Эпизоды безразмерной жизни. Роман

Когда, вернувшись с полным фужером Закатного Коктейля, Матина не обнаружила на своём Пространстве Бария, в её осознании вспыхнуло: «Он вернулся к Сабатине ради комфортного спального места». Налетевшее смятение подавила безмолвным самоокриком: «Соберись с волей! Выполняй заказы!» Но рука потянулись не к гирлянде с отображением швейного инвентаря, а к отображению фужера с Закатным Коктейлем. Губы самопроизвольно образовали воронку, и в эту воронку Матина вылила всё, что было в отображении фужера.

Коктейль наполнил, вытеснив почти всю эмоциональную горечь. Почти. Но не всю. В небольшой мелкопузыристой зоне её «я» застряла остаточная тоска. «Надо и её вытеснить коктейлем», — означилось в осознании, и Матина, зажав в руках опустошённое отображение фужера, полетела к Гелию Многобрюхому.

До Закатного Мига чёрт Гелий располагал свободным временем и собирался, как обычно, подглядывать за феями. Он приготовил непрозрачное лимонно-пунцовое облачко, чтобы, зарывшись в нём, подглядывать за двумя приятельницами: Саликой Звонкоголовой и Ролинтой Многолицей. Эти две феи, судя по их разговору, собирались тайно пробраться на Внутреннее Пространство Марлиты Гладкорукой, чтобы, сняв балахончики, поглядеться в её Голливудское Трюмо и решить, наконец, чьи телесные составляющие эстетичнее. Но не успел он нырнуть в облако, как путь ему перекрыла фея Матина Чудогубая.

Исказив губы, она кричала:

— Ещё! Ещё!

За коктейль Матина пообещала чёрту Гелию суперхламиду, которая задрапирует все его животы. Лишь налил он — выпила на лету, даже не зависнув. Пузыристая зона заполнились, но мельчайшие пустоты кое-где сохранились, и остаточная тоска в них, сжалась, загустела и обрела невыносимую силу воздействия.

«Необходимо ещё», — прозвучало в осознании.

Гелий Многобрюхий уже нырнул в лимонно-пунцовое облако, но Матина кинулась за ним и в один миг вся пропиталась лимонно-пунцовой влагой. Посеребрение выглядело теперь, как бурое загрязнение.

Гелий заохал:

— Ох, ох, фея Матина! Зачем ты полезла в это облако? Оно ж едкое! Только я, с моей ажурной телесностью, могу пребывать в нём без вреда для окраса! Как восстановишь посеребрение? И зачем ты опять явилась?

— За коктейлем, — буркнула Матина.

— Я только что налил тебе полный фужер! Даже два. Сначала один, потом второй…

— Давай ещё! — настаивала Матина. — Надо вытеснить загустелую тоску.

— Возвращайся на своё Пространство и засни. Во сне тоска саморастворится, — уговаривал её чёрт Гелий.

Матина настаивала. Пообещала халат-пальто для предзакатных дежурств.

Гелий забеспокоился: если злыдни заметят Матину в таком нехорошем виде, то доложат Куратору, что Гелий её опоил и в едкое облако затащил. За такое обращение с феей Аурум по головке не погладит. Решил: доставлю бедняжку на её Пространство, а там и выдам ей ещё фужер. Халат-пальто — вещь стоящая.

Разместив Матину в одном из межбрюшных зазоров, Гелий укрепил в межрожье фужер с коктейлем и медленно, осторожно полетел. Достигнув пространства Матины, он лёгким нажатием выдавил её, дал ей выпить коктейль, дождался, пока она уснёт, и поспешил в лимонно-пунцовое облако. Но вот досада! Подглядывать за феями не удалось. Надо было срочно расцвечивать отображение предзакатного неба.

…Прилетев на Внешнее Пространство Матины, Сабатина на всякий случай осмотрелась, но ничего необычного не обнаружила. Как всегда там всё было забито гирляндами с отображениями посуды, периодики, швейного, вышивального, вязального, ткацкого, прядильного и всякого другого оборудования. «При таком дискомфорте Барий долго не выдержит, — означилось в осознании феи Сабатины. — Как только закончится экстракт козлятины, он вернётся ко мне. После матининова хламовника, он, наконец, оценит мой уют».

Сабатина взбодрилась, и, сформировав на лице дружескую улыбку, впорхнула на Внутреннее Пространство Матины.

То, что там творилось, повергло её в недоумение. В осознании, один за другим, вспыхивали вопросы: Почему по всему Внутреннему Пространству распространился тяжёлый запах прокисшего облака? Почему всё разворочено? Почему гирлянды с отображением периодики, коими столь гордилась Матина, смяты чем-то громоздким? Ох, да это ж её тело!

Да, это была фея Матина Чудогубая.

Подмяв под себя гирлянды с отображениями периодики, она лежала, распластав в бездействии своё обширное пирамидообразное тело. Её осознание было практически отключено.

«В чём дело? — продолжала недоумевать Сабатина. Почему Матина лежит в ужасной позе вниз лицом, расплющив губы об отображение швейной машины, и почему рядом с ней валяется отображение фужера со следами оранжево-пурпурного напитка?» Осознание подсказало: «Это ж Закатный коктейль… Она злоупотребила Закатным Коктейлем…»

— Что ты с собой сделала, фея так называемая?! Что творится у тебя на Пространстве? — вскричала Сабатина.

Она выхватила из подмышечного кармана отображение флакона с отображением парфюма «Плезенс» и брызнула прямо в обонятельный канальчик подруги.

Матина приподняла голову. Отвисшие губы едва слышно прошамкали:

— Пришла уговаривать его вернуться? Ничего не получится. Нашего красавца угнали на миссию.

Схватившись за гирлянду с отображениями посуды, Матина попробовала встать, но гирлянда распалась, усугубляя хаос.

Сабатина несказанно обрадовалась: она ведь тоже отправляется на миссию и встретится с Барием. И обязательно достанет там для него экстракт козлятины! Неподражаемое по комфорту спальное место плюс его любимое кушанье — с этими двумя факторами она будет вне конкуренции!

Да, но чтобы просить у Матины совета, придётся сказать ей, про свою отправку на миссию. Матина, конечно, сразу всё поймёт и разъярится. А тогда — какие уж сведения… Но делать нечего: придётся выкладывать всё, как есть…

— Он на миссии. И меня туда же посылают. Я не добровольно, Матина, мне Куратор приказал… — лепетала Сабатина.

Повернув к ней побуревшее лицо с помятыми лицевыми плёнками, Матина посмотрела на неё без всякой злости.

— Не оправдывайся, подруга, — выговорила она, хотя знаменитые губы на сей раз плохо её слушались, и не бойся. Я не разъярюсь. Мне этот Барий теперь ни к чему. Когда он был здесь, я носила коктейли ему, а теперь сама их пью. И вообще… Я теперь живу для себя, и знаешь, что? Это приятнее, чем жить для других.

— И я пришла к этому же выводу! — радостно воскликнула Сабатина. — Я теперь озабочена не насчёт кого-то, а насчёт того, чтобы моё Пространство не разорили, пока меня не будет. Когда я улечу на миссию, сама знаешь, всё может случиться: чертенята залезут и набедокурят, чертовки что-нибудь похитят. Я уж не говорю о злыднях: этим — лишь бы навредить! Да и наш брат фея иной раз не прочь слямзить элегантный подзорчик или хорошенькую ловушечку для снов.

Тем временем, Матина начала восстанавливаться: приняла сидячее положение, разгладила руками лицевые плёнки, придала губам аккуратный вид двух равных полукружий.

— Я тоже из-за этого переживала, — сказала она, оправляя на себе балахончик. — Но коллега Герлита Двуносая посоветовала мне договориться с зомби. Они всегда с удовольствием соглашаются пожить на Пространстве феи. Разве сравнишь наши Пространства с их не обустроенными норами? Я договорилась с Дургом и осталась довольна. Договорись и ты с ним. Он ничего у тебя не стащит: зомби ничем не умеют пользоваться. И на твои питательные цветы не польстится: сама знаешь, зомби питаются только отображениями комьев суглинка.

Сабатина осторожно подтянула своё овальное тело поближе к Матине.

Предложила:

— Хочешь, я приберусь?

— Опекать меня решила? С чего бы это? — удивилась Матина.

— По старой дружбе. Вспомни, как нам было восхитительно втроём: ты, я и Ляляка… Какое бесподобное трио мы составляли! Как мы взаимодополнялись! Как прикольно было нам! Как суперзащищённо! Ляляка развлекала Ритмиолами, ты наряжала, а я, с моей гнездовитостью, предоставляла вам уют. Вспомни, как нам завидовали чертовки: они-то дружить не умеют!

— Да уж! — засмеялась Матина. — Помнишь, как подрались Зи-Зи и За-За из-за того, что у них оказались одинаковые межроговые подвески? Каждая требовала, чтобы другая сняла свою. Как мы тогда над ними прикалывались! Правильно ты сказала, Сабатинка: чертовки дружить не умеют, не то что мы, феи.

— Давай возобновим дружбу! И Ляляка, вернувшись, присоединится. Точно тебе говорю!

— Давай! — обрадовалась Матина. — А теперь, Сабатинка, быстро лети к Дургу, пока он не завалился спать, а потом найди злыдню Раву и выспроси у неё, как добраться на Физический План. Скажи ей, что я за это смоделирую для неё ещё один Гламур-чепец.

— Спасибо, подруга! Ты — настоящая фея!

Губы Матины растянулись до самых слуховых розеток.

— А вообще ты права: три феи — это круто! — воскликнула она.

Обе рассмеялись на предельном позитиве.

* * *

Едва Ната очнулась от днёвки, как на неё посыпались известия о прибытии миссионерщиков.

— Двойной комплект… Только этого не хватало…

Она покосилась на двух чертей, спавших валетом на детской раскладушке, которая занимала четверть кухни.

Позвав охранников, Ната принялась излагать задания:

— Задание первое. Будете встречать двух злыдней и одну фею.

— Как её зовут? — с живейшим интересом спросила Ляляка.

Ната заглянула в бумажку, на которую переписала сообщение Куратора:

— Сабатина Крупноглазая.

— Я столь рада! — Ляляка захлопала в ладоши. — Она такая умница, такая аккуратистка, не то что я. Она вам понравится.

Ната поморщилась:

— Я сейчас очень занята. Ваши эмоции меня, честно говоря, отвлекают. Идите, фея Ляляка, прогуляйтесь. Вам прогулка нужна. Чтобы освоиться в новом облике. Да и впечатлений наберётесь для своего творчества. Только, пожалуйста, далеко не уходите: у меня нет времени вас разыскивать.

— Ах, чудесно! — воскликнула Ляляка. — Я тотчас пойду! До свидания!

Ната кивнула и продолжила излагать задание:

— Приземление всех троих произойдёт через пятнадцать минут, около соседнего дома, где магазин «Японские подарки».

Она окинула оценивающим взглядом Юрия Живаго, который едва стоял на ногах и из последних сил кутал дрожащую Ростову в свой старенький макинтош:

— Отправитесь встречать втроём, без господина Живаго. Управитесь без него. Он пока хиловат для ношения на себе миссионерщиков. После выполнения первого задания немедленно приступайте ко второму: в том же составе отправитесь в город Мценск Орловской области, найдёте там воспетую Тургеневым Висельную горку. На этой самой горке высадятся зомби. Их будет двое. Доставите их сюда. Если останется время, слетаете попитаться. Если нет — выдам вам по порции донорской крови.

При упоминании о донорской крови охранники насупились, закряхтели, завздыхали, но, встретив жёсткий взгляд хозяйки, побежали выполнять задание.

— Господа, — Ната повернулась к Юрию и Наташе, — Пока я щедрая, можете налить себе из моей бутылочки.

— Спасибо, — прошептали оба ослабшими голосами.

Ната вынула из холодильника бутылочку с делениями, а из маленького буфета — коньячные рюмки.

Юрий налил себе и Наташе. Оба жадно выпили.

— Пожалуйста, выслушайте нас, — заговорила Наташа заметно окрепшим голосом.

Говорите. Но, пожалуйста, покороче.

Наташа Ростова вскинула подбородок, тряхнула потускневшими кудрями.

«Как портятся волосы, когда питаешься одной лишь донорской кровью, подумала Ната, у меня-то голова всегда в порядке. Умственные усилия, которые я привыкла делать, восполняют дефицит живой крови».

— Юре и мне невыносим новый вид паразитизма, в который мы невольно впали благодаря вашему покровительству, — выпалила Ростова. — Но мы не желаем паразитировать. Мы желаем приносить пользу. Без этого нельзя уважать себя и друг друга. Умоляю, помогите нам в обретении возможности приносить пользу!

— Кому?

— Во-первых, вам, потому что мы вам обязаны. Во-вторых, человечеству. В третьих, если это, конечно, возможно, мирозданию!

Ната иронически улыбнулась:

— Графиня, вы резонёрствуете на тему вложенных в вас этических установок. Чтобы вас перестали беспокоить глобальные благоглупости, вам следует отделить себя нынешнюю, то есть нормального вампира с соответствующим телесным устройством, образом жизни и потребностями, от той книжной схемы, которая, кстати, у вас самой, ничего, кроме досады, не вызывает.

И всё-таки скажите, какую пользу мы можем вам принести?

Ната глубоко затянулась, прикрыла глаза и внутренним зрением увидела утренний розово-голубой прибой с кружевным краешком.

