Город моего одиночества
(юношеская микропоэма)
1. Велосипед воспоминаний
Я вырос из этого города –
Он мал мне!
Из улиц, как из рукавов,
Торчат запястья рук моих –
И эти рукава мне коротки!..
Я брожу по родному городу,
Как по квартире во время ремонта,
То и дело натыкаясь
На острые углы своих воспоминаний…
Мой маленький, мой миллионный город!
Я люблю тебя, как любят
Старый трехколёсный велосипед детства,
Но когда я кручу твои педали
И еду по осколкам моих воспоминаний,
Мои колени бьются о руль
И мне нещадно больно!
Я привык к тебе, как привыкают
К старым потёртым джинсам,
Я хочу надеть тебя снова,
Но молния не застёгивается на животе –
Ведь я стал толстым!
Мой город – кладбище моих воспоминаний!..
На каждом твоём углу,
На каждой улице,
В каждом доме
Погребены необратимые мгновенья
Юности моей…
Ты говоришь мне, что кладбища несовременны –
Сейчас не зарывают в землю,
Сейчас сжигают в крематории…
Я так и сделал – сжег свои воспоминания,
И вот передо мной стоят разноцветные урночки с пеплом –
Мои стихи…
2. Огромный Вечер
А когда в город приходит вечер
И во мне зажигаются тысячи окон,
Я ныряю в русла улиц твоих,
Ложусь на спину и плыву,
Уносимый автобусами или такси.
Я выхожу на любой остановке — и иду без цели…
Потому что, если я не знаю куда несётся Земля,
То разве так важно знать, куда держит свой путь
Человек, идущий по этой Земле?..
И на всём моём пути, пути сужающихся улиц,
Как проститутки, каждая на своём углу,
Стоят будки телефонов-автоматов.
Хлопая обшарпанными дверями,
Они настойчиво зазывают войти в себя:
Всего две копейки – и я не буду один,
И вечер, Огромный Вечер,
Накрывший как полог всю Землю с Востока,
Не будет казаться таким бесконечным!..
Я роюсь в карманах, достаю две копейки,
На глазах превращающиеся
В маленький спасательный круг,
Бросаю их в телефон-автомат и снимаю трубку…
Но где тот телефонный номер,
По которому я должен позвонить,
В городе моего одиночества?..
3. Параллельный человек
И в этот же вечер навстречу мне,
Но только по параллельной улице,
Шёл человек…
Он тоже заходил во все будки телефонов-автоматов
И отчаянно звонил кому-то…
Но, видно, того единственного,
Который был нужен ему – не было дома.
А где был я – «счастливый и уверенный в себе»,
Когда в моей прихожей, надрываясь кричал телефон,
И кто-то молил о помощи
В маленьком и огромном городе,
Поглотившем нас?..
* * *
Я отвозил отца в больницу –
Ему шёл пятьдесят первый год,
Было начало октября,
Но уже выпал первый снег…
Старожилы говорили,
Что такой погоды в наших краях
Не было пятьдесят лет.
Деревья стояли ещё зелёные
И снег лежал на них, как тополиный пух.
Люди тоже не были готовы к зиме:
Они всё ещё продолжали ходить
В шляпах и осенних плащах.
Дворники в жёлтых куртках
Отчаянно скребли юный снег.
Простуженный трамвай искрил на поворотах.
Я отвозил отца в больницу,
Было начало октября,
И в этот день выпал первый снег…
Я, конечно, знал, что окончательно снег ляжет
Только через сорок дней,
Но снег стелился белый, белый,
Как бесконечный больничный коридор,
И было тревожно:
А вдруг он никогда уже не расстает…
Я сидел в приёмном покое и ждал,
Когда придёт медицинская сестра
Чтобы забрать передачу отцу.
Отец болел тяжело и не мог ходить,
И каждый раз, когда открывалась дверь,
И в вестибюль выходил какой-нибудь больной
В сером больничном халате и помятой пижаме,
Я поднимал глаза, надеясь увидеть его.
И каждый раз, когда открывалась дверь,
Я натыкался взглядом, по другую сторону её,
На больного, незнакомого мне мужчину,
Который тоже каждый раз вскидывал голову,
Надеясь увидеть кого-то…
Мы сидели по разные стороны,
Хлопающей больничной двери,
И при каждом её открытии – встречались взглядами.
