадить?»
Вот тебе и вся личная жизнь, а уж об «Обчестве соседском» и вспомнить некогда. Так, маманя в паузах расскажет об улично-домашних новостях.
Витька Морозов озорно подмигнул Вальке Чемодановой, только что вошедшей в спортивный зал, чем вогнал девушку в краску. Был день всеобщего физкультурного зачёта для студентов второго курса педагогического училища. Вот по этой причине и сотворилось «вавилонское столпотворение». Витьке, студенту физкультурного факультета, выпало делать упражнения на «коне». И как он умудрился уловить момент, разглядеть Валентину да ещё и подмигнуть ей — ну, как сказать, может, «искра божья»… Но в краску девицу вогнал.
А время тогда было, прямо скажем, шарлатанское. Как мегавзрывом заполонился эфир и пресса слухами об НЛО, «мол, летают, гады!», инопланетянах разного окраса, тут экстрасенсы вдруг хлынули шумной толпой предсказывать будущее и отгадывать потаённые мысли.
А надо сказать, что когда входила Валентина в зал, увидела разгоняющегося и прыгающего через коня Витьку, прямо-таки непроизвольно подумала: «Орёл степной! Казак лихой!» И в сей момент Витька ей и подмигнул!
«Экстрасенс! Мысли на расстоянии угадывает!» — испугалась Чемоданова Валя, от сего испуга кровь и прилила к щекам.
Витька же относился ко всем этим «веяниям науки» как-то легкомысленно, даже не прислушиваясь к ним. Воспламенившиеся щёки Валентины пробудили в нём мысль простую, как мочалка: «Ловись рыбка мала и велика!».
И началась у Вали Чемодановой личная жизнь, которую она всячески, по скромности своей, пыталась утаить от стороннего то ли глаза, то ли сглазу. Да ведь «шила в мешке не утаишь», тем более, когда «шило» это именуется Витькой Морозовым.
А личная жизнь — ну, как и полагается: прогулки под луной да вздохи на скамейке. Только к весне Валентина так «навздыхалась»… Женское её естество с весною пробудилось с неистовой силой, с какой солнце по весне растопляет снеги. А тут по весне и праздники нагрянули, на радость студенческой братве. Общежитие разбежалось по родным посёлкам да деревням. А Валя осталась. С утра сходила на почтамт, заказала иногородний разговор на 5 минут. На 5 минут — это специально. Пока мать отыщут на её рабочем месте, пока добежит, только и останется 1 минута, чтобы родненькой маме скороговоркой выпалить: «Нынче не приеду. Досдавать упущенное надо!» И вздохнула с облегчением…
«Ах, зачем эта ночь так была коротка…» Это Валентина на следующий день так жалистно думала. А ночью… Ночь была такая… такая!!! Она потом три дня ошалелая ходила.
Но ночь прошла, настало утро… Недели две спустя Чемоданова Валентина проходя мимо парка по дороге из училища в общагу, застукала Витьку Морозова на их любимой скамейке. Витька целовал Люську Туманову с первого курса. Целовал так, как недавно целовал её, Валентину.
На этом «личная жизнь» Валентины Чемодановой и закончилась.
С тех пор, когда коллеги пробовали познакомить её с кем-нибудь, Валентина Ивановна Чемоданова про себя шептала: «Валька! Дуй на воду!»
Валентина Ивановна Чемоданова никак не могла пройти мимо «Теремка» не остановившись. Причина была чисто психологичаская. Если вам дважды на дню приходится проходить мимо того , что каждодневно мозолит вам глаз — по дороге на работу и возвращаясь с рабты домой, поневоле остановишься. Вторая причина… «Теремок, теремок! Кто? Кто в тереме живёт?» А «живёт в нём» Полина, подруга Валентины. Третья же причина… Валентина Ивановна как простой советский обыватель имела свойство выписывать себе периодику, как то: «Учительскую газету» ( чисто профессионально); «Политическое самообразование» ( квиток о подписке в обязательном порядке надо было представить директору школы); «Мурзилку» — это чисто для внеклассной работы с детворой начальной школы. Но всё это было, как бы сказать, «сухофрукты»…
А душа просила чего-то полузапретного, полусладкого-полугорького, вот как яблочко из райского сада. «Яблочком» из райского сада, как казалось Валентине, были журналы «Новый мир», «Знамя», «Юность». Вот этими «райскими яблочками» и снабжала Валентину «обитательница» «Теремка» Полина.
