Внутренний голос

Внутренний голос.
Неожиданно улица, по которой мы двигались, под острым углом влилась в широкий пустынный проспект. Хорошо освещенная проезжая часть проспекта уходила в необозримую даль и вправо, и влево.
— Вот те на! — удивлённо пробасил Степ. – И куда это мы притащились?
— Удивительно! — с любопытством подметил я. — На проезжей части двойная трамвайная колея, а токоведущих проводов над нею нет. Да и рельсы такие ржавые, как будто по ним с прошлого тысячелетия никто не ездил. (Прим. В то время проводилась реконструкция, после которой трамвайная линия была убрана с Авенида да Боавишта)
— Урр-а-а-а!!! — радостно взревел мой друг, тыча пальцем на указатель на одном из домов. — Avenida da Boavista! Наконец-то знакомое название! Мы почти что у цели! Если идти всё время прямо, то выйдем точно на «Praça Republica», а оттуда до автовокзала рукой подать.
— Только один вопрос: куда идти? Направо, или налево? — задумчиво огласил я возникшую дилемму.
— Ну, конечно налево! — самоуверенно заявил Степан. — Когда я служил на авианесущем крейсере, то мичман Маркушкин частенько выводил ночью молодых матросов на палубу и учил их ориентироваться по звёздному небу. С тех пор я не могу понять, как люди умудряются заблудиться, если над их головой сияет невероятно точная звёздная карта. Мне кажется, что некоторые хитрецы специально притворяются несведущими простаками, чтоб заблудиться, а потом взахлёб рассказывать о своих невероятных и сногсшибательных приключениях. Вот она, Полярная звезда! Значит, нам надо идти налево!
— К величайшему огорчению, я не был талантливым учеником великого мореплавателя и исследователя океанов мичмана Маркушкина, — печально вздохнул я. — Но я с раннего детства регулярно посещал Херсонский планетарий и, мне кажется, что Полярная звезда — вон там, поэтому нам надо идти направо.
— Ты меня просто обижаешь, Василий! — негодуя, воскликнул гигант. — Да я три года бороздил воды морей и океанов и достоверно знаю, что Полярная звезда — вон там, и идти нам надо налево. Авенида да Боавишта упрётся в Rotunda Boavista (Прим. Круговая площадь), а за ней перейдёт в Rua Boavista, которая и выведет нас к Площади Республики.
— Что-то я нигде не вижу памятника раздавленному Таракану, — с сарказмом заметил я.
— Какому ещё таракану? — недоверчиво поинтересовался Степан.
— Какому, какому? — передразнил я озадаченного собеседника. – Рыжему и усатому!
— Не понял, — пришел в полнейшее замешательство мой могучий, но не очень понятливый товарищ.
— Посередине Rotunda Boavista стоит высоченная колонна, которую видно на несколько километров вокруг, — принялся я просвещать слабо осведомленного исполина. — Когда я штукатурил апартаменты президента клуба «Боавишта» у Estadio do Bessa, то никак не мог рассмотреть с восьмого этажа здания, что же там такое изображено на вершине монументальной колонны. На общем собрании бригады, после долгих дебатов, путём тайного голосования мы постановили, что это памятник храброму Воробью, попирающего ногами наглого Таракана. Помнишь детский стишок Корнея Чуковского «Ехали медведи на велосипеде»? Только через два месяца, потратив обеденный перерыв на посещение площади Маузинью Альбукерке и внимательно осмотрев монумент, я разглядел, что это грозный Лев, топчущий лапами поверженного Орла. Но издали Лев действительно более смахивает на Воробья с лакомой добычей в острых коготочках. А памятник, как оказалось, был воздвигнут в честь героев кровопролитной Пенинсуларной воины.
— Представляю, что это был за потрясающий пенис, если из-за него разгорелась настоящая война!!! — восторженно воскликнул гигант. — Очевидно, это было нечто весьма и весьма грандиозное! Хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на это чудо!
— Ну, для этого достаточно всего лишь взглянуть на саму монументальную колонну, — успокоил я любителя исторических достопримечательностей. – И ты получишь полное представление о предмете твоего нездорового интереса.
