Они жили втроем: Петя, мама и золотая рыбка.
Маме было уже тридцать лет, она была совсем старой. Пете исполнилось восемь, тоже вполне себе внушительный возраст, а золотой рыбке только шел второй годик, она была еще маленькой, и, честно признаться, когда Петя увидел ее в первый раз в свой день рождения, он немало смутился такому подарку, не понимая, что ему теперь делать с золотой рыбкой, и на кой ляд ему такая обуза.
Но по прошествии нескольких дней Петя переменил свое мнение. Рыбка была очень красивой и занимательной, и любознательный Петя нашел удовольствие в наблюдениях за питомицей, которая, важно надувшись, все равно что какая-нибудь королева, неторопливо курсировала от одного конца аквариума до другого, будто осматривая свое царство. При этом вид золотой рыбки был настолько серьезен и основателен, что и вправду казалось, она занята нешуточным делом, от успеха которого могут зависеть многие судьбы и даже его, Петина жизнь, что, в конечном итоге, внушило мальчику уважение к рыбке, такой крохотной, но уже озадаченной всеми проблемами мира, решить которые она смело бралась в одиночку.
Понимание ж того, что он обладает совсем необычной питомицей, пришло к нему постепенно. Конечно, Пете, как и всякому мальчику его возраста, было известно, что золотые рыбки бывают волшебными. И все-таки поначалу ему попросту не приходила в голову мысль, что такое невероятное чудо, как встреча со сказочным персонажем, исполняющим любые желания, может случиться именно с ним, обыкновенным, ни чем непримечательным деревенским парнишкой.
Но вот однажды он заболел. У него был хриплый кашель и насморк и настолько высокая температура, что Петя не в силах был даже подняться с кровати, уверенный в том, что не сегодня, так завтра его ожидает верная смерть. Он мог судить об этом наверняка, потому что как раз перед самой болезнью школьный учитель сказал на уроке, что от слишком сильного жара человек умирает, и Петя готов был биться сейчас об заклад, что у него именно такой жар, как говорила им женщина.
В мысли о приближавшейся смерти его укрепляла и мрачная обеспокоенность близких, бабушки и родной тетки, которые не отходили от него ни на шаг, подменяя Петину маму, пока она была на работе. И хотя они нагло врали, уверяя его, что он лишь чуть-чуть приболел и скоро поправится, это не могло сбить мальчика с толку, ведь он был уже совсем взрослым и умел читать по глазам, которые никогда не обманывают. Разумеется, в этом деле чтения глаз Петя считал себя непревзойденным специалистом и нисколько не смущаясь тем фактом, что он толком еще не умел различать слова в книжках, смело брался за чтение самых сложных пергаментов человеческих душ, по правде сказать, видя в них решительно все, что приходило ему в бедовую голову.
Наконец, устав от мыслей о смерти, Петя забылся тяжелым, сбивчивым сном и во сне ему привиделась рыбка. С тем же серьезным, надменным лицом, с каким обычно решала свои важные рыбьи дела, она сообщила мальчику, что избавит его от болезни, чтобы он никогда не сомневался, что она настоящая королева и не принимал ее за самозванку.
И действительно, проснувшись под вечер, Петя почувствовал себя лучше, найдя в себе силы подняться и самому, без чьей-либо помощи, сходить в туалет. А на следующий день он и вовсе позволил маме себя накормить на удивление вкусным куриным бульоном, который он до болезни ни за что не стал бы и пробовать, предпочитая молоко и хлеб с клубничным вареньем, излюбленный рацион маленьких сорванцов, которым все время некогда и которые, будь на то их детская воля, верно б и кушали стоя, а того и гляди набегу.