Прошептала:

«Вышла из моря младая с перстами пурпурными Эос…»

Да, были времена, когда она… «бурно низвергалась» с Олимпа, летала сколько хотела, при щедром дневном свете над Ионийским, Эгейским, Критским морем, «образ принявши морского орла», а не жалкой летучей мыши. До боли не хватает дневного средиземноморского кайфа! И как только её угораздило стать вампиром, да ещё завербоваться на нескончаемую рутинную работу по отлаживанию механизма взаимозависимости двух бестолковых миров! Как не хочется колупаться в этой чудовищной невнятице! Как хочется обратно в текст! Ведь есть же туда лазейка! Не может не быть! Узнать бы Причину и — туда, в Элладу, на Олимп! Но уж больно противно пролезать в виде туманности в душные, тёмные, насквозь пропылённые хранилища архивов. Да и времени на это не остаётся… О, лазурь глянцевитая моря, когда уж я тебя увижу…

— Что ж, — Ната подняла глаза на Юрия и Наташу, — раз вы так хотите мне удружить или услужитьпопробуйте найти Причину моего овампиривания. Попытайтесь узнать, из-за чего я, совоокая, могучеотцовная мудрая, могущественная богиня из Гомеровской «Одиссеи» превратилась в Вампира Особой Жестокости Нату Умную. Насчёт особой жестокости — понятно. Я и в поэме была не сахар для своих врагов и для врагов Одиссея. Но быть вампиром — это не моё…

— Так вы — Афина? — воскликнул поражённый Юрий Живаго. — Богиня мудрости! Воительница! Великая Дева! Парфенос! Промахос!

— Вот именно Промахос. В смысле промахов…

— Я читал «Одиссею» в переводе Жуковского, а четыре первых песни прочёл даже на языке оригинала. За прилежание и успехи в классической литературе гимназическое начальство преподнесло мне великолепно изданного Гомера с золотым обрезом, с тиснением на переплёте, с виртуозными виньетками господина… ах, пардон, забылась его фамилия… Я, знаете ли, даже сам перевёл небольшой отрывок.

— Как хорошо, что ты знаешь древнегреческий! — воскликнула Наташа Ростова. — А я, к сожалению, древних языков не изучала! Папенька просадил состояние отнюдь не на образование дочек. Зато у меня огромный опыт ночной работы в библиотеках и архивах. С твоей образованностью и моим опытом мы конечно же разузнаем всё что надо!

— Ты права, душа моя, — рассеяно произнёс Юрий. — Я, однако ж, вот чего понять не могу: почему вы, Ната, такая миниатюрная? Я хорошо помню, как нам в гимназии рассказывали, что Афину изображали огромной, с могучим телосложением, а когда ваяли её статуи, обычно брали за образец мужскую фигуру, только добавляли к ней, пардон… дамскую грудь.

— Скульптура — одно, литература — другое, — отчеканила Ната. — В «Одиссее» мой рост не указан. Вы невнимательно читали поэму, хоть и получили награду от гимназического начальства.

Материнским движением Наташа Ростова поправила клочок волос, выбившийся из гладенькой причёски Живаго, и в её широко раскрытых глазах сверкнула решимость:

— Летим в Афины, Юра! Сейчас же! Там, в Национальном архиве Литературы…

— Погодите, — перебила её Ната, — если вы отправитесь сейчас, то не успеете вернуться сюда на днёвку.

— Будем дневать там, — сказала Наташа, — в ящике с книгами или с архивными документами.

— А чем, позвольте полюбопытствовать, вы намерены питаться? Кровушкой греческих граждан? А как же высокие принципы?

Наташа Ростова смущённо молчала: в порыве энтузиазма она упустила из виду проблему питания.

— Ладно уж… — буркнула Ната. — В холодильнике стоят четыре бутылочки с кровью. Можете взять три. Вам хватит на неделю.

— За неделю мы многое успеем! — обрадовалась Наташа. — Летим, Юра! Преобразимся в туманность и облепим собой попутный лайнер. Ты не против такого способа передвижения?

— Милая, конечно, не против! Я готов облепить всё что угодно, лишь бы ты была рядом!

Ната пошла в комнату, достала из-под подкладки гроба запечатанную банковской ленточкой пачку из десяти стодолларовых купюр и ещё одну — из ста купюр, достоинством в один доллар.

Пробурчала:

— Чтоб у этих малохольных не возникло проблемы с разменом денег.

Когда, эмоционально и многословно попрощавшись, Наташа Ростова и Юрий Живаго наконец ушли, Ната пошла в комнату, включила компьютер и долго смотрела на заставку, где, напрягая мышцы идеального торса, грустно улыбался Арманд Ассанте в роли Одиссея.

— Бледная копия, — вздохнула она. — Но всё равно хорош!

* * *

Ночью, когда нет такого обилия звуков и красок, как днём, обонятельные впечатления становятся сильнее, чем зрительные и звуковые. С живейшим интересом воспринимала фея Ляляка Винтоногая разнообразнейшие запахи, что насыщали собой ночной воздух над Ленинградским проспектом. Какое глубокое мясное и рыбное благоухание, какие мягкие овощные запахи, какие изысканнее ароматы вин источал Трактир «А и Б»!

Прислонившись к фонарному столбу, фея Ляляка стояла напротив трактира. Её глаза были полузакрыты, ноздри трепетали. С восхищением ощущала она, как эти чудные запахи сливались, рассоединялись, снова сливались, гармонировали, диссонировали…

— Вам плохо? — раздался встревоженный женский голос.

Ляляка вздрогнула от неожиданности, открыла глаза, увидела около себя пожилую женщину, улыбнулась ей нежно, как герцогиня де Бофор, и проговорила:

— Благодарю вас, но мне, напротив, очень хорошо! Эти запахи столь дивны!

Окинув сочувствующим взглядом старомодное платье Ляляки, пожилая женщина вздохнула:

— Что делать, деточка, хорошую еду мы с вами теперь можем только нюхать.

— О, это столь чудесное физическое ощущение!

Пожилая дама печально улыбнулась:

— Вашему оптимизму и мужеству можно только позавидовать. А я слабый человек. Когда вижу, как люди с жиру бесятся, мне жить не хочется… Ну да ладно… Не буду надоедать своим брюзжанием. До свидания, деточка. Кстати, это платьице вам очень к лицу. Да… Всё-таки крепдешин — самая женственная ткань!

Пожилая женщина побрела прочь, а Ляляка продолжила прогулку.

Не пройдя и квартала, она поравнялась с раскрытыми дверями кафе «Шоколадка», и всё её существо охватил неописуемый восторг. О запах горячего шоколада! Он и в обыкновенном человеке способен пробудить мечты об экзотическом счастье. Чего уж говорить о самой восторженной из фей? Запах шоколада словно оплёл её нежнейшим шёлком. Обезволенная блаженством, она опустилась на ступеньки перед ближайшим к «Шоколадке» подъездом, непроизвольно приняв позу короля Кафетуа, замершего от восхищения при виде прекрасной нищенки. Эту очаровательную нищенку и очарованного короля Ляляка видела на отображении картины Берна Джонса, в галерее своей матери. Фея Марлита очень ценила эту вещь и как-то сказала: «Если бы король Кафетуа увидел меня, он бы и думать забыл о своей нищенке! Разве у неё такие гладкие руки, как мои? Разве их у неё четырнадцать? Нет! У неё их всего две. А глаза? Разве могут её глаза, словно прибитые к одному месту, порхать по всему лицу, как мои глазные пятнышки? Нет, нет и нет! Преимущества фей — а особенно лично мои — перед физическими красавицами можно перечислять до бесконечности!»

Трое физических людей вышли из подъезда и увидели, что на ступеньках кто-то сидит.

— Говорила вам: уберите эту паперть! — сердито вскричала крупная физическая женщина. — Вечно здесь рассядутся, кто попало!

— Анжела права! — прощебетала стильная физическая девушка. — Ни к чему, чтобы здесь пристраивались посторонние. Пойми, Влад, это крыльцо обязательно надо убрать!

— Видите: и Олеся со мной согласна, — обрадовалась Анжела. — Потом не удивляйтесь, когда нас обчистят.

— Не удивлюсь, — улыбнулся Влад, ухоженный молодой мужчина, и подмигнул Ляляке. — Жалко вам, что ли, чтобы человек отдохнул? Девушка, наверное, из глубинки приехала. Да, девушка?

— Простите, но я не знаю, что такое «глубинка».

— Ещё кривляется… — возмутилась Анжела — Что такое глубинка, она не знает! Ну, всё, садимся в машину, времени нет.

— А ты, лимитчица или аферистка, или кто ты там, — обратилась она к Ляляке, — пошла отсюда! Быстро! Пока мы не вызвали милицию! Сто процентов, что у тебя нет регистрации.

Ляляка хотела объяснить, что она фея, прибывшая на миссию, но не успела: все трое сели в чёрный автомобиль и уехали, оставив интересную, но неприятную смесь запаха выхлопных газов и трёх разных парфюмов.

«Было бы чудесно, если бы неприятный запах исчез, а приятные остались», — означилось в её осознании.

И надо же! её желание исполнилось!

Мало того: оно исполнилось даже не на сто, а, наверное, на тысячу сто процентов!

После того, как чёрная машина скрылась из поля зрения, неприятный запах почти сразу исчез, а приятные запахи усилились и преумножились.

Осознание подсказало, что ароматы прилетают с противоположной стороны проспекта, и фея Ляляка устремилась им навстречу через проезжую часть. В эти ночные часы автомобили, беззастенчиво «рассекали», и она так никогда и не узнала, какой опасности подвергла своё физическое тело.

Перебежав проспект и миновав, расположенный за ним квадратный скверик, фея Ляляка оказалась на маленькой площади, ярко освещённой фарами легковых автомобилей, припаркованных в одну линию. По другую сторону площади, напротив шеренги автомобилей выстроились — и тоже в одну шеренгу очень красивые женщины. Они щурились от слепящего света фар, но улыбались, смеялись, переговаривались. Это от них исходили те дивные ароматы!

Ляляка встала рядом с красавицами и закрыла глаза. До боли напрягшимися ноздрями она опять и опять втягивала в себя благоухающий воздух.

— Эй, крепдешиновая ретра! — раздался громкий мужской голос.

Ляляка открыла глаза.

В окно одного из автомобилей высунулась мужская рука, и указательный палец поманил. Потом показалась голова. Мужчина смотрел на неё.

Ляляка подошла и спросила:

— Вы что-то хотите мне сказать?

Мужчина распахнул дверцу и буркнул:

— Запрыгивай!

Она попыталась запрыгнуть внутрь машины, но не смогла: только спину ушибла.

— Аккуратнее, — назидательно пробурчал мужчина и, лишь только Ляляка залезла в салон, резко тронулся с места.

Выехав на проспект, он помчался на большой скорости.

Ляляка испугалась, что её увезут далеко от квартиры Наты, которая велела ей гулять поблизости.

— Пожалуйста, не увозите меня далеко, — попросила она. — Я должна вернуться к Нате, туда, где все миссионерщики.

— Не понял… — удивился мужчина, но скорость сбросил.

— Уже прибыли черти: Барий и Ванадий, а сегодня мы ждём двух зомби, двух злыдней и мою подругу фею Сабатину. Я тоже фея и тоже здесь на миссии.

— Опять не понял…

Мужчина остановил машину и повернулся к Ляляке, которая продолжала объяснять:

— Наш куратор, Вампир Особой Жестокости Ната Умная, позволила мне погулять, но не далеко от дома, а я даже пересекла проспект, потому что меня привлекли ароматические потоки, которые распространялись от красавиц.

— Ты пришла на Площадку обнюхивать проституток?! — изумился мужчина.

— Эти физические женщины так называются?

— А тебе больше нравится слово «фея»? — ухмыльнулся мужчина. — «Я фея из бара… Ночная бабочка, ну кто же виноват?» А нормальное имя у тебя есть?

— Меня зовут Ляляка.

— И какой у тебя тариф, Ляля?

— Какойчто? — не поняла Ляляка.

— Сколько стоят твои услуги?

— Это не услуги. Мы выполняем миссию.

— Слушай, Ляля, — окончательно удивился мужчина, — я что-то не въеду: из нас кто-то обкурился?

— Мы, феи, не курим. Из миссионерщиков курят только черти.

Мужчина мотнул головой.

«Какие-то новые понятия, — решил он, — я, наверное, отстал от жизни. Может, теперь принято называть девок феями, а сутенёров чертями? Возможен и другой вариант: она по совместительству состоит в какой-нибудь секте. Сектанты ведь любят порассуждать насчёт миссий! Ну да ладно, не для этого, что называется, собрались.

Он свернул в переулок, поставил машину между деревьев с достаточно густой тенью и принялся молча расстёгивать многочисленные пуговки на Лялякиной спине.

Мужчина был человек, под завязку загруженный работой и всякого рода обязательствами. По-настоящему расслабиться он мог только с проституткой и обязательно каждый раз с другой, чтобы не обрастать отношениями.

На Площадке (так постоянные посетители называли небольшую площадь позади сквера) он бывал примерно раз в неделю. Этого хватало. Ночная бабочка в старомодном крепдешиновом платье без макияжа с некрашеными пушистыми волосами привлекла его внимание. Он слышал, что некоторые проститутки работают под чистых девчонок, потому что есть мужики, которые на это ведутся. Сам он не понимал, какой в этом может быть кайф, да и не попадались ему такие. Но когда он увидел эту, в крепдешине, то почему-то решил снять именно её. Судя по всему, она сдуру явилась сюда самовольно, не отстегнув «мамке», поэтому он и поторопился покинуть Площадку. Инциденты были ему совершенно ни к чему.

…Он расстёгивал пуговицы на её спине, а она сидела чинно и никакими жестами или движениями не шла ему навстречу. Видать, разыгрывает невинность.

Когда оголившейся спине стало холодно, Ляляка сказала:

— Я испытываю термический дискомфорт.

