Алексей Петрович К., работавший врачом в одной из больниц провинциального городка N., иной раз влюблялся в своих пациенток. Водился за ним такой грешок, от которого, впрочем, никому не было ни жарко, ни холодно, потому что чувств своих доктор никак не проявлял. Держал в тайне. Прояви он их, ещё неизвестно, чем всё это могло бы закончиться. Ведь ни медицинская этика, которую Алексей Петрович почитал, ни его семейный статус не позволяли ему этих фривольностей. В общем, состояние влюблённости, в которое док время от времени впадал, он переносил на ногах. Как простуду или лёгкую форму ветряной оспы. Какое-то время при виде предмета обожания его бросало в жар, а по ночам снились странные, на грани сюрреализма, сны. Со знаками, которые он пытался самостоятельно разгадать. Даже заглядывал для этого время от времени в «Толкование сновидений» Фрейда. Но реальность брала своё, и, «проболев» какое-то время, Алексей Петрович избавлялся от очередной влюблённости, возвращаясь к обычной жизни абсолютно здоровым. Так что и оспенного шрама на душе не оставалось.
К слову, доктор был уж который год женат, и брак его в обществе считался удачным, несмотря на явный диссонанс. Дело в том, что жена Алексея Петровича, Ираида, работавшая кассиршей в супермаркете, не славилась ни красотой, ни особыми талантами и явно проигрывала на его фоне. Она была невысокого роста, крепкого сложения, с грубоватым голосом и невыразительным лицом, но ловкая, расторопная и по-житейски смышлёная. Ираиду привёл однажды в дом отец Алексея Петровича, Пётр Максимович.
— Вот, невеста твоя, — он слегка подтолкнул девушку к растерявшемуся сыну. — В небесах не летает, а по земле ногами ходит. Надёжная, простая, понятная. Одним словом, «наша». Женись, не противься и будешь всегда с ней спокоен. А спокойствие и есть счастье земное.
Нужно ли говорить, что Ираида при первой встрече не произвела на Алексея никакого впечатления. Его всегда волновали иные женщины. Тонкие, загадочные, манящие феи. Эфемерные, летающие в небесах, растягивающие слова, бросающие длинные, непонятные взгляды девы. Вероятно, было и в Алексее нечто особо притягательное для них, потому что выделяли они его из толпы, влюбляли в себя, делая рабом своих привычек и прихотей.
— «Пустышки», — презрительно отзывался о них отец. — Туману в глаза напустят, соки из тебя выпьют и бросят. Бежать от них надо, сын. А лучше — жениться на хорошей девчонке. Чтобы без выкрутасов была.
О «выкрутасах» отец упоминал не для красного словца. У сына, которому на тот момент исполнилось двадцать пять лет, уже имелся печальный опыт общения с так нравившимися ему грациозными девушками. Всё начиналось красиво, как в мыльных сериалах, но быстро переходило в другую ипостась. В какую-то странную, болезненную зависимость Алексея от подруг, некое душевное садо-мазо, когда боль отношений являлась в тоже время источником жгучего наслаждения, от которого по своей воле было почти невозможно отказаться. Алексей вяз в интриге, не желая признать, что с ним играют в сложную, построенную на противоречиях игру, к которой он не был готов. Игру, где все ходы и неизбежный финал были предопределены противоположной стороной. Монолог о новой любви и толика театральных слёз на прощанье — это всё, что оставалось ему перед тем, как прекрасная героиня безжалостно говорила: «Занавес!» и оставляла героя с носом.
Находившийся в подавленном после очередного фиаско состоянии Алексей жениться не собирался. Тем более на Ираиде, какой-то простенькой кассирше из дрянного супермаркета. И это после его длинноногих, летающих в облаках дев!
Пётр Матвеевич только хмыкнул, когда сын пробормотал что-то подобное, и посмотрел на него, как на больного. Но настаивать не стал. Вольному воля, мол, а с дураком какой разговор.
Однако, вскоре Алексей женился на Ираиде. И не потому, что слова отца о покое и земном счастье запали ему в душу, а из интереса. Что из этого получится? И получится что-либо путное? И не хранит ли Ираида за пазухой камень, а проще сказать, свой корыстный интерес? Сразу после свадьбы Алексей исподволь следил за женой, полагая, что та выдаст себя в словах или поступках, пока не понял, что скрывать ей было нечего. Ираида была как горный хрусталик — немного шероховатый и ребристый, но прозрачный и солнечный. Одним словом, с женой Алексею Петровичу повезло. Жизнь доктора вошла в размеренное русло, и даже его мимолётные влюблённости не меняли её течения. Во всяком случае, кардинально.
