«Закройте люк» и «Хронозавры, на место!». Два рассказа

ЗАКРОЙТЕ ЛЮК!

Живёшь-живёшь, привыкаешь к  заведённому раз и навсегда порядку настолько, что перестаёшь замечать этот будничный в печёнках сидящий уклад, и вдруг однажды – бац! – случается такое, что никак невозможно предугадать. Враз понимаешь, насколько случайно и зависимо от тысяч мелочей наше существование, эта, так называемая, жизнь. И если раскрыть глаза пошире и оглядеться повнимательнее по сторонам, как знать, не увидим ли мы проявления непостижимого, сигналы из иных миров, существующих наря-ду с нашей микроскопической вселенной?

День словно померк внезапно, когда из-за угла дома показалось тёмное облако. Будто кто-то разлил чёрную тушь не на плоском листе, а в трёхмерном пространстве, так осьминог прячется в воде от угрозы. Но это облако само явилось ожившей угрозой, во-площением ночного страха, от которого не только маленькие дети кричат по ночам и пи-сают в кроватки. Облако клубилось и расползалось, поднимаясь до полуметра над тротуа-ром, иногда выстреливая вверх свои протуберанцы, абсолютно непрозрачное сосредото-чие мрака.
Едва взглянув на него, становилось ясно, что это именно и есть воплощение ужаса. Откуда оно взялось, прилетело, проистекло, выползло? За углом оказался тот же мрак, его продолжение, а, может, начало.
Сначала думали, что это какой-то ядовитый газ, но нет, газоподобная субстанция походила своими движениями на гигантскую амёбу или гусеницу. Нелепая, враждебная клякса на нашем светлом мире, позади которой мгновенно пожухла на газоне зелёная до того трава.
Оказавшиеся вблизи, впервые увидевшие живой мрак, тут же сошли с ума от ужа-са, ощутив такой же мрак внутри себя. Очевидно, это облако, назовём его всё же так, поя-вилось сразу, внезапно. А спустя какой-то миг у всех видевших его вырвался душеразди-рающий вопль. Матери кинулись забирать детей с улицы, хлопали закрываемые окна и двери, крики и визг не умолкали, и только чёрная мгла бесшумно выползала из-за угла.
Если не считать моментальной паники в ближайших ста-ста пятидесяти метрах и нескольких сумасшедших, иного ущерба облако не причинило. Только у всех видевших его, хотя бы издалека, кратковременный ужас сменился позже стойким чувством уныния и подавленности. Облако проклубилось меж домов прямо по асфальтной дорожке, встре-тило на своём пути открытый канализационный люк и быстренько втянулось в него без остатка, словно всосанное вытяжной трубой. И всё это бесшумно и без следа, за исключе-нием испорченного упомянутого газона.
А потом машины скорой помощи увезли тех, кто нуждался в ней после испытанного шока, и представители санэпидстанции, горгаза и прочих подобных им служб покинули место действия, погрузив таинственные, недоступные простым смертным приборы в ведомственные фургоны. Перед своим убытием они громогласно возвестили, что никакой угрозы здоровью и, тем более, оснований для паники не обнаружено. И хотя им не очень-то поверили, первые смельчаки вскоре заглядывали в развёрзнутую пасть канализационного хода. Увы, ничего необычного в притопленном отходами колодце им разглядеть не удалось.
Никакие официальные сообщения в средствах массовой информации так и не поя-вились, слухи зарождались самые фантастические, они росли, множились, расходились, как круги от брошенного в воду камня, во все стороны и со скоростью звука достигли столицы.
Если уж ни одного факта полтергейста или приземления летающих тарелок сто-личные журналисты старались не упустить, то, что же говорить о появлении неведомого доселе облака мрака? Оперативно они откликнулись, одним словом. Но, странно, улов прибывших по горячим следам остался небольшим. Очевидцы уклонялись от расспросов назойливых чужаков, слишком живым оказался страх, угнездившийся в них при одном виде чёрного облака.