После этого случая Петя не сомневался, что его рыбка исполняет желания. Целыми днями он ходил ошарашенный, не замечая ни ночи, ни дня, снедаемый тайной своего всемогущества. То, о чем страстно мечтает любой человек стоит только в нем зародиться беспокойству первых желаний, так неожиданно, ни за что ни про что исполнилось в Петиной жизни, что он никак не мог освободиться от посещавших его против воли навязчивых мыслей о собственной избранности. Будто чужой человек, самовлюбленный и гордый, нахально вселившийся в его голову, внутренний голос внушал мальчику такие мерзкие вещи, что подчас он смущался, слушая их, что, однако, ничуть не мешало втайне с ними всегда соглашаться, не имея сил противостоять искушению.
Каждый день, просыпаясь, Петя загадывал очередное желание, а когда желаний не находилось, начинал мучительно их искать, лихорадочно роясь в воображение. И нужно признаться, оно никогда его не подводило, рано ли, поздно ли, но обязательно выручая мальчика какой-нибудь новой, всецело им завладевавшей мечтой, не дававшей больше покоя до тех самых пор пока рыбка ее не исполняла.
За несколько месяцев, что прошли со дня открытия Петей волшебных свойств золотой рыбки, он пожелал решительно все, что только мог пожелать восьмилетний мальчишка. Первым делом он захотел никогда не болеть, и действительно это исполнилось в точности. Потом он просил о каникулах и о весне, просил, чтобы мама его не ругала, и о прочем другом в этом роде, что непременно сбывалось, иногда сразу, иногда нет, но всегда именно так, как ему того и хотелось.
Вскоре однако его желания стали более конкретными и, как не покажется это странно, в них все меньше и меньше оставалось места для кого-то другого, будь то бабушка, мама или в целом деревня со всеми людьми, составлявшими ближайший круг Петиных интересов. Отныне он просил у рыбки удочку, новые снасти и совсем маленький раскладной ножик, который он, как на грех, подсмотрел у одноклассника Мити, во время игры в казаков и разбойников. Он мечтал о футбольном мяче и кроссовках, о лыжах и о коньках, и все это, в отличие от весны, каникул и солнышка, не могло принадлежать сразу нескольким людям, разве лишь по отдельности, что делало Петю завистливым, обособляя от окружающих.
Теперь когда исполненье желаний запаздывало и мальчик не получал в срок того о чем просил рыбку, он, не имея терпения ждать слишком долго, страстно желал каждому человеку, кто обладал вожделенным предметом скорее его потерять, чтобы хотя бы не чувствовать злости, день ото дня становившейся острее и нестерпимей. И так как желал Петя до неприличия многого, то, в конце концов, зависть распространилась на всех людей без исключения, вынуждая его ощущать темную радость к чужим неудачам и огорчаться посторонним успехам и счастью.
Рыбку он и вовсе порой ненавидел. Пользуясь тем, что она находилась в его полной власти, он жестоко наказывал ее за нерадивость, надеясь, если не уговорами, то грубой силой заставить ту исполнять все желания, отказаться от которых теперь, как чувствовал Петя, он уже ни за что бы не смог. Мальчик по несколько дней морил рыбку голодом, нарочно забывал поменять воду в аквариуме или же оставлял лампу, висевшую над водной тюрьмой своей пленницы, включенной всю ночь напролет, тем самым пытаясь лишить ее сна. Но ни что из этого, как правило, не помогало: рыбка оказалась крепким орешком и явно не желала сдаваться. С завидным мужеством она терпела все издевательства мальчика, своим невозмутимым, царственным видом, как бы давая Пете понять, что она его презирает и совсем не боится.
Наконец мальчик решил выдвинуть пленнице ультиматум.
Усевшись напротив аквариума на плетеную табуретку, специально для этого случая принесенную им из кухни, он торжественно объявил, положа руку на сердце, как того требовали обстоятельства:
– Клянусь перестать тебя мучить, как только я получу велосипед такой же, как у Васи Трещеткина. Обещаю, больше у тебя ничего не просить и немедленно выпустить на свободу к остальным рыбкам в Черную речку.