Года через два после свадьбы Алексей остался на какое-то время один. Ираида, ожидавшая их первенца, уехала погостить в деревню к родителям. После её отъезда он захандрил, но через несколько дней обзвонил друзей-приятелей и собрал дома «мальчишник». Пили пиво с орешками, потом кто-то сгонял в китайскую кухню и по дороге прихватил с собой водку. Было шумно, весело, свободно. Он курил на балконе с лучшим другом и тот, затянувшись, пьяно бросил ему в лицо:
— А ты, Лёха, удивил всех своей женитьбой. Такие павы у тебя были, а тут эта Ираидка…
Алексей, внезапно рассвирепев, кинулся на него с кулаками, схватил за грудки, затряс со всей силой:
— Если бы не наша дружба, Игорёк, скинул бы тебя за такие слова с балкона на раз!
Друг мгновенно протрезвел и, защищаясь, бубнил:
— Ты что, Лёха, ополоумел? Это я так брякнул, по пьяни. Извини, если обидел…
— Она тебе не Ираидка, — резко перебил его Алексей, оттолкнув от себя. — Она — мой тыл, понял? Катакомбы, блиндажи, противотанковые траншеи, разумеешь?
Игорёк испуганно кивал головой, бочком ретируясь с балкона. Никто из гостей, по счастью, не заметил их перепалки. Друг растворился в ночи, за ним потянулись другие. Алексей никого не удерживал, ему хотелось остаться одному. Когда все ушли, он уселся на тахту под торшером, их любимое с Ираидой вечернее место, прикрыл глаза, задремал. Хмель постепенно выветривался из головы. «Она — мой тыл, катакомбы, блиндажи, противотанковые траншеи», шептал он, пока не уснул на тахте в позе эмбриона. Раздвинь кто-нибудь стены и убери в тот момент крышу над головой Алексея, он непременно узрел бы переливающуюся в лунном свете перламутровую венку — пупочный канатик — протянувшийся от живота Алексея к животу беременной Ираиды, безмятежно спавшей за сотню километров от него в своей девичьей постельке у родителей.
…Цветок среди кактусов, подумал Алексей Петрович о молоденькой ученице ювелира, представлявшей новые работы мастеров на только что открывшейся городской выставке. Он забрёл туда случайно, по наитию, держа в голове мысль о приближающемся 35-летии жены, а вышел с думой о другой женщине. Ученица звалась Флорин, и держа тонкими пальчиками комплект с крохотными смарагдами, ангельским голоском рассказывала о его уникальности. Было в её внешности и манерах нечто из прошлых веков, почти вытравленное из генотипа нации и развеянное ветрами войн и революций. И неизвестно как собранное по крупицам и доставшееся ей одной. Зачёсанные на косой пробор тёмные волосы, оттенявшие гладкую кожу, карие глаза с агатовыми зрачками, нежно-прорисованные брови, длинная, с лёгким изгибом шея. Её облик дополняло чёрного цвета платье-балахон с белым, под шею гофрированным воротником и раскачивающиеся в ушах серьги: огромные, удлинённой формы серые в серебре жемчужины.
— Месье желает приобрести этот комплект? — переспросила она Алексея Петровича.
— Совершенно верно, — тот склонил голову в знак согласия.
Пока Флорин упаковывала коробочку с драгоценностями в подарочную бумагу, завязывая особым узлом тиснёную золотистую ленточку, внутри доктора пробегали короткие токи. Он боялся, что неожиданно нагрянувшее наваждение развеется стоит ему покинуть выставку, и оттягивал этот момент.
— Прошу Вас, месье, — девушка подала Алексею Петровичу его покупку.
— Меня ещё никто никогда не называл «месье», — сказал он, принимая её из рук Флорин. — Назови меня кто-нибудь так, я бы, пожалуй, обиделся. А из Ваших уст это звучит органично.
Она ничего не ответила, только улыбнулась как улыбаются ещё не повзрослевшие дети, когда их хвалят за непонятные вещи эти странные взрослые.
Доктор старомодно поклонился и направился к выходу.
«Дурак, старый дурак», думал он, с прискорбием сожалея о так очевидной разнице в возрасте между ним и Флорин и вытекающем отсюда неутешительном выводе. Он не позволил себе оглянуться и найти глазами девушку. А зря. Оглянись Алексей Петрович, он несомненно увидел бы её, следящую за ним всё с той же робкой полуулыбкой на лице.
