В Переделкино
И буду я жить в заповедном лесу,
Где кроны деревьев хмелеют от неба,
Где обморок листьев краюшкою хлеба
Полночные ветры хранят на весу,
Где косо летят за окном дерева,
Где листья ладоней гонимы дождями,
Где россыпью песни слагает листва,
И влажное эхо скорбит под ногами…
И буду я жить в заповедном лесу,
Где дом деревянный молчит, словно скрипка,
и ворохом дней черно-белые снимки
проводят под жизнью свою полосу,
где рамы темнеют в крестах у окна
и ребра заборов источены днями,
где щедрость ладоней земле отдана,
чтоб росы цветов захлебнулись дождями…
И буду я жить в заповедном лесу,
И, стоном берез утопая в багровом,
Качаясь под ветром, молить Его снова
Вернуть унесенное памятью Слово
И пить его горечь, как солнце — росу
Воспоминание о тайном вечере
Дробился воздух, сцеженный окном,
Нащупывая путь меж голосами
И тайной их звучания влеком.
И кто безгласен, тоже будет с нами.
Предчувствие танцует мотыльком
Над выпадом ключиц и головами.
(А стебель рук удерживал, качаясь,
Овал лица и чашу лепестков,
Копьем ресниц круги глазниц венчая).
Под тяжестью и зрячестью оков,
Танцующие тени различая,
Ладонь взойдет до выпуклости лбов.
И счастлив тот, кто явно иль тайком,
Встревоженный чужими голосами,
Невольным жестом к дальнему влеком,
Над ближним склонится
…как тот, кто бродит дальними горами
и все никак состариться не может,
пока ты пляшешь тайным мотыльком,
чтоб в профиле мадонны от Дали
услышать землю голосом Муи*
——
* народная певица Дагестана Муи Гасанова, исполнительница старинных народных песен
Муи- это и героиня любовной лирики великого аварского поэта Махмуда из Кахаб-Росо, Прекрасная Дама поэта, названного «кавказским Блоком»
Пойдем со мной
Пойдем со мной за керосином с бидоном, мятым от забот,
Где день в обличье страусином блуждает в стойбище дремот,
И где старьевщик бессловесный везет на кляче чудеса,
Где у сестры по пояс хищно скользит тяжелая коса.
Пойдем со мной за хлебом в лавку, где в щели падает пятак,
Где подгорелых крошек тайну смахнуть легко за просто так,
И где колодезные краны в тени акаций льют восторг
И ночь, хмельная от рассветов, ведет со сном привычный торг.
Пойдем со мной за молоком к фургонам желтым за углом,
Где крайний лучше, чем последний, где прямо лучше, чем кругом,
И где от мам и от старушек перепадет опять тепло,
Где время струйкой пересудов в бидон молочный утекло.
Там копоть лампы по стене тенями вечером метнется,
И брат драчливый горемычно во сне калачиком свернется,
И под роскошеством лоскутным цветных заплаток одеяла
Я погружаюсь в междустрочье наивных красок идеала.
Пойдем со мной за горизонт, огня добавят в ночь закаты,
Войдем в поля, чтобы в ладонях хранить все то, чем мы богаты,
Чтоб млечный путь под грудью неба хранить над спящим малышом,
Чтоб каждый вечностью, как прошлым, был безвозвратно обожжен
Из цикла «Пиросмани».
Сбор винограда
Где двенадцать волов, чьи горбатые спины иссохли,
Плугом тяжким подземные ночи упрямо вздымая?
Их вспотевшим бокам
Круторогие лбы
Поклонялись.
Где двенадцать волов над пашней от окриков глохли,
Комья хмурой земли копытами слепо ломая,
К их всесильным богам
От воловьей мольбы
Лоза завязалась.
«Красный рог» — ркацители, — светлым винам – блики дня,
Тяжкий пот – на бренном теле, сладкий плод – в руке дитя,
Млечный путь крестьянской тайны от небес к земле идет,
Оглянись, когда устанешь; на устах у тайны мед.
Сколько лет я считаю ступени, сократить не могу расстоянье,
И богатства несу, к чьим коленям сложить их – не зная.
По зеленым холмам
Золотые следы
Оставляя,
Осень скатерть земную наполнила теплым сияньем —
То ли небо к земле покачнулось, синевой простираясь,
То ль она к облакам
Звонкий голос воды
Проливает.
Шаво гвино- саперави — -мир в янтарных гроздьях дня,
От земли до кубка – лето, от тебя ко мне – зима,
Грудь лозы набухла соком и в ладони льется свет,
Сдавим кисть — от дробных зерен почернеет алый цвет,
Кахетинская гроздь
Землю с небом
Любовно венчает
И гончарное солнце вращает по новому кругу.
Почему, стоя рядом, в глаза мы не смотрим друг другу?
От дороги до встречи много раз оборвется чонгур.
Пусть опять онемеют уста: вновь спускается тур
И олень- чуткий гость-
Цветом белым
Прощая,
Встречает.
Киндзмараули – отблеск граната, встречи невинной – вина,
Дойти до праздника нам хватит не больше солнечного дня,
От земли до неба – прОпасть, с высоты к земле- пропАсть,
От любви небесной — робость, от земной- слепая страсть.
Он только во сне золотистый
Он только во сне золотистый – три птицы кружатся над ним,
Трава изумрудным батистом скользит, словно сказочный грим.
Мой тезка, Жираф цветоносный,
Весь в пчелах, в занозистых осах —
Он только во сне золотистый – три птицы кружатся над ним.
А явь колыхалась травою и синью небес растеклась,
Волнистой, как воздух, тропою, забытой, как кроткая бязь.
Мой тезка, Жираф черно-белый,
Пятнисто-напуганным телом
Серпами зрачков оробело
Навстречу шагнул корабельно,
А явь колыхнулась травою и синью небес растеклась.
А черное – было, и белое есть, и солнце мне больше не снится,
Послал мне художник далекую весть, простую, как платье из ситца,
И грация зверя качнулась углом,
И быть ему явью, и быть ему сном,
В изгибе хвоста улыбался питон,
И шейная боль обвивала винтом,
И в яблоке глаза дрожащий затон
Округло роняет ресничный бутон…
Нет у ответа вопросов. Здравствуй, Жираф золотистый,
Бархат спины пятнистой тронет рука моя – пристань
Яви и сна
Кисти.
Молотьба хлеба в деревне
И каждый луч — священная гора,
Горящая медовым зноем лета,
Распластан диск, и черная дыра
Теней быков их тяжестью согрета.
Хмельное от летящего зерна,
Соломенное жмурится светило.
Была земля от нежности черна,
Ах, как ее любовь озолотила!
Темней ярмо у белого быка,
Взнесенный хлыст обманчив, как погода.
Ложится на вспотевшие бока
И на вершины движущихся сводов
Крестьянская ладонь.
Набитые зерном,
Лежат мешки, округлы и упруги.
Мир сторожит мальчишка с тихим псом,
Пока над жарким, солнечным гумном
Слетает с высоты по всей земной округе
Зерно.
***
Попарный мир в ладонях солнца пляшет,
Отцовский окрик вол смахнет хвостом,
И снова семя в плоть земную ляжет,
В барашках дым сгустится над котлом.
И в белом мать сойдет навстречу дому,
С корзиной и с охапкой дров в руке,
По солнечным ресницам, как по трону,
Как робкий луч по высохшей щеке.
Соломенное солнце хрустнет желтым,
И смотрит мать, как прежде всем светила…
…Казалась память выцветшей и стёртой —
О, как ее любовь позолотила…