Ровесницы
Мои ровесницы красивы,
как много осеней назад,
как на траве густой — росинки,
как тронутый морозцем сад.
Они, как память моя, юны,
вином их душ я напоён,
они прямы, как будто руны
среди затейливых письмён.
Мне лгать не надо им. Бесценен
их дар любой, совет любой.
И с каждым прожитым мгновеньем
я проникаюсь их судьбой.
Ничто так быстро не проходит,
как молодость. И лишь они
напоминают мне про годы
любви — Господь их сохрани!
Божья тварь
Пусть не бесследно, но прошла тоска,
растерянность, — и стала так близка
потерянная было радость жизни,
когда из бытия ничтожных крох
судьбу мою лепил неспешно Бог,
и я не слышал слова укоризны.
И обретённый внутренний покой,
о чём я думал некогда: «На кой
мне сдался он?» — теперь навеки спаян
с моей душой; теперь мне каждый — брат.
И я ли в том, скажите, виноват,
что между них встречается и Каин?
Я — новой жизни новый человек!
И к берегу причалил мой ковчег,
в котором каждой живности по паре
со мною вместе одолели смерть
и выбрались, в конце концов, на твердь.
Ликуйте, веселитесь, Божьи твари!
Мы спасены… Такая радость в нас,
что восстаёт сияние из глаз —
как луч могучий — дар Святого Духа.
Но вновь и вновь я каюсь во грехах,
чтоб одолеть смятенье, тьму и страх,
что омрачали разум, как сивуха.
Вот, слышу стук в незапертую дверь…
О сердце! Слову Божьему поверь,
перед стучащим распахнись пошире,
впусти того, чей был нелёгок путь,
и помянуть в молитве не забудь
узнавшего всю истину о мире.
И, поднимая жизни зрелый плод,
молюсь я дни и ночи напролёт
и обращаю взор свой на Голгофу,
исполненный надежды и любви.
О Боже! Мою душу оживи,
Ты, некогда мне диктовавший строфы!
Прошедший по опасным тропам тьмы,
сумы не избегая и тюрьмы,
предательских объятий, поцелуев,
я верою в Спасителя спасён.
Пускай же, наконец, услышит Он
из уст моих молчавших — аллилуйя!
Имя Твое
Как звать тебя, моя судьба?
Для малых и великих схим
Я не гожусь и жду суда…
Она сказала: «Элохим!»
Как звать тебя, моя душа?
Вот — свищет вечность в щелях строф,
Что ты слагала, вся дрожа…
Она сказала: «Саваоф!»
Как звать тебя, моя любовь?
Ища тебя из края в край,
Я чью вкушаю плоть и кровь?..
Она сказала: «Адонай!»
Как звать тебя, моя печаль,
Мой первый и последний вздох,
Весны недостижимой даль?..
И небо громыхнуло: «Бог!»
Медведь-шатун
Покуда смысла нет тебе лишаться сна,
укутанный со всех сторон подкожным жиром,
ты сладко так сопишь, ты в примиренье с миром,
и не нужны тебе ни звезды, ни весна.
Снега над головой, со всех сторон снега.
Но тёпел твой мирок от ровного дыханья,
и над сугробом сна — лишь пара колыханье,
и нету над тобой ни друга, ни врага.
Но что-то, как сова, взволнует сонный лес,
тебя разбудит вдруг неясная тревога,
и звезды хлынут вниз, и вспыхнет вдруг берлога
серебряным костром пронзивших наст небес.
И встанешь ты тогда во весь могучий рост
и, рев свой раскидав по лесу, как валежник,
пойдешь искать весну среди деревьев снежных,
сбивая головой сосульки звонких звезд.
* * *
Белесый туман выплывает из лога,
Сквозь тучи сочится лучистая мякоть.
Мне видится здесь присутствие Бога,
И в грустном восторге мне хочется плакать.
Мне хочется в рощах, наполненных светом,
Бродить, не ругаясь ни с кем и не споря,
Что мир этот создан великим поэтом,
И нет в нем ни капельки мрака и горя.
Лишь с этих высот — мира светлых окраин,
Где суть постигается жизни и тлена,
Я к вам возвращусь, примирен и раскаян,
Молясь о прощении нощно и денно.
