ЧЁРНАЯ РЕЧКА
Мне долю обрести любую
Не суждено на Чёрной речке.
Искал я ощупью, вслепую,
Свой Рок, летящий в лоб по «встречке».
В ночной тиши сычи пищали,
Пугая странным криком местность.
В обмен на душу обещали
Мне грант на славу и известность…
С меня вовеки не убудет —
Я пренебрёг фальшивым грантом
И вспомнил, что погублен будет
Мой Прапоэт (не Де Барантом).
Подняшись на гора, как уголь,
Он встал навек в строю парадном.
А я пошёл, накинув куколь,
Вниз, в направлении обратном…
МОИСЕЙ II
Из заблудших задумал возделать друзей
Саваоф, свою хохму* затеяв —
Пожелал, чтоб родился рабом Моисей…
Став затем Праотцем иудеев.
Моисей, грешный мир посетивший в рабах,
Во дворцах рос, как сын фараона.
И, увы, не лежать ему в царских гробах —
Так накаркала веще ворона…
Были с детства еврей с фараоном близки,
Но, по злому навету сатрапа,
Моисея безвинно изгнали в пески
На погибель от злого араба.
Он плутал средь пустынь, как во тьме батискаф,
Годы долгие под небосводом.
А однажды, оазис в песках отыскав,
Стал он мужем, отцом, овцеводом…
Раз за блудной овцою забрёл наш пастух —
Моисей был проворен, отважен —
На скалу, где вещавший в кустарнике Дух
Полыхал, как созвездие скважин.
От испуга присох к его нёбу язык,
Лоб испариной хладной обдался…
И, под звуки звенящие горних музык,
С Богом он говорить попытался.
Его говор простецкий был словом не густ —
Он с младенчества мечен увечьем.
Моисею горящий терновника куст
Отвечал языком человечьим:
«Чадо, страх позабудь свой и тихо внемли —
Без натуги, страстей и нахрапства
Ты народ Мой в чертоги Священной Земли
Уведи от проклятого рабства.
Донеси фараону песков Мой наказ —
Чтоб свободу всем дал без условья
И не выдумал каверз каких и проказ,
Моей воле Святой прекословя.
Если ж царь своих злых не отбросит затей
И упрётся — хоть солнце погасни! —
Я нашлю на него, на народ, на детей
Десять страшных египетских казней».
Се, на том порешили Господь и Пророк.
И, вернувшись в царёву палату,
Моисей передал Слово в слово. Не впрок
Фараону пошёл этот Божий урок —
Ему Бог счёт послал на оплату:
Тьму и град, саранчу, выплеск жабьих личин,
Кровь из вод — не сотрёшь полотенцем.
Напоследок — ужасную смерть без причин
Тех, кто был первородным младенцем.
Возопил фараон. И народ возопил
От жестокости Высших Инстанций.
Плач стоял — так не плакали в дни Фермопил,
Когда гибли герои-спартанцы.
Отпустили евреев — начался Исход.
Зло им вслед не кимвалом звучало…
Так Духовный возник человечества код
И свершилось Времён всех Начало.
———————————————————————-
*Хохма — (ивр. мудрость; премудрость Бога)
ОСТРОВ
Скалист пустынный пляж в Крыму.
Мы ели спелую хурму —
Алтын по смете.
Нам в души веял свежий бриз.
То время скетчей и реприз
Хулить не смейте.
Витал в летучих брызгах йод,
который чахнуть не даёт —
Прошла чихота.
Читал, и в тайный смысл проник,
Я «На обочине пикник»,
Ещё чего-то.
Брюзжать мне нынче не резон:
Обрёл в тот «бархатный» сезон
Я скит под днищем.
На завтрак — жареный бычок.
Со мною Саня Башлачёв:
С ним правду ищем.
Сквозь воду в щупальцах горгон
Останки виделись Арго:
Обломки реи.
Мы были с жизнью «бодряки»
И время, смыслу вопреки,
Текло быстрее:
Недели две за полчаса.
Прозрачной струйкой в небеса
Лились аккорды:
Пел песни грустно Александр.
Но не отведаешь Массандр,
Как мы, кагор ты
И терпкий дикий abricot:
Блаженный край в тот горький год
От нас отчалил.
Растаял младости задор.
Судьба, возможен ли повтор,
Чтоб как вначале?
Обида — слабое звено.
Заел я сладкое вино
Сухой ставридой.
В башке — тоскливых мыслей нудь,
И мне, увы, не возвернуть
Роман с Тавридой…
Людишки бились за металл,
А Дух извечно заметал
Песком Тимбукту.
Эпоха вздёрнула курки
И Крым вернулся на круги
В родную бухту.
