Вынужденная остановка
— Уважаемые пассажиры, аэропорт назначения не принимает из-за грозы. — В громкоговорителе раздался голос командира судна. — Через сорок минут мы приземлимся в городе Актау. Как только погода улучшится, борт продолжит рейс. Спасибо за внимание!
Пассажиры разочарованно вздохнули.
«Господи, но почему именно этот город? — мысленно возмутилась Фатима, пожилая миловидная женщина. — Двадцать лет прошло, а он, проклятый, не отпускает меня. И память не сотрешь», — обреченно вздохнула она и вспомнила тот самый день…
— Мама, ма-ма! — послышался крик Дамира.
Фатима выглянула в окно и увидела сына в окружении дворовых ребят.
— Что случилось? Ты чего раскричался? — спросила она строго.
— Можно я пойду на день рождения Айтика? Он на море зовёт.
— Нет! Сколько раз было сказано, без взрослых нельзя! Поднимись домой, обсудим.
Фатиме не хотелось при посторонних отчитывать сына. Увидев, как Дамир нехотя зашел в подъезд, она направилась к входной двери.
— Ребята со двора собираются… — сходу выпалил Дамир. — Витька, Рус, родители Айтика с нами идут. Мама, можно? Я ненадолго.
— Ладно, иди уж, только будь осторожен, сыночек, — неохотно разрешила Фатима.
— О, я ещё в новых очках ни разу не плавал! — Дамир вытащил из шкафа ярко-красные очки и сразу надел их. Фатима невольно заулыбалась, глядя на сына. Неуклюже увернувшись от поцелуя, он схватил рюкзак и выскочил на улицу.
Фатима вышла на балкон и увидела, как Дамир вприпрыжку побежал к друзьям. От загара он казался еще худее, длинные ноги и руки делали его каким-то нескладным.
«Вытянулся за лето мой верблюжонок», — с нежностью подумала Фатима.
Она присела в плетеное кресло и стала смотреть на лениво раскатывающиеся по берегу волны. Сюда Фатима приехала совсем еще молоденькой девчонкой вслед за мужем. Город ей сразу не понравился, показался унылым и мрачным. Серые дома из бетона, похожие друг на друга, как близнецы, потрескавшаяся сухая земля, пыльные дороги в колдобинах… Ни кустов, ни травы, даже редкие карагачи не скрашивали пейзаж. Как же ей хотелось вернуться в родной город, пройтись вечером по старому парку под мелодичный повторяющийся посвист «сплю-плю» скрывшихся в густой зелени сплюшек!
Не только город казался безрадостным, но и жители словно были вырублены из серого камня. Родственники мужа по большей части помалкивали, редко улыбались, скупились на эмоции и слова. С порога свекровь накинула Фатиме цветастый платок на голову, и целый день молодая сноха только и делала, что приседала в поклоне многочисленным гостям и разливала кирпичный чай с молоком. С тех пор так и повелось — она рано вставала, готовила завтрак, хлопотала по хозяйству и поздно ложилась спать. А по выходным приходили гости, и опять Фатима наливала чай и кланялась. Муж работал на буровой установке, колесил по полуострову и месяцами отсутствовал дома.
Только чарующее море скрашивало унылую, однообразную жизнь. Фатима изумлялась его переменчивости, оно казалось то иссиня-черным, то лазурным, иногда бирюзовым. Больше всего она любила, когда море становилось цвета бутылочного стекла, и высокие волны выплескивались на берег шипящей пеной. Фатима всматривалась вдаль, и ей чудился серебристый шлем Человека-амфибии с жемчужной ракушкой в руках. Стальной танкер казался яхтой с алыми парусами, на которой капитан Грей плыл за юной Ассоль. В лодке видела Фатима старого кубинского рыбака, преследующего гигантскую рыбу.
