В комнате было открыто окно. Уличный ветерок, казалось, лишь слабо трепал прозрачную штору, которая едва тревожилась под силой дуновения. В кресле-качалке сидел старик. Поверх выцветшего пледа, укрывавшего ноги хозяина квартиры, лежала раскрытая тетрадь, в которую медленным движением шариковой ручки заносились записи…
Я не знаю, что принято писать вначале в таком случае, как у меня. Изложу по-обычному — так понятней. Всегда лучше, когда по-простому.
Я живу один. Так произошло, что… Извините. Вырвать листок из дневника не могу. Не хочу вырывать. Дальше я поправлю свою мысль…
Итак, у меня в квартире обитает робот. Незатейливый такой помощник в быту. Он металлический, конечно, но всё же по образу и подобию… Простите старика.
Перейду к главной сути, а то меня снова в дебри собственные мысли заведут, это я знаю.
Ну вот… Волнуюсь. Расскажу вам о нём. У него довольно объёмная память, словарный запас «интеллигента» — это немаловажно; надеюсь, тут со мной будут многие согласны. И, представьте себе, читающие эти строки, он в меру общительный субъект, этот робот. Хоть и скряга иной раз, недовольный по пустякам. Всё тревожится о порядке вещей в доме. Ну, прям как… ладно, я ведь о нём речь-то веду. Ну, и не только о нём, всё же.
Я тут поругал своего робота, но надо отдать ему должное — работящий, сообразительный. Не железяка, а… чудо металлолома. Надо признать, нас до сих пор окружают люди, пусть не будет никому казаться это смешным или обидным или даже несуразным заявлением. Я в том смысле, что в истории с ним ещё замешаны случайные люди. Ну, не то чтобы замешаны, а играли некоторую роль в будние дни нашего с ним проживания…
В прошлом, помню, как сейчас, на его покупку не было жалко накоплений за прожитую жизнь. Конечно же, все деньги предназначались на семейное счастье, беззаботное будущее, но… оно угодило в теперешнюю действительность. Жизнь сыграла свой аккорд и по своим нотам. Там, кто свыше нас всех, имеют в распоряжении свои правила. И, может, им Там виднее на нашу жизнь, если выписывают «путёвки» в по-своему разумению.
Это было в период интернет-кризиса в двадцатые годы. Моя единственная дочь умерла от кожной болезни. Вовремя оказать ей помощь не было возможности. Вездесущая очередь. Кому-то оказалось нужнее, и судьба распорядилась именно так, как уже произошло. Ирина, моя жена, последовала за нашим любовным творением. Не пережила рока судьбы. Как это и бывает — её хватил удар. Слабое сердце…
Разве это могло случиться!? Ведь у неё было золотое пылающее сердце. Огромное и неуёмное до жалости к чужой боли, сердце моей Ирины.
И я один. Один в трёхкомнатной квартире. От друзей отказался в пользу семьи ещё на заре взросления. В уединении с семьёй видел основу своего счастья. Да и кто дружит с «ботаниками»?
Так вот… эта покупка не могла свершиться, если бы не произошли печальные события. После пятнадцати лет одиночества не хотелось ни жить, ни умирать – ничего не хотелось. Но жить надо было. Столько лет, и некому доверить простую тайну. Это ощущение такое – чего-то тайного от других. Хотя разве наша личная жизнь была для кого-то тайной?
Хотя я не знаю, кто будет читать эти строки, но уж на бумаге-то они должны сохраниться надёжнее.
В общем, сознание моё вроде стало привыкать к одиночеству. Вам, наверное, сейчас такое не совсем знакомо. Всё в мыслях да в раздумьях своих пребывал. Но вот слышать спокойный ровный голос того, кто тебя понимает и принимает, хотелось уже после пяти лет. А по прошествии свыше десяти лет жить в тишине без звука речи доброжелательного собеседника было… нет, не скучно. Невыносимо — вот как. Как-то совсем безнадёжно невыносимо. К отсутствию шума детского топота, бряцанья посуды жены и других её занятий в домашнем хозяйстве ещё можно привыкнуть за несколько лет. Но голос. Её голос. Их голоса…
* * *
…Из гостиной, где я сидел в высоком вместительном кресле, мне было нетрудно разговаривать с ним, когда он находился на кухне — он всё слышал (робот всё-таки). Он мельком отвечал в тему. Иногда даже в нужный момент помалкивал — хороший всё же из него выходит собеседник.
