80 лет назад, 8 июля 1932 года окончились земные дни Александра Грина, русского писателя
Александр ВЕРХМАН: «Не читать Грина — это все равно что не знать музыки»
Александр Грин
В августе нынешнего года будут отмечаться 130 лет со дня рождения Александра Грина (данная статья была написана в 2010 г. Е.Ж.) В творческой судьбе автора «Алых парусов» были и взлеты на гребень славы, и провалы забвения. Но в радостные и тяжелые периоды жизни рядом с ним была верная спутница — Нина Николаевна Грин (1894—1970). Именно она стала прототипом лучших женских образов писателя — Ассоль, Дези, Молли и других. Они поженились в 1921 году, когда писатель приступил к роману «Блистающий мир», в котором Нина Николаевна впервые стала прообразом литературного персонажа. Это произведение имело огромный успех, едва не обернувшийся драмой, — Александр Степанович увлекся богемной жизнью, и чтобы ограничить его пагубное пристрастие к алкоголю, летом 1924 года Нина Николаевна увезла супруга в Феодосию, где они прожили шесть лет. Здесь, у моря, были написаны «Золотая цепь», «Бегущая по волнам», «Дорога никуда», «Джесси и Маргиана», «Фанданго» и многочисленные рассказы. В домике, где скончался Грин, в 34-м году заботами вдовы была организована мемориальная комната писателя. Хлопоты об организации государственного музея были безуспешными. Наконец, в 1940 году Наркомпрос прислал письмо, в котором назначался год открытия музея — 1942-й, к десятилетию со дня смерти Александра Степановича. Но до осуществления планов Нине Николаевне пришлось пережить годы оккупации, затем ссылку и годы борьбы за Домик Грина. Умерла она в Киеве и завещала похоронить ее рядом с Александром Степановичем, но воля вдовы писателя, обвиненной в измене родине, тогда не была выполнена. Лишь год спустя по инициативе душеприказчиков Нины Грин было совершено тайное перезахоронение, о котором знал лишь узкий круг людей. Среди тех, кто 22 октября холодной дождливой ночью исполнил завет вдовы Грина, был Александр Аркадьевич Верхман, инженер по образованию, беззаветно влюбленный в творчество писателя — страну Гринландию. Александр Аркадьевич, как вы познакомились с Ниной Николаевной Грин?
— Начнем с того, что Грина мы не читали, поскольку в наше время он не издавался. Его вообще печатали мало, как несоответствующего эпохе, и первое большое издание было выпущено в 1956 году. Я, мои знакомые, наша «стая», как мы себя назвали — студенты Львовского политехнического института, — тогда впервые прочли Грина, и для нас это был глоток свежего воздуха. Потому что настолько нечего было читать, и настолько был скуден наш литературный паек — ведь большинство наших семей не могли тогда похвастаться библиотеками. Так что «питались» мы в основном школьной программой. И на этом фоне Грин нас заинтересовал, стал любимым писателем, открыл для нас многое… Ведь не читать Грина — это все равно что не знать музыки, как мы для себя определили. А ведь нас лишили этого. Как-то я собирался в Крым, и один мой хороший друг попросил меня передать фотографии, которые он сделал в Старом Крыму, посещая могилу Грина, где познакомился с его вдовой Ниной Николаевной. С трудом разыскав нужный мне адрес, я ожидал увидеть пожилую женщину, но оказалось, что это не совсем так, поскольку она все-таки была на 14 лет младше мужа. Началось с того, что я не мог найти дом, прошел весь город, начал возвращаться назад, спросил у какого-то мальчика — бесполезно. К счастью, мимо проходила учительница, пошутила, что тот, дескать, второгодник, и объяснила, как пройти. Наконец нашел нужный адрес: там как раз были экскурсанты, и Нина Николаевна стояла на улице возле домика.
Каково было ваше первое впечатление от знакомства?
— Удивительное. Нина Николаевна была светлым человеком. По-своему красива, седые волосы, живая, активная, с блестящими глазами, прекрасный рассказчик. Когда кто-то подходил, она спрашивала: «Вы к Александру Степановичу?». Такое складывалось впечатление, что человек приходил в гости к писателю. В домике ощущался эффект его присутствия, и это отмечали посетители, как я потом прочитал в книгах отзывов, с которыми работал. Когда началась борьба за музей, некоторые даже писали, что не надо музея — «замузеят» Грина. При ней было ощущение живого дома. Мы с ней раззнакомились, я задержался на чай, у нас получился откровенный разговор. Я уже почитал книгу отзывов и узнал из записей, что она не получает зарплату, ей никто не помогает. У вдовы писателя была пенсия — 21 рубль, деньги, которые она получила благодаря Константину Паустовскому и ходатайству Союза писателей за первое издание Грина 1956 года. Приняли во внимание, что была война, и она сидела в лагерях.