— Я вижу, дружище, что ты большой знаток и специалист в области истории и физической географии, — уважительно отозвался о моей эрудиции собеседник. — Скажи, а мировой практике Вагинальные войны, случайно, не происходили?
С нескрываемым сомнением и подозрением посмотрел я на невинное и простодушное личико Степана. Мне никак не удавалось уловить: подшучивает ли он надо мной, или несёт эту несносную чушь вполне серьезно.
— Господи! Скорей бы твоя приехала Катя! — чуть не плача взмолился я. — Твоя сексуальная озабоченность меня просто пугает! Ну и пошляк же ты, Стёпа! Слово «пенинсула» происходит из латинского языка и означает «полуостров»!
— Ну, почему же сразу пошляк, — обиженно надулся мой дородный попутчик. — Я слышал, что из-за одной шикарной бабы греки и какие-то засранцы десять лет подряд друг друга нещадно дубасили.
— Если ты имеешь в виду Троянскую войну, то истиной её причиной стал спор трёх высокомерных дам из-за золотого яблока из садов Гесперид, — открыл я тайну веков озадаченному Степану. – И воевали греки не с засранцами, а с дарданцами.
— А-а-а! Так это и есть то самое яблоко разборки, из-за которого троянская и дарданская группировки чуть не вырезали друг друга до ноги! — понимающе закивал гигант. — Мой преподаватель, Аристарх Поликратович, как-то рассказывал своим ученикам эту старую криминальную историю.
Меня в который раз поразило своеобразное понимание истории и мифологии моим большим другом.
— Эх, Степан! Ты бы лучше внимательней слушал своего мудрого учителя, а не ловил ворон за окном, — рассерженно буркнул я. — И было это «яблоко раздора», а вовсе не какой-то там мафиозной «разборки»! Но мы отвлеклись. Объясни мне, почему я не вижу монумента героям Пенинсуларной войны?
— Но ты, Василий, забываешь, что сейчас глухая ночь, поэтому и не видно твоей идиотской колонны со зверинцем на верхушке, — назидательно поднял указательный палец вверх мой рассудительный и здравомыслящий товарищ. — А идти надо налево. Нутром чувствую!
В животе у Степана что-то глухо и тревожно заурчало.
— Вот видишь! — восторженно возликовал исполин.
— Пива меньше хлебать надо! — настоятельно порекомендовал я тернопольскому чревовещателю. – И тогда твоя ожиревшая совесть не будет подавать свой голос из разбухшего от обжорства брюха. И чтобы ты там нутром не чувствовал, но мне кажется, что нам необходимо свернуть именно направо.
— Если тебе кажутся и мерещатся нелепые вещи, то прочитай молитву и трижды перекрестись, — уже в свою очередь съехидничал Степан. — А если и это не поможет, то тебе надо срочно обратиться к сведущему и опытному психиатру.
Неожиданно мой утомлённый слух уловил в ночной тишине звук поспешных и быстро приближающихся лёгких шагов. Я резко повернул голову влево и, в метрах тридцати от нас, заметил расплывчатый силуэт прохожего, стремительно движущегося в нашу сторону. Гигант радостно потёр широкие ладони и, подмигнув мне, самодовольно улыбнулся:
— А-а-га! Сейчас мы расспросим этого малого, и ты убедишься в моей абсолютной правоте! O Senhor! Onde fica… Peço desculpa! A Senhora-а-а… (Прим. «Сеньор! Где находится… Прошу прощения! Сеньора…» порт.)
И тут слова моего приветливого друга как будто застряли в его сведенной внезапной судорогой глотке. На вытянувшемся лице великана возникло выражение неописуемого удивления и полной растерянности. Сияние Луны и мягкий свет уличного фонаря озарили фигуру спешащего к нам прохожего. Выпучив от изумления мои слезившиеся глаза, я непроизвольно вздрогнул и ошеломленно охнул. Ни по лицу, ни по волосам, ни по одежде чудного человека невозможно было определить мужчиной является он или женщиной. Ни вторичных, ни первичных половых признаков на теле идущего на нас гуманоида зримо не наблюдалось.