Дааа.. Значит, «Теремок» был рассадником периодической печати и средств массовой информации среди аборигенов райцентра Синюхово Сжатской области. И ведь поставили этот «рассадник» очень мудрО: прямо у входа в небольшой городской сквер. И «аборигены», направляясь в сквер, обязательно натыкались на «рассадник» печати. И — хочешь — не хочешь, а купишь то ли газетку «Правда» чтобы быть в курсе империалистических происков, то ли областной «Сжатские вести», где любознательны были фельетоны на тему «Чтоб мы так жили»
Вот здесь-то и останавливалась всегда Валентина, переброситься парой слов с подругой, а если повезёт, то и «яблочко» приобрести.
В этот раз повезло. После короткой беседы выложила Полина и «Новый мир», и «Юность». Валентина уже и взялась за журналы, когда взгляд её наткнулся на нечто странное, до сей поры невиданное. Газетка лежала скромной стопкой. Названием газета была «БРАЧНЫЯ ОБЪЯВЛЕНИЯ». Слева, в верхнем углу надпись:»Печатный орган Сжатской областной общественной организации «ДЕРЖИТЕСЬ ЗА РУКИ ДРУЗЬЯ…», в нижем же левом углу было продолжение: «…ЧТОБ НЕ ПРОПАСТЬ ПО ОДИНОЧКЕ!»
Валентины удивлённый взгляд выражал только один вопрос: «Откуда, мол, и что это За «периодические новости»? Полина взгляд уловила, и голосом Джуны (кто тогда слыхал про Вангу?), ответствовала:
— То судьбаааа твояааа!!!!
И со смехом протянула Валентине Ивановне Чемодановой 1(один) экземпляр газеты «Брачныя новости».
«Любопытства ради! Только любопытства ради!» — с этой успокаивающей саму себя мыслью газета и была определена вместе с журналами в портфель. При этом взгляд Валентины непроизвольно оборотился в 180° от «Теремка», чисто с испугу, не дай Бог застукают её, училку, с газетой нового веяния «Брачныя объявления» в руках…
Из-за кустов сирени, обрамляющих подъезд родного дома и лавочку перед подъездом, услыхала Валентина голоса.
— Ни в жисть! Пелагея, опять у них сикось-накось будет! Помяни моё слово!
— Маня, да ведь вот тут всё по «косточкам» прописано! Валентина кривдные журналы выписывать не будет! Ты глянь, глянь: «Политическое самообразование»! И тута прописано по пунктикам, как ето ускорение научно-техническое произойдёт!
— Ты, Пелагея, в каком годе родилася? И скока на твоём веку было пятилеток с «ускорением»? То им в четыре года её подавай, а то и в три…
Тут голос соседки Клавы:
— Правду Манька говорит -ты! Всё ускорялись, ускорялись, «доускорялись», что теперя враскорячку-ты ходить стали. И с этим, как его, «прогрессом»-ты, так ускоримся, хучь бы кто остановил-ты вовремя!
Валентина улыбнулась: очередная «политинформация» на лавочке перед подъездом. Чинно и важно прошла она мимо «симпозиума» по международным проблемам, поздоровавшись со всеми. А Пелагея ей уже в догонку:
— Валентина! Всё на плите найдёшь!