И Петя замолк на мгновение, наблюдая за произведенным его словами эффектом. Рыбка медленно плавала у самой поверхности мутной воды, то и дело широко раскрывая рот, словно хватая им воздух, и, казалось, даже не слышала своего экзекутора.
– Но если ты не исполнишь это желание, – продолжал грозно мальчик, подражая героям излюбленных фильмов, – тогда «астала виста»! – сказал важно он, имея в виду нечто ужасное. – Так что хорошенько подумай об этом, если, конечно, ты дорожишь своей жизнью.
Озвучив нехитрые пункты ультиматума, Петя тотчас же успокоился, понимая, что против такой очевидной угрозы не устоять даже золотой рыбке. И считая дело улаженным, он почувствовал себя так, будто велосипед уже стоит у него во дворе, пребывая весь день в приподнятом состоянии духа. Насвистывая под нос мотив какой-то веселенькой песенки он, исполняя свою часть обязательств, почистил аквариум, поменял воду и накормил бедную пленницу, все это время представляя в уме, как быстрей самого ветра промчится по деревне на новеньком велосипеде и Вася Трещеткин, его ненавистный сосед, увидев эту картину, буквально сдохнет от бешенства.
Две недели, последовавшие вслед за этим, прошли для мальчика точно во сне. Он только и делал что воображал свое будущее неразрывно связанное с велосипедом. Вся жизнь, все ее повседневные радости, все заботы виделись Пете теперь в каком-то новом, особенном свете, воскрешавшем былую их новизну. На велосипеде он ездил на речку, ходил за коровами и в магазин, что превращало эти занятия из обыденных, порядком наскучивших дел в увлекательные приключения. Сколько всего он теперь мог перечувствовать заново, сколько всего испытать, сколько сделать новых открытий, там, где все казалось безнадежно известным и скучным. И все это благодаря обладанию одной-единственной вещью!
В мечтах о близком счастливом будущем он даже забыл про ход времени, не задаваясь вполне справедливым вопросом: «когда же наконец-то осуществится желаемое», словно это было не так уж и важно по сравнению с той великой мечтой, открывшейся вдруг перед ним. Красота фантазийной реальности была столь ослепительной и так легко поддавалась всем малейшим движениям Петиной мысли, принимая любую необходимую форму, что в какой-то момент она стала самодостаточной, безболезненно перенося несоответствие действительности.
И все же когда однажды в окно их с мамой дома, выходившее в палисадник, кто-то неожиданно постучался, Петино сердце тотчас мучительно сжалось в предощущении чуда. В один прыжок он очутился возле высокой плотной гардины, откуда слышался стук неизвестного, и, отдернув ее, с нетерпением взглянул за окно. Снаружи стоял невысокий коренастый мужчина с обросшим щетиной лицом, в котором Петя с испугом узнал родного отца. Отец что-то кричал, жестикулируя, прося мальчика выйти на улицу.
– Мама, – позвал громко Петя. – Батя приехал.
– Что, сынок? Я не слышу, – переспросила та из другой комнаты.
– Я говорю, батя приехал, – повторил мальчик. И трудно было сказать, чего больше слышалось в его голосе в этот момент: разочарования или тревоги. – Мама, он опять пьяный! – добавил Петя мгновение спустя, еще раз взглянув на стоявшего в палисаднике человека.
В следующий миг мама вошла в комнату и, придерживая одной рукой не завязанный на талии халат, а другой убирая упавшую на глаза челку, подошла спешно к окну.
– Мама, зачем он приехал? Скажи ему пусть уезжает.
– Уедет, как миленький. Куда он денется, твой папаша? – ответила недовольная мать. – Я только спрошу, что ему нужно, а то он не успокоится. А ты жди меня здесь, пока я тебя не позову.
