Вениамин Блаженный
(Вениамин Михайлович Айзенштадт)
(1921-1999)
В ночь с 30 на 31 июля 1999 года ушёл к Б-гу поэт Вениамин Блаженный
«… поэтом меня можно назвать только условно
– поэты не рождаются с кляпом во рту»
(Вениамин Блаженный)«Есть неистовство робкой отваги…»
(Вениамин Блаженный)
Должен признаться, что до недавнего времени это имя было мне неизвестно. И это при том, что мы не только были современниками, но даже довольно долго жили в одном городе, ходили по одним и тем же улицам и, вероятно, имели каких-нибудь общих знакомых. Извиняет лишь то, что хотя Вениамин Михайлович Айзенштадт был высоко ценим и состоял в переписке с такими мастерами как Л. Пастернак, А. Тарковский и В. Шкловский, а позднее А. Кушнер, С. Липкин, И. Лиснянская, А. Межиров и др, но первая публикация его стихов приходится только на 1982 г.
В последнее время мне довольно много приходится читать о наших великих предках: героях, царях, пророках. Как это ни странно (а по-моему, так даже совсем не странно), но при чтении стихов Вениамина Блаженного первое, что приходит на ум в качестве сравнения, – это именно ветхозаветные пророки, люди по-своему тоже «блаженные». Мне кажется, это сравнение приходило в голову и самому Вениамину Михайловичу при выборе им своего литературного псевдонима. Во всяком случае, в его отношении к окружающему миру, к людям, к братьям нашим меньшим, к Богу было много такого, что вполне оправдывало выбранный им псевдоним (первоначальный вариант звучал как «Блаженных»). Да и сам он о себе писал: «Пророк, поэт – это ведь нераздельно, и со времен Пушкина нераздельность эта тоже неоспорима. Конечно, не каждый поэт – пророк, но ведь я и не настоящий пророк. И не в полном смысле слова поэт. Я – Блаженный, а это какая-то живая ступень, живая перекладина, проходящая сквозь век духовного мрака, Блаженный – это не псевдоним, а имя некоей сущности, некоей частицы вечности жизни…» (самохарактеристика В.М.Блаженного цитируется по статье В.Аверьянова «Житие Вениамина Блаженного», «Вопросы литературы», 1994, вып. VI). И хотя в приведенной цитате он называет себя «и не пророком», и «не совсем поэтом», но мне кажется, что делает это он из скромности: и о том, и о другом гораздо отчетливее говорят его стихи, и его судьба.
Да и судьба…Так вот о судьбе. Как пишет в послесловии «Скиталец духа» к книге его стихов Татьяна Бек, «Вениамин (этимология этого имени, как подчеркивает сам поэт: «в муках рожденный») Айзенштадт родился в 1921 году в белорусском местечке в нищей еврейской семье. Бедствовал. Бродяжничал. 23 года трудился в инвалидной артели, ибо официально был признан «убогим» с соответствующим заключением ВТЭК. Был помещен в сумасшедший дом, где полностью подорвал здоровье, но не утратил огромной духовной мощи. «Поражаюсь убожеству собственной жизни, – пишет он о себе, – поражая и других ее убожеством, но храню в душе завет Гумилева: «Но в мире есть другие области…» И строчка эта – ручеек крови, словно бы путеводная заповедь скитальцам всех времен и стран. Ведь и я – скиталец Духа, если даже всю жизнь обитал на его задворках». И далее Т. Бек продолжает: «Сейчас поэт живет в Минске».
Увы. Мы вынуждены добавить: уже не живет, ибо 31. 07. 1999 года он умер. Умер все в том же Минске, где прожил большую часть своей многострадальной и бесконечно счастливой жизни – жизни «блаженного», то есть истинного Поэта – человека, разговаривавшего с Вечностью и Богом.
В мою задачу не входит литературоведческий разбор его творчества. Это уже делают другие. И уверен, – будут делать еще многие. Мне просто хочется привести Вам некоторые его стихи,- те, что так важны для меня. Может быть и Вам они окажутся важными и интересными. Да и что лучше самих стихов скажет нам о Поэте.
Пока река не вспенится сурово,
Не обернется ямою земля, –
С удилищем беспечным рыболова
Сиди, над бездной леску шевеля…
Как хорошо в прохладе деревенской
Курить свой одинокий табачок…
Но вздернет и тебя Рыбак Вселенский
На острый окровавленный крючок.