Зато голова этого необыкновенного бесполого существа поразительно походила на праздничное рождественское украшение. Сквозь нижнюю губу странника было продето золотое колечко, с которого на короткой цепочке свисала продолговатая пластинка вроде узорчатого брелка. Подобное золотое колечко, но уже без подвески, кокетливо торчало и в верхней губе самобытного сумасброда. Только располагалось оно ассиметрично, а точнее, слева от линии тонкого, длинного и чувственного носа. Под проколотой же перегородкой самого носа на маленьком колечке, свисая, покачивалась какая-то рифленая побрякушка из благородного желтого металла. Обе проколотые ноздри прохожего были симметрично украшены жемчужинами средних размеров. Три золотистых шарика, один меньше другого, отчётливо наблюдались чуть ниже правой брови этого удивительного создания Природы.
Уши же незнакомца (или незнакомки) чем-то напоминали мини витрину передвижной ювелирной базарной лавки. Тяжелая, массивная подковообразная серьга заметно оттягивала мочку левого уха и вызывающе поблескивала своими идеально отполированными гранями. Вся кромка раковины уха, сверху донизу, была утыкана двойными витыми колечками из дорогостоящего червонного золота. Раковина же правого уха ярко переливалась россыпью сверкающих горошин из того же дьявольского драгоценного металла.
Чёрные волнистые волосы этого неординарного существа были обильно смазаны гелем и торчали вверх в виде гребня шлема, которые использовали воины эпохи легендарной Троянской войны. Ноги новоявленного героя были обуты в дорогие шикарные кроссовки «Nike», а хорошо сидящие джинсы «Lee», имели рванные поперечные разрезы чуть повыше острых и неказистых коленок.
Дутая белоснежная куртка, наброшенная на неопознанный шагающий субъект, была разукрашена яркими наляпистыми кляксами всех цветов и оттенков радуги. Создавалось впечатление, что какой-то безумный художник, в припадке параноидального вдохновения, щедро макал свои многочисленные кисти во все имеющиеся у него в наличие краски. А затем, не жалея ни себя, ни свою студию, гений обильно кропил этот предмет одежды цветными брызгами практически со всех четырех сторон света. Несмотря на кажущийся хаос разноцветных пятен на полотне куртки, общий рисунок потрясал своей дикой, необъяснимой и противоестественной гармонией.
Гермафродитное существо, притормозив, с нескрываемым любопытством осмотрело Степана с ног до головы, и неожиданно широко и дружелюбно улыбнулось. Оголившиеся резцы и клыки гомо сапиенс ярко блеснули в полутьме крупными коронками из жёлтого металла.
— Матерь Божья! — ошалело простонал мой друг, суетливо перекрестился и медленно попятился назад. — Сгинь! Изыди!
И гигант отталкивающими движениями стал отмахиваться от пришельца, как кровавый Макбет, увидевший в кошмарном видении призраки восьми шотландских королей и сгубленного им Банко.
Существо неопределённого пола слегка удивилось, затем хрипло рассмеялось и показало великану свой длинный и широкий язык. И на этом нежно-розовом языке вызывающе красовалась крупная сферическая бусинка из золота самой высокой пробы.
Эта шаловливая выходка пришельца буквально повергла моего большого друга в панический ужас. Он сощурился, скукожился и спрятался за моей спиною, что-то нервно и невнятно бормоча своим срывающимся, дрожащим голосом. С превеликим трудом мне удалось разобрать слова святой Христовой молитвы «Отче наш».
Странное творение Природы недоумённо пожало плечами, неторопливо обошло нас и направилось по тротуару вдоль ограды роскошного особняка. Время от времени необычный прохожий с надеждой оглядывался, но новой попытки вступить с ним в контакт с нашей стороны более не последовало.
— Ну что? Ушёл? — робко пробубнил Степан, украдкой выглядывая из-за моего плеча. — Слава Богу! Похоже, Судьба улыбнулась нам только для того, чтоб показать свои стальные позолочённые зубы. Когда я увидел зверскую улыбку этого ужасающего страшилища, то у меня душа ушла в пятки!