И она вышла на улицу, а мальчик остался один, жадно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Вот заскрипела, отворяясь, калитка и Петя услышал родительские голоса. И хотя разобрать о чем именно говорили взрослые Петя не мог, однако смысл разговора понять было нетрудно. Отец хотел войти в дом, а мать его не пускала, отчего он кричал на нее и сердился.
Наконец ругань стихла, и к своему ужасу Петя услышал, как мама зовет его выйти на улицу. Такого предательства с ее стороны он никак не ожидал, но спасаться бегством уже было поздно.
– Ну, и где это ты пропадал, спиногрыз? – спросил отец мальчика, когда тот вышел из дома. – Совсем что ли батю забыл? Без родного отца значит лучше живется?
– Перестань, Витя! – попросила усталая мама.
– А ты молчи, сучка. Я с тобой не разговариваю, – пошатнувшись, огрызнулся отец. – Ну, и долго ты так будешь стоять? – вновь обратился он к сыну. – Подошел бы хоть, батю что ли обнял после разлуки.
Отец стоял, опершись рукой о поленницу, расставив широко ноги, и мутными, воспаленными с похмелья глазами недобро смотрел на мальчишку, отчего Петя никак не решался сдвинуться с места, словно парализованный этим взглядом.
– Кому говорят! Или ремня захотел схлопотать?
– Ну, подойди к нему Петя, сыночек. Это он только шутит. Не бойся, – заверила мальчика мама, все так же придерживая рукою халат, чтобы он не распахнулся от легкого ветра.
– А ты почем знаешь, дура, шучу я или нет? – рассмеялся отец хорошо з-накомым Пете злым смехом которым он имел привычку заходиться, как каза-лось, в самый для этого неподходящий момент точно смеясь над какой-то невысказанной им шуткой, бывшей гораздо смешнее произнесенной. – Захочу и кто меня остановит? Ты что ли, женщина?
– Найдется кому. Не одна живу я в деревне, – ответила мать.
– Ой-ой-ой, тоже нашлась мне прынцесса. Да кому ты нужна тебя защищать. Моя семья, что хочу, то и делаю с вами, понятно? – сказал ей мужчина, и харкнул на поленницу. – Ну что ты заснул что ли, Петька? Долго я буду стоять?
Подойдя неохотно к отцу, Петя опустил голову, уставившись на его грязные сапоги, тяжело, словно две неподвижных колонны, попиравшие мутную лужу, оставленную вчерашним дождем.
– Ну и вымахал ты, спиногрыз! Скоро мне с тобою не справиться. Скажу что-нибудь поперек, а ты сразу в дыню за все хорошее, – сказал отец сыну, опять засмеявшись своим неожиданным смехом.
– Будешь приезжать к нему пьяным, так и вправду скоро получишь, – заметила мать.
– Замолкни, стерва, я с сыном беседую, – огрызнулся отец. Опустив руку на голову мальчика, он потрепал его по волосам, вызвав в Пете целую бурю молчаливого негодования. – Ты рожу-то сделай попроще, пока я ее тебе не поправил, – дыхнул на сына отец удушливым запахом спирта и сигарет, продолжая трепать как собаку. – Не кривись, я сказал, – прикрикнул он и залепил мальчику подзатыльник.
– Мама! – воскликнул Петя.
– Что мама? А ну не реветь, сосунок!
– Я не сосунок, – сдерживая побежавшие было слезы, ответил мальчишка.
– А кто ж ты тогда? Ревешь как девчонка.
– Я не девчонка! – выпятив грудь, крикнул он.
– Так-то лучше, – похвалил отец сына. – И рожу, я сказал, не криви, – снова ударил он мальчика по затылку.
На этот раз Петя перенес затрещину стойко. Расправив плечи, он устремил на отца немигающий взгляд исподлобья, хрипло сопя, точно маленький зверь. Взглянув на них в этот миг можно было лишь подивиться тому, как сильно они походили один на другого. Оба приземистые, сутуловатые, с широко расставленными ногами по сторонам, они напоминали двух рассвирепевших бычков готовых вот-вот кинуться друг на друга.