Или вот это:
– Мы здесь, – говорят мне скользнувшие легкою тенью
Туда, где колышутся легкие тени, как перья, –
Теперь мы виденья, теперь мы порою растенья
И дикие звери, и в чаще лесные деревья.
– Я здесь, – говорит мне какой-то неведомый предок,
Какой-то скиталец безлюдных просторов России, –
Ведь все, что живущим сказать я хотел напоследок,
Теперь говорят за меня беспокойные листья осины.
– Мы вместе с тобою, – твердят мне ушедшие в камень,
Ушедшие в корни, ушедшие в выси и недра, –
Ты можешь ушедших потрогать своими руками, –
И грозы и дождь на тебя опрокинутся щедро…
– Никто не ушел, не оставив следа во вселенной,
Порою он тверже гранита, порою он зыбок,
И все мы в какой-то отчизне живем сокровенной,
И все мы плывем в полутьме косяками, как рыбы…
Его отношения с Богом тоже напоминают мне ветхозаветных пророков. Так мог обратиться к Всевышнему Иеремия, Варух … Или Хоний…
Сколько лет нам, Господь?… Век за веком с тобой мы стареем…
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось – беседовал с Богом самим.
Это было давно – я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.
А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес – и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях все те.
Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками.
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.
Однако пусть не покажется, что отношения с Богом у него так просты и лучезарны. Иногда он сердится на Него, иногда даже угрожает:
Поднимется бесчисленная рать
Всех, кто с сумой бродил по белу свету…
Тогда, Господь, тебе не сдобровать.
Тебя все жертвы призовут к ответу.
Или вот:
Стихи ухода
Больше жизни любивший волшебную птицу – свободу,
Ту, которая мне примерещилась как-то во сне,
Одному научился я гордому шагу – уходу,
Ухожу, ухожу, не желайте хорошего мне.
……………………………………………………………………….
Только ветер да воля моей верховодили долей,
Ни о чем не жалею – я жил, как хотелось душе,
Как дожди и как снег, я шатался с рассвета по полю,
Грозовые раскаты застряли в оврагах ушей.
Но не волк я, не зверь – никого я не тронул укусом;
Побродивший полвека по верстам и вехам судьбы,
Я собакам и кошкам казался дружком – Иисусом,
Каждой твари забитой я другом неназванным был.
…Если буду в раю и Господь мне покажется глупым,
Или слишком скупым, или, может, смешным стариком,-
Я, голодный как пес, откажусь и от райского супа –
Не такой это суп – этот рай – и Господь не такой!..
И уйду я из неба – престольного божьего града,
Как ушел от земли и как из дому как-то ушел…
Ухожу от всего… Ничего, ничего мне не надо…
Ах, как нищей душе на просторе вздохнуть хорошо!..
Но, как писал В. Н. Лосский: «Бунт против Бога (свобода от Него) есть Ему принадлежность». Для него Бог жив и вездесущ. Это ли не отношение наших ветхозаветных пророков. Вспомните как разговаривали с Ним те же Иеремия и Хоний.
А вот его отношение к жизни и смерти:
Так явственно со мною говорят
Умершие, с такою полной силой,
Что мне нелепым кажется обряд
Прощания с оплаканной могилой.
Мертвец – он, как и я, уснул и встал –
И проводил ушедших добрым взглядом…
Пока я жив, никто не умирал.
Умершие живут со мною рядом.
И еще
Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,
Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
Но глаза – голубые и карие отблески неба,
Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?
Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,
Было радугой-небом или горемычным дождем, –
Но оно было небом, глазами, слезами – не урной,
И не верится мне, что я только на гибель рожден!..
… Я раскрою глаза из могильного темного склепа,
Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась,-
И струится в глаза мои мертвые вечное небо,
И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз…
И еще:
Я не хочу, чтобы меня сожгли.
Не превратится кровь земная в дым.
Не превратится в пепел плоть земли.
Уйду на небо облаком седым
Уйду на небо, стар и седовлас…
Войду в его базарные ряды.
– Почем, – спрошу, – у Бога нынче квас,
У Господа спрошу: – Теперь куды?..
Хочу, чтобы на небе был большак
И чтобы по простору большака
Брела моя сермяжная душа
Блаженного седого дурака.
И если только хлеба каравай
Окажется в худой моей суме,
«Да, Господи, – скажу я, – это рай,
И рай такой, какой был на земле…»
Нет, он не был человеком вне времени и пространства. Он понимал и Время, и себя. Вот два отрывка из двух его стихотворений:
Дурдом
Тогда мне рваный выдали халат
И записали имя Айзенштадта.