Внутри гиганта опять что-то глухо и траурно заурчало. И я доподлинно понял, что Степан по своей укоренившейся мерзкой привычке опять чересчур сильно преувеличивал. Его излишне широкая и добрая душа проскочить дальше низа живота определённо так и не сумела.
— Да такой ужасающий персонаж даже великому Хип-Хопу в самом кошмарном видении не приснился бы! — с содроганием заметил мой приятель.
— Какому ещё Хип-Хопу? — в который раз удивился я потрясающей эрудиции специфически просвещённого исполина.
— Какому, какому? — перекривил меня Степан и постучал указательным пальцем по виску. — Да тому самому, что является отцом и творцом киноужастиков и страшилок!
— Если ты имеешь в виду знаменитого британского режиссера, то, по-моему, его звали Альфред Хичкок, — невозмутимо ответил я на колкость гиганта.
— Серьёзно? А ты меня не разыгрываешь? — смутился Степан Тягнибеда, искоса поглядывая на меня. — Вечно я что-то путаю, особенно, если это не касается точных наук. Хич-кок, хип-хоп. Хич-хич-кок, хип-хип-хоп. Хич-хич-кок, хип-хип-хоп….
Мой товарищ стал ритмично напевать эти нехитрые слова, и вдруг сбросив свою сумку под ограду фешенебельного особняка, начал выплясывать такие изощрённые танцевальные па, которым бы позавидовал любой из участников группы «The black eyed peas». То его движения были пластичными и гибкими, как у игривой чёрной пантеры, то становились резкими и прерывистыми, словно конвульсии робота с заедающей механикой. И делалось всё это с невероятно тупым выражением отмороженного лица. Так что, если признаться честно, любо-дорого было смотреть на это захватывающее представление, особенно если учесть солидные габариты Степана.
— Только не надо выделывать пируэтов и кульбитов! И ни в коем случае не становись на голову! Шершавый асфальт не очень подходящее место для нижнего брейка. На темечке дырочку можно протереть, — в очередной раз съязвил я.
— Я как-нибудь тебе покажу всё это в другом, более подходящем месте, — заверил меня талантливый танцор, которому в брюках явно ничего не мешало.
И, вдруг, он взревел страшным громоподобным голосом:
— Конечно, коли ты доживёшь до этого момента, язва прободная!!!
С перекошенным от лютой ярости лицом, великан выпрямился во весь свой гигантский рост и занёс над моей головою скрюченные, как когти дракона, пальцы. В моей груди от ужаса всё похолодело, и я на дрожащих от страха ногах попятился назад, пока не упёрся спиной в стеклянное ограждение автобусной остановки.
Неожиданно лицо моего попутчика приняло вполне спокойный нормальный вид, и Степан, мягко улыбаясь, ненавязчиво поинтересовался:
— Ну что, испугался?
Я медленно-медленно пришёл в себя, с трудом унял дрожь в коленках, вытер рукавом холодный пот, выступивший на моём челе, и тихо ответил осипшим голосом:
— Увидел бы ты в зеркале свою озверевшую физиономию, то без оглядки драпал бы до самой испанской границы. Эх, если бы тебя сейчас увидел Альфред Джозеф Хичкок! Тебе без кинопробы и без грима была бы предоставлена роль главного маньяка в любом из его гениальных фильмов. И что ты только делаешь здесь, в маленькой Португалии, с такими грандиозными и разнообразными талантами?!
— Замечу тебе, как кинокритик кинокритику, что у меня довольно-таки неплохо получилось! — с видом авторитетного знатока кино согласился Степан. — На досуге напугаю моего шефа.
— Смотри, дружище! Не напугай его так же талантливо, как и меня. А не то останешься, в лучшем случае, без работы, а в худшем — и без патрона, — предупредил я любителя быстрого перевоплощения. — Ведь его слабое сердце может и не выдержать такого ужасающего потрясения.