И все дела переделаны, и Пелагея сидит перед телевизором, ёрзает, ворчит:
— Манька-то… газет не читает, телевизору не смотрит… Чем девка занимается — пустоделием. А тута — вот, вот, Валентина — в телевизор тоже рассказывают, что будет ускорение! А через это ускорение новая жизнь настанет! Прогрессом называется!
Валентина же уже и не слышит. Открылася первая страница газеты. А там… А — там!
«Женщина приятная во всех отношениях желает мужчину темпераментного и горячего. Возраст старше 30 лет — не рассматривается.»
«Познакомлюсь с девушкой до 28 лет для приятного времяпровождения».
«Состоятельный мужчина в солидном возрасте предлагает знакомство женщине, которая скрасит его досуг».
Разные были объявления, были и такие:
«Одинокая женщина ищет сочувствия и участия в своей судьбе. Отвечу на серьёзное письмо с серьёзным предложением».
«Вдовец 48-ми лет Будет рад откликнуться женщине, которая нуждается в опоре и поддержке».
Объявления разные, и только одно было во всех них одинаковое: в последней строчке надпись: «Писать абоненту номер….»
«Господи! Срам-то какой! Как же люди оголяются перед всем миром! Бесстыдство-то какое…» — думала Валентина, вчитываясь в эти газетные строчки. И вот ведь какое странное дело: чем больше она вчитывалась, тем расплывчатей были эти думки. И на место их приходила мысль: «А ведь за каждым этим объявлением судьба прячется… А судьба-то у всех — одинокая, несчастная…»
С этой мыслью и заснула.
Отпуск свалился неожиданно. И вот странное дело: ждёшь его, готовишься к нему, дни про себя считаешь, а всё равно приходит неожиданно. И чувство какой-то опустошённости… Как у бегуна на длинную дистанцию. Весь год с включённым на высокие обороты мотором пробегала, а тут — раз! — и выключили! И поначалу недоумение к непонятному ритму повседневности. Но зато потооом… Полное погружение в ничегонеделанье и обалденное блаженство от сего бездейства! Это только отроки и отроковицы с их кипением в крови, в мозгах и чувствах не способны осознать кайфа. Но Валентина Ивановна Чемоданова давно уже ощутила сладость отпускных дней.
Одно плохо: учителям отпуск полагается в лето и надолго, почти на два месяца. Почему плохо? А мозг требует деятельности после нескольких «разгрузочных» отпускных дней.
Ну, а какая деятельность предполагается у Валентины? С мамой в огороде покопаться, на природу за город съездить, пройтись по «кооперативам», как Пелагея магазины называет, с целью ознакомления с новинками производств лёгкой промышленности… Когда ещё ознакомишься? Учебный год начнётся — не до лёгкой промышленности будет.
И вот на фоне этой идилии, отпускного «безделия», начинают в голову глупые мысли проникать. По отпускному своему легкомыслию стала Валентина время от времени шуршать обветшавшими уже страницами газеты «Брачныя объявления». И каждый раз -«Что за чертовщина?»- думала Чемоданова, но глаз цеплялся за строчку: «писать абоненту за номером 5413». А поверху этой строчки само «брачное объявление»: » «Вдовец 48-ми лет Будет рад откликнуться женщине, которая нуждается в опоре и поддержке».
И вот когда уже фигурально выражаясь в двадцатый раз ткнулась глазами в это объявление, вспомнились ей слова Полину из «Теремка»: «То судьбааа твояааа!»
И поначалу испугалась этой мысли, а на смену уже другая бежит: «А чем чёрт не шутит?»
Абонент номер 5413 по жизни отзывался на имя Григорий Николаевич. Смольников Григорий Николаевич получил письмо в середине июля. Не то, что был он избалован письмами, хотя время от времени они и приходили к нему, но и к этому, как и ко всем остальным он отнёсся спокойно. Это первое вызывало у него душевный трепет, а когда ты уже получаешь двадцатое-тридцатое, то душевные колебания как-то уже и не резонируют.