«Ой, засиделась я, — спохватилась Фатима. — Надо бы дома прибраться, пока свекровь со смены не пришла», — подумала она и принялась за работу. Женщина тщательно вытерла пыль, пропылесосила ковры, до блеска натерла полы. Фатима не заметила, как наступил вечер.
«Дамир еще не пришел», — взглянув на часы, подумала она. Во дворе никого не было, и Фатима первым делом побежала к Айтику домой.
— Добрый вечер, а Дамир у вас? — спросила Фатима.
— Мы его у подъезда оставили, — смутившись, ответила мать Айтика Жибек.
Встревоженная Фатима сбежала по ступенькам вниз. Она еще раз осмотрела двор, заглянула в соседние подъезды… Мальчика нигде не было. Женщина вспомнила, что сын любит играть в компьютерном клубе, и помчалась туда. Там Фатима столкнулась с участковым.
— Сын пропал, нигде нет! — в отчаянии воскликнула она.
Фатима была вся красная, растрепанная, лицо покрылось испариной. Участковый подробно расспросил и кое-что записал в блокнот. Сердцем она чувствовала — что-то неладное случилось с мальчиком.
— Может, заигрался? Скоро появится, — попытался успокоить участковый. — Не переживайте, я к имениннику схожу, опросить надо.
— Я покажу, где они живут. — Фатима пошла с ним.
Мать Айтика открыла дверь.
— Подождите здесь, — произнес участковый и прошел за Жибек в гостиную.
Фатиме захотелось воды, и она заглянула к Айтику в комнату. Вдруг на столе женщина заметила ярко-красные очки. «Это же очки Дамира!» Сердце бешено застучало. Фатима схватила Айтика за плечи и затрясла.
— Где Дамир? Откуда они у тебя? — закричала она.
— Он нырнул и пропал, — почти шепотом проговорил испуганный мальчик. — Папа его ищет на море.
Фатима ворвалась в гостиную и замахнулась на Жибек, но силы внезапно оставили ее.
— Зачем обманула? — прошептала женщина.
— Я думала, муж разыщет, — заплакала навзрыд Жибек. — Я не могла тебе сказать!
Участковый взял Фатиму под локоть и подтолкнул к двери:
— Идемте, поисковая группа скоро будет на Орлиных скалах. Мы найдем его.
— Наш самолет совершил посадку. Местное время одиннадцать часов, температура воздуха тридцать два градуса. — Услышала Фатима. — Просим всех пройти в здание аэропорта.
Удрученные пассажиры разбрелись по залу ожидания. Фатима взглянула на табло вылетов и увидела, что рейс задерживается на пять часов.
«Придется ехать», — решила она. Заказала такси у стойки и через некоторое время мчалась в ярко-желтой машине. Доехав до Орлиных скал, Фатима попросила водителя подождать.
В тот день Дамира действительно нашли, его унесло в открытое море. Рыбак, проплывавший мимо на лодке, случайно заметил мальчика, из последних сил державшегося на воде. Но с тех пор море потемнело и перестало менять цвет. И сейчас тоже, как Фатима ни старалась, она уже не могла разглядеть ни капитана Грея на яхте с алыми парусами, ни кубинского рыбака, плывущего за гигантской рыбой. Серебристый шлем Человека-амфибии больше не чудился в волнах. А видела она только себя бегающую по берегу в поисках Дамира, ее верблюжонка.
Паутина
Клэр постучалась в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошла. Посреди студии стоял невысокий коренастый мужчина с угольно-черной бородой. Он сосредоточенно разминал кусок глины и внимательно разглядывал неоконченную статую.
Девушка не решилась окликнуть его.
— Что вам угодно? — заметив ее, спросил он.
— Месье Гаске, я Клэр. Меня прислал к вам Альфред Дебуа.
— Ах да, он говорил, — вспомнил скульптор. — Ну, проходи. Раньше женщин только в модели брал.
— Спасибо, месье, за вашу доброту.