Вы сразу нашли с ней общий язык?
— У нас возникли доверительные отношения, и Нина Николаевна разрешила мне взять с собой в гостиницу книгу отзывов. Затем она давала мне еще и книги, которых мы тогда еще не знали. Я читал и удивлялся: для меня-то он был большим писателем, а не было даже указателей к домику, уже не говоря о том, что улица не названа его именем. Мне казалось, что город должен гордиться, что такой человек здесь жил и умер. Нина Николаевна сказала, чтобы на следующий день я приходил к 12 часам (домик работал с 12 до 17 часов). Проходя мимо дома культуры, я решил зайти туда и поинтересоваться, отчего в городе нет и намека на то, что здесь жил писатель. Одна из сотрудниц ответила: «А это из-за нее. Она с немцами сотрудничала, она Грина бросала за два года до смерти. Наши никто к ней не ходят». Мне как ушат на голову вылили. Это совсем не совпадало со сложившимся впечатлением от знакомства с вдовой. Я пошел к Нине Николаевне уже с другим настроением. Она приняла мой изменившийся тон в разговоре, поскольку, очевидно, с ней не раз это случалось: приходили, пытались помочь, узнавали негативную информацию и уходили. Так же долго я искал могилу, по пути стал расспрашивать женщину с ребенком, которая, как оказалось, принимала участие в издании краеведческого сборника. Я ей задал тот же вопрос. Она мне и говорит: «Так она же стерва. Тут каждый ребенок это знает». Я ее еще спросил: «А вы тут были во время войны?». «Нет. Мы приехали позже». После таких разговоров впечатление было самое грустное. Хотя все не стыковалось, все не соответствовало. Пообщался я с соседкой по дому, которая поведала мне о том, что Грины жили дружно, заботились друг о друге, поскольку с продуктами были проблемы. Во время нашего разговора проходил мимо Дмитрий Панков, сосед писательской четы через дорогу. Он рассказал, что они в этот дом переехали за месяц до смерти Грина. Как Нина Николаевна беспокоилась о нем, заботилась — времена-то были непростые. Эти рассказы развеяли мои сомнения, и история вернулась в свою колею. Я это называю «легендами старого Крыма». И то, что Нина Николаевна скакала в кавалькаде немецких офицеров, и что кровь младенцев переливали раненым фашистам, и вообще не тот Грин здесь жил… Любая чушь.
Как же так получилось? Выходит, что человека травили, возводили поклепы? В чем была причина?
— Уже потом я узнал, что население Старого Крыма поменялось на 95% после войны. Выселили не только крымских татар, а еще и греков, армян и болгар. Об этом же никто не говорит. И как оказалось потом, после моего посещения местного исполкома, эти сплетни о Нине Грин распространялись умышленно. Перипетии борьбы за Домик подробно, с изложением документов описаны в книге «Воспоминания о Нине Николаевне Грин» поверенной при жизни и душеприказчицы вдовы Юлии Первовой
Вся эта чушь распространялась через обком-райком. Мне потом показали бумажку — изложенная на двух страницах история вероломной вдовы. Доблестный чинуша специально дал секретарше напечатать эту бумажку, чтобы через день весь поселок знал. Меня, видимо, приняли за корреспондента, но на руки этот дивный документ не дали. Нина Грин для них была врагом №1, потому что вернулась в Старый Крым амнистированной и имела право на жилье. А дом ее был занят первым секретарем Старокрымского райкома КПСС Леонидом Ивановым, у которого там содержались куры, лежали дрова… Об этом был опубликован фельетон Леонида Ленча «Курица и бессмертие» в «Литературной газете». Мы думали, что этого секретаря снимут, но он был крепенький феодал, и чиновники стояли за него горой. Ведь Нине Грин полагались и дом, построенный ею на гонорары от изданий еще до войны, который занял этот партиец, и Домик Грина.
Вам удалось выхлопотать для Нины Николаевны пособие?