Самые главные свидетели по-прежнему пребывали в психиатрической лечебнице, но доберись до них корреспонденты – результат был бы тем же. Они полностью ушли в себя после пережитого, перестав реагировать на окружающее, и возможность возвраще-ния их в нормальное состояние оставалась неясной. Лишь один из них мог кое-что порас-сказать журналистам, спроси они его, но слушать сейчас, кроме медперсонала и таких же запертых в отделении бедолаг, было некому.
Звали его Пётр Павлович Петрухин, исполнилось ему недавно тридцать два года, а за год до этой памятной даты в его жизни он развёлся с женой. В тот день чёрное облако накрыло его с головой, он испытал нечто вроде шока, живые воспоминания о внезапно пережитом ужасе до сих пор бросали его в дрожь. Но в отличие от прочих жертв небыва-лого явления, он сравнительно быстро пришёл в себя, продолжая чувствовать свою неразрывную связь с окружающим миром. Наблюдения за другими жертвами мрака в лечебнице не могли не навести на вопрос, чем же объясняется такая его исключительность? У не-го родился ряд гипотез, одну из которых он решился изложить лечащему врачу в обмен на обещание свободы переписки. Бедный Пётр Павлович не имел до того дела с психиатрами и не знал действительную цену их твёрдому слову.
Вот вкратце суть гипотезы Петрухина, физика по образованию. Известно, что все молекулы колеблются с определённой частотой, не являются исключением и клетки мозга человеческого. Но если частота и амплитуда этих колебаний обусловлена природными параметрами, то имеют место ещё и неподдающиеся измерению колебания психики. При-чём, колебания эти имеют индивидуальные особенности, образно говоря, у каждого чело-века в голове как бы мерно качается его персональный психический маятник. Чем зауряд-нее, внешне спокойнее и уравновешеннее выглядит человек в глазах общества, тем мень-ше амплитуда этих колебаний. У него меньше перепады настроения, интересов и прочего, и обусловлено это незначительной величиной отклонения от нулевой точки его маятника, то есть, тем более он нормален. И наоборот, чем выше амплитуда его колебаний – тем заметнее это бросается в глаза окружающим, по меньшей мере, этот человек незауряден.
И, как ни парадоксально, уравновешенные, нормальные с виду люди быстрее могут сойти с ума, так как любой достаточно сильный внешний толчок выбивает их из колеи. Те же, чей «маятник» и без того в обычных условиях сильнее отклоняется, легче переносят внешние невзгоды, маловероятно, чтобы дополнительные толчки совпали с их собственными. Явление ужасного облака мрака, таким образом, явилось блестящим доказательством правоты Петрухина, назвавшего свои постулаты «теорией психического резонанса».
Психиатр внимательно выслушал Петра Павловича и ещё раз клятвенно пообещал передавать его письма на волю. Лечащий врач Петрухину попался терпеливый и без предрассудков. Если вначале он, как и большинство его коллег, посчитал кратковременное явление чёрного облака массовой индуцированной галлюцинацией, то в результате многодневного общения с доставленными в клинику пострадавшими уверился в более сложной природе феномена. Особый интерес у него, естественно, вызывал Петрухин, более других товарищей по несчастью доступный для контакта. Они подолгу обсуждали все возможные и невозможные причины происшедшего от инопланетного вмешательства до зловредных поползновений иномира. Мечтательный Пётр Павлович излагал свои теории психиатру, хмурящему густые сросшиеся брови, пронзительно сверкавшему глазами, его нос даже заострялся от подчёркнутого внимания.