Мужчина и сам испытывал дискомфорт, но не термический, а непонятно какой. Дело в том, что, дотронувшись до Лялякиной спины, он под своими хваткими пальцами ощутил не женское тело, а как бы просто фактуру. Попробовал лапать Ляляку за более возбуждающие участки тела. Результат прежний: ноль эротики. В мозгу какой-то начётчик выдавал справку-объективку насчёт степени гладкости кожи, толщины жирового слоя, параметров бюста и так далее.

— Что за хрень, — недоумевал мужчина. — Ты что, неживая?

Ляляка, которая от прикосновений мужчины согрелась, благодарно ему улыбнулась и сказала:

— Я живая, но не физическая.

— На вид ты нормальная баба, — заметил мужчина.

— Это облик, — улыбнулась Ляляка. — Его сделал Яков Вениаминович.

— Жидомассон? — нахмурился мужчина.

— Нет. Его специальность называется по-другому. Ната говорила, но я не запомнила.

— Бог с ним. Объясни, лучше, что значит «всего лишь облик»?

— На самом деле у меня другое телесное устройство.

— Что ты голову морочишь? — рассердился мужчина.

— Нам запрещают преображаться и контрпреображаться при физических людях, но я нарушу запрет, потому что меня огорчает, что вы не верите моим словам. Отвернитесь, пожалуйста.

— Надо же, какие мы стеснительные! Кадриться на Площадке — это без проблем, а какой-то облик поменять — тут на нас вдруг стыд напал, — ворчал мужчина.

Тем не менее, он отвернулся, удивляясь собственной покладистости.

Справившись, наконец, с контрпреображением, Ляляка проговорила изменившимся полутехногенным, что ли, голосом:

— Можете повернуться.

Мужчина повернулся и, тоже изменившимся голосом, воскликнул:

— Ёжкин кот!

То, что он увидел рядом с собой на лайковом сидении своей «Тойоты», не укладывалось ни в какие его понятия. Он не в состоянии был оценить, красиво это или уродливо; прикольно или страшно. Он не представлял себе, что с этим делать: выбросить из машины или общаться. А если общаться — то как? «Фея… фея… — вертелось в голове. — Какая ж это фея?! Где кудряшки? Где крылышки? Где голубое платьице с бантами? Где хоть что-нибудь похожее на фей, знакомых по детским книжкам, тюзовским постановкам и мультикам? Эти хлипкие винты с колпачками внизу, что ли, ноги?! Этот тюль — не тюль, паутина — не паутина, что ли, платье?! А лицо! Вот уж от чего может снести крышу! Вместо глаз — подвижные сиреневые пятнышки с блёстками, повыше — какая-то вроде бы живая сеточка, вместо ушей — дырки с фигурными краями; вместо волос — что-то вроде усиков гороха… Только рот почти человеческий, и даже как будто бы именно женский… Плюс ко всему эта фея оказалась неестественно малорослой, меньше лилипута и плоской, как будто её из бумажки скрутили, как оригами…

Он начал перебирать варианты. Может, его глючит? Но с чего? Из-за аврала в офисе он целую неделю не употребляет алкоголя, даже пива себе не позволяет, не говоря уж о дури, которой вообще почти не пользуется, разве что иногда побалуется кальянчиком, да и то в последний раз это было на Новый Год, а теперь май… Может, она применяет к нему гипноз, чтобы обчистить карманы и угнать тачку? Но тогда было бы логичнее усыпить, а не показывать хрен знает что…

Она опять заговорила этим своим полутехногенным голоском:

— Моё контрпреображение, кажется, вас смутило…

— Да уж, — хмыкнул мужчина.

Всё же он понемногу выходил из шока: даже протянул, было, руку к Лялякиному телу, но тут же отдёрнул, потому что испугался странных вибраций, исходящих от её так называемого бюста.

В изначальном теле Ляляка почувствовала себя увереннее. К тому же на ней был летательный плащ в рабочем состоянии (Геннадий его полностью восстановил), и она могла в любой момент улететь в окно. «Я так и сделаю, — высветилось в осознании, — только сначала успокою его и вежливо попрощаюсь».

Вежливость, вообще свойственная феям, Ляляке Винтоногой была свойственна даже в большей степени, чем большинству её коллег. Но она медлила и не только из-за вежливости. Дело в том, что физический мужчина ей чрезвычайно понравился: она была в полном восторге от его лица с синими глазами и чёрными бровями, от его волнистых густых волос и от его тела с ярко выраженной трёхмерностью. А как чудно пахла его кожа и одежда! И какие блестящие были у него ботинки!

Ляляка успокаивающе улыбнулась мужчине, и все её лицевые плёнки приветливо затрепетали. От этого зрелища он вздрогнул.

— Пожалуйста, простите меня за то, что смутила вас своим изначальным видом, — произнесла она с виновато вибрирующим призвуком.

— Не парься, девочка, не так уж я и смутился.

Говоря это, мужчина улыбнулся столь мило, что Ляляке захотелось сделать ему что-нибудь очень приятное. Но что? Ах, ну конечно, она исполнит ему Ритмиолы, которые именно в этот момент сложились в её осознании, вобрав в себя ароматы проспекта.

— Я попробую немного загладить свою неловкость, — сказала она.

— И как же ты будешь её заглаживать?

Мужчина опять улыбнулся.

— Я исполню для вас мои новые Ритмиолы.

— А что это?

— Не знаю, как вам объяснить… Лучше я их исполню.

И она приступила к исполнению.

Мозгами он ничего не понял, но ему понравилось. Под эти Ритмиолы, или как там они называются, он полностью расслабился, и когда Ляляка закончила, попросил ещё что-нибудь исполнить.

— Вы не против, если я вам исполню Цветочные Ритмиолы?

Мужчина кивнул и поудобнее развалился на сидении.

— Приятная штука, во всяком случае, не затасканная, — проговорил он, когда исполнение закончилось.

От удовольствия глазные пятнышки Ляляки запрыгали по всему лицу.

— Сколь близки мы с вами глубинной сущностью, если вам понравились мои Ритмиолы! — воскликнула она. — Но, увы, мы не можем соизлучаться…

— Не можем чего?

— Соизлучаться. Это когда излучения двоих направлены друг на друга, и это приводит их к общему восторгу.

— Это что ли, секс такой? — ахнул мужчина.

— Такой что? — не поняла Ляляка.

— Неважно…

Они помолчали.

— Я понял, кого ты мне напоминаешь… — задумчиво проговорил мужчина. — У наших американских партнёров что-то похожее на тебя висит в переговорной. Они хвалятся, что это, мол, Пикассо. Подлинник. Мы, говорят, его приобрели за немереные бабки на крутейшем аукционе в Нью-Йорке. Хотя нет… ты не особенно похожа на эту… как же она называется… «Испанка», что ли… Точно: «Испанка». Ты симпатичнее… Хотя ты тоже, типа, абстрактная…

Ляляка не представляла себе, о чём он говорит. В галерее Марлиты Гладкорукой не было отображений картин Пикассо. Марлита терпеть не могла, как она выражалась, «все виды бессмыслицы и уродства».

Ляляка вдруг забеспокоилась. В её осознании означилось: «Надо возвращаться».

Мужчина сидел с закрытыми глазами и улыбался. Ляляка поспешила преобразиться, и когда он открыл глаза, была уже в физическом облике.

— Я должна вас покинуть! — она чуть не расплакалась, так не хотелось ей с ним расставаться. — Моя жизнь практически безразмерна, но я вас никогда не забуду! Вы самый великодушный, самый утончённый самый изысканный!

— Ну, уж не знаю, — вздохнул мужчина. — Куда тебя отвезти?

Ляляка показала ему дом, в котором жила Ната.

Мужчина застегнул пуговки на её спине, завёл мотор. Обоим было грустно.

Когда подъехали к дому Наты, мужчина открыл дверцу машины и сказал:

— Я тоже тебя не забуду, Ляля. Ты хорошая девчонка, жаль, в дело не годишься.

— Простите, но меня зовут Ляляка. Я фея Ляляка Винтоногая.

Ей почему-то захотелось, чтобы он правильно запомнил её имя.

— Понял. Ну, беги…

Он похлопал её по нижней части торса, уже не удивляясь, что не испытывает при этом ничего сексуального.

Выйдя из автомобиля, Ляляка улыбнулась ему, но не как герцогиня де Бофор, а меланхолически, как Лопухина с портрета Боровиковского.

Мужчина завёл мотор, но не уезжал, пока тень тополя полностью не скрыла эту фею… «Поизлучаться, что ли, с какой-нибудь физической тёлкой», — подумал он, подъезжая к развороту, однако ограничился заездом в «Кофе-хауз», заказал эспрессо и порцию взбитых сливок с толчёным шоколадом. Вообще он не любил взбитые сливки, а сейчас почему-то захотелось.

Расплатившись, вдруг подумал: «Надо было купить ей десерт».

* * *

Несмотря на то, что у злыдней в основании щупальцев имеется сгущенная субстанция воды, содержащая информацию по выживанию в экстремальных обстоятельствах, Гава и Лява добрались на Физический План не без травм, правда, лёгких: лопнуло несколько пупырей, понизилась хлёсткость туловищ, немного обмякли щупальца. Но ещё больше, чем травмы, огорчало, что фея Сабатина, которая следовала за ними как приклеенная, прилетела в полном порядке. Ни один из многочисленных бантиков на её овальном хребте не пострадал! Это было вопиюще несправедливо! Злыдни с удовольствием её потрепали бы, но помешала понизившаяся хлёсткость туловищ и обмяклость щупальцев.

Охранники сразу нашли миссионерщиц. Визгливый и Пискля взяли по злыдне, посадили их каждый в свою сумку, и быстрым шагом двинулись с дому Наты. Позади шёл Густозудящий, который сунул под куртку Фею Сабатину. Была глубокая ночь, проспект давно обезлюдел, так что встреча миссионерщиц прошла без накладок. До ворот, ведущих во двор Наты, оставалось метров пятнадцать, когда на их пути оказался канализационный люк с приоткрытой крышкой. Почуяв сырость, Рава и Лява в долю секунды вырвались наружу и бросились в люк, ловко вписавшись в зазор между крышкой и стенками. Охранники не заметили, как сбежали злыдни, потому что увлеклись разговором.

— Не могу без питания! — гудел Густозудящий.

— Сам нанимался. Чего ж теперь возмущаешься? — ехидничал Визгливый.

— Да, я сам нанимался. Но не на таких кабальных условиях: слетай куда погонят, доставь, кого прикажут, питаться — если останется время. А если не останется?

— Не драматизируй, — сказал Пискля. — В крайнем случае, обойдёмся донорской…

— Сам обходись, а я не хочу. Я не давал согласия давиться донорской кровью, тем более, второй группой!

— Мы всё успеем! — успокаивал его Пискля. — В крайнем случае поохотимся в Мценске на точке ожидания. Вы так испереживались за свой ужин, что не заметили, как пришли. Вот они, воротца! Сейчас я наберу код… Не помню только, какой… Визгливый, может, ты помнишь?

— Наизусть не помню. Сейчас шпаргалку достану. Она у меня в сумке, во внутреннем кармашке.

Визгливый расстегнул молнию на сумке, и ужас исказил черты его лица.

— Её нет… — простонал он.

— Не переживай, быть может, Густозудящий помнит.

— Да не про шпаргалку я! Миссионерщицы нет!

Миссионерщицы действительно не было.

— Быть может, она соскучилась по своей подружке и перескочила в мою сумку? — предположил Визгливый. — Мы болтали, могли не заметить.

Он расстегнул свою сумку и охнул:

— Моей тоже нет!

Встревоженный Густозудящий полез за пазуху проверить, на месте ли его миссионерщица.

Нащупав безмятежно спавшую Сабатину, облегчённо вздохнул.

— Что делать? Что делать? — стонал Пискля. — Что я скажу Нате?

— Теперь мне не жить, не жить! — всхлипывая, бубнил Визгливый.

— Ты и так не живёшь, — заметил Густозудящий. — Но взбучку и тебе можно устроить. Ната спасибо не скажет за то, что вы, ребята потеряли миссионерщиц.

Мы потеряли? А ты, значит, ни при чём?! — взъярился Визгливый. — Ты, между прочим, больше всех виноват!

— Я? — удивился Густозудящий. — Это почему?

— Потому что шёл сзади и должен был увидеть, как они выпали, но ты про своё питание разглагольствовал и ничего вокруг не замечал.

— Я всё замечал! У меня зрение как у беркута. Только один раз я на мгновение зажмурился: мне стало щекотно оттого, что миссионерщица зашебаршилась на моём животе. Наверное, в этот момент они и выпали.

— Они не выпали, а смылись… — всхлипывал Визгливый. — Если б выпали, подали бы голос.

Помрачневший Густозудящий кивнул:

— Ты прав. Обе не могли выпасть одновременно. Это был побег по сговору. Я в таких вещах разбираюсь!

Тогда нам вообще хана! — всхлипнул Визгливый. — Если они сбежали, то будут прятаться. Попробуй, найди их!

Ладно, идёмте, чему быть — того не миновать, со вздохом сочувствия проговорил Густозудящий. — Часть вины я возьму на себя. Доставай шпаргалку, Визгливый. Буду набирать код…

* * *

…Они забыли о травмах, полученных при перемещении на Физический План: когда с безграничным восторгом погрузились в подлинник влаги. Сама собой истаяла агрессивная депрессия и порождённая ею хроническая озлоблённость. В осознании обеих злыдней одновременно означилось: «Вот бы все подлинники, какие есть на Физическом Плане, залить водой! То-то была бы гармония!» Теперь для них было одно только важно: прокладывать путь вглубь, к Большой Подземной Воде. Делать это было легко и приятно, тем более, что хлёсткость туловищ полностью восстановилась и даже повысилась, да и вялость щупальцев прошла: они стали жёсткими и пружинистыми, как никогда.