И если меня вы услышите прежде,
Чем я отвлекусь на иные молитвы,
Поймете, что жил я все время в надежде
На то, что окончатся вечные битвы
Меж небом и адом, меж правдой и ложью,
Что некогда нас в этой жизни венчали,
И каждому будет по милости Божьей
Отпущено в меру любви и печали.
* * *
Если это любовь — эти редкие встречи,
нежелание знать, где сейчас ты и с кем
смотришь в небо, ведешь бесконечные речи
о любви и о вечности, — значит, я нем.
Если это любовь — ждать упорно, кто первый
позвонит и поделится мыслями вслух,
как гудят, исходя напряжением, нервы
от безжалостной ревности, — значит, я глух.
Если это любовь — затаиться в ухмылке
и смотреть, как влюбленный в обиде нелеп,
как смешон его взгляд, и смущенный и пылкий,
видеть страх и надежду в нем, — значит, я слеп.
Неужели и ты, как и все, вероломна,
и с тобою не сладят ни ангел, ни черт,
если смотришь мне в сердце из пропасти темной
и ни искры в глазах твоих? — Значит, я мертв.
* * *
Еще как будто и не выпит
цветущей липы дивный запах,
еще я вроде и не выбит
из колеи своей, и все ж
так мало мир меня тревожит
на всех его крутых этапах,
и каждый миг, что мною прожит,
не вызывает больше дрожь.
Дрожь не боязни — сладострастья,
когда я песню пел за песней
и задыхался — не от счастья, –
от веры в то, что есть оно,
и ты была такой запретной,
такой невинной и прелестной,
какой уже мне в жизни этой
тебя увидеть не дано.
Все те, кого мы так любили,
кто в нас влюблен был изначально,
полузабыты нами или
забыли нас, как бег минут.
И потому тебя люблю я
с такою мукой и печалью,
что Леты призрачные струи
во мне давно уже текут.
* * *
И.Е.
Явилась ты — и сгинул смерти страх,
я понял: песня жизни не допета…
Ты хрупкая, как тишина в горах,
Ты тонкая, как первый луч рассвета.
Как ветерок, легка твоя рука,
Не чувствуя ее в своей — недужу.
Как ручеек, текущий с ледника,
Питаешь ты иссушенную душу.
Я нежные тебе шепчу слова
Любви, надежды, веры и участья,
В тебе я вижу образ божества
И плачу от невысказанной страсти.
И все свои оставшиеся дни
Самозабвенно я молиться буду:
«Господь, мою любимую храни,
Позволь в ее судьбе случиться чуду!»
И верую, как некий прозелит,
Почуявший к всевластью принадлежность:
Твоя любовь мою любовь простит
За эту неожиданную нежность.
Песня песней
(Переложение)
Возлюбленная, как прекрасна ты!
Смотри: зиме — конец, весне — начало,
и показались первые цветы,
и время пенья птичьего настало.
И горлицы раздался голосок,
и почки у смоковницы раскрылись.
Течёт по лозам виноградный сок,
хлопочут пчёлы у цветочных рылец.
Голубка лучезарная моя,
спеши ко мне в объятья без оглядки,
лицо своё открой мне, не тая,
позволь мне голос твой услышать сладкий.
Ты — лилия среди колючих роз,
души моей волненье и отрада.
И волосы твои — как стадо коз,
спускающихся утром с Галаада.
Как чаша золотая — твой живот,
где никогда вино не иссякает;
из уст твоих цветочный каплет мёд,
одежда вся твоя благоухает.
Как будто из слоновой кости столп –
твоя с жемчужным ожерельем шея.
И фимиам твоих изящных стоп –
твои следы — храню в моей душе я.
И волосы на голове твоей –
как пурпур; источают очи ласку;
твой нос точёный с амброю ноздрей –
как башня, обращённая к Дамаску.
Похож на пальму твой девичий стан,
и груди твои — кисти винограда.
Подумал я: на пальму влез бы, пьян
от губ твоих, что стали мне усладой.
Ты — полный драгоценностей ларец,
твои уста — вино, что нет похвальней,
а зубы — стадо стриженых овец,
с ягнятами идущих из купальни.