Но однажды психиатр понял суть дела сам, без посторонней подсказки: облако мрака явилось материализацией злобы и страха человеческого. Именно в точке его появ-ления образовался центр сложения отрицательных психодислептических сил, психопро-странственный континуум, позволивший принять накопленным чувствам соответствую-щее им реальное выражение в нашем трёхмерном мире. А если так, понял с тревогой пси-хиатр, то чудовище не могло взять и снова исчезнуть, бесследно раствориться, распасться на исходные составляющие. Оно наверняка затаилось, накапливая энергию, и готово вы-лезти на поверхность в любой момент.
Из рассказов потерпевших он знал, куда скрылось чёрное образование. Даже глу-бокой безлунной ночью найти открытый канализационный люк не составило большого труда. Удушающие миазмы поднимались из тёмного круглого отверстия, на дне колодца журчал грязный ручей. Психиатр заглянул внутрь, зажёг спичку и отпрянул, ощутив столько раз описанный пациентами первобытный ужас, ему почудилось, что внизу шеве-лится нечто огромное и чёрное, страшное в своей непостижимости. Огонёк спички испу-ганно погас, куснув напоследок пальцы. Полуночник подул на них, помахал кистью руки, огляделся по сторонам и торопливо придвинул темнеющую рядом тяжёлую крышку. Только после этого действа он ощутил облегчение: то, внизу, оказалось отрезано от поверхности. Психиатр вернулся домой и заснул спокойным сном.
Но утром по дороге на работу, совершенно в другом месте он заметил открытый канализационный лаз. Снова к нему вернулась тревога, ведь облако могло выбраться на-ружу именно здесь. Не обращая внимания на прохожих, он плотно закрыл крышку и толь-ко тогда продолжил путь в клинику. Разговор с пациентами усилил его опасения. После работы он долго бродил по городу в настойчивых поисках открытых ходов подземных коммуникаций. На следующий день психиатр продолжил это занятие, с тех пор оно стало его насущной потребностью.
Если ему удавалось теперь обнаружить зияющий люк, он спешил наглухо затво-рить его, ощущая с глубоким удовлетворением, что, таким образом, пусть на время, он спасает окружающих от рождённого людской злобой и ненавистью мрака, ушедшего под землю и грозящего вырваться наверх, захлёстывая всё вокруг. Сознание исполненного долга придавало ему новые силы выслушивать с непроницаемым лицом бред своих паци-ентов. Иногда, придя на работу после очередного затворения канализации, он лукаво смотрел на говорившего с чувством собственного превосходства, сознавая, что именно он только что не дал мраку злобы и страха добраться до души подопечного. И тогда психиатр тихонько посмеивался и потирал руки, испытывая про себя двойное удовлетворение от неплохо проделанной работы.
Так продолжалось с полгода. Но однажды, задвигая очередную крышку, он с ужа-сом ощутил, что частица мрака проникла в него. И поскольку избавиться от страшной но-ши не удалось, психиатр по странному стечению обстоятельств угодил именно на место давно выписавшегося Петра Павловича Петрухина.
– Закройте люк! – молил он всех, кого встречал в клинике за день.
– Закройте люк! – шептал он перед сном засыпающими губами, полный тревоги перед возможным выходом воплощённого ужаса из-за чьей-то небрежности.
– Как там? – спрашивал он по утрам проснувшихся соседей, забывая, что мрак, прихода которого он боялся, гнездится в нём самом.
Конечно, его вылечили, как и Петрухина, отечественная психиатрия неплохо умеет возвращать отклонившихся к социальной норме, он больше не закрывал открытых люков. Но, теперь старательно обходил их стороной, хотя и не мог объяснить, почему так поступает. О мраке не вспоминали – зачем, если он больше не появлялся? Проблем хватало и без того.