По штемпелю на конверте он увидел: из соседней области, да и в городишке том он бывал. «Но уж раз написал человек, будем вежливы, откликнемся на зов души неведомой, почитаем, и чего там за потёмки в этой неведомой душе?» — с этой мыслью он и вскрыл конверт.
«Здравствуйте, здравствуйте, абонент 5413! Вы уж извините за «5413», как-то безлико оно звучит, а не привыкла я с «безликими» общаться, да и никогда и не общалась. Вы — первый. Ой! Только, ради Бога, не подумайте, что нуждаюсь в опоре и поддержке! Нет, просто мне интересно стало. Вот дал человек объявление в газету… А слова в объявлении серьёзные, не легкомысленные «бла-бла, желаю даму!» И показалось мне, что где-то гнетёт Вас одиночество. И подумалось: может мне удастся его скрасить? Вот, вот какая я самонадеянная… Да нет же, просто я знаю цену душевному одиночеству…
Ах, да, Вам, верно, интересно обо мне? Так вот! Я, Валентина Чемоданова (не виноватая яаа! Это у папы фамилия такая, а ему от отца его досталась, а тому — и не знаю от кого. Кто из нас помнит родню глубже четвёртого колена?), я ещё не подошла к возрасту «ягодка опять!» По правде говоря, скрывать от Вас не буду, немного и осталось до «ягодки-то». Живу с мамой, работаю на «ниве просвещения», «жатву» собираю каждые четыре года)))
Признаюсь откровенно, письмо это пишется мною с робостью. Ежели воспримете его всерьёз, буду Вам благодарна и обязательно отвечу.
С тем и до свидания. Валентина.»
Григорий Николаевич Смольников письмо это прочитал ещё раз. «Мы тоже не лыком шиты, чтобы сразу душу-то нараспашку» — подумал он, но почему-то письму поверил. Поверил, а потому по утру на свежую голову и ответил. Скромно ответил, и душевно, и благодарно. И уже он получил от Валентины ответ.
Уже и август наступил, как-то тихо, бесшумно катилось время к «бабьему лету». И оставалось у Валентины от отпуска — «гулькин нос», когда она однажды, встав утром, решилась. Ни много ни мало решилась она отправиться в Город в соседнюю область, куда и звал её «абонент 5413», а теперь-то и по имени ей знаемый Григорий Николаевич.
Автобусом езды было около 3-х часов. И когда она вышла из автобуса на автобусной станции, сразу же узнала его. Таким именно он ей и представлялся. Чуть выше среднего роста, худощавый, на щеках — глубокие морщины, залысины, уже видимые, слегка посеребрённые виски. И одет скромно, но тщательно аккуратно. Вот узнала сразу и всё тут! И вовсе не цветы в его руках подсказали! Так ведь и он сразу узнал её! Из всех пассажиров каким-то чутьём Её выбрал!
Подошёл с улыбкой, цветы вручил и …
— Здравствуйте, Валентина Чемоданова, которая в фамилии своей не виноватаяаа! — и рассмеялись оба.
День этот был расписан Григорием Николаевичем заранее. Многожды прокручивался у него в голове сценарий этого долгожданного для него дня. А посему, согласно сценарию, Валентине ещё не знаемому, отправились они на квартирку к Смольникову. Там было предложено Валентине «смыть» с себя пыль дорожную, слегка перекусить. И этого времени и хватило Валентине отметить: квартирка хоть и маленькая, но уютная, всё чистенько в ней, и всё же… По каким-то деталям и заметно, что не хватает в этом уюте женской руки.
А «расписание» уже звало в дорогу. Очень уж хотелось Смольникову Город показать желанной госте, очаровать её и парком городским с эстрадой, где по выходным оркестрик наигрывал вальсы да фокстроты, на радость тем, «кому за 50!» Набережную красивую показать, с которой открывался вид на тихую безмятежную реку. По улочкам поводить и обязательно похвастаться домами, к которым он сам непосредственно руку приложил, да и рассказать про всякие истории из строительной своей биографии.