Наш «остров» — снова континент.
И я готов, как «абстинент»,
Опять к роману…
Но путь (о чём тут говорить?)
Мне нынче вновь не повторить:
Не по карману.
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ВЕРБЛЮД
Ефиму Бершину
Очень часто в глаза мне плюют,
В морду бьют безо всяких прелюдий.
Я нашёл — хоть совсем не верблюд –
Душу близкую в старом «верблюде».
Тихо шаркая, этот «брутал»,
Супротив всех законов гражданских,
По московским задворкам плутал,
Но душой был в песках иорданских.
И бродил, будто выйдя в астрал,
Между шумных старух-иностранок,
По Арбату поэт, театрал,
Недобитый в Молдове подранок.
Боль — как будто пронзил самострел.
Но махнув на неё, с отрешеньем
Он в застывшие лужи смотрел,
что мерцали его отраженьем.
Год прошедший верстал свой итог.
Брови выбелил холод витальный.
Под ногами хрустящий ледок.
Перезвон колокольцев хрустальный.
Дёргал верви незримый звонарь
Тьмы и света сакральных сплетений.
По брусчатке разбитый фонарь
Разгонял изменённые тени.
И при каждом неверном шажке
Шли они, колыхаясь горбато…
В эту ночь получил по башке
Вдохновением гений с Арбата.
БЛУДНЫЙ СЫН
Я у входа стою — дух бессмысленной злобы иссяк.
Перед взором всплывает далёкого детства картина:
Как я, дерзкий подросток, упёршись в облезлый косяк,
Исцарапал опасною бритвой кусок дерматина.
Ключ английский в замочную скважину входит впритир.
Плавно щёлкнул замок, дверь открылась в потерянном мире.
Я вошёл. Тишина, будто залпом гигантских мортир,
Оглушила меня в этой, вечно знакомой, квартире.
Неподвластные воле, зовут в небеса бубенцы —
Умирает отец на диване. Ему девяносто.
Видел он, и не раз, как его и чужие птенцы,
Оперившись едва, покидали родимые гнёзда…
Чтобы гнать в 45-м фашистскую нечисть взашей,
Молодым новобранцем ты гибнул в болотах под Тосно.
Фронтовое твоё я, увы, пропустил меж ушей
И к тебе с покаяньем…
Прости…
Но пришёл слишком поздно…
БЛУДНЫЙ ОТЕЦ
Я мальком, только-только отпав от соска,
Слушал песни былинного кроя.
Пела мама (в тех песнях звенела тоска)
Про тебя, мудреца и героя.
В них ты был справедлив и знал в подвигах толк.
Был как кубок бурлящего «fizz»а.*
И по коду** был должен, исполнив свой Долг,
К ложу спящего сына явиться.
Я всё ждал: ты приедешь вот-вот на метро —
Не бывает мечты вожделенней.
Мы бы в парке с тобою попили ситро,
Посетили б в зверинце тюленей.
И забыл бы я жизни моей негатив,
И что плакал порой безутешно.
Я уснул бы, за шею тебя обхватив,
В твоих крепких руках безмятежно.
Я был мал, и мне искренно верилось в то,
Что средь всех ты воистину лучший…
А сегодня явился ты в драном пальто
Предо мною, отец мой заблудший.
…………………………………………………………
*fizz (англ.) — шипящий напиток, шампанское
**код — код чести
ВОСКРЕСЕНИЕ
В старинной корчме (водка с тмином и просом)
Судьбой предназначен навек кров для аввы.
Я к духу, дрожа, с преглупейшим вопросом —
Как вышло, что стал ход воскресный кровавым?
Поведай, как было и в чём же интрига?
«Ищите свободу и душу обрясце…»
Над столиком с водкою тминной расстрига
Согнулся дугою в потрёпанной рясце.
«Кипели мозги радикальной идеей.
Народ зазывался вождями камланьем.
И те, что казались честней и святее,
Толпу проводили к Дворцу на закланье.
В то зимнее утро не все уцелели
В стоянии крестном на площади брани.
Сакральные жертвы — высокие цели».
Так вы, негодяи, всё знали заранье?!
Распалось лицо размочаленной фреской.
Бубнил: «Всё свершилось таким вот Макаром…»
И вдруг опрокинул он рюмочку резко —
Меня отшатнуло сернистым угаром.
Детали того воскресенья откройте.
Нет в мире события горше и гаже.
Про вас, нечестивых, я понял всё, вроде.
Но что в оправданье народа ты скажешь?
«Так что же народ? Ненасытное быдло» —
Гапон мне ответил, намазав повидло
На толстый-претолстый кусок бутерброда.
«Пальнули солдаты, и нету народа»…