Ты — запертый колодец вод живых.
Но ключ к нему найду я без усилий.
Прекрасна ты, и два сосца твоих –
как двойни серны молодой меж лилий.
Как ожерелье — бедра у тебя,
искусного художника творенье.
За то, что ты идёшь ко мне, любя,
я небу возношу благодаренье.
Прекрасна ты, шаги твои легки,
корицей и шафраном пахнет кожа.
И кипарисы — наши потолки,
и зелень трав весенних — наше ложе.
Есть множество наложниц и цариц,
и без числа — девиц, но не сравнится
с тобой никто. Перед тобою ниц
любая, как раба, падёт царица.
От барсовых, поросших кедром гор,
от львиных, скрытых логовищ, с Ливана
спеши ко мне молве наперекор –
прекрасна ты, и нет в тебе изъяна.
В саду моём, среди цветов царя,
ты оказалась в утреннюю пору.
И взором ты блистаешь, как заря,
всходящая на мирровую гору.
Мой сад, как мою душу возлюбя,
идёшь ты по шафрановой тропинке.
И щёки под кудрями у тебя —
как спелого граната половинки.
И ты сама, любимая, как сад
с гранатовыми яблоками, нардом –
источник вечный всех моих услад.
Спеши ко мне и будь со мною рядом!
Не убирай из рук моих руки.
Ты вся чиста, как мирра — благовонна,
светла, как солнце, гневна, как полки,
под боевые вставшие знамёна.
Чудесна ты, как яркая луна,
как сад плодоносящий, ты прелестна.
Пленила моё сердце ты одна,
сестра моя, душа моя, невеста.
Ты вся — чиста, и малого пятна
нет на тебе. Пьянишь ты, словно бездна.
И ласки твои сладостней вина,
и лента алых губ твоих любезна.
Как ты красива, лилия долин!
Объятия твои подобны раю.
Подайте яблок мне и сладких вин –
я от любви к тебе изнемогаю.
Исходит запах от твоих кудрей
алоэ, мирры, фимиама, мяты…
На сад мой, ветер, с гор ливанских вей,
и пусть его струятся ароматы!
День полон пенья птиц, жужжанья пчёл,
и дышит он прохладою над нами.
В дом пира я возлюбленную ввёл,
любовь моя над нею — словно знамя.
Я буду на руках тебя качать,
неровному в груди внимая стуку.
Оттисну тебя в сердце, как печать,
как перстень, положу тебя на руку.
Я знаю: словно смерть, крепка любовь,
люта, подобно преисподней, ревность,
и стрелы её огненные вновь
жгут сердце, как захваченную крепость.
Как ты мила! И впредь такой слыви,
и будь моей возлюбленной навеки!
Большие воды не зальют любви,
и затопить её не смогут реки.
И если б кто любовь хотел купить,
давая за неё всю радость рая,
все деньги, что сумел он накопить, –
его б отвергли люди, презирая.
DE PROFUNDIS*
Я еще не прощаюсь. Но где-то в глубинах любви
Зарождается слово и глухо, как будто сквозь стены,
Как незрелые ягоды — терпкие губы твои
Произносят неслышимо, может быть, «смерть» иль «измена».
Седина проросла из бессонниц твоих, летаргий.
Мне прощенья не выпить из этой серебряной чаши,
Куда слиты из двух совершенно различных стихий
Две судьбы, две такие похожие сущности наши.
Красным горьким вином свое новое платье залей.
Счастье ты обрела, не готова к такому уделу.
Только что я могу дать в конце этой жизни твоей
Все познавшей душе, твоему все узнавшему телу?
Я до звезд восходил по мечтаний моих дефиле
И оттуда, с небес, потерявший земную дорогу,
Я хотел донести свет любви моей всем на земле,
Только он оказался не нужен ни людям, ни Богу.
Между высью и бездной опять одиноко мечусь.
Я еще не прощаюсь — лишь воздух губами колышу.
И в ответ на молчанье мое из глубин твоих чувств,
Может, «жизнь» или, может, «любовь», задыхаясь, я слышу.
* «Из глубины… (взываю к Тебе, Господи)» — начальные слова молитвы.