— Ничего, — утешил меня Степан. — У моего патрона ещё два младших брата есть. А ты ведь действительно поверил, что у меня «крышу» снесло! Да и побледнел, как простыня экономной миссис Смит после рекламной стирки в порошке «Персил»! Нужно будет запомнить этот эффектный трюк. А вдруг ты опять надумаешь надо мной злостно подшучивать.
И голиаф вновь по-медвежьи взревел, занеся над моей головой огромные лапища с растопыренными полусогнутыми пальцами. Глаза его пылали неподдельной злобой и агрессивностью, лицо побагровело, а с крупных оголившихся клыков открытой пасти скапывала тягучая обильная слюна. Меня снова невольно отбросило к стеклянной перегородке остановки, и я ясно осознал, что у Степана и впрямь случилось буйное помешательство разума. Изнутри взбесившегося великана отозвался утробный страдальческий глас, напоминающий зов травоядного брахиозавра из «Парка юрского периода».
Гримаса ярости мгновенно слетела с лица не в меру способного актёра-аматора. Он резко схватился обеими руками за живот, виновато взглянул на меня и, заискивающе улыбаясь, совершенно неожиданно спросил:
— А как ты думаешь, дружище, это ходячее чудо, что мы только что повстречали, — он или она?
— Ещё одна такая выходка моего гениального попутчика и мне не избежать сердечного приступа с самыми серьезными последствиями и осложнениями, — с тоской подумал я, пытаясь укротить мои до безобразия разгулявшиеся нервы. Я трижды сделал глубокий вдох и выдох, и медленно сосчитал про себя до десяти. Почувствовав, что мой пульс, наконец-то, нормализовался, я принялся обдумывать нежданный вопрос дикого пещерного тролля.
— Давай назовём это экстравагантное существо «Оно»! – немного поразмыслив, предложил я. — Мой бывший патрон Паулу предупреждал меня, что Avenida da Boavista — излюбленное место проституток обеих полов, торгующих своими продажными телами, а заодно и различными лёгкими, а так же тяжёлыми наркотиками. А уж он-то это точно знал, так как постоянно пользовался разнообразными услугами сексуальных тружениц этого проспекта. Из-за чего, собственно говоря, и разорился. По его словам, здесь так же бродят агрессивные геи, извращенцы и сексуальные маньяки всевозможных мастей, ищущие приключения на свою и чужую задницу. Не знаю, к какой категории относится данный субъект, но курточка у него — просто потрясающая! Какая живая и весёленькая расцветка!
— Это уж точно! — согласился со мной гигант. — Обхохочешься до коликов в животе!
В животе у Степана снова что-то заунывно заурчало.
— А знаешь, Стёпа! На берегу водохранилища Кеймадела, в семи километрах от Фафа, каждый год летом происходит то ли слёт, то ли съезд персингистов, — проинформировал я товарища.
— Святой Николай! — потрясённо вылупил на меня глаза исполин. – Да неужели у вас там такой гигантский пресный водоём?!! И какие же огромные волны должны гулять по нём, чтобы там могли массово тусоваться серфингисты?!!
— Да не серфингисты, а персингисты! Персинг — это разновидность мазохизма, заключающаяся в прокалывании своего тела (иногда даже в самых необычных местах) и вживлении туда всяких блестящих цацек и побрякушек, — поделился я информацией с моим несведущим товарищем.
— А-а-а! — понимающе протянул Степан. — Вон оно что! Внутренний голос подсказывает мне, что наше «оно» на этом съезде «дыроколов», несомненно, заняло бы первое место в массовом конкурсе «Лучший дуршлаг — это я»! Хвала Всевышнему, что мы его голышом не видели!
Внутренний голос, исходящий из утробы исполина, протяжным звуком, напоминающий неудачный пассаж начинающего виолончелиста, безоговорочно согласился с утверждениями хозяина.
— Зато мы достоверно определили бы пол этого ходячего экспоната, — подмигнул я гиганту. — Кстати, особо заядлые персингисты прокалывают и украшают ювелирными изделиями даже особо интимные места своего многострадального тела, в том числе и половые органы.