Девушка была счастлива попасть в ученицы самого Ришара Гаске. Она долго обивала пороги Академии искусств и других мастерских, но женщин не принимали.
— Только учти, будешь делать любую работу.
С тех пор Клэр с готовностью месила глину, подметала полы, засветло приходила, за полночь уходила. Только с паутиной не справлялась, еще с детства она боялась пауков.
— Прошу тебя, выметайся, — просила девушка паука, облюбовавшего белый потолок.
По вечерам студия пустела, и наступало ее время. Ученица без устали лепила носы, уши, кисти и ступни.
Как-то Клэр припоздала, и, зайдя в мастерскую, увидела мечущегося Ришара.
— Да это же заказ префектуры! Сроки горят, а натурщица не пришла, — злился он, не зная, что предпринять.
Клэр выглянула в окно, надеясь увидеть спешащую модель. Но на улице лил дождь, и никого не было.
«Может, Джорджину позвать…» — в отчаянии подумал скульптор, но отмел глупую затею.
Много лет назад, еще не будучи его женой, Джорджина подрабатывала натурщицей. Но после рождения сына раздалась, и в музы теперь не годилась.
Клэр вдруг решилась. Торопливо сняла с себя платье, нижнее белье и присела на высокий табурет.
Он на мгновение опешил, а потом схватил глину, принялся лепить, ощупывая девушку глазами.
Она наблюдала, как постепенно появляются грубые очертания головы, рук и ног.
— На сегодня хватит, — устало проронил Ришар.
Клэр стыдливо подобрала вещи и впервые рано ушла из мастерской.
С той поры она позировала с меньшим стеснением. Он, наоборот, волновался, ее присутствие кружило голову.
Когда скульптор стал лепить грудь, ученица вспыхнула, словно руки скользили по ее телу.
Ришару передалось смятение Клэр. Он подошел к ней, убрал с лица непослушную прядку, затем провел руками по груди, плечам. Она затрепетала не в силах унять дрожь.
Потом они долго лежали на полу и смотрели на черного паука, неутомимо плетущего кружевную паутину.
Однажды Клэр решилась показать Ришару статуэтку девочки со скрипкой. Он онемел от изумления. Казалось, сейчас скрипачка взмахнет смычком — и зазвучит нежная мелодия.
Ришар осознал, что рядом с ним не просто подмастерье. Он с восторгом наблюдал за ее работой, как когда-то она не спускала глаз с него.
А Клэр вознеслась, поняла: пришло ее время любить, творить и властвовать.
— Ты больно-то нос не задирай, — урезонивал ученицу скульптор.
— Я лучше всех! — не успокаивалась та.
Только положение любовницы тяготило ее. Но Ришар не хотел бросать жену. Он привык к Джорджине, простоватой, но покладистой.
Однажды Клэр собрала вещи и покинула студию. Ришар напрасно надеялся, что ученица передумает. Мастерская опустела. Лишь черный паук на белом потолке неутомимо плел кружевную паутину…
Девушка сняла маленькую студию и продолжила лепить. Люди восхищались ее творениями, но покупать скульптуры не спешили. Она обнищала, денег не хватало даже на глину.
— Это все он, плетет интриги против меня! — Клэр подозревала в своих неудачах Ришара.
А он просто ждал, когда строптивая ученица усмирит гордыню.
Рассчитывая выручить немного денег, Клэр отправила работы на конкурс. На выставке возле ее статуэток толпилась публика, впрочем, как и возле скульптур Ришара.
— Мои работы лучшие! — во всеуслышание заявляла Клэр.
— Что она себе позволяет? — возмутились в Академии искусств и объявили победителем Ришара.
— Никчемные фигурки! Вы не имеете права жить! — вернувшись к себе, кричала она и крушила все вокруг.
Вскоре от скульптур остались только осколки да пыль. Клэр в изнеможении упала на пол и затихла.
Ришар беспокоился о ней и решил навестить.