По мере того, как возрастала степень окружающей влажности, возрастало и вдохновение. Злыдни взбивали влагу хлёсткими телами и пружинистыми щупальцами, и она, пузырясь, устремлялась вверх.

На мостовой ширилась бурлящая лужа.

* * *

Пропажа миссионерщиц настолько обеспокоила Нату, что она даже не покарала потерявших её охранников, а только отдала им приказ:

— Отправляйтесь, раззявы, в Мценск. Быстро. Напоминаю: там, на высоком берегу реки Зуши, на так называемой Висельной горке, приземлятся зомби. Их зовут Дург и Бувг. Надеюсь, их вы не потеряете. А теперь — вон!

Путая со страху последовательность этапов преображения, охранники превратили себя во что-то вроде воронов с головой совы и вылетели в форточку, оставив на стекле пятнышки помёта.

Бумажной салфеточкой с греческим орнаментом в виде листьев аканта Ната стёрла помёт, потом достала из сумки спящую Сабатину и положила её на детскую раскладушку. Эта вторая раскладушка сделала кухню почти непроходимой.

В дверь позвонили.

Вернулась с прогулки фея Ляляка. Прямо с порога начала щебетать о «дивных благоуханиях», об «особенных Ритмиолах», о каком-то «физическом мужчине, воспринимающем их столь вдохновенно!»

Прибытие подруги обрадовало Ляляку. Она заботливо укрыла Сабатину своим летательным плащом, потом, лавируя между раскладушками, пробралась к окну продолжая что-то возбужденно рассказывать, но Ната, занятая мыслями о пропавших злыднях, её не слушала.

— Он остановил автомобиль около магазина «Японские подарки», — рассказывала Ляляка. — Удивительно, как он мог это сделать в такой большой луже? Но почему я её не заметила? Ведь эта лужа просто огромная! Она даже больше, чем около дома Якова Вениаминовича… И она так бурно пенится!

— Что-что? Лужа пенится? — встрепенулась Ната и бросилась к окну.

На проезжей части Ленинградского проспекта действительно разлилась большущая лужа, которая колыхалась, бурлила, пузырилась, пенилась…

— Они! — воскликнула Ната. — Активничают! Без инструктажа, без всякого соображения! Ужас в том, что глупые злыдни могут учинить такой дисбаланс, что Физический План не выдержит.

Ната тяжело вздохнула:

Больше всего на свете я люблю ловить под землёй взбесившихся злыдней. Фея Ляляка, вы мне поможете?

— О, конечно, с радостью! — воскликнула Ляляка.

— Тогда идёмте. Но сначала мне придётся преобразиться. А вы пока поешьте. Геннадий приготовил для вас кашу из семи злаков. Это питательно и необременительно для вашего ещё не обкатанного физического желудка. Но лично я этого не ела. Я вообще никогда ничего не употребляла в пищу, кроме нектара, амброзии и второй группы.

Ната пошла в ванную комнату, а Ляляка покорно принялась пережёвывать совсем жиденькую кашу, которая, однако, по сравнению с нектарами и нектареллами показалась ей невыносимо грубой пищей.

Через пять минут дверь ванной комнаты открылась, и оттуда вышла необыкновенно длинная кошка серого цвета. Она поманила Ляляку, передней лапой, на которой еще сохранились ухоженные ногти Наты, и несколько в нос произнесла:

— Над холодильником вбит крючок, на котором висят две матерчатые хозяйственные сумки. Снимите их, пожалуйста, и возьмите с собой.

Ляляка сняла сумки с крючка и залюбовалась изображёнными на них розами.

— Идёмте, — почти мяукнула Ната и Ляляка последовала за ней.

Пока Ната шла по коридору, её преображение завершилось: ногти свернулись в когти, и она упрятала их в подушечки.

* * *

…Яростно, неистово взбивали злыдни каждую каплю воды, превращая её в объёмистый клок пузырящейся пены.

— Лявка, сюда! — проверещала Гава.

— Не могу, занята. Хочу расковырять трубу. Чую: туда загнали речку! — отозвалась Лява.

— Потом расковыряешь! Сюда, быстро! Здесь носится транспорт с физическими людьми! Давай своротим вагоны взбитой водичкой! Вот веселуха-то будет!

Гава захихикала так, что чуть не порвала себе лицевую скорлупу. Но вместо ответного хихиканья услышала отчаянный визг Лявы.

— Что с тобой? — удивилась она. — Ты так развизжалась, будто тебя тащат растворять!

— Вас обеих следует растворить, — раздался совсем близко тихий, но настолько страшный голос, что Гава и сама готова была завизжать. Но то, что она увидела, было ещё страшнее: длинная кошка с жуткими непроницаемыми глазами брезгливо приподняв верхнюю губу, держала в зубах Ляву.

— Познакомимся. Я здешний куратор миссии, Вампир Особой Жестокости Ната Умная, — процедила кошка сквозь сжатые зубы. — Да, умная. В отличие от вас, глупых и безответственных. Если я порекомендую чёрту Ауруму вас растворить, он так и поступит.

Представившись таким образом, ужасная кошка, не выпуская Ляву, ухитрилась схватить зубами так же и Гаву, потом сделала длинный прыжок вверх и выскочила на мостовую, где стояла фея Ляляка с сумками наготове.

— Как вы смогли проникнуть в такую узкую щель, Ната? Как это у вас получилось? — спрашивала Ляляка, поднимая сумки, в которые кошка побросала притихших миссионерщиц.

Кошка осклабилась и полупромяукала:

В мире много есть того, фея Ляляка,

Что вашей философии не снилось.

* * *

Густозудящий, Визгливый и Пискля уже полночи проторчали в Мценске, ожидая прибытия двух зомби.

Давно пора было питаться, но ничего кровесодержащего на точке ожидания не наблюдалось: ни зверька, ни птички, не говоря уж о большем…

Голодные, помрачневшие, не имеющие сил сменить облик несуразных птиц чем-то более пристойным, сидели они на крутой Висельной горке рядом с установленным здесь в честь Ивана Сергеевича Тургенева Памятным Камнем. Внизу делала петлю местная река Зуша.

Чтобы отвлечь себя и других от мучительных ощущений, Пискля читал вслух высеченную на Памятном Камне цитату из Тургенева:

— «Кто мне растолкует то отрадное чувство, которое каждый раз охватывает меня, когда с Висельной горки открывается Мценск? В этом зрелище нет ничего особенно пленительного, а мне весело. Это и есть чувство родины».

Дочитав, вздохнул:

— Впечатляет… А вот у нас, упырей, атрофировано чувство родной природы, и не дано нам любоваться ни этим видом, ни вон теми новостройками…

Он приподнял лапку, чтоб указать когтями на жилые корпуса-башни. С виду лёгонькие, хоть и с повышенной этажностью, они будто выпрыгивали из-за противоположной стороны горки.

Визгливый возражал, раздражаясь:

— При чём тут эти паршивые постройки? Я исплевался, здесь оказавшись. Когда Тургенев высказывался, тут полностью была природа.

— Да какая тут может быть природа? Это вам не Прованс, — забасил Густозудящий. — Тоже мне, пейзаж: голая глина да жухлые сорняки.

— А река? Чем тебе река нехороша? Вон как весело петляет! — спорил Визгливый.

Пискля презрительно хихикнул:

— Текучая помойка.

— При Тургеневе эта река была чистенькая. Тогда не мусорили, господ боялись. И поганого пластика ещё не придумали. Если в реку иногда что-то и бросали, то не эту пакость, а, например, экологически чистое стекло. Ещё Чехов описывал, как на плотине блестело горлышко от бутылки.

— Откуда ты знаешь такие вещи? — удивился Пискля. — Не похоже, чтобы ты увлекался литературой.

— Правда, Визгливый, откуда ты всё это знаешь? — полюбопытствовал и Густозудящий.

— Вас не касается…

Визгливый демонстративно перепорхнул на другой бугорок, который как раз весь был обсыпан и утыкан бутылочными осколками, и в самом деле здорово сверкавшими при светившей в эту ночь полной луне.

«Да, умели классики похоже описывать, — думал он, — и меня Тургенев похоже описал. Только лично я ничего хорошего через это не поимел. Несчастная собака не стала счастливей от того, что её похоже описали. Эх, забыть бы проклятое книжное прошлое! Хорошо ещё, что никто не знает, кем я изначально-то был: жертвой жертвы, собакой-утопленницей с издевательской кличкой Муму… А каково было выпрастываться из собачьей шкуры, набрякшей тухлой водой из речной заводи! Тьфу! Лучше не вспоминать».

Визгливый сплюнул на бугорок микрокаплю скупой птичий слюны. …Ладно. Даже то, как он живёт сейчас, лучше, чем быть приговорённой к смерти, а затем дохлой собакой…

Громкий шёпот Густозудящего прервал его размышления:

— Идёт кто-то!

Стало не до обид. Визгливый быстренько снялся с бугорка и присоединился костальным.

…Прямо к ним шёл, а точнее брёл, не по возрасту сутулый мужчина лет тридцати пяти. Опущенной головы не поднимал. Глазами, хоть и зрячими, никуда, в общем-то, не смотрел. На ходу курил, то и дело затягиваясь. Оскальзывался на участках голой глины. Один раз упал, сильно испачкался, но чиститься не стал, только выбросил испорченную при падении сигарету и достал из кармана брюк другую.

Каждый из трёх охранников мысленно задал себе один и тот же вопрос: зачем он сюда пришёл посреди ночи?

— Может, это призрак Тургенева? — прошептал Пискля.

— Этот бритый, а Тургенев носил бородку, — тоже шёпотом возразил Визгливый.

— Ты даже такие подробности знаешь, — удивился Пискля.

— Давайте питаться! — прошипел Густозудящий. — Второго шанса не будет.

— Крови в нём кот наплакал, — вздохнул Визгливый, глядя на длинную, тощую шею мужчины, торчащую из выреза пуловера, — надо будет разгрызать артерию. Клювами мы её не продолбим. Придётся преображаться.

У нас слишком мало сил, вздохнул Пискля.

— Когда припечёт, силы находятся, внушительно проговорил Густозудящий. — Вы не представляете, сколько подвигов совершили мы с друзьями на голодный желудок! Летим вон к тем кустам! Не преображаться же у него на глазах!

— Да уж… — вздохнул Пискля. — От такого зрелища у бедняги кровь в сосудах свернётся. А чем такая гадость, уж лучше ничего…

Синхронно снялись и перелетели за кусты неплодоносящего орешника.

Мужчина тем временем доплёлся до Памятного Камня, присел на бугорок, где до этого сидел Визгливый, вынул из-за пазухи блокнот, ластик, остро отточенную половинку карандаша и начал рисовать. Видно, увлёкся, потому что не заметил, как к нему подошли, и не слышал, как шептались над самым его ухом.

— Он не пьяный, — шептал Густозудящий. — Если его напугать, он столько горечи в кровь напустит, что даже Визгливого стошнит.

— Что значит «даже Визгливого?» — обиделся Визгливый. — Вы чем-нибудь лучше меня?

— Не лучше, не лучше… — поспешил успокоить его Густозудящий. — Сейчас не до поединка самолюбий. Надо срочно решать, что делать с этим Гюбером Робером. Может, поговорим с ним по-хорошему?

— Пусть Пискля поговорит, — предложил Визгливый. — Он же у нас из графьёв, из самих Дракул, так что деликатное обхождение у него в крови. Только особо не тяни, Пискля. Лихо мне без подпитки.

— Всем лихо, — вздохнул Густозудящий. — Начинай, Пискля.

Придвинувшись вплотную к рисовавшему мужчине, Пискля кашлянул и участливо спросил:

— Вам не темно рисовать?

— Когда нет облачности, луна работает как неоновый светильник. Для графики такого освещения вполне достаточно, — ответил художник, которого, кажется, не удивило и не насторожило неожиданное присутствие собеседника.

— Здорово… — промурлыкал Пискля. — Тургеневские места срисовать хотите?

— Да, но не совсем…

— Что значит «не совсем»? — вмешался в разговор Визгливый. И хоть вопрос прозвучал с некоторой долей агрессивности, художник не обиделся и охотно объяснил:

— С тех пор, как изобрели фотографию, изобразительное искусство перестало быть рабом натуры. Если кому-то хочется запечатлеть хотя бы те же тургеневские места, ему не надо кончать Академию Художеств. Взял в руки фотоаппарат — и запечатлевай.

— Тогда что ты тут делаешь со своим задрипанным блокнотом? — откровенно по-хамски спросил потерявший терпение Визгливый.

Художник и на эту грубость не среагировал. Он положил карандаш, прищурился, размазал пальцем часть контуров на своём рисунке и, очищая палец ластиком, проговорил:

— Конечно, в каком-то смысле я натуру передаю, особенно эффекты ночной светотени. Но я не срисовываю, а, как бы это сказать… процеживаю образ через мою духовность.

Он взял карандаш и начал не спеша штриховать изображение Памятного Камня.

Делая друг другу знаки, охранники занимали такие позиции, чтоб удобно было напасть одновременно.

Между тем, на небе появилась плотная тучка и энергично двинулась к луне.

— Рисуйте, не отвлекайтесь, — слащавым тоном проговорил Пискля, — а то облако скоро закроет луну.

Художник поднял голову и увидел три тёмные фигуры, низко над ним склонившиеся.

Все разом спрятали обнажённые для надкуса клыки. Момент был упущен. Если жертва поймёт, что на неё хотят напасть, она не просто испугается, а ещё и подключит воображение. В этом случае кровь настолько испортится, что, хлебнув её, вампир будет болеть как минимум месяц.