Судя по очумелому выражению лица Степана, эта уведомление попросту его шокировало. Он даже не мог предположить, что человекообразное существо способно дойти до такого мерзопакостного, греховного кощунства. Его внутренний консервативный голос из глубины души и чрева с нарастающей силой звука возмущенно осудил это неслыханное надругательство над дарованной нам Богом детородной плотью. К заунывной мелодии терзаемой виолончели добавились минорные аккорды церковного органа и завывания большой кельтской волынки.
— Нет! Надо срочно что-то съесть! — вдруг решительно провозгласил изголодавшийся богатырь. — В моём брюхе происходит какое-то стихийное восстание угнетённых кишок и революционное брожение не переваренных масс. Так можно заполучить непробиваемый запор и гордиев заворот кишок!
— Гордиев узел я знаю, а вот о гордиевом завороте кишок — слышу впервые, — откровенно признался я.
— Мой учитель, Аристарх Поликратович, как-то рассказывал о фригийском царе Гордии, у которого что-то закрутилось так, что Александру Македонскому пришлось разрезать этот клубок скальпелем, — нахмурив лоб, напряг свою изменчивую память знаток-недоучка. – Кажется, это всё-таки были кишки.
— В принципе, это не так и важно. Однако мои друзья-португальцы говорят: «Dieta cura melhor do que lanceta», — поучительно провозгласил я, прислушиваясь к завыванию кишечного органа моего товарища. (Прим. «Диета лечит лучше, чем скальпель.» Порт. посл.)
— О силе лечебного голодания лучше всего говорить после сытного обеда, — криво усмехнулся Степан и склонился над своей лежащей у ограды сумкой. Он с трудом расстегнул заедающую «молнию» своего переносного хранилища ценностей и стал сосредоточенно шарить в его обширных недрах. Но поиски почему-то неожиданно затянулись. Гигант раздражённо чертыхнулся, извлёк наружу старенький «Зенит», вспышку к нему, зарядное устройство и бесцеремонно ткнул всё это мне в руки со словами: «На! Подержи!».
Такая же участь постигла: потёртый CD-плеер со скрученными на нем наушниками, допотопную электробритву «Чайка», машинку для стрижки волос «Ровента» с набором разнообразных приспособлений и насадок, засаленный перочинный нож с множеством всевозможных складных лезвий, карманный фонарь с треснувшим стеклом. Затем на Свет Божий появились: шестидесятиваттный паяльник с полуоторванной вилкой, коробка с припоем, тестер для измерения параметров электроцепей, футляр с надписью «Домино», перевязанный тонкой резинкой, колода игральных карт, потрёпанная записная книжка в толстом кожаном переплёте и вместительная армейская фляга с какой-то булькающей внутри жидкостью. Я оторопело стоял у ограды, прижимая к груди это обилие хлама, боясь не то чтобы пошевелиться, а даже вдохнуть холодный ночной воздух. Мне казалось, что ещё немного и что-либо из сокровищ Степана выскользнет из моих объятий и с треком разобьётся об неровный жесткий асфальт. Но, по-видимому, в бездонной перемётной суме исполина находилось ещё слишком много полезных и крайне необходимых ему предметов. И он нервно рылся в ней, пытаясь отыскать какую-то чрезвычайно нужную ему вещицу.
Неожиданно озабоченный лик моего товарища воссиял неподдельным восторгом, и его низкий, но приятный голос патетично провозгласил долгожданную благостную весть:
— Наконец-то! Нашёл!
Степан торжественно вытащил из недр своей сумки пакет с шоколадными батончиками и соблазняюще потряс им перед самым кончиком моего носа. Затем он зажал между зубами краешек пакета, а освободившимися руками начал осторожно изымать у меня бесценные вещи и бережно складывать их назад в свой безразмерный переносной сейф. Наконец, процедура укладки сокровищ была завершена, «молния» застёгнута, а сумка заново переброшена через правое плечо моего друга. Гигант разорвал пакет с батончиками, три из них предложил мне, один оставил себе, а остальные небрежно засунул в карман своей необъятной куртки. Сорвав упаковку с батончика, Степан начал неспешно, с наслаждением жевать этот шедевр капиталистического кондитерского искусства.