После моего второго вопроса он также промолчал. Я, потянувшись и охнув, избавился от сидячего положения. Дошёл до кухни.
— М-да-а, дружище, — хлопнул я себя тогда книгой по бедру.
Робот находился в слегка согнутой позиции над столом у заварника, замерев неподвижно. Изящные манипуляторы-руки, тянувшиеся к крышке, остались нависать над ней недвижимо. Только глаза отчаянно двигались вверх-вниз, влево-вправо. Он будто краем глаза увидел меня. Из этого положения он должен заметить только тапочки на ногах, обзор ограничен углом зрения нагнутой овальной головы-процессора.
Приблизив стул напротив этого «изваяния», я присел так, что смотрел на него почти снизу-вверх. Его глаза могли двигаться, и именно это, с цоканьем и щелчками, они совершали всё это время. Они перестали дёргаться в разные стороны, а остановились на мне. Я обратил на них внимательный взор.
Внезапно из памяти, как будто волной, возник эпизод далёкого прошлого. Эти глаза. Боже мой! Его выражение глаз, полные потерянности, смущения… детского смущения и смутного понимания ситуации. Детские глаза. Алёна… дочка. Столько лет назад, но до сих пор тяжело. Я чуть отвернулся. Но, пересилив памятное явление, вернулся к сегодняшнему взгляду, что замтил в окулярах робота…
…Это было тяжёлое заболевание кожи и внутренних органов. У ребёнка! Не помню, что говорила об этом Ирина, какая-то странная болезнь. У Алёнки это обнаружилось с рождения. Больше шестидесяти процентов поражения кожного покрова…
…Она у меня на руках. На шее видны все прожилки и кровеносные сосуды с коричневым налётом, как от заварки настоянного давнишнего чая. А Алёнка, доченька, смотрит на всё вокруг, взгляд не остановится. Как только уставится на тебя, тут же ловишь её внимание, попытаешься разгадать – боль жуткая в них или непонимание… А скорее непонимание жуткой боли…
Почувствовал озноб и ощущения холодности лица и лба. Временно потерял твёрдую визуальную картинку обстановки.
Немного отойдя от этого состояния, осознал, что руки всё это время сжимали по бокам голову. Глаза начали различать квадраты… коричневые… это пол, я глядел в пол. Руки не опустились, ими обтёр лоб и щёки, ставшие мокрыми от холодного пота. Тяжело дышал и слышал своё дыхание: свистящее, прерывистое, будто не моё, со стороны.
Это всё память. Всё это уже было. Прошло, но было. Память не подводит.
Дыхание глубже. Начал слышать шум вокруг. Прихожу в себя.
Робот всё там же, где и был. Какие-то минуты беспокойного молчания.
— Ах, ну да! Тебя снова замкнуло, дружище.
Шмыгнув носом, больно сжал воспалённые веки глаз.
Я подошёл к нему, откинул щиток панели, пошурудил в программе механизма движений. Робот задвигался, смешно размявшись, слегка привставая и наклоняясь, проверяя сгибанием рук поворотные приспособления в локтевых суставах.
— Ну-у, железяка, – чуть с иронией произнёс я, – беспомощная. Справишься дальше сам?
Он стал заканчивать с приготовлением чая. Торопился. Пытался реабилитироваться за заминку. Ну, что за умница!
Мы сели друг напротив друга в зале для гостей, на мягких креслах. В них так удобно сидеть. Даже роботу по душе. Нравится ему.