– Так-то лучше, – похвалил снова отец. – А то разверещался, как голодный галчонок, – произнес он, и опять засмеялся над собственной шуткой. – А я ведь, между прочим, не просто так сегодня приперся из города. Если хочешь знать, у меня для тебя есть подарок.
– Спасибо, – все еще хрипло сопя, сказал Петя.
– Да ты подожди еще благодарить-то. Я ведь пока ничего не подарил.
– Как скажешь, – равнодушно пожал мальчик плечами.
– Ну-ка пойдем. Я его сейчас тебе покажу. Он ждет за оградой.
И отец вывел Петю наружу. Чуть вдалеке на обочине сырой, раскисшей дороги, по обеим сторонам которой тянулись деревенские одноэтажные домики с палисадниками и ржавыми черепичными крышами, стояло незнакомое Жигули желто-белого цвета с открытым багажником, откуда торчало огромное хромированное колесо новенького велосипеда.
– Эй, Жгут, – свистнул отец. – Доставай наш подарок.
В тот же миг показался высокий худой человек в спортивных штанах и футболке неопределенных оттенков и засуетился возле машины, пытаясь распутать веревку, протянутую от капота до заднего бампера.
– Ну что ты там возишься? – прикрикнул отец на приятеля, подходя к нему с сыном. Он шел, засунув руки в карманы, дымя сигаретой в зубах, и мальчик плелся за ним попятам.
– Узел, сука, тугой. Никак не развяжется.
– Это руки у тебя из жопы растут, а не узел, – сказал отец, взглянув на веревку. – Ну-ка, дай-ка попробую, – отстраняя Жгута, произнес он. – А то ты так до вечера будешь возиться.
– Да, пожалуйста, ваше высочество, – ответил приятель.
Руки у отца были большими и пухлыми, как у утопленника, сплошь в каких-то шрамах и ссадинах, в черных мазутных пятнах. Каким же было удивление Пети, когда эти самые руки, казавшиеся такими неловкими и больными, вдруг с проворностью фокусника стали развязывать крошечный узел величиной не больше горошины.
– Держи, спиногрыз, свою серебряную пулю, – добродушно сказал отец, доставая из багажника велосипед.
Это был велосипед одной из последних моделей с карбоновой рамой и восьмью скоростями, именно такого цвета, как хотел Петя, но ожидаемой радости он не почувствовал. Его досаждала обида и злость, и какое-то неуместное чувство тоски, будто все случилось не так, как должно было быть.
– Ну что ж ты стоишь, не опробуешь свою пулю? Удиви-ка папашу каким-нибудь трюком.
– Ага, как-никак в такую даль пидорили эту херовину, – устало вздохнув, сказал Жгут.
– Сам ты херовина! А этот велосипед – чудо современной инжиниринговой мысли, – ответил отец произнеся последние три слова почти по слогам, выставив в небо указательный палец. – Во как. Понял меня? – спросил он, опять засмеявшись.
– Понял, что в тебе продавец-консультант умирает.
– Сам ты у меня скоро умрешь, – отмахнулся отец от Жгута. – А во мне здоровья на десять быков. Вон какие ручища, не то что твои плети, – сказал он, показав Жгуту мускулистые руки, и повернулся к мальчишке. – Ну же, Петька, давай прокатись, а я погляжу.
Мальчик сел на велосипед и, оттолкнувшись, покатился по грязи.
– Осторожней только! – воскликнула мама, все это время молча стоявшая у калитки.
– Молчи, баба. Делаешь мне из мужика барышню, – рявкнул Витя в ответ. – Один хрен ниже земли не провалится.
– Это верно, – подтвердил Жгут. – А земля-то она вон, нынче мягкая.