— Пенсию мы ей все-таки выхлопотали, а реабилитировали ее через 27 лет после смерти, и все потому, что негативные застывшие мнения снизу шли вверх. И когда я пришел к Рыльскому с просьбой помочь ей, то он мне тоже стал говорить, что она, дескать, не так себя вела. Мне удалось его переубедить, Максим Тадеевич вызвал секретаря, попросил все это изложить на бумаге. Он, хоть уже и чувствовал себя неважно, но постарался помочь. Когда мы организовали своего рода фонд, нам начали присылать переводы со всей страны. Помню, проходил мимо почты, а мне из окна машут, что пришла очередная пачка переводов — по 2, по 3, по 5, по 10 рублей, — их выдавали без документов. Я эти переводы все отдал в Музей Грина.
Какую ответственность вы взяли на себя как душеприказчик вдовы писателя?
— Нас — душеприказчиков — было трое, но сегодня остался только я. Двое других навсегда ушли от нас. Нина Николаевна передала нам все свое имущество, а мы уже передали его государству. Недавно из Германии от Наташи — дочери Фресиной Марии Яковлевны, с которой они познакомились в лагере, получил архив. Это очень интересная переписка периода борьбы за Домик Грина, когда Нина Грин из лагеря вернулась в Феодосию. У Нины Николаевны прекрасный стиль, прекрасный почерк, и письма, несомненно, достойны публикации целиком. Там есть маленький кусочек рукописи Грина — начало рассказа, конверт, подписанный его рукой и адресованный Дмитрию Ивановичу Шепеленко (его друг-поэт). Я это все передам музею.
Общение с этой удивительной женщиной поразило меня осознанием того, что наша культура сохранена вдовами — Елена Сергеевна Булгакова, Антонина Пирожкова — вдова Бабеля, Мария Степановна Волошина, Мария Павловна, правда, не вдова, а сестра Чехова и другие. Эти женщины вынесли и сохранили для нас культуру вопреки окружению. Кто-то сказал, что не так важно иметь хорошую жену, как вдову (о Елене Булгаковой).
Сегодня, когда уже вроде бы расставлены все акценты, наверное, работать стало полегче?
— На самом деле оказалось, что в наше время очень трудно сохранить и мемориальные памятники, и документы. Когда я пришел к Марии Степановне Волошиной, она уже была старенькая и решала судьбу могилы Волошина. По его завещанию там не надо было делать надгробие, а только насыпать и обложить камнями холм. И мы сидели и думали: что впереди? Предсказать ничего нельзя. Она говорит: «Масик завещал холм. Я умираю. Деньги у меня есть. Делать плиту или нет?». Я посоветовал: «Давайте делать плиту. А то холмик сравняют, а плита все-таки останется». Тогда при поддержке писателей организовали подъем и установку гранитной плиты весом 3 тонны. Ее уже не унесешь и ничего с ней не сделаешь.
Накануне перестройки мы не знали, чего ожидать, и 8 книг отзывов из Домика специально раздали: в Питер (Пушкинский дом), Киев, Москву, Феодосию, чтобы хоть где-то они сохранились. Ведь это живые свидетельства. Там записи от ныне покойного российского патриарха, Домбровского, Фазиля Искандера, Сергея Смирнова. Ведь в этом музее побывало немало выдающихся людей.
Как в этом году будет отмечаться 130-летний юбилей писателя?
— В общем как обычно. Конечно, 23 августа состоятся чтения. Приедут люди со всего бывшего Союза, а теперь уже со всего мира. Собираются человек 300 и начинается перекличка: Камчатка, Петропавловск, Нью-Йорк… поднимается парус, варится уха (это называется «уха-брейк»), выступают поэты…
Сейчас издатель Дмитрий Лосев («Издательский дом «Коктебель») готовит в печать большую книгу под рабочим названием «Александр Грин. Жизнь, легенда, судьба». В нее будут включены воспоминания о совместной жизни Гринов и о самой Нине Николаевне, о ее борьбе за домик. Я готовлю текст о Юлии Первовой — одном из ведущих гриноведов. Будучи ботаником, кандидатом наук, она после выхода на пенсию решила посвятить жизнь изучению биографии любимого писателя, опубликовала книгу о Нине Николаевне, о которой я уже говорил. В идеале книгу планируется выпустить к августу, если получится.
С Александром Верхманом беседовала Елена Настюк «Киевский телеграф»