Кольцо село на безымянный палец левой руки как влитое, смарагд заискрил в ушах благородным зелёным, а чёрная жемчужина, искусно впаянная в золотое, тончайшей работы лоно, добавила Ираиде таинственности. Алексей Петрович немало удивился метаморфозе, произошедшей с женой, одень та дорогой подарок. Удивился, восхитился и отвлёкся от покалываний в сердце, мучивших его с тех пор, как он увидел Флорин. Словно кто-то вытащил из сердца иголочку и оставил доктора в покое. Алексей Петрович почувствовал себя в полном порядке. В балансе. Как канатоходец, который абсолютно владеет своим телом и держит ситуацию под контролем.
Весь день светилась Ираида той неяркой красотой, что рождается внутри и совершенно преображает человека. Разве могла я, деревенская девочка, думалось ей, и мечтать о таком счастье. Не иначе, как силы небесные меня им одарили. Муж красивый, умный, добрый, сынишка весь в него подрастает. Вот бы, Царица Небесная, мне ещё девочку родить. Ведь девочки, что ни говори, ближе к матери, закончила она свою простодушную молитву. Строго говоря, Ираида не была набожна, и кроме «Отче наш», что выучила ещё в детстве, никаких других молитв не знала. Но в иные моменты обращалась с просьбами и благодарностями к небесам, ибо все под ними ходим.
Алексею Петровичу приснился под утро странный сон. Будто лежит он под раскидистым деревом, беспечно глядя в прозрачное голубое небо, рядом сидит жена, дающая грудь новорожденной дочке, чуть поодаль, на лугу, играет с мячом их десятилетний сын Арсений. И такое умиротворение разлито вокруг, такой покой, такая нега. Ласковый ветер шевелит кроны деревьев, птицы поют в вышине, виртуозно порхают с цветка на цветок легкокрылые бабочки. Всякая божья тварь нежится в золотистых лучах солнышка. Только замечает Алексей Петрович, что на небо наползают облака, и прячется под ними светило. Тревожно становится у него на душе, беспокойно. Вдруг, думает он, пойдёт дождь или, чего доброго, разгуляется непогода. Говорит он жене, что пора собираться, зовёт сына, а сам идёт на луг за мячом, который оставил там беспечный ребёнок. Отходит док на несколько шагов в сторону, прикладывает руку козырьком к глазам и вглядывается в помрачневшее небо. Нечто странное видится ему в небесах: вроде кто-то по облакам бежит. Фигурка гибкая, девичья, волосы тёмные шоколадной патокой по плечам льются, платье белое на ветру развевается, стройные икры и тонкие лодыжки из-под него мелькают. Да кто это может быть, настораживается Алексей Петрович. Разве позволительно человеку по небесам разгуливать? И пока размышляет он над этим, присаживается небесная фея на краешек облака, призывно машет ему своей ручкой и улыбается робкой, как первый подснежник улыбкой. Тут и догадывается док, что прелестница эта — ученица ювелира с выставки. И хочется ему сей же час разбежаться, оттолкнуться от земли, уцепиться за облако и уплыть по небу вместе с прекрасной Флорин в новую жизнь. Единственное, что удерживает его от этого шага — семья. Как останутся они без меня, обжигает его короткая мысль. Оглянувшись, видит он безрадостную картину. Стоит Ираида под полосой дождя, испуганно прижимая к себе малышку, и сынишка прячется за её спиной от непогоды, всхлипывая от страха.
Проснулся Алексей Петрович с болью в сердце. Кто-то невидимый безжалостно колол и колол в сердечную мышцу острой иголочкой, вытаскивая её лишь для того, чтобы засадить ещё глубже. Хотел было доктор покопаться в трудах Фрейда, чтобы разгадать сон, да отказался от этой идеи. Причуда-не причуда, но крепкая задумка овладела его умом — разыскать Флорин, а вместе с этим пришла и уверенность, что всё станет на свои места, стоит лишь встретиться с ней.
В коробочке из-под драгоценностей под красной бархатной подушечкой нашлась визитная карточка, на которой значилась ювелирная мастерская А. К. Шмидта. С адресом, телефоном, как положено солидной фирме. Звонить Алексей Петрович не стал, решил заехать туда сам и дальше действовать по обстановке. Или вернее, доверясь интуиции. Только навалились на него дела, как нарочно. Заболел коллега, и пришлось его выручать. А потом родня Ираиды из деревни нагрянула: сестра её с мужем и детьми. Говорили приютить на три дня, а в итоге три недели прожили. Не по своей воле отказался док от задуманного и возвратился к нему лишь ближе к Новому Году. Снег скрипел под ботинками, когда субботним утром вышел Алексей Петрович из больничного корпуса, оставив за спиной очередную рабочую неделю с беспокойными ночными дежурствами. В коловерти последних двух месяцев пропустил он приход зимы, и теперь, переводя взгляд с посеребрённых, смиренно стоящих в снегу деревьев, на заснеженные крыши домов с трубами дыма, устремлёнными в белесое декабрьское небо, отметил про себя это обстоятельство. А также, что время для действий пришло.