«ХРОНОЗАВРЫ, НА МЕСТО!»

Туман клубился за окном в конусе жёлтого света. Мокрые клочья пожухлой листвы свисали с чёрных ветвей безжизненными обрывками минувшего. Сырость и безветрие как бы физически ощущались через стекло.

Он зевнул, вяло потянулся, продолжая смотреть вниз. Странное безразличие и неодолимая лень не давали встряхнуться, сосредоточиться, заняться делом.

Где-то там, далеко за туманным сумраком вечера не переставали дымить трубы завода по производству Зла. Увенчанные красными предупредительными огнями, словно новогодние ёлки, невидимые отсюда двухсотметровые пальцы уходили в тёмное небо сквозь мглу и ненастье.

Может, всё дело в этом? Когда ветра не было, ничто не мешало вредным эманациям завода достигать узких улочек города, и результат не замедлял проявляться: одно и то же – слабость, сонливость, головная боль. А всякие психоэкологи, инженеры душ человеческих и прочие платные спецы продолжали уверять, что чем больше Зла будет ими создано, тем скорее Добро воцарится в этом мире, ибо Зло и Добро – две стороны одной медали, и одно невозможно без наличия другого и может познаваться в истинной мере только в сравнении с противоположным… Но туманные обоснования необходимости производства не утешали, ведь кому-то приходилось расплачиваться за подобные эксперименты, и хуже всего, что этими кем-то прежде других оказывались дети…

Сегодняшний сумрак, полутени, прячущиеся от настойчивых в своей обличительности фонарей, казались ему особенно необыкновенными, даже зловещими. Тёмный асфальт насторожённо блестел, лишь редкий шелест шин одинокого автомобиля нарушал тишину позднего вечера. Будто совсем иное, тягучее время разлилось над притихшим городом за оконным стеклом.

Вскрикнули внезапно неисправные тормоза, он вздрогнул и посмотрел на улицу. Плоская крыша странного фургона мрачно чернела внизу. Заработал лифт в утробе дома, остановился, клацнула открываемая кабина, с эхом приблизились шаги по лестничной площадке, удивительно слышимые сквозь стены квартиры. Раздался звонок, ещё один, стук в дверь. Странно.

Он встал и вышел в прихожую, сердце тяжело забухало, подкатывая к горлу в тревожном предчувствии. Рывком распахнул дверь – на пороге обрисовались двое в мокро блестящих одинаковых плащах, в глазах стылая усмешка.

– Надо поговорить, – голос вкрадчивый, но одновременно безличный, лишённый теплоты.

Он растерялся, сделал шаг назад, бездумно уступая напору: надо, так надо, ведь видно, что перед ним официальные лица.

– Разрешите?

Деловито протиснулись в прихожую и словно раздвинулись в пространстве, вот уже занимая почти всю квартиру, попробуй, избавься от них! Стоп!

– А документ? – запоздало попытался протестовать.

В глаза тычут какие-то удостоверения, формальность, вроде бы, соблюдена, а, впрочем, откуда ему знать, как должно поступать в подобных случаях? Вот они уже в комнате, глаза из-под надвинутых шляп с любопытством шарят вокруг. Нескромно, нагловато даже как-то. Но, разве, ему до того? Назвали же его фамилию, всё  вроде бы верно. Собственно, в чём дело, дорогие товарищи-граждане?

– А ты и не знаешь, будто? – в голосе насмешливая угроза и двусмысленность обвинения, сознание своей власти, непогрешимой правоты силы – как обухом по голове, сиди, мол, и не рыпайся, всё в своё время.

Один из них неловко берёт запылённую пластинку с крышки проигрывателя, скривился, явно с трудом читая:

– Би-тылз…

Второй кивает, и это пригодится. И хотя ничего больше не произносится вслух, он невольно вспоминает нелепое, когда-то слышанное или читаное слово: космополитизм. Пришельцы деловито приступают к книжной полке, будто хозяина и нет вовсе. А он чуть было не предложил вначале им чаю, так, из вежливости, от дурацкого бабушкина воспитания, но вовремя спохватился: да с какой стати! Разве, он их приглашал? Это же обыск, самый настоящий обыск! А ордер? А понятые?

Тот, который пониже ростом, аккуратно положил шляпу на диван и пригладил пятернёй короткую стрижку над бритым затылком. Выступил вперёд квадратный подбородок, несовременное какое-то лицо, совершенно несимпатичное, даже отталкивающее. Заскорузлые пальцы с жёлтыми от никотина ногтями уминают короткую папиросу. И вдруг стоп, глаза застыли, остекленели, расширились. Он смотрит по направлению их взгляда, на стене огромный цветной календарь – кукольного вида мальчуган беспечно мчит на велосипеде столь же игрушечную девчонку.