— Ой, как выразительно вы стоите! — радостно воскликнул художник. — Прямо, как три волхва в Рождественскую ночь! Постойте так две-три минутки, если, конечно, время позволяет.

— Зачем? — пробасил Густозудящий.

— Я бы вас зарисовал…

— Нас?! — одновременно вскричали Пискля и Густозудящий.

А Визгливый буркнул:

— Не получится ни хрена…

— Получится, — улыбнулся художник. — У меня сходство всегда получается. Я в Мценске портретист номер один. Только, к сожалению, платят копейки: город нищий и народ прижимистый, особенно заказчики, хотя у них-то деньги есть, и немалые.

…То ли ветер переменился, тот ли ещё какие-то факторы повлияли, только облако не доплыло до луны, а пошло мимо, правее. Освещение не ухудшилось.

Художник ещё что-то говорил, а сам рисовал в блокноте.

Забыв о своей катастрофической несытости, все трое не отрывали глаз от его карандаша, ждали и боялись поверить: неужели они всё-таки получатся? Неужели увидят себя? Это было бы впервые за все годы (а у кого и века) их ночной биографии. Они никогда ни в чём не отражались, никогда не получались ни на фото, ни на видео. Плохо, конечно, что он процеживает рисунки через свою духовность, то есть добавляет какую-то отсебятину. А, может, он это только так сказал, чтобы набить себе цену: Памятный Камень он срисовал очень похоже. Лишь бы не вышло, что он будет водить карандашом, а результат ноль…

Нет, не ноль!

…Сгрудившись, не отрывая глаз от карандаша, они смотрели как наполнялись конкретикой их лица, фигуры. Узнавали друг друга.

— Визгливый, это ж ты! — воскликнул Пискля, тыча пальцем в рисунок.

— Точно! Один в один! — захохотал Густозудящий. — Маленький, всклокоченный, головку на бок умильно свернул, как собачонка!

— На себя полюбуйся! — огрызнулся Визгливый. — Горилла…

— Вернее будет сказать — медвежья фигура! — захихикал Пискля.

— Завистники! — басил Густозудящий. — Я мощный и могучий, в отличие от вас. Ты, Пискля, полюбовался бы лучше на себя: тебя очень похоже нарисовали. Ты такой и есть хилый дохляк.

— Завидуешь моему изяществу!

— Карандаш затупился, — вздохнул художник. — Никак не куплю автоматическую точилку.

Он достал из кармана брюк бритвочку и снял с неё бумажку.

И вдруг Писклю осенило.

— Есть предложение, — обратился он к художнику.

— Ты про что мелешь? — забасил было Густозудящий, но Пискля выразительно дёрнул рукой, и Густозудящий замолчал.

— Хотите заказать портреты? — чувствовалось, что художник обрадовался. — На самом деле я не сторонник работы под заказ. Я считаю, что работать надо, только когда чувствуешь подсознательную готовность номер один. Но жизнь есть жизнь, так что иногда приходится идти на компромисс. Вас как написать: маслом на холсте или гуашью на картоне с пропиткой? Маслом на холсте — будет немножко дороже. Но зато качество — бесподобное и сохранность гораздо…

— У нас другое предложение, — мягко остановил его Пискля.

— Понял. Вам нужен эксклюзив. Могу предложить инсталляцию. У меня, кстати, есть одна, уже полностью готовая. Представляете, муляж тургеневского Памятного Камня, на нём — гипсовый бюстик Ленина, а голова у Ленина обмотана пионерским галстуком наподобие чалмы… Галстук подлинный конца пятидесятых годов. Я эту инсталляцию создал для одного иностранца, но он не смог приехать. Вам она подойдёт. Чувствуется, что вы люди со вкусом.

— Мы не люди… — вкрадчиво улыбаясь, произнёс Пискля.

— А кто? — удивился художник.

— Мы, как писала выдающаяся писательница-фантастка Иринуцэ Кротова, «те, кто нездешнее осуществляют бытие».

— Вот оно как… вы, значит, нездешние… — художник глубоко, с наслаждением затянулся. — То есть вы… пришельцы?

Охранники промолчали.

— Значит, я угадал. Приятно, что вы избрали для высадки нашу местность, — художник сделал левой рукой гостеприимный жест (в правой он всё ещё держал карандаш). — Как говорится, добро пожаловать в Мценск, на Орловщину, в наши живописные тургеневские…

— Не всё так просто, — со вздохом перебил его Пискля. — Обитаем-то мы здесь, но активны только в ночные часы. Мы… как бы это сказать… вампиры.

— Энергетические? — художник иронически улыбнулся. — Извините, но мне не верится, что такие бывают. Не представляю, как можно сосать чью-то энергию…

— Легко… — вмешался Визгливый. — Но мы этой ерундой не занимаемся. Мы нормальные вампиры, кровоедящие…

— Как это? — растерялся художник.

— А вот так это, — рявкнул Густозудящий. — Мы сегодня ещё не питались. Сейчас все вместе прокусим шею…

— Мою? — вскрикнул художник и уронил карандаш.

— Не мою же, — огрызнулся Густозудящий. — Всё из тебя высосем, даже не сомневайся…

— Ну, зачем ты так…

Пискля укоризненно покачал головой и принялся успокаивать художника:

— На самом деле вам нечего бояться. Боли вы практически не почувствуете. А через некоторое время — дня через два-три — у вас начнётся новая вечная жизнь! Кушать кровь вы научитесь быстро — с этим ни у кого не было проблем; а к ночной жизни вы привычны, поскольку по ночам гуляете, рисуете…

— Я ночью не могу работать маслом! — художник еле сдерживался, чтоб не заплакать. — Для масла необходимо дневное освещение! И я не хочу пить кровь! Я читал, что те, кто кровопийствуют, становятся астральными изгоями.

— Какая чушь! — возмутился Густозудящий.

— Да вы не волнуйтесь, — сказал Пискля, — не хотите вечной жизни — не надо. Я же сказал: есть предложение. Очень хорошее. Вот послушайте: мы сделаем на вашем запястье аккуратный малюсенький надрезик. Вашей же бритвочкой.

— Ты чего? — завизжал Визгливый. — Кто ж сосёт из запястья?

— Не перебивай, — шикнул на него Пискля и продолжал:

— Чтоб из надреза кровь могла капать, вы будете нажимать, а мы подставим рты. При такой технологии вся процедура будет осуществляться бесконтактным методом, а, значит, никаких изменений в вашем организме не произойдёт. Главное, не бойтесь. Если донор не боится, кровь сохраняет питательные вещества. Хорошей крови нужно совсем чуть-чуть, чтобы мы, все трое, насытились, а лишнего нам не надо: мы не так устроены, чтобы хлебать впрок. Так что останется достаточно, чтобы ваш организм и впредь функционировал. Такой вариант вас больше устраивает?

— Да… — неуверенно пролепетал художник. — Можно бритву продезинфицировать?

— Конечно, можно. Помочь?

— Спасибо… я сам…

Кое-как справившись с зажигалкой (руки дрожали), художник сунул, наконец, бритву в маленькое пламя, дёргающееся на приречном ветру. Огонь обжигал, но художник не чувствовал боли.

Деликатным движением Пискля вынул бритву из его занемевших пальцев.

Успокаивал:

— Не бойтесь… дышите глубоко…

Вздохнув со стоном, художник сам снял ветровку, задрал рукав пуловера и зажмурился.

Надрез сделал Визгливый, аккуратно и безболезненно, как обещал.

Насыщение у всех троих наступило быстро, но из надреза продолжало капать.

— Надо бы остановить кровь, — прошептал художник.

Постепенно он приходил в себя. И даже полез здоровой рукой в карман за сигаретами.

— К сожалению, у нас нет с собой перевязочных материалов, — сказал Пискля.

— А не надо перевязывать. Достаточно замазать глиной. Не в службу, а в дружбу — накопайте, а? С этого бугорка. Вот хороший осколок от бутылки. А то сам я, не смогу: из надреза сильно капает.

— Заражения крови не боитесь? — поинтересовался Густозудящий, которому, насытившись, захотелось поболтать.

— Под гумусом глина практически стерильная.

— Хорошо, если так. Сейчас Визгливый накопает, — сказал Пискля.

— Почему всегда я? — закапризничал Визгливый: после питания его потянуло в дремоту и поэтому копать не хотелось.

— Не стыдно? Человек всех накормил, а тебе лень оказать ему первую помощь! — Пискля так возмутился, что пнул Памятный Камень, который тут же дал сквозную трещину.

— Вам сколько глины надо? — обратился он к художнику, который, по счастью, не заметил ущерба, нанесённого Памятному Камню. «А то бы расстроился», — подумал Пискля.

— Горсточку…

Пискля накопал глины, правда, не осколком, а собственными клыками — так было и удобнее, и быстрее. Сам же налепил её на ранку. Кровь, действительно, остановилась.

— Я же говорил, — заулыбался художник. — Глина — это вещь. У меня дед керамикой занимался. Лепил посуду, игрушечки…

— Вы на нас не обижайтесь. Просто нам, как и всем остальным, необходимо питаться, — оправдывался Пискля, помогая художнику вдеть руку в рукав ветровки так, чтобы глина не отлетела. — Как теперь выражаются, во всём этом нет ничего личного.

Художник и не обижался, даже не сразу ушёл, а сделал ещё несколько портретных набросков.

— Подарите нам по портрету, — попросил Густозудящий. — Останется память о нашей встрече.

— Конечно. Возьмите.

Художник вырвал из блокнота все листки с рисунками и отдал Густозудящему.

Закурил. Полюбопытствовал:

— А вы сюда для чего прибыли? Не из-за меня же…

— Нет, конечно, — ответил Густозудящий. — Мы здесь встречаем миссионерщиков.

— Свидетелей Иеговы? Они тут всё ходили по домам, агитировали. У нас на стадионе «Ракета» был — не знаю, как правильно сказать — съезд, или слёт — в общем, сборище их секты. Но они уже порядочно как уехали.

— Свидетели Иеговы тут ни при чём. Мы встречаем двух зомби, — объяснил Густозудящий.

— Ничего себе…— удивился художник. — Значит, зомби — тоже не вымысел?

— Никто не вымысел, — проговорил Густозудящий. — Всяких полно. А зомби — тем более. Они обихаживают все виды тверди: от гранитов до глины.

— Вон как… А они могут ходить под глиной?

Охранники заволновались:

— Вы что-нибудь заметили? — спросил Густозудящий.

— Когда я сюда шёл, мне показалось, что около новостроек шевелится глина. Я решил, что перетрудил зрение, потому что сегодня весь световой день писал портрет главного бухгалтера нашей мэрии. У неё, кстати, имя, знаменательное для Мценска: Екатерина Львовна Измайлова. Вы поняли, да? Она полная тёзка и к тому же однофамилица леди Макбет Мценского уезда из книги Лескова. Только та была Катерина, а наша главный бухгалтер — Екатерина. Я здорово намучился с этим портретом. Уж очень характер у неё, как бы это сказать… неуловимый, что ли. Хотя черты лица чёткие. Ну вот… Когда я заметил, что глина шевелится, и не просто шевелится, а, буквально ходуном ходит, то подумал, что у меня нелады со зрением.

Художник поднял голову и обнаружил, что рядом никого нет. Он огляделся. Какие-то три птицы — не то вороны, не то филины — летели по направлению к новостройкам.

* * *

Охранники ловили под глиной миссионерщиков, которые действительно там зарылись.

— Чувствуешь, какая температура? — говорил Дург, нежась, как на пуховике, на песчаной прослойке между двух слоёв глиняного пласта.

— А какая? — зевая, отозвался Бувг.

Он блаженствовал, вмазавшись непосредственно в глину.

— Подходящая…

— Насчёт этого, да…

— Нас найдут…

— Хоть бы подольше не нашли…

— Хоть бы…

Никогда ещё они не чувствовали себя настолько лёгкими, и по ощущению своей массы, и в смысле приятия того, что окружает. Даже выговаривать слова им было как никогда легко.

Оба задремали. Глина обжимала со всех сторон, лаская и подпитывая.

Но всё оборвалось. Сколь грубо!

Гуканье, карканье, басовитое зудение резко пробудили их. Терзающие глину когти и клювы задевали тела, корябая.

— Вот они, голубчики… — оглушительно гудел кто-то совсем рядом. — Всё согласно перечню признаков: головы ядрообразные, туловища простые, без изъянов и без достоинств; конечности вялые, несоразмерно короткие.

— Они, они! — взвизгивал ещё кто-то.

— Мы их отковыряли! — раздалось торжествующее карканье. Осталось снять с них последний слой глины.

— А как его снимешь? Пока мы возились, глина схватилась на ветру и, закаменела.

— Подденем все вместе когтями и сколупнём.

— Мы сами сколупнём, — подал голос Дург. — Вы нас и так исцарапали!

С трудом приподняв руку, занемевшую от неподвижного лежания, он принялся отковыривать глину со своего тела и с тела Бувга, который совсем не мог шевелиться, а только едва слышно скулил:

— Зачем нару-ши-ли негу? Бы-ло бесподобно…

— Здесь миссия, а не на курорт, — то ли рявкнул, то ли гукнул Густозудящий. — Очищайтесь резвее! Визгливый, Пискля, проследите, чтоб они опять не ушли под глину. А я сейчас по-быстрому преображусь и сгоняю за транспортом. Зомби — это вам не феи: в зубках не унесёшь при их чудовищном удельном весе.

* * *

— Пожалуй, злыдни поместятся на одной раскладушке с феей, — вслух прикидывала Ната.

— О, нет, не надо! О, прошу вас, не кладите их рядом с Сабатиной! Они её исколют и исхлещут, как только проснутся! — испугалась за подругу Ляляка.

— Мне что, третью раскладушку ставить? Здесь и так слишком тесно.

— Уложите её в комнате. Там столько места!