– Вот именно, – не поняв, серьезно тот или смеется, повернулся Витя к приятелю, смерив его недоверчивым взглядом, но уже через секунду вновь смотрел на мальчишку. По беспокойным вздохам и бормотанию было ясно, что он хоть и по-своему, но переживал за своего сына.
– Эй, выворачивай на дорогу. Слышишь? – закричал он ему.
– Что? – раздраженно воскликнул Петя, не повернувшись к отцу.
– Я говорю, выворачивай на дорогу. Там суше.
– Не хочу, – ответил мальчишка.
– Петька, кому говорят! Выворачивай живо.
И снова нехотя сын подчинился, свернув на дорогу.
– Эх, один хрен не проедет, – сказал Витя Жгуту сокрушенно. – Грязь по самые ступицы.
– Да, сюда б вездеход в самый раз, как в прошлый раз на заимке.
– Ничего, мой сын справится, – гордо заявил Витя. – Не пальцем все-таки деланный. – И глядя, как Петька на всем ходу форсирует огромную лужу, спросил: – Что у нас, кстати, там по припасам?
– По припасам полный порядок. Полдеревни хватит споить.
– Давай начисли мне фронтовые для храбрости. Пойду брать старую крепость. – И он недвусмысленно взглянул на жену.
– Будет сделано, – вздохнув, сказал Жгут.
Достав из машины наполовину початую бутыль водки, он подал ее Вите, и тот, отвинтив крышку, жадно отпил из горла. Привычно занюхав крепкий напиток ладонью, Витя с усилием выдохнул и, скривившись лицом, произнес:
– До чего же водка пошла нынче невкусная. Аж слезу выбивает.
– А пьешь с аппетитом, – заметил Жгут, принимая бутылку обратно.
– Ничего, погоди малость, скоро поедем.
– Я вот как раз про то и подумал. Не задержаться б нам здесь. А то ты уйдешь сейчас и с концами.
– Окстись, – отмахнулся мужчина и, выпятив грудь, пошел вперед нетвердой походкой.
Старая крепость оказалась не такой уж и неприступной, или Витя просто знал тайный ход, но через пару минут он уже громко смеялся с женой, рассказывая ей какую-то шутку, и Петя, круживший неподалеку, то и дело бросал на них тревожные взгляды.
Наконец отец крикнул:
– Эй, байкер. Давай скорее домой.
– Не хочу, – обернувшись, сказал Петя, привстав над седлом велосипеда.
– Что значит, не хочешь! Давай без разговоров.
– Я только еще пять минут, – канючил мальчишка, который оправившись от приезда отца, уже начинал себя чувствовать полноправным владельцем двухколесного чуда.
– Дуй сюда, говорят. Будем чай пить. Я привез торт.
– Не хочу, – повторил Петя и медленно поехал вперед, все время оглядываясь, точно боясь, что за ним побегут.
– Ты что же, торта не хочешь что ли, гаденышь?
– Нет, – сказал Петя, удаляясь от дома.
– Так, – сделав вперед один шаг, со злостью закричал отец, – а ну-ка живо назад! Иначе я тебе больше ни черта не куплю. Можешь быть в этом уверен. Помяни мое слово.
Петя молча катился вперед, склонив голову, словно в раздумье.
– Никаких тебе больше велосипедов, ты слышишь? Никаких подарков на день рождение и Новый год. – Отец кричал, грозно махая руками вслед мальчику. – Вот значит твоя благодарность отцу за все хорошее!
– Витя пойдем уже в дом. Он скоро вернется, – сказала жена.
– Молчи, стерва. Нет, чтобы научить сына отца любить. Так ты ему еще и потакаешь.
– Он ведь ребенок совсем, – продолжала успокаивать женщина.
– Да какой он ребенок? Я в его возрасте пахал от зари до зари, а он, понимаешь-ли, на велосипеде катается. И не было у меня такого отца, который бы делал дорогие подарки.