Те, кого мы ждали, не приходили…
Но разве слова, уже живущие в нас,
Мы не могли сказать друг другу?..
* * *
Когда я начинаю писать стихотворение,
То ещё сам не знаю
Куда оно уведёт и чем закончится…
Это похоже на детскую игру в жмурки:
Я иду с туго завязанными глазами,
Вытянув руки вперёд,
И осторожно ощупывая путь.
Я натыкаюсь на разные предметы
И люди, живущие внутри меня, – смеются.
Но вот каким-то седьмым чувством
Я ощущаю – там кто-то есть!
И уже иду быстро, широко расставив руки,
И не боясь упасть.
Я чувствую, что кого-то поймал!
Да, да поймал!
Но кто это?
Я лихорадочно ощупываю его с головы до ног
И по огромной бороде узнаю,
Что это — Уолт Уитмен.
Я говорю ему: «Это ты, Уолт,
Святейший учитель Веры,
Восторженный в сорок
И всё ешё наивный в семьдесят!»
Но последние мои слова заглушает
Всё тот же смех.
Я ошибся! Да, да, ошибся – это не он!
И я вынужден отпустить его –
Таковы правила мудрейшей из игр:
«Отпустить человека, которого не узнаёте»,
И снова брести на ощупь, вытянув руки вперёд,
Далеко-далеко, до самого горизонта…
* * *
Почему я опускаю глаза,
Когда поднимаюсь в лифте,
С незнакомым мне человеком?
Почему мы не смотрим в лицо друг другу?
Наверное, потому что это неприлично!..
А вдруг он сумеет прочитать в моих глазах
То, к чему я не позволяю прикоснуться и самому себе…
А может быть, у меня не лады с совестью
И тень поступка, совершённого когда-то,
Легла на мои веки и не даёт им подниматься?..
А дети, стоящие рядом, разглядывают друг друга
И нас взрослых – не стесняясь.
Мы в прошлом не пересекались,
Так почему мы не глядим в глаза друг другу?..
* * *
Мы, любившие друг друга и счастливые,
Бежали, взявшись за руки и смеясь,
По распахнутой аллее молодости,
И не замечали вокруг себя никого!..
Мы спугнули стайку голубей,
Клевавших хлебные крошки,
Насыпанные, сидящей на скамейке старушкой,
Которую уже никто не любил.
Мы умчались вперёд,
Навстречу мелодии «Восходящего Солнца»,
Голуби разлетелись в разные стороны Света,
И я до сих пор не знаю, сидя на этой скамейке,
И кормя голубей,
Вернулись ли они когда-нибудь,
К старушке с хлебными крошками,
Которую уже никто не любил…
* * *
Г.А.
Я потерял тебя…
И вместе с тобой
Теряю набранную высоту,
Как сбитый в бою самолёт…
Но только в падении,
Но только в свободном падении,
Но только в самом свободном на свете падении…
Я обрёл Аллена Гинзберга,
Подставившего мне,
В кувыркающимся небе,
Своё уцелевшее крыло,
Сплетённое из «Листьев Травы».
* * *
Семь осенних верлибров
Постучали в моё стекло,
Я открыл им окно,
Уже заклеенное на зиму,
Они ворвались в мой дом
И вместе с воздухом ноябрьским
Внесли в него струю нечаянной свободы!..
Они тронули струны моей пыльной гитары,
Они залезли в дальний ящик
Моего письменного сердца,
И вытряхнули оттуда
Стихи столетней давности…
Они не стали укладывать их в опалубки рифм
И не стали навязывать мне чужие мысли,
Они просто передали
Невероятное чувство раскованности и полёта!..
А сами унеслись на Юг
Вместе с перелётными птицами лета.
Если осенью поздней из вашего сердца
Постучатся слова, не знакомые ранее,
Не рифмуйте вы их, не рифмуйте, пожалуйста!
Распахните им ставни вашей клетки грудной
(Можеть быть, как и окна, заклеенной на зиму)
И пустите на волю листов белоснежных…
Но выпуская в мир – чуть прикоснитесь к ним:
Ноябрьский верлибр – добрейший из обрядов!..