Я смотрел не на него, а на полки с книгами. Робот, как обычно, тихонько бегал глазками по комнате (как будто здесь в первый раз), редко останавливаясь на чём-то, потом тут же отыскивал другой объект для любопытства. Шум исходил от самих окуляров, по этому признаку я знал, что он неистово за всем наблюдает. Может, он всматривается в отложившуюся где-то пыль на полках? Или снова копирует (скорее на моём примере) для себя манеру людского поведения, которой он пытается подражать. Он не навязывает мне убеждений на этот счёт, но его желание утвердиться в жизненной позиции — неоспоримо. И я знаю, что не буду разжигать дискуссий, если он начнёт настаивать на своём подобии человеку. Только бы он не спросил о моей заминке в последнем инциденте. Я всё это время пытался не заглядывать ему в глаза…
* * *
Затем мы отправились в Тихий парк. Дождались пневмопоезда. Вошли сначала люди, а потом — роботы. Я приткнулся боком у окна. Мой жестяной друг стоял, держась за вертикальный поручень, загораживая своим корпусом сторону по правую руку от меня.
В просторном салоне были ещё два самоходных робота, но на колёсном ходу, напоминавших параболоиды с плоским основанием. Они являлись рекламными ботами, что призваны сопровождать массовые скопления людей в общественном месте. Найдя выгодное расположение в гуще человеческой аудитории, по запланированной программной настройке из динамиков зазвучали всевозможные прокламации; в качестве приложения проецировалось лазерное сопровождение в виде голограммной картинки-ролика с определённым сюжетом над округлыми «макушками» ботов. Как обычно, они самостоятельно отправляются искать новое местоположение для ретрансляций рекламных роликов. Так каждый день они покрывают различные участки города, где возможность восприятия наивысшая. Чаще всего такой информацией их снабжает центр маркетинговых исследований. Со временем некоторые жители научились не реагировать на призывные манипуляции «воротил» рекламного бизнеса.
Мой робот вглядывался в здания, обращал внимание на пролетающие серые закоулки. Резким поворотом одними лишь окулярами разглядывал прохожих на тротуарах через стекло салона. Всматривался в горящие фонари. Была почти что ночь. А в парке с роботом чего мне бояться? Да и время сейчас спокойное, люди стали спокойнее. И время как будто бы… притормаживает. Да-а. Наше время… времечко.
В дальнем углу пневмопоезда я стал разглядывать другого робота. Всего в одном транспорте я насчитал троих вместе с моим. Почти однообразные. Но мой старее, вернее, модель устаревшая. Этот факт многие отмечали с очевидным недоумением.
Вернув всё внимание своему «экземпляру», успел пронаблюдать за странным моментом. Робот вдруг неторопливо устремился взором в зрелую женщину, сидящую напротив меня. Они разглядывали друг друга глаза в глаза. Мой робот стал как-то медленно уводить взгляд в сторону. Посмотрел мне в глаза, но не так долго, и задумчиво вернулся к созерцанию тёмных зданий, уходящих из виду домов.
Что же ему пришло в голову, о чём он размышляет?
Женщина глядела на его затылок полминуты. И потом тоже, будто смутившись, отклонила голову в окно справа.
Что ей так знакомо в моём роботе? Что-то ведь её удивило?
Странная мысль лезла в мозг: она ведь смотрела ему только в глаза!?
* * *
В квартире накопилась атмосфера ожидания хозяина. Она ощущалась как минута тревоги.
— Алéн, — Андрей Викторович подозвал криком робота. – Протри, пожалуйста, пыль с серванта.
— Я займусь этим. Осталось убрать ваши туфли в сушилку.
Именем Алéн (с ударением на французский манер) я нарёк его в память своей дочери Алёны. К его серому продолговатому стройному корпусу этот образ забытого в прошлом актёра, подходил, как строгий серый костюм к любому худощавому мужчине. А своё согласие в тот же день выразил и сам «железный» исполнитель желаний нового хозяина. Новоиспечённый «роботяга» слился душой со всей обстановкой в доме. Его нахождение в нём, как унисон, вливалось в традиционное продолжение существующего уклада.