В этот момент мальчик неожиданно развернулся, на что-то решившись. Быстро подъехав к отцу, он спрыгнул с велосипеда, едва успев остановиться, и стремительным шагом направился в дом, даже не обратив внимания на то, что лишившись своего седока его серебряная пуля упала на землю.
– А ну-ка вернулся и поднял велосипед, – приказал отец сыну.
– Сам подымай, – ответил мальчишка.
– Ах, вот значит как ты, гаденышь! Ну, держись у меня, – произнес мрачно отец, направившись в дом.
– Нет, Витя, не надо! – попыталась преградить ему дорогу жена, но он ее оттолкнул.
– Пошла вон, стерва. Я научу его уважать старших.
Дальнейшее было ужасным. Отыскав Петю в детской комнате, отец снял со штанов страшный черный ремень и, схватив сына за воротник, принялся с пьяным остервенением стегать его всюду, куда только ложилась рука: по спине, по заднице, по ногам, очень скоро превратив тело мальчика в один сплошной, истерзанный комок боли, пульсирующий обжигающим пламенем ссадин. Хотелось заплакать, но слез не было, будто их выжгло страдание, и Петя только жалобно вскрикивал под каждым ударом.
– А теперь подумай над своим поведением, – сказал, задыхаясь, отец и, бросив мальчика на кровать, удалился.
Петя пришел в себя только под вечер. Весь день он пробыл у себя в комнате, строя коварные планы отмщения, но ничего придумать не мог. Сначала ему пришла в голову мысль бежать из дома, но, расценив, что такой шаг навряд ли расстроит отца, он отказался от этой затеи. Затем Петя решил подбросить отцу в сапоги куст крапивы, но то же был вынужден отступиться от этого плана, вспомнив, что крапива будет еще только летом.
И так он переходил от одного проекта к другому, в конце концов, забраковав каждый, поскольку одни, по его разумению, были слишком просты и неэффективны, а другие было бы сложно исполнить. Но и забыть о причиненной обиде Петя не мог. Масло в огонь лишь подливало присутствие отца. По какой-то непонятной причине он все не покидал их жилища, нагло обосновавшись на кухне, и самое страшное, мама была рядом с ним, заодно, словно в сговоре. Петя явственно слышал их голоса, что делало его ненависть только острее, поскольку теперь к ней добавлялась и ревность, которую не могли унять редкие визиты мамы, проведывавшей мальчика.
Возмущению Пети казалось не будет конца, невозможность что-либо сделать доводила его до безумия. Но тут он вспомнил о золотой рыбке, своей вечной пленнице, которая, разумеется, не откажет ему исполнить еще одно небольшое желание. О каком именно желании Петя хотел ее попросить он сейчас сказать бы точно не смог, поскольку стоило только ему подумать о нем, как его образ тотчас же убегал из-под цепкого взора сознания, словно преступник от сыщика.
Вскоре родители ушли в спальню и Петя перевел дух в ожидании минуты, когда отец захрапит, чтобы не боясь быть услышанным, подойти к золотой рыбке. Но вместо этого из соседней комнаты послышалось нечто ужасное. Вероятно, отец разозлился за что-то на маму и теперь мучил ее, совершая над ней какие-то страшные действия, от которых она стонала и вскрикивала.
Первой же мыслью мальчика было немедленно броситься к маме на помощь. Но малодушие его остановило. Он все еще помнил трепку отца и это делало его благоразумней. Скрепя сердце, Петя поборол свой порыв, решив действовать по изначальному плану, который теперь, когда отец покусился на маму, становился только безжалостней.
И вот наконец-то все успокоилось. Петя слышал громкий с присвистом храп отца и почему-то злился на него еще больше. Надеясь, что этот храп оборвется сию же минуту лишь он попросит об этом рыбку, мальчик, встав на колени перед аквариумом, стал жадно молить ее, чтобы отец умер и уже никогда к ним не приезжал. Он просил рыбку о самом ужасном, что только можно было придумать, называя ее нежными именами, то милой волшебницей, то доброю феей, заклиная позабыть прошлое, и по его опухшим от детского горя щекам бежали крупные слезы.