— Я убью тебя, паук! — Клэр набросилась на скульптора с осколком.
— Да ты обезумела! Усмири свою гордыню! — воскликнул Ришар, заламывая ей руки.
Она очнулась в комнате с пустыми стенами и зарешеченным окном. Никого не было, лишь черный паук на белом потолке неутомимо плел кружевную паутину.
Девушка с трудом встала с кровати и побрела к двери, которая оказалась заперта.
— Дайте хотя бы воды и глины, — крикнула Клэр.
Через некоторое время все принесли. Теперь у неё был только один натурщик. Она лепила паука, но живой выглядел лучше. Клэр в ярости разбивала работу и пыталась снова.
— Я лучше всех, — бормотала она и день за днем неутомимо плела кружевную паутину и лепила черного паука.
Волчонок
Иманалы неспешно ехал по проселочной дороге. Вдалеке послышался стук копыт. Вскоре он увидел всадника и узнал Валихана, чабана с соседнего стойбища.
— Ассалам алейкум, — подъехав поближе, поприветствовал Валихан.
— Алейкум ассалам, — ответил Иманалы. — Куда путь держишь, сынок?
— Еду на свадьбу друга в Карабау.
— Путь неблизкий. Что-то лошадь встревожилась?
— Да волчонка боится, нашел одного в степи. Видать, мать застрелили. — Валихан отвязал поклажу от седла и попросил: — Иманалы ага, подержите у себя, по приезду заберу.
Старик помедлил, затем взял мешок и положил на арбу. Валихан, попрощавшись, поскакал дальше. Прежде чем тронуться в путь, Иманалы развязал мешок и увидел звереныша с горящими от ненависти глазами. Старик вздрогнул.
— Может и Каир таким взглядом смотрел на фашистов, — подумал он о сыне, сгинувшем в плену.
Лет восемь как война закончилась, но с тех пор так и не было вестей от Каира. Лишь однажды из районного НКВД сообщили, что в плен попал.
— Совсем молодым ушёл на фронт, даже жениться не успел. — Горестно вздохнул Иманалы.
За пригорком показался аул. Дом старика располагался на окраине. Развесистая акация скрывала резной топчан, сидя на котором Иманалы любил смотреть на степь, уходящую в небо. Через частокол он заметил белый платок, Айман, хлопочущую по хозяйству. Хорошая жена ему досталась, спокойная, родила двоих детей. Дочь Хабира вышла замуж за Каната из рода Албан и жила в городе.
Айман вынесла из дома самовар и растопила. Иманалы подъехал, привязал лошадь к столбу. Из калитки выбежал мальчик, за ним собака.
— Отец, — радостно крикнул ребенок.
— Шабаз, сынок! — Иманалы ласково обнял его. — Все живы — здоровы?
Собака подбежала к арбе, принюхалась и угрожающе зарычала. Мешок зашевелился и заскулил.
— Что это? — удивился мальчик.
— Волчонок, — вспомнил Иманалы. — Заберут через неделю.
Он взял мешок и занёс во двор.
— Размести в маленьком загоне, а Таймаса привяжи, видишь, как встревожился, — по-хозяйски распорядился Иманалы.
— Ты чего шумишь? — поругал мальчик любимую собаку.
— Собака и волк не уживаются вместе, — пояснил Иманалы.
Он уже сидел на топчане и ждал, пока приготовится чай. Шабаз взял молока и понес в загон.
С тех пор мальчик целыми днями возился с волчонком. Дети со всего аула стекались к их двору посмотреть на дикого звереныша, кем Шабаз чрезвычайно гордился. Таймас же при виде волчонка свирепел и сходу кидался. Шабазу надоело отгонять собаку, и теперь Таймас изнывал, сидя на цепи. Мальчик был так занят зверенышем, что порой забывал покормить собаку.
— Ты смотри, не привыкай. Дикое животное не приручить, — твердил Иманалы.