— Конечно не «Марс» и не «Сникерс», но тоже толстый-толстый слой шоколада. Съел и порядок! — самодовольно ухмыльнулся он. — Несомненно, я предпочёл бы сейчас откушать что-либо более существенное. Бегая с тобой по ночному Порто, я изрядно вымотался и нагулял зверский аппетит. Но опасаюсь, что в эту глухую пору нам не сыскать более-менее приличного заведения общественного питания.
— Боюсь, что и неприличного заведения общественного питания нам тоже сейчас попросту не найти,- промурлыкал я с аппетитом уминая шоколадное чудо. — А что это у тебя там во фляге плескалось?
— Это самогон тройной перегонки бабы Христи, настоянный особым методом на корне лопуха, соцветиях зверобоя, бессмертника, тысячелистника, чабреца и каких-то других лечебных трав, — многозначительно подмигнул мне гигант и вдруг замялся: — Вообще-то, я точно не знаю его состав, но сделан этот бальзам по рецепту моего славного прадеда Андрея. Убойное пойло! Если наше «Оно» хлобыстнет глоточек микстуры бабы Христи, то мгновенно позеленеет, и тогда уж ничем не будет отличаться от Новогодней праздничной ёлки.
— А зачем тебе эта огненная бурда? — осторожно поинтересовался я.
— А на всякий пожарный случай, — таинственно намекнул Степан.
— Это какой ещё пожарный случай? Не хотелось бы тебя огорчать, но на огнетушитель эта фляга не очень-то и похожа, — серьезно засомневался я.
— Да это я, образно говоря! — досадливо поморщился гигант, удивляясь моей непонятливости. — Ну… ну… ну, вдруг я сломаю ногу!
— А-а-а! Дошло! — понимающе закивал я. — Ты используешь флягу как костыль, чтоб можно было кое-как добраться до ближайшего госпиталя.
— Какой же ты противный, Василий! Ну, точно как моя первая жена! — укоризненно покачал головой Степан. — Сразу видно — одного поля ягоды. И обе из солнечной степной Херсонской области. Да к твоему сведению, бальзам бабы Христи — панацея от тысячи недугов и болячек! И, кстати, потрясающее обезболивающее средство! Хлебнёшь пол фляги и вообще забудешь, что у тебя ноги есть!
— А мозги? — лукаво осведомился я, — Они, случайно, не растворятся в высокопробном суррогате бабы Христи?
— Ладно, ладно! Хватит! Шутки в сторону! — примирительно прогудел гигант.
— А в какую сторону? Правую или левую? — не унимался я.
— Несомненно, надо идти налево! — безапелляционно заявил мой проводник. — И если через полчаса ходьбы не появится Rotunda Boavista (что решительно не возможно), то торжественно обещаю, что впредь безропотно и безоговорочно буду следовать твоим мудрым и продуманным советам.
— Хорошо. Уговорил. Ради такой заманчивой и многообещающей перспективы стоит рискнуть моим не в меру расшатанным здоровьем и растоптанными башмаками, — устало вздохнул я и уныло побрёл за бодро шагающим другом.
Красавица Луна на звездном небосклоне стыдливо прикрывала свой светлый и прекрасный лик тяжёлым чёрным покрывалом. Она дружелюбно освещала наш долгий и нелёгкий путь, маня за собою в неведомую, необозримо-бесконечную, серебристую даль. Ещё день-другой, и траурная вуаль полностью спадёт с её изумительного, нестареющего лица. И сотни тысяч восхищённых поклонников будут с восторгом любоваться неущербной красотой неугасаемого ночного светила.
Два изнуренных странника безмолвно шествовали в мягких лунных лучах по широкому пустынному проспекту. Им уже давно стало чудиться, что их бесконечные скитания по старому Порто и его пригородам никогда не окончатся. Какая-то колдовская сила кружила их по безлюдным улочкам незнакомого им города, не давая ни телесного отдыха, ни душевного спокойствия. Но где-то в глубине своих душ, путники твердо верили, что очень скоро с их бедами, страданиями и мытарствам будет непременно покончено. И они, что бы там ни было, обретут надежное пристанище, благословенный приют и долгожданный покой.