Ювелирная мастерская находилась в полуподвальном помещении старого, дореволюционной постройки здания из красного кирпича, которое в последние годы сдавалось под различные офисы. Алексей Петрович спустился по кованным ступенькам, коих было ровно семь, и потянул крепкую, тоже кованную дверь на себя. Она не поддалась. Он потянул ещё и ещё, но всё было безрезультатно. Доктор постучал кулаком, нажал несколько раз кнопку звонка, приложив в ожидании ответа ухо к холодному металлу, но внутри стояла тишина. Ни шороха, ни скрипа половицы, ничего. Он не мог ошибиться адресом, да и висевшая на стене табличка утверждала, что здесь расположена ювелирная мастерская А. К. Шмидта, которую он искал. Всё сходилось и не сходилось. Дверь, за которой была разгадка его сна, оказалась прочно закрытой. Он звонил ежедневно, но трубку на другом конце провода не брали, и гудки уходили в пустоту, как в космос. Почти приняв бесплодность своей затеи, он выбрался туда ещё раз. Здание из красного кирпича, зияя наполовину выбитыми окнами, стояло полностью обнесённое строительными лесами. Не судьба, думал Алексей Петрович дорогой, возвращаясь домой. Ираида кормила его обедом, и отвлекшись от грустных дум, он наконец-то заметил изменения, произошедшие с ней за последнее время. Она подурнела, потемнела лицом, прибавила в весе и заметно косолапила как во время первой беременности. Несомненно, супруга находилась в положении, и ему стало стыдно, что, эгоистично занятый своей персоной, он не догадался об этом ранее.
Беременность протекала не гладко. Ираиду мучил токсикоз, повышенное давление и отёки. Роды, по счастью, прошли без осложнений, и на свет появился долгожданный ребёнок, девочка. Однако, вскоре на жену навалилась депрессия, и их, казалось, надёжный и устроенный быт зашатался. В доме запахло лекарствами, а в зале поселилась приехавшая из деревни тёща, взвалившая на себя большинство забот по хозяйству. Алексей Петрович нанял для детей няньку, и потерялся в собственном доме, ощущая свою ненужность и спасаясь от этого странного чувства на работе. Флорин ему больше не снилась. Он засыпал без снов, мертвецки, стоило ему было коснуться головой подушки. Однажды, вернувшись домой, Андрей Петрович застал жену прихорашивающейся перед зеркалом и обрадовался, посчитав это хорошим знаком. Ираида стала поправляться, и в дом постепенно возвращалось утраченное тепло. Как-то, собираясь на прогулку с детьми, она хватилась драгоценностей, тех самых, что получила в подарок от мужа. Серёжки всё также шли ей, но кольцо не одевалось на палец. Нужно его расширить, сказала она, попросив супруга снести кольцо ювелиру. Тот нехотя согласился, полагая, что этот поход может всколыхнуть прошлое и нанести вред наконец-то обретённому равновесию и покою. Покопавшись в письменном столе, Алексей Петрович нашёл старую визитную карточку мастерской А. К. Шмидта и позвонил по указанному в ней телефону. Трубку тут же сняли, что очень взволновало доктора. Он описал ситуацию и после расспросов, ему посоветовали оставить всё, как есть. Мол, Андрей Карлович Шмидт был ювелир от Бога, и изделия его исключительные, единственные в своём роде. А если их переделывать, то вся исключительность пропадёт.
— Был? — переспросил он, выхватив из контекста лишь этот глагол.
— Уехал из города года четыре назад, — в трубке покашляли. — С семьёй — женой и дочкой.
Звали ли дочку Флорин, поинтересовался доктор.
— Да, — подтвердили ему и повесили трубку.
Доводы специалистов показались Алексею Петровичу убедительными. На семейном совете кольцо решили не переделывать. Вскоре Ираида вынула из ушей серёжки и попросила мужа сохранить весь комплект до дочкиного совершеннолетия. Он так и сделал, заперев коробочку с драгоценностями в верхнем ящике своего письменного стола.
Раз в году, делая ревизию и пересматривая бумаги, хранящиеся там же, он натыкается на неё и думает о том, как гармонично всё-таки устроен мир.
Октябрь 2017 — Январь 2018