– Почему? – хрипло удивляется сидящий с папиросой, и второй перестаёт рыться в книгах, вопросительно оборачивается на голос.

Он понимает и смеётся про себя с облегчением, как это он сразу не сообразил! Конечно же, и эти двое, и фургон внизу не из его времени. Неведомо как произошла хронологическая ошибка, может, виноват всё тот же завод по производству Зла и безветренный вечер сегодня. Ведь, на глянцевом плакате рельефно выделяются огромные красные цифры наступающего через два месяца года. Он снова и снова смотрит на непрошеных гостей из прошлого – откуда же ещё! Нелепые хронозавры, болезненно увлечённые своим значительным делом, работники с человеческим материалом… Сейчас он поставит их на место, отправит восвояси…

– Тихо, тихо, без глупостей, – торопливо облизывая губы, предупреждает сидящий. – Следуйте с нами, там разберёмся.

Второй деловито прихватывает какую-то тетрадь, пару книг, давешнюю пластинку с крупной чёрной надписью.

Он натягивает свитер и неосознанно, хотя его никто не понуждает, закладывает руки за спину. Пока он спускается по лестнице меж двух визитёров, происходящее всё больше кажется нереальным. За дверью парадного угрюмо поджидает в клубах погустевшего тумана громада фургона с потушенными фарами. Опять откуда-то из подсознания всплывает название – воронок. Удивления нет. Он даже не протестует. Всё идет, как должно идти, сомнений не возникает, сейчас, вот сейчас его увезут в ночь неизвестные из прошлого, и, может статься, навсегда. Что даёт им такое право? Неужели, лишь маловразумительная корочка с официальными печатями в кармане плаща? Он ступает меж них как лунатик, старательно обходя тускло блестящие лужицы.

Внезапно он слышит окликающий его по имени знакомый голос, такой живой и взволнованный, что прозвучавшая вслух тревога тут же передаётся окружающему пространству. Он поворачивается в тот самый миг, когда всё вокруг треснуло и поползло, акценты света и тени моментально сместились, словно стрелки часов перескочили на невидимом циферблате сразу множество делений. За спиной слышен звук заработавшего мотора, медленно, но ускоряясь. Шуршат тяжёлые шины по отзывчивому асфальту, без него, без него! Он слышит, как фургон удаляется, совсем затихает вдали, но ещё боится посмотреть. Прямо перед ним родное лицо с прядками мокрых волос, изменённое выражением тревоги, но такое реальное и близкое. Всё ясно, её окрик прозвучал как приказ для тех исчадий прошлого, чуть не захвативших его с собой по неведомо чьей ошибке. Она шла к нему, и в этом всё дело! Это его и спасло, исправило противоестественную ситуацию! Он опасливо оглядывается, позади никого, лишь свежие следы покрышек пересекают чёрный глянец с неподвижными отражениями фонарей в редких лужах. Хронозавры исчезли, убрались туда, откуда неведомо как вырвались на короткое время. Только теперь он чувствует, как озяб.

Лифт уже отключён. Обнявшись, они медленно поднимаются по гулкой лестнице в тепло, в ласковый полумрак его комнаты. Он уже не ломает голову над происшедшим, не гадает, может ли подобное повториться. Он не думает больше о том, что где-то в ином времени или измерении сейчас движется мрачный фургон с неутомимым экипажем туда, где не ждут их появления… Он не думает и о том, что завод по производству Зла продолжает свою малопонятную безостановочную деятельность в его же реальности, совсем неподалёку, в этот вечер, как и вчера, и завтра. Ведь, на милом лице рядом, в устремлённых на него глазах не осталось и тени тревоги, только любовь в их кружащей голову глубине, и это кажется ему сейчас самым важным на свете.