— Что делать с вашим архивом ежедневников, Андрей Викторович? – Алéн приступал к новому поручению, и начал это делать с гостиной. — Они расположены на…
— Я сейчас присмотрю место для них… А вообще-то надо избавиться от них, — доносился из противоположной комнаты голос мужчины.
— Тогда, я не буду их комплектовать, — скороговоркой выдал Алéн.
— Оставь их у двери. А после обеда вынесешь, но непременно в утилизатор мусора.
— Хорошо, Андрей Викторович, я это сделаю в обязательном порядке.
Фотографии Алёны за стеклянной дверцей шкафа по странному обстоятельству бросились в глаза. И увиденное отдалось в сердце уколом, заставившим сжаться сердце.
* * *
К утру квартира обрела первозданный вид: чистота и порядок. Как обычно, робот начинал с гостиной, постепенно переходя к прихожей.
— Алéн, дорогой, если ты закончил, тогда посиди, пожалуйста, со мной в «детской». Я тут…
— Хорошо. Я уже иду.
— Секунду, Алéн, – бросилась на ум Андрея Викторовича созревшая мысль. — У нас остались булочки с корицей? Ну, те… вчерашние?
— Да, уважаемый Андрей Викторович.
Несколько мгновений для раздумий.
— Ладно, сотвори тогда нам чайку. Попьём перед предстоящей утренней прогулкой.
Робот никогда не осведомлялся о правильности своего непосредственного участия в таких чаепитиях за элементарной невозможностью осуществления любого элемента пищеварительного процесса через себя. Но знаниями о любимых занятиях людей он располагал. И эта его особенность не переспрашивать смысл всех приглашений хозяина, не относящихся к функциям робота, удовлетворяла и удивляла Андрея Викторовича. Это объяснялось и тем, конечно же, что до пребывания в доме действующего хозяина, у бытового робота с литерой «Д» («домашний») было уже не менее двух хозяев.
* * *
У распахнутых створок утилизатора мусора толпились другие роботы. Распределив время своих приходов, они выстроились в обычный полукруг, каждый со своим личным мешком. Все были почти на одной линии дуги, но вот Алéн стоял особняком от общей группы бытовых роботов, присматривавший за их спинами за тем, когда окончится их процесс поочерёдного сбрасывания домашнего утиля в резервуар накопителя.
И этот момент как-то позабавил Андрея Викторовича своей исключительностью.
Он и в правду думает о себе, как о личностном роботе, а не о типичном бытовом прислуге. Кажется, он вселил в себя манеры человека прошлых столетий, служившего в должности придворного. Он наверняка осознавал себя как робота, но отделял себя от других и классифицировал как индивида с непревзойдённым рассудком. Ох, уж эта жестянка!
* * *
Сыграла звонкая мелодия – это электронный открыватель двери; мужчина поставил режим «ожидание», поэтому роботу хватило лишь коснуться ладонью до рукояти двери. Лёгкий щелчок — запорный механизм дверей вновь отделил их от внешнего мира. Этот шумок исчез без эха, словно бы дверь запирала выход в открытый космос на звёздном корабле.
В коридоре мягкой поступью прорезиненной подошвы робота возобновилось затаившееся молчание.
— Андрей Викторович, когда я поднимался, мне пришла в голову мысль.
Спустя затянутую паузу из отдалённой гостиной глухо отозвалось:
— Подойди, — ещё приглушённей, — я не слышу тебя.
Голос старика казался надсадно рыдающим.
— Андрей Викторович, — робот стал произносить медленно, — когда вы смотрели мне… в глаза… вы подумали, что я…
Голова старика обрушилась на скрещенные руки, что накрывали помятый ежедневник. В левой ладони зажат намокший платок.
Несмотря на попытки расспросить хозяина о своих догадках, в ответ роботу было молчание. Ещё долго он по инерции что-то произносил, находясь рядом со стариком, но в движении человека ничего не изменялось. Голова-процессор поворачивалась во все стороны, имитируя, таким образам, подсмотренную у некоторых людей привычку не смотреть на своего собеседника, когда тот не отвечает…
пустя час произвольным желанием робота бионическое сердце остановилось в унисон своему