«Уходил» он свою гостью, «уговорил», и рады были оба, когда вернулись в его холостяцкий уют. Постелил он как гостье ей в спаленке, сам же пристроился на диванчике в гостиной.
Валентина лежала с открытыми глазами, всматривалась в зашторенное окно, сквозь занавеси которого пробивалось марево заката. Всматривалась и ждала. И от этого ожидания запунцовели щёки, сердце, будто проваливалось куда-то и пульсировало не ритмично, а какими-то толчками.
Она услышала, как приоткрылась дверь, услышала его шаги, почти бесшумные. Увидела его наклонившееся лицо и почувствовала его губы на своей щеке. И непонятно было, то ли это его губы обожгли её щёки, или наоборот, это он ожёгся губами о её пылающие щёки… Она подвинулась, он прилёг рядом, обнял её и стал целовать. И каждый его поцелуй казался ей сухой веткой, брошенной в огонь. Валентина вдруг всхлипнула, выдохнула жаркий воздух и стала целовать его жадно и неистово.
Шторы в окне были раздвинуты и Валентина непроизвольно зажмурилась, когда открыла глаза навстречу рассвету. Обнаружилось, что в постели она присутствует в одиночестве. И рук, которые так жарко её обнимали ночью, не наблюдается. Она вспоминала прошедшую ночь и почувствовала, как опять запунцовели щёки и вновь возникло желание… И так хорошо было в этой постели, хранящей его тепло… А как бы хорошо бы ни было, пора, пора пробуждаться. На столе увидела записку: «Хозяйствуй. Вернусь со службы, отправимся променадить!»
Всё было убрано её руками и в этом скромном холостяцком быту вещи вдруг почувствовали Женскую Руку. И когда уже все хозяйские дела были переделаны, она присела на диванчик, оглядывая весь этот чужой для неё мир совсем другим взглядом.
Валентина успела на дневной автобус и вернулась к Пелагее ещё до темноты.
О том, что мир её изменился, что-то новое явилось, ещё ей непонятное, она поняла через два месяца. Это новое и непонятное поначалу напугало её.
И только с каждым новым днём вживаясь в эту новую, непривычную для неё данность, она приходила к храброй мысли: «Что естественно — то не безобразно!» И с этой мыслью исчезал страх перед какими-то объяснениями посторонним людям, Напрочь исчезало желание в чём-то оправдываться перед кем-бы то ни было. Даже перед Пелагеей. Когда уже всё стало заметно, и коллеги в школе стали бросать недоумённые взгляды и задавать ей такие же недоумённые вопросы:
— Валентина! Каким таким ветром тебе надуло?
Она отвечала им так же недоумённо-испуганно:
— Ах! если бы я сама знала! Но помню, бабка мне в детстве байку рассказывала о непорочном зачатии…
Коллеги же в ответ:
— Ах, непорочная ты наша!
А в мае Валентина родила. Девочку. Когда с Пелагеей вернулись домой из больницы, когда её с устатку определили в спаленку на кушетку рядом с детской кроваткой, купленной загодя, в столовой комнатке уже собрались соседки, И слышала Валентина, как мама с гордостью рассказывала подружкам:
— Решили мы с Валентиной девочку Викторией назвать!
И — Маня, язва, чокаясь с Пелагеей и Клавой рюмками, опять ложку дёгтя в праздник выплеснула:
— Вы бы ещё, Пелагея, Виолеттой её назвали бы! На фига вам Виктория? Пускай Надюхой будет!
И Клавдия туда же:
— А, ить, правда-ты, Пелагея! Пускай будет Надежда!
Валентина вслушивалась в эти бабьи разговоры, счастливо улыбалась, думая про себя: «Пускай будет — НАДЕЖДА…»
У Валентины Ивановны Чемодановой начиналась личная жизнь.