— Месяц прошел, а чабан все не едет, — беспокоилась Айман.
Волчонок заметно подрос и по ночам стал неприятно подвывать, пугая лошадь на подворье.
Как-то Шабаз принялся учить питомца разным трюкам, но тот заартачился. Когда мальчик в запале повысил голос, волчонок оскалился и злобно зарычал.
— Хватит, завтра же отвезу к чабанам, — сказал Иманалы, наблюдавший за ними.
— Пусть останется, — попросил Шабаз. — Я привык к нему.
—С Таймасом играйся, а то забыл друга, — упрекнул Иманалы.
— Не отдам волчонка! — заупрямился сын.
— Живо домой, отца вздумал не слушаться! — прикрикнул он на Шабаза.
— Ты мне не отец, я к своим уеду! — вырвалось у мальчика.
Лицо Иманалы посерело, он разом сник, и ушел в дом.
— Зачем ты так? — Строго спросила Айман.
— Я знаю, Хабира — мне не сестра, а мать, и Канат — отец, — угрюмо пробурчал Шабаз.
— Говорила уже, врут люди. Мы — твои родители. — Айман поцеловала мальчика и увела в дом.
— Да пребудет с нами Аллах, — помолилась она. Затем замесила тесто и пожарила жертвенные лепешки. Айман тихонько заглянула в комнату мужа.
— Жара спала, пойдем во двор, чай уже готов. — Позвала она.
Вечер выдался тихим, только изредка легкий ветер шевелил листья деревьев.
— Смотри, как акация разрослась. В день рождения Каира посадили, тридцать лет прошло, — вспомнила Айман.
— Нет, волчонка не приручить, — произнес Иманалы, думая о своем.
— Дался тебе этот звереныш, — отмахнулась жена. — Отвезёшь и забудешь.
— Шабаза надо родителям вернуть. Он как волчонок, родным не станет. — Вздохнул старик. — Засохнет наша ветка в роду Найман. Видно не судьба.
— Любит нас Шабаз, не уйдет, — встрепенулась Айман.
— С родителями лучше, чем с бабушкой и дедом. — Убеждал Иманалы. — Парень должен в строгости воспитываться, а мы — старые, размякли.
Айман хотела возразить, но не находила слов.
— Завтра приедет Канат, собери мальчика. — Продолжал старик. — С утра увезу волчонка, к вечеру буду. — Иманалы не хотел провожать Шабаза.
Под утро дом разбудил надрывистый лай.
— Отец, отец! — послышался истошный вопль Шабаза.
Иманалы не помнил, как выскочил во двор.
Он застал испуганного мальчика, прижимавшего окровавленную руку. Рядом, в загоне сорвавшийся с цепи Таймас дрался с волчонком.
— В дом беги, сынок! — крикнул Иманалы.
Волчонок не уступал, пару раз только толстый ошейник спасал Таймаса от острых клыков. Иманалы взял палку и принялся бить звереныша. Изодранная собака, державшаяся из последних сил, повалилась на землю.
Вскоре из аула выехала арба, увозя непокорного волчонка, так и не ставшего своим.
Ближе к вечеру появился хмурый Иманалы. Увидев во дворе Шабаза, он замер у калитки. Мальчик подбежал и крепко прижался к нему.
— Канат не приезжал? — спросил старик жену.
— Был, все сыну рассказал, забрать хотел, — выпалила Айман. — Но Шабаз остался.
Старики сидели на топчане под развесистой акацией, пили чай. Мальчик поодаль игрался с собакой.
— Когда Канат уехал, Шабаз закрылся в загоне, — печально проговорила Айман. — Плакал бедный, насилу успокоился.
— Таймас тоже из нашего рода? Найман? — подбежав, спросил мальчик.
— Да, сынок, — сдавленным голосом ответил Иманалы. Затем повернувшись к жене, сказал: — Айман, весной посадим ещё одну акацию.