— Никто и никогда не будет спать в моей комнате, — агрессивно приподняв верхнюю губу, проговорила Ната, — кроме, быть может, вас. И то лишь во время днёвки. В комнате я медитирую на пейзажные фотообои и забываю обо всём здешнем и нынешнем. Но никакая медитация не поможет, если миссионерщики будут там хрюкать, шипеть, или ещё как-то проявлять себя. А злыдням я, пожалуй, постелю под раковиной, поближе к их любимой стихии. Так что ваша подруга будет в безопасности.

— О, как я благодарна вам! Спасибо! Спасибо! — радостно восклицала Ляляка.

Её изъявления благодарности Ната оставила без внимания. Она лихорадочно соображала, куда уложить зомби, когда они прибудут. Наконец, решила:

— Зомби пристрою поближе к их стихии, возле кадки с землёй, где произрастает ваше лимонное деревце. Брошу в углу какую-нибудь тряпку. Они ребята непритязательные. У вас там они, вообще, обитают в норах.

— Да, зомби скромные сущности, но по-своему хорошие. Они не злобные, в отличие от некоторых.

Ляляка покосилась на злыдней, которые так крепко спали, что не почувствовали, как Ната вынула их из сумок и перенесла под раковину.

Покончив с укладыванием злыдней, Ната сказала:

— Если устали, можете подремать в моём гробу.

— А вы что будете делать?

— Начну готовиться к миссии.

— А как?

— Выйду в Интернет, просмотрю новостную ленту, отберу настораживающие факты, определю Точки Риска и подумаю над тем, кого из миссионерщиков куда послать и с каким заданием.

— Можно я посижу около вас? — робко попросила Ляляка.

— Посидите. Стул можете принести из кухни.

Ляляка принесла стул, уселась рядом с Натой, уже открывшей новостную ленту.

Обе принялись читать:

В Монако пропал уникальный крупный бриллиант, который был вставлен в фирменный знак болида «Ягуар». Пилот «Ягуара» на старте врезался в защитный барьер. Когда машину повезли в ремонт, бриллианта уже не было. Есть подозрение, что авария была подстроена».

Подстроена… не подстроена… — проворчала Ната. — В любом случае Физическому плану от этого ни холодно, ни жарко.

— Но разве для мироздания не опасно, что подстроили аварию? Разве злонамеренность не ведёт к дисбалансу? — заволновалась Ляляка.

— Ведёт. Но никакая миссия не в состоянии исправить каждый случай злонамеренности. Кое с чем Физический План справляется собственными силами, а что-то остаётся неисправленным. Тут уж ничего не поделаешь.

Они снова погрузились в чтение новостной ленты.

На космическую станцию космическим грузовиком доставили еду, одежду и собрание сочинений А. П. Чехова.

Самое то, — фыркнула Ната, — в космосе делать нечего, кроме как улавливать психологические полутона чеховской прозы. Читаем дальше.

В Саратовскую картинную галерею привезли знаменитую картину И. Е. Репина «Бурлаки на Волге». Над центральными улицами города помещены рекламные растяжки, где шедевр многократно увеличен.

Ната задумалась: распространение по большому городу негативного образа, то есть убедительное изображение тяжёлого труда — штука далеко не безобидная, но всё-таки опасность не столь велика, чтобы счесть Саратов Точкой Риска.

Следующее сообщение гласило:

По Красноярску пронёсся ураган. В городе автомобильные пробки. Есть разрушения и жертвы. Почему-то в городе не было объявлено штормового предупреждения.

Почему-то! — усмехнулась она. — Всё потому же.

— Вы пошлёте миссию в Красноярск? — спросила Ляляка.

— Нет. Пусть этим занимаются местные власти… Читаем дальше:

На Кубе сошёл с рельс поезд, везущий школьников. Кубинские дети — даже городские — по приказу команданте Фиделя Кастро учатся в сельской местности, чтобы освоить сельскохозяйственные работы.

— О, Ната! — воскликнула Ляляка, и её физические глаза увлажнились. — Пошлите туда нас с Сабатиной! Мы будем утешать родителей этих несчастных детей!

— Как именно?

— Путём овеваний успокоительными бризами.

— Не поможет. Но миссию я туда отправлю, потому что, посылая в массовом порядке городских детей в сельские школы, власти провоцируют раздвоение детского сознания, а это запросто приведёт к массовой психической дезориентации.

Ната скопировала кубинский материал в файл «Точки Риска» и вернулась к считыванию новостей:

В результате наводнения, вызванного дождями, на Гаити погибло несколько тысяч человек.

Прискорбно, однако, не наш случай, — проговорила Ната.

— Почему? — Ляляка даже возмутилась. — Погибло столько физических людей!

— Что природа унесёт, то она и принесёт. Понятно?

Ляляка слегка нахмурила свои прелестные брови:

— Нет, мне это непонятно.

— Вам не обязательно понимать такие вещи, — сказала Ната и зевнула. Нормальный вампир ночью бодр и боевит, а я хочу спать, — она с усилием приподняла самопроизвольно опускающиеся веки. — Из-за донорской крови атрофируются охотничьи инстинкты… Мать моя Метида! А это ещё что?

Уклонистов от призыва будут ловить по-новому. Этой весной, вместо ставших привычными облав на городскую молодёжь, выбрана «тактика точечных зачисток». Готовят к военной службе и держат на учёте буквально каждого потенциального призывника. Образно говоря, применяется не сеть, а спиннинг.

Много не наловите, — заметила Ната. — Спиннинг требует умелого обращения.

Будучи экс-богиней-воительницей, она презирала военную администрацию за то, что, не обладая храбростью и прочими воинскими доблестями, её службисты считают себя военными. Ната кивнула, и они вновь принялись за чтение новостей:

Игнорируя мнение общественности и руководства Южной Осетии, супруга Саакашвили прорвалась в Южную Осетию с воздуха», — прочитала Ната и укоризненно покачала головой:

— Ох уж эти постсоветские первые леди! Жаль, не могу себе позволить отправить туда вас и вашу подругу, чтоб вы как следует взбаламутили тамошние воздушные массы.

Ната развеселилась, когда представила себе, как Ляляка и Сабатина управляются с Кавказскими воздушными массами, а в офисе правительственного аэродрома, пред напуганным персоналом беснуется властительная бабёнка, которая больше никуда не может прорваться, во всяком случае, по воздуху.

Сонливость прошла. Ната встала, грациозно потянулась, подошла к подоконнику и опустила руку в одну из банок с пиявками. Пиявки бросились к её пальцам, прижались к ним и замерли.

— Почитайте вслух, — попросила она Ляляку. — А я пока управлюсь с моими питомцами. Чтобы продолжить текст, надо нажимать на клавишу со стрелочкой, направленной вниз.

Ляляка пододвинула свой стул поближе к столу с компьютером и начала читать:

Учёные отдела иммунобиологии СПИД государственного научного центра Института иммунологии Минздрава РФ объявили о создании вакцины против СПИДа. Сотрудник Института иммунологии Ирина Николаевна Беспределова сообщила, что «вакцина „ВИЧРЕПОЛ“ создана на основе полученного с помощью генной инженерии белка, копирующего фрагменты вируса СПИДа (ВИЧ-1), и разработанного в институте иммуностимулятора — полиоксидония».

Не понимая большую часть слов, Ляляка членила текст ритмически, произносила словосочетания всё более певуче и всё более изощрённо.

— Пожалуйста, без красивостей, — перебила её Ната. — Они заслоняют смысл.

Ляляка спешно перенастроила осознание и стала читать без красивостей.

Хотя в настоящее время программа клинических испытаний в целом одобрена официальными инстанциями, испытания препарата на эффективность могут проводиться только на добровольцах, права которых должны быть защищены», — подчеркнула Ирина Николаевна. В настоящее время вопрос о начале испытаний находится на рассмотрении комитета по этике Минздрава РФ.

— Пока будут соблюдать этику, добровольцы перемрут. То есть даже если вакцина лечит — в чём я почему-то сомневаюсь — людей не торопятся спасать. Ладно, читайте дальше.

Полнометражный мультипликационный фильм «Шрек-2» вторую неделю подряд возглавляет список самых популярных в США кинолент, опережая фильм-катастрофу «Послезавтра» (The Day After Tomorrow), — читала Ляляка. — В течение минувших выходных продолжение истории о смешном зеленом существе собрало в американском прокате более 73 млн. долларов, а «Послезавтра» — только 70 млн. Еще в пятницу популярность фильма «Послезавтра» в денежном выражении оценивалась в 240 млн. долларов.

Ната, нахмурилась, вытерла пальцы о бумажный платочек села за компьютер и скопировала текст в файл «Точки Риска».

— С одной стороны человечество скучает по катастрофам, а с другой стороны — жаждет игрушечной жизни, то есть мыслит на разрыв. — Она укоризненно покачала головой. — Это может плохо кончиться. Нужно что-то вроде прививки, чтобы всерьёз не заигрались. Пожалуй, устроим в самых больших городах эдакую игрушечную безвредную катастрофу, чтобы имелись все признаки конца света, как он описан в авторитетных источниках. Пусть напугаются как следует. Вы с феей Сабатиной будете вздувать всё, что вздувается.

— А мы справимся? — забеспокоилась Ляляка.

— Несомненно. Вы ещё не знаете, какой могучей силой обладает ваш брат фея. Но продолжим. С пиявками я управилась, так что отдохните. Теперь я почитаю.

Новостная лента сообщала:

В текущем году разметку необходимо нанести на 38 тысяч километров федеральных автодорог России.

Пусть наносят, хотя вряд ли нанесут… — проворчала Ната, и они с феей Лялякой вернулись к чтению:

Дагестан сползает с гор.

Ната подняла свои идеально полукруглые брови:

Впечатляющий заголовок… Ну-ка…

На дагестанское высокогорное селение Келетли движется оползень, который уже полностью разрушил шесть домов, мост и водовод. Тонны земли погребли под собой фруктовые сады и огороды, лишив местных жителей не только крова, но и пропитания. Деревянные балки и шиферная кровля — это все, что осталось от дома Савдат Загидовой и ее семьи. Оползень площадью более 20 гектаров обрушился на аул Киликли неожиданно, чудом никто не пострадал. «Там был такой гром, как землетрясение, — рассказывает женщина. — Мы испугались». Но главное, говорят крестьяне, погибли более 50 приусадебных участков. «25 лет выращивали сад, — горюет житель села Омарасхаб Султанов, — теперь почти ничего не осталось». В опасной зоне находятся еще более 20 домов, и люди на всякий случай выносят во дворы мебель. Почва на склонах буквально ходит под ногами. В земле образовались огромные трещины и провалы. Движение оползня в ауле Киликли продолжается и сейчас. С утра горная масса сползла еще примерно на метр, увлекая за собой сады и огороды местных жителей. В этом году часть киликлинцев осталась без урожая, а значит, без пропитания и дохода. Местные власти обещают помочь материально и выделить новые участки. Хотя, по мнению геологов, бесконтрольная застройка крайне опасна. «Самая главная проблема для Дагестана это техногенная нагрузка, строительство без учёта геологических условий», — говорит заместитель директора республиканского центра «Дагестангеомониторинг» Светлана Юрченко. Сегодня из полутора тысяч населённых пунктов Дагестана более 500 оказались в зоне активных оползней. Переселить всех в безопасные места невозможно, защищать аулы инженерными сооружениями слишком дорого. Но властям в любом случае придётся решать эту проблему. Громадные оползни угрожают не только частным домам, но и двум крупнейшим в республике гидроэлектростанциям.

Эту проблему придётся решать нам, — проговорила Ната и закурила «Лаки страйк».Справиться с их техногенными гадостями сумеем только мы, если вовремя вмешаемся. Аулы им, видите ли, защищать дорого! А того не понимают, что отчаянные крики аульцев, теряющих своё единственное достояние — тот же сад, к примеру — вызовут катастрофическую активность таких сил, о которых эти техногенщики и не подозревают.

Ната перекачала статью в файл «Точки Риска» и вернулась на новостную линию:

На Марсе вновь ищут воду…

Ну и пусть ищут. — Она выпустила изящную струйку дыма, похожую на греческую букву альфа.

ВВС Мексики засняли на видео НЛО.

Засняли, так засняли. Не нашей миссии это забота.

Ната опять выпустила струйку дыма, на этот раз напоминающую греческую букву омега.

Сергей Кириенко и Аккилле Ферреро примут участие в очистке дна Светлоярского озера.

Ната презрительно скривила губы:

Какая идиллия! Почитаю, хоть время и не терпит. Уж очень хочется узнать, как два функционера будут убирать грязюку:

Нижний Новгород. 6 июня полпред Президента РФ в Приволжском федеральном округе Сергей Кириенко и президент всемирной конфедерации подводной деятельности САМС Аккилле Ферреро в Нижнем Новгороде примут участие в очистке дна и прибрежной территории Светлоярского озера. В очистке водоёма также примут участие председатель Законодательного собрания Нижегородской области Евгений Люлин, Глава администрации Нижнего Новгорода Вадим Булавинов, представители клубов подводного плавания «Акватория НН» и «Кит», всего более 50 подводных пловцов из Москвы и Нижнего Новгорода. В акватории озера пройдут погружения с аквалангом команд сертифицированных дайверов, а на прибрежной территории состоятся соревнования на наибольшее количество мусора, поднятое из воды, конкурсы по уборке мусора и на самую необычную находку, игры для детей, а самого юного и самого активного участника ждут призы.

Дети будут играть среди мусора? — удивилась Ляляка.

Эта акция настолько важна для начальников, что всем наплевать на то, среди чего будут играть дети. Я так и знала, что эта затея роскошно проиллюстрирует пошлость и глупость Физического Плана. Ну, поехали дальше.