Молитвенный порыв мальчика остановила усталость. Почувствовав себя опустошенным, Петя лег на кровать, не сомневаясь, что сразу уснет. Но сон почему-то не приходил. Сначала он просто ворочался, не находя себе места, то сражаясь со ставшей вдруг не удобной периной, то с как будто уменьшившимся размерами одеялом, из-под которого ноги так и норовили вылезть наружу. Но потом Петей овладела тревога. Казалось, будто случилось что-то плохое и гадкое, что-то о чем он давно позабыл, но что, тем не менее продолжало его беспокоить. Постепенно мысли об этом чем-то забытом, неясном неуловимо переключились на впечатления сегодняшних суток, отчего тревога усилилась. О сне теперь не могло быть и речи. Одно за другим Петя вспоминал происшествия ушедшего дня, пытаясь их тщетно осмыслить и наконец-то найти причину своего беспокойства.
Не мог же он сожалеть о загаданном?
Этот вопрос Петя задавал себе снова и снова и каждый раз отвечал на него отрицательно. Но отринуть сомнения не получалось. Словно чертик из табакерки, мысль о сделанной им непоправимой ошибке возникала перед взбудораженным сознанием мальчика с навязчивым постоянством, вынуждая перед кем-то оправдываться. И хотя это сделать было как будто так же легко, как в момент самого преступления, его обвинитель, та незримая личность, что молча ждала объяснений, никак не хотела их принимать.
Так прошла ночь. Только под утро мальчик заснул. Когда ж он проснулся перед ним вдруг со всей очевидностью, уже без загадок и полутонов, предстал ужасный истинный смысл совершенного. Подскочив с кровати словно ошпаренный он обежал все комнаты дома в поисках бати, проверяя даже шкафы и за шторами, но того нигде не было.
Наконец, Петя ворвался на кухню. За столом сидели родители и не спеша пили чай.
– Чего носишься, как угорелый? – спросил отец, как ни в чем не бывало.
Мальчик так и застыл на пороге, не веря глазам.
– Марш руки мыть и за стол. На рыбалку пойдем после завтрака.
Внезапные слезы раскаяния и радости затуманили Пете глаза. Едва держась на ногах, он то ли бросился, то ли упал к отцу на колени, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Ну что ты? – похлопал его отец по плечу. – Из-за вчерашнего, что ли, так убиваешься?
– Нет, – промычал Петя, замотав головой.
– Ты давай это брось, понял меня? Все-таки не хрустальный, ничего с тобой от двух тумаков не случится. Лучше уж я тебя воспитаю сейчас, чем потом за меня это сделает жизнь.
Помолчав с секунду, Петя спросил:
– Батя, а как мы пойдем, ведь вода коренная?
– Аааа… Так мы с тобой поедем на озеро. Только бы мотоцикл мой не подвел.
– Да. А на какое? – встрепенулся мальчишка.
– Вишь какой. Все нужно знать. Мой давай руки, после поговорим.
– Я сейчас, мигом, – спешно вытирая лицо, сказал Петя.
В следующее мгновение мальчик выбежал в коридор и хотел уже было бежать к рукомойнику, но, вдруг вздрогнув, остановился. Обернувшись с опаской назад, не смотрят ли на него взрослые, он на цыпочках прокрался в детскую комнату, и, взяв лежавший возле аквариума сачок, принялся ловить волшебную рыбку.
– Ну, где ты там? Заблудился что ли? – крикнул из кухни отец.
– Нет, я сейчас, только надену футболку, – нашелся находчивый Петя.
Поймав рыбку ловким движением сачка, он, не раздумывая, бросил ее на ковер, на верную гибель, чтобы она никогда не смогла исполнить его последнего желания.
8 февраля 2016 года.