Госдума одобрила «Водный налог». Согласно этому документу, налогоплательщиками водного налога являются организации и физлица, осуществляющие специальное и особое водопользование в соответствии с законодательством России. В документе также обозначены объекты налогообложения водным налогом. По каждому виду водопользования, который признается объектом налогообложения в соответствии с налоговым кодексом РФ, налоговая база определяется налогоплательщиком отдельно в отношении каждого объекта. В случае, если в отношении водного объекта установлены различные налоговые ставки, налоговая база определяется налогоплательщиком применительно к каждой налоговой ставке…

— Эту статью я перекачаю в особый файл. Назову его БЮРКАЗБюрократическая казуистика. Буду помещать туда подобного рода шедевры, — проговорила Ната. — Когда у меня случится перебой с головоломками, буду развлекаться их осмыслением. Однако дочитаю:

В налогооблагаемые виды забора воды также включён забор воды из водных объектов для орошения земель сельскохозяйственного назначения. В этот вид налогообложения включаются луга и пастбища, полив дачных земельных участков, земельных участков личных подсобных хозяйств граждан, также забор воды для водопоя скота и птицы.

Ната укоризненно покачала головой:

— Как небрежно составляют законы! Надо было прописать механизм слежения за самовольным забором воды, например, свиньёй из лужи: как именно она своей тушей вытесняет равное по объёму этой туши количество воды. Ай-яй-яй, какой правовой недосмотр!.. А ежели утка или тем более гусь похлебает водицы из деревенского пруда — как учесть подобный забор воды и с кого взять налог, если в пруду плавало несколько уток и гусей, принадлежащих разным хозяевам? Ладно… Читаем дальше.

Евросоюз может спасти высыхающее море.

Ого! Интересно, какое море и как именно?

Проект спасения Мёртвого моря путём переброски в него воды из Красного моря приобретает всё более реальные очертания. До сих пор самым больным вопросом было финансирование строительства водопровода, общая стоимость которого оценивалась суммой порядка одного миллиарда долларов.

Напомним, что этот проект был выдвинут Иорданией, его поддерживают Израиль и власти Палестинской автономии. В настоящее время Всемирный банк финансирует проводимые Иорданией предварительные технические исследования на участке между Красным и Мёртвым морями протяжённостью в 320 км, где должен пройти планируемый водопровод. По прогнозам специалистов, если не предпринять немедленных мер по спасению Мёртвого моря, ему грозит полное высыхание всего за 50 лет. Сейчас уровень моря падает примерно на один метр каждый год.

Придётся вмешаться, — лицо Наты приняло озабоченное выражение. Нельзя рассчитывать на какое-то туманное финансирование. Если Мёртвое море высохнет, начнутся такие плохие процессы, что даже наша миссия не выдюжит. А сие будет означать: Физическому Плану конец, и соответственно конец Уровню Отображений. Так что это, безусловно, Точка Риска. Всем точкам точка…

Ната перекачала информацию в соответствующий файл и, вернувшись на новостную ленту, вдруг вскричала:

О, Зевс молниеметатель!

Голос её прозвучал столь мощно, что соседи с третьего этажа моментально постучали в потолок.

— В Якутск приедут японские барабанщики и «Фабрика звёзд»! Только этого не хватало!

Вице-президент Республики Саха (Якутия) Александр Акимов провел совещание по культурной программе III Международных спортивных игр «Дети Азии». Открывая совещание, он подчеркнул, что «Дети Азии» — это не коммерческое мероприятие, а больше социальное, нацеленное на возможные инвестиции в скором будущем. Автором проекта открытия и закрытия Игр выступает министр культуры и духовного развития Андрей Борисов. Сценарий для церемонии открытия будет основан на интересной юкагирской сказке. Закрытие Игр будет состоять из 3-х частей: парада и награждения победителей, театрализованного представления и концерта популярных российских и зарубежных артистов. В церемониях будет задействован 5701 человек: это художественные коллективы из улусов республики, флагоносцы, певческий хор, духовой и симфонический оркестры, театральные коллективы, участники циркового фестиваля «Мамонтёнок», парашютисты и т. д. Репетиции для технического состава начнутся с 15 июня, для всех остальных — с 1 июля. На заключительный концерт приглашены фольклорные ансамбли из Санкт-Петербурга и Китая, популярный коллектив барабанщиков из Японии, артисты из Казахстана, Монголии, Кореи, Москвы, участники «Фабрики звёзд». О ходе подготовки культурной программы организаторы должны будут постоянно отчитываться, промахов и проволочек таким образом можно будет избежать…

Прочитали, фея Ляляка? Что ж вы, такая эмоциональная, не ужасаетесь? — Взглянув без улыбки на Ляляку, поддела её Ната.

Прочитала. Но, почему я должна ужасаться? Разве может быть какая-либо опасность в музыке?

Ещё какая! Пять тысяч семьсот один человек! С плясками, с хоровым пением! Если не послать туда Зомби, чтоб укрепили Якутскую почву, будет совсем плохо. И воздух необходимо поддержать, и воду усилить. Могу себе представить, как японские барабаны досадят местным духам! Ну, всё. Заканчиваем. Судьбоносной проблематики ещё наверняка полно, но больше нет времени.

— Не беспокойтесь, Ната, всё в порядке. Пять точек — это как раз столько, сколько нужно.

— Простите за вопрос, но откуда вам это известно?

— Из ритмических ощущений. Именно пять точек, соединённых столь благим намерением, как ваше, создадут спасительный ритм.

— Спасительный ритм дело хорошее, — Ната чуть заметно улыбнулась. — Что ж, фронт работ определился. Итак, точка номер один — Куба. Там надо пресечь гнусную практику обучения городских детей в сельских школах. Будем действовать через устрашение самого команданте. Как вы считаете, у кого из миссионерщиков самая устрашающе-мерзкая внешность?

— У Гавы. У неё самая агрессивная внешность.

— Эх, фея, ничего-то вы не понимаете в психологии функционеров. Агрессивной внешностью их не испугать: они сами профессиональные агрессоры. А вот кто их действительно может напугать — так это Дург. Сходство с трупом, червеподобные движения, оглушительные хрипы… Представьте себе: после утомительной дневной деятельности по разрушению психики миллионов людей всевластный команданте возлёг, наконец, на свою анатомическую кровать новейшей конструкции, закамуфлированную под походную койку. И тут к нему подсаживается Дург и гундосит: «Позовёшь охрану — умерщвлю». Команданте деморализован. Дург в его глазах не что иное, как сама смерть, вернее, её ходульный образ. А Дург не спеша вынимает у себя из-под рёбер бумажку, оформленную под ископаемый манускрипт с плесенью, дырками, полинявшими завитушками, следами крысиных зубов и прочими свидетельствами подлинности и делает вид, что зачитывает что-то вроде Распоряжения Высших Сил. Читать он, разумеется, не умеет, и наизусть выучить тоже ничего не может, но мы ему в слуховой разъём вставим звуковую шпаргалку. Суть документа будет состоять в том, что команданте должен отказаться от посылки городских детей в сельские школы. А чтоб он не вообразил, будто Дург ему снится, в конце документа будет Предупреждающее Пророчество, выдержанное в полу-бюрократическом — полу-хулиганском стиле: «Если ты, мразь, в течение часа не подпишешь отказ от твоего указанного выше Приказа, то мы, Высшие Силы, сожжём твой гаражик со всеми навороченными бибиками и заодно балкончик, с которого ты выступаешь перед своими лохами; а ещё раскурочим в микрощепки яхточку твою разлюбую, а ещё сорвём, на хрен, все ваши долбаные флаги. А если ты, погань островная, всё-таки сочтёшь за фуфло сие Предупреждающее Пророчество, то не сносить тебе шкуры твоей на мясе твоём дольше закатного часа. Подпись: Высшие Силы». Что-то вроде этого. Откажется от Приказа — его счастье. Не откажется — Ванадий спалит незагасимым огнём его гараж, набитый Роллс-ройсами и балкон для выступлений; Гава нагонит на его очаровательную яхту локальное цунами, а Сабатина так взвихрит воздух под флагами, что они сорвутся с древков и упорхнут в сторону экстерриториальных вод, куда и канут всей кучей. То-то поизгаляются репортёры из недружественных стран! Вот только флагов там многовато для одной феи. Придётся посылать и вас, Ляляка. После подобного тройного наезда команданте сломается и подпишет что угодно.

— А если не сломается? Тогда на самом деле придётся снимать шкуру его с мяса его? — встревожилась Ляляка, которой такая процедура решительно не нравилась.

— Практика показывает, что до этого не доходит.

Ната тревожно покосилась на кусочек посветлевшего неба в окне:

— А рассвет уже всё заметнее, вздохнула она, так, пожалуйста, перейдём ко Второй Точке, вернее к Группе Точек за номером два. Это четыре крупнейших города Соединённых Штатов: Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско и Лос-Анджелес. В каждом надо организовать Игрушечную Катастрофу. Не мудрствуя лукаво, воспользуемся Схемой Андерсена: перевесим вывески. Штука сравнительно безобидная, а впечатлений хватит надолго. Этим займётесь вы с феей Сабатиной. После Кубы.

— Как мы будем находить дорогу? — встревожилась Ляляка.

— Детали оговорим потом. Теперь третья Точка. Это…

— Дагестан, — подсказала Ляляка. — Будем спасать Дагестан от снежных лавин.

— Для феи у вас слишком хорошая память, — заметила Ната. — Феи — дамы рассеянные, а вы умеете концентрировать внимание. Но сейчас недосуг углубляться в вашу личность. Сейчас надо подумать над тем, как перекинуть Дурга с Кубы — в Дагестан. Там мне нужны оба зомби. Один Бувг не справится: лавины слишком тяжелы. Кстати, я поняла, почему у вас такая хорошая память. Дело в том, что она не загружена, как у других фей, деталями быта. В вашей памяти хранятся только самые яркие впечатления, которые Вы используете для своих, как это… Ритмиол. Ну и словечко! А после того, как вы их использовали, они сразу улетучиваются, и в Вашей памяти опять много свободного места.

— Какая вы мудрая! — восхитилась Ляляка.

— Мне по должности положено. Итак, четвёртая точка…

— Мёртвое море.

— Да. Туда зашлём злыдней. Пусть перельют сколько нужно в эту несчастную акваторию из какого-нибудь океана. В этой связи у меня к вам просьба. Скажите Геннадию, чтобы купил им билеты до Тель-Авива, передайте ему деньги на расходы и сведения о миссионерщиках для загранпаспортов.

Ната приоткрыла крышку гроба, достала из-под внутренней обшивки конверт с купюрами, взяла со стола распечатку и всё это протянула Ляляке.

Укладываюсь, — проговорила Ната и зевнула, отчего в окне треснуло стекло.

Проворчала:

— И пусть Геннадий купит новое стекло и вставит.

— А как же Саха Якутия? — встревожилась Ляляка.

— Туда отправятся вся миссия. Вы и ваша коллега фея Сабатина своими дуновениями разгоните участников этого праздничка Черти сожгут привезённые барабаны. Это, конечно, вандализм, но выбора нет: сохранность вечной мерзлоты несоизмеримо важнее сохранности энного количества ударных инструментов. Потом злыдни зальют возгорания, а зомби отремонтируют почву.

Несколько раз хлопнула входная дверь. Послышались звуки возни. Ната встала и вышла в прихожую. Там, тяжело дыша, охранники вытаскивали из сумок Дурга и Бувга.

— Как вы их доставили? — поинтересовалась Ната.

Визгливый осклабился с самодовольным видом:

— Как неча делать, хозяйка! Угнали тачку — и нормалёк! За рулём сидел я. Между прочим, из меня получился лихой водила.

Лицо Наты потемнело.

— Где припаркован украденный вами автомобиль? — сдавленным от гнева голосом вопросила она.

Самодовольная ухмылка исчезла с лица Визгливого. Теперь он смотрел на Нату со стремительно нарастающим ужасом.

— У входа во двор… рядом с бутиком… там продают бразильские ножи и глиняные сервизы, — едва слышно пролепетал он.

— Вам сто раз было сказано, чтобы всячески избегали угона, но если всё-таки угнали машину, её следует при первой же возможности вернуть, а до этого поставить во двор, а не оставлять на проспекте, где любой проезжающий гаишник может её увидеть. Для этого я дала вам ключ от ворот.

— Я обронил ключ в глину, когда выковыривали миссионерщиков, — пролепетал Визгливый.

Ната вперила в него неподвижный взор. Визгливый не выдержал и завизжал.

Гадливо поморщившись, Ната приказала:

— Молчать! Машину отгонишь в Мценск. Поставишь, где взял. Обратно как хочешь, так и добирайся: летучей мышью по небеси, серым вылком по земли или в виде туманности Андромеды.

— Он может не успеть… — прошептал Пискля.

— Не успеет — найдём замену. Ничего уникального в нём нет. И имей в виду, лихой водила: если этой же ночью не перегонишь машину в Мценск, я распоряжусь, чтобы Геннадий вытряхнул тебя днём из коробки.

Стараясь визжать как можно тише, Визгливый выбежал из квартиры.

Отец мой могущественный, за что мне ниспосланы самонадеянные тупицы — вздохнула Ната. Фея Ляляка, не откажите в любезности расстроенной экс-богине, передайте, пожалуйста, Геннадию ещё вот что: до того, как он займётся оконным стеклом, пусть отнесёт вновь прибывших миссионерщиков к Школьникову, и как только их облики будут готовы, сводит их сфотографироваться на паспорта и на визы. А вы, если хотите, можете пока погулять.

Погулять! О, как хорошо! Она знает, куда пойти. Она знает, кого безумно хочет увидеть… Его, конечно его, конечно того Физического мужчину, который воспринимал её творчество со столь глубоким удовольствием!

Она уже приготовилась перебежать проспект, но какие-то идущие мимо две женщины закричали, чтобы она дурью не маялась, а спустилась, как все люди в подземный переход. Ляляка так и поступила. Перейдяна противоположную сторону проспекта, она поспешила к той самой площади, где прошлым вечером встретилась с ним. «О, хоть бы он приехал!» — мечтала она.

Но его не было. Женщин-красавиц тоже не было. Не было и автомобилей. Ляляка опечалилась. Но почти сразу печаль сменилась досадой. Она досадовала на Физического Мужчину, ибо в осознании означился вывод: раз не пришёл на место их встречи, значит, её Ритмиолы не восхитили его по-настоящему, и значит он не проник в её сущность… А вот Яков Вениаминович проник… Что бы не говорила Ната, Яков Вениаминович — тот единственный, кто её глубинно постиг! В осознании вспыхнуло: «Так это с ним будут у меня отношения сладостные высокой сладостью! Вот оно, наше счастье: моё и Якова Вениаминовича! Скорей, к нему!»

Фея Ляляка почти побежала. «К нему! К нему!» — пульсировало в осознании. С каждым мигом в её ступнях усиливались летательные ощущения.

Она перешла на бег. Прохожие удивлялись: ну кто же делает пробежку в платье, тем более в таком пышном, да ещё с воланом на подоле?

* * *

Жара усилила испарение воды. Лужа возле дома Школьникова существенно обмелела, а по милости безветрия замутнённость воды резко уменьшилась.

Это не есть хорошо! — тревожился Яков Вениаминович. — Степень замутнённости, положим, дело исправимое: взбаламучу — и порядок. Пока не осядет, можно успеть настроиться. А вот глубины может не хватить… Но делать нечего: чем богаты, тем и рады.

Только что Геннадий забрал у него двух зомби. Их облики получились очень даже неплохо: главное, адекватно: крепенькие, по-своему обаятельные молодые мужички. Пришлось, правда, повозиться. Особенно с нюансами: долго не мог уловить разницу между этими двумя ребятами, но, в конце концов, понял: в личности Дурга есть какая-то живинка и даже зачатки лидерства, а Бувг типичный ведомый. И все эти их качества нашли выражение в обликах. Сложностей тут не было, да и быть не могло. Зомби есть зомби, и не более того. Другое дело — работа с феями. Это несоизмеримо сложнее, а, стало быть, несоизмеримо интереснее.

Яков Вениаминович загасил окурок о донышко ещё советской жестяной коробочки из-под грузинского чая, взял прислонённую к стене старую лыжную палку и взбаламутил лужу. Поставив палку на место, опять закурил и начал настраиваться.

Понятное дело, тут же пришла Рива. Она укоризненно смотрела прямо ему в глаза. Обычно взглядом дело и ограничивалось, но в этот раз он услышал её голос:

— Я всегда делала то, что ты хотел. Ты хотел, чтобы я умерла. Теперь тебе никто не мешает заниматься твоими глупостями, так что радуйся, Яша, что я на том свете…

— Я не радуюсь, Рива, что ты на том свете, — вежливо ответил ей Школьников и мысленно утопил её в луже.

Теперь он ждал маленьких антисемитов из своего детства. Однако вместо мальчишек в убогих послевоенных шароварах явилась молодая дама. Но это был не образ из прошлого: это было реальное отражение в воде. Яков Вениаминович оторвал взгляд от лужи и действительно увидел даму. Он не узнал фею Ляляку, потому что не держал в памяти созданные им облики, потому что почти сразу терял интерес к законченной работе и не имел обыкновения смаковать свои произведения, как Вихолайнен. У того был целый архив: видеофильмы, фотоальбомы, диски и прочее. Он даже голограммы заказывал со своих, так называемых, шедевров. Иронизируя по этому поводу, Яков Вениаминович как-то сказал Нате: «Зачем он так хлопочет, если все его куклы имеют между собой большее сходство, нежели цыплята из одного и того же инкубатора?» А Ната ответила: «Насчёт Вихолайнена вы правы. А вот вам-то надо бы завести архив. Ваши работы стоят того, чтобы их запечатлеть». На это он ответил, что не честолюбив.

— Здрасте, — суховато поздоровался с Лялякой Школьников. — Кто, вы, милая дама и что вы хотели?

Ляляка растерялась: он её даже не узнал!

— Не будем тянуть время. Мне сейчас очень некогда.

— Я Ляляка, — пролепетала она.

— Кто-кто вы?

— Фея Ляляка Винтоногая. Вы создали мой физический облик.

— Верно, верно… — несколько мягче проговорил он. — Было дело. У вас возникли какие-то проблемы, связанные с моей работой?

— Ах, нет! — оживившись, воскликнула Ляляка. — Дело в том, что я хочу исполнить для вас некоторые из моих Ритмиол!

Школьников досадливо поморщился:

— Извините, голубушка, мне некогда. Вот-вот появится ваша коллега, и я должен буду с ней работать. А для этого нужно настроиться. Так что… В общем, желаю всего наилучшего.

— До свидания, — прошептала Ляляка и побрела прочь.

Осознание наполнила печаль одиночества: она уже в который раз была не понята. Дабы вытеснить печать, Ляляка попробовала сосредоточиться на впечатлениях, которые столь щедро предоставлял Физический План, но не получилось: даже клумба эстетичных анютиных глазок, не привлекла её внимания. Мучило полное безветрие.

Наступил вечер, и в осознании Ляляки вдруг означилось: «Я встретила Физического мужчину, когда было темно, как сейчас. Может быть он решил, что я появлюсь на той площади именно в это время?» Эта мысль тотчас прогнала печаль.

…Там, как и накануне, шеренга автомобилей освещала зажжёнными фарами шеренгу ароматных красавиц.

Ляляка подбежала и стала заглядывать в каждый автомобиль., но его не было. Кто-то что-то ей кричал, кто-то хохотал, какая-то женщина её толкнула и, кажется, обругала, но Ляляка на всё это не реагировала. Она слишком расстроилась, потому что его не было ни в одной машине. К тому же, мучившее её безветрие не проходило: воздух совсем не двигался.

«Надо взбодрить воздушные массы, — вспыхнуло в осознании феи Ляляки. — Надо хотя бы немножечко взвихрить воздушные потоки!» Но, увы… Ната запретила произвольные действия. Фея Ляляка помнила, сколь сурово был наказан Ванадий за то, что без разрешения поджигал кучи мусора. Правда, он действовал активно, даже агрессивно! Но ведь ничего плохого не случится, если она только чуть-чуть шевельнёт воздушные массы…

Спрятавшись за ларёк, полный разноцветных бутылочек, красивенько сверкающих в электрическом свете, она преобразилась, взлетела к верхушке липы, которая росла как раз за ларьком, потом поднялась ещё на метр и легчайшим дуновением направила воздушные массы вниз, потом вверх, потом опять вниз, опять вверх…

Но — вот ужас! Получилось мощно… Слишком мощно… Она не могла предположить, что от её легчайшего дуновения слои воздушной массы сместятся столь существенно…

Вереница женщин, стоявших на площади, всколыхнулась, и взметнулась вверх. Красавицы, роняющие обувь, сумочки, мобильные телефоны, сигареты, зажигалки, на мгновение зависли над липой, а потом осели на её крону. Проходящие неподалёку от Площадки, слышали, как женщины визжат, выкрикивают ругательства, но никто на это не обращал внимания. Здешние жители знали, что такое Площадка и кто на ней тусуется. Только один пожилой мужчина, которому за воротник ветровки упала зажжённая сигарета, громко высказался насчёт безобразий, чинимых шалавами и бандитами, но головы так и не поднял, поэтому ничего необычного не увидел.

Почти то же, что с женщинами, произошло и с припаркованными на Площадке автомобилями, с той лишь разницей, что они не так высоко поднялись и опустились не на древесную крону, а на газон и клумбу. Никто не получил ни травм, ни ушибов, машины тоже не пострадали.

Женщины уже начинали слезать с дерева, когда на Площадке появилась компания молодёжи. Молодые люди начали названивать знакомым. «Тут такие дела, не поверишь!.. — рассказывал кому-то по мобильнику один из них. — Ты прикинь: мы с пацанами идём сейчас мимо Площадки, ну, ты, знаешь, местный кадрёшкин-плейс, а с липы слезают проститутки в изодранном шмотье. Ничего, да? … Но это, слышь, ещё не всё. Тут по клумбам ползают солидные, форматные мужики. Зачем ползают?.. Без понятия! Погоди-ка… Они вот чего делают: они подбирают бумажники, мобильники, ещё чего-то… Не представляешь, как прикольно! Бесплатный цирк! Да… Я тоже думаю, обкурились, а может, нанюхались»…

За тем же ларьком Ляляка преобразилась в физический облик. Спускаясь в подземный переход, шептала: «Какая сила во мне. Но хорошо это или плохо?

* * *

«Хороша! Очень хороша! Ай да Школьников, ай да сукин сын!» — мысленно ликовал Яков Вениаминович.

Он так загляделся на новоиспечённый облик феи Сабатины, что даже не чувствовал тяжести зеркала, которое держал в поднятых руках.

— Что ж, милая фея, — Яков Вениаминович прикурил от предыдущего окурка и деликатно выдохнул дым в раскрытое окошко, — по-моему, адекватно.

Сабатина получила облик худощавой брюнетки, одетой в элегантный чёрный авангард. Добротные черные волосы подстрижены вполне стильно. Черты лица правильные, но жёсткого выражения зелёно-карих глаз c намёком на монголоидность не смягчали даже густые длинные ресницы.

Во время идентификационного диалога (так Яков Вениаминович называл беседу с объектом перед началом создания облика) он, в частности, узнал, что фея Сабатина чрезвычайно гордится своим спальным местом и особенно его главным украшением: куском тюля, который раздобыл для неё чёрт Феррум Клинозубый из захоронения внезапно скончавшейся невесты. И пока вызревал физический облик Сабатины, Школьников сшил из старой тюлевой занавески нагрудный мешочек для сотового телефона. Узнавание тюля должно смягчить для феи шок от неузнавания себя. Но Сабатина всё-таки получила шок, правда, кратковременный. Очнувшись, напустилась на Якова Вениаминовича:

— Это разве я?! Вы что, забыли, что я овальная?

— Внешне — да, но как личность вы отнюдь не овальная, — возразил Школьников. — Как личность вы стрелообразная, потому что всегда направлены на цель как стрела.

— Какая разница, куда я направлена? — Сабатина чуть не плакала. — Барий Прямоногий ценил меня за овальность! Такая я ему не понравлюсь!

— Вы очень красивая молодая дама. Ваш облик не может не понравится мужчине.

— Он чёрт, а не какой-то там мужчина!

— Тем более.

Сабатина раздражённо передёрнула худощавыми плечами.

— Вы очень и очень хороши, — убеждал её Школьников. — Поверьте мне, я в этом разбираюсь.

Сабатина прищурилась и ещё раз внимательно себя оглядела.

— Как я буду питаться таким ртом? — процедила она сквозь сверкающие зубы.

— Я вам всё покажу, научу всему необходимому, вы получите у меня самый подробный инструктаж, — говорил Яков Вениаминович. Его умные глаза заметно поглупели. — А хотите, мы с вами после инструктажа немножко погуляем? — неожиданно для самого себя предложил он. — При Тимирязевской академии очень хороший лесопарк. Это рядом. Я бы вам показал красивейшие места.

— Ладно, — согласилась Сабатина. Ей было безразлично, куда идти.

Деликатно поддерживая фею под острый локоть, Яков Вениаминович помог ей спуститься с крыльца.

Пока они ходили по неосвещённым вырубкам Тимирязевского лесопарка, он так и не убрал руку с её локтя. Он всё время что-то объяснял вполголоса, но Сабатина не слушала, потому что целиком сосредоточилась на соображениях, прихлынувших в её осознание: «Если б он был чёртом, то захотел бы поизлучаться. Но физические люди не излучаются. Значит, он ловит кайф от моего присутствия. А поскольку я от его присутствия кайфа не ловлю, было бы справедливо и практично получить от него что-то, от чего бы могла словить кайф я. Но я-то ловлю самый большой кайф от соизлучения с Барием! Интересно, Школьников может мне это обеспечить?» «Может! — подсказало осознание. — Если он раздобудет козлятину, отожмёт из неё экстракт, то за этот экстракт Барий, гарантированно, согласится излучаться со мной хоть сколько! Конечно, это не очень-то вписывается в проект насчёт возобновления дружбы с Матиной. Ну да ничего! Со временем всё образуется! Жизнь-то — безразмерная!»

Глядя на Сабатину робким и ласковым взглядом, Школьников объяснял:

— Если мы пройдём ещё восемьсот метров по этой, так называемой, экологической тропе, то выйдем к Оленьему озеру. Оно вам понравится. Это озеро очень живописно.

— Озеро — это широкая яма с водой? — зевнув, осведомилась Сабатина.

— В некотором смысле именно так, — улыбнулся Школьников.

— Водой увлекаются злыдни, а мы, феи, предпочитаем воздух.

— Сабатиночка, здесь очень много воздуха.

— Да, но мне сейчас нужно кое-что ещё.

— Я готов сделать для вас всё что угодно! Только скажите, что именно вам нужно?

— Экстракт козлятины.

— Экстракт чего? — Школьников решил, что ослышался.

— Коз-ля-ти-ны, — отчеканила фея Сабатина.

— Моя дорогая, вам надо начинать не с мяса, а с фруктов.

— Это для Бария.

— Ах, для него…

Школьников расстроился, но овладел собой.

— Я не очень представляю себе, где можно купить козье мясо… Но я постараюсь, — обещал он.