Я сразу стал похож на арестанта.
А впрочем я и был им – арестант.
………………………………………………..
«Налопались?.. Теперь айда во двор…»
Я пер, как все, зачем – то шагом скорым…
– О, Боже, как ужасен твой простор,
Темничным огороженный забором!..
Блаженный
Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет,
Даже если забьют мне в могилу осиновый кол…
Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу,
Не увидите, как обнимает могильный он холм.
– О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется–рано,
Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной…
Понемногу землей заживилась смертельная рана,
Понемногу и сам становлюсь я могильной землей.
Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью,
Все досталось моей непутевой подруге – беде…
Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек,
Золотишко мое, то, что я утаил от людей.
…Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось,
У живых на виду я стоял, и постыл, и разут…
Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость,
Золотишко мое, неразменную эту слезу.
…Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий,
Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв…
Вот и будет вдвоем веселей нам, дружок, на кладбище,
Там, где крест от слезы – от твоей, от моей ли – намок.
Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу…
Что за чудо – поэт, что за чудо – замызганный Бог…
На кладбище в ночи обнимаются двое убогих,
Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.
Я мог бы цитировать его и цитировать. Но Вам, надеюсь, и самим захочется прикоснуться к его поэзии. Уверяю Вас, – это поэзия высочайшего уровня. Высочайшего. А закончить эту подборку я хочу двумя небольшими стихотворениями Вениамина Михайловича Блаженного:
Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,
Разыщите меня – колосок на осенней стерне, –
Разыщите меня – и я вам обещаю спасенье:
Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..
Разыщите меня потому, что я вещее слово,
Потому, что я вечности рвущаяся строка,
И еще потому, что стезя меня мучит Христова,
Разыщите меня – нищеброда, слепца, старика…
Я не так уж и слеп, чтобы вас не увидеть, когда вы
Забредете в шалаш, где прикрыта дерюгою боль
И где спрячу от вас я сияние раны кровавой, –
Я боюсь – я боюсь, что в руках ваших ласковых – соль…
И вот это
Заплачьте и вы над моими стихами,
Я сам, сочиняя их, плакал
На тощей груди моей мамы. ––
Я сам, сочиняя их, плакал, как заяц
С отрубленной лапой; я плакал,
Как лев со слепыми глазами.
— А видели вы, как рыдает безгласно
Сухая былинка на пыльной дороге, –
Безгласно рыдает?..
Поверьте, что мне не хотелось бы плакать,
Но я подобрал их, глаза свои, в луже
В осеннюю слякоть…..
– Мне хочется плакать.
Но нет, еще одно слово Поэту:
«Я не вовсе ушел, я оставил себя в каждом облике –
Вот и недруг, и друг, и прохожий ночной человек, –
Все во мне, всюду я – на погосте, на свалке, на облаке, –
Я ушел в небеса – и с живыми остался навек»
Вот и вся подборка. Остальное Вы сможете прочитать сами. Если захотите.
А сам он уже у Вечности.
Краткое послесловие
Эта статья была написана давно и давно опубликована.
Прошло несколько лет и в моих руках оказалась вышедшая в 2009 году в издательстве «Время» в Москве книга Вениамина Блаженного «Сораспятье».
Вот, что написал в предисловии к этому изданию Дмитрий Строцев:
«В конце 80-х Блаженного понемногу стали публиковать. Перестройка принесла и первые книжки, составленные с оглядкой. Вениамин Михайлович по-прежнему мечтал о книге, которая представляла бы его творчество во всей полноте.
В середине 90-х в Минске оказался с гастролями рок-поэт Юрий Шевчук, которого, на счастье, познакомили с Блаженным. Шевчук бурно отреагировал на стихи, буквально обязал продюсеров и меценатов из своего окружения немедленно издать большим тиражом книгу минского поэта.
Издатели из рук поэта получили машинописный сборник «Сораспятье». Сборник составил сам Вениамин Михайлович, а машинопись приготовила жена поэта, Клавдия Тимофеевна. Это была та самая книга, которую Блаженный собирал, на свой слух, всю жизнь, пополняя стихами из новых тетрадей и опуская ранние, переставшие в нём звучать стихи. Вышла она в 95-м. («Вениамин Блаженный. Сораспятье. Минск. ООО «Олегран», ООО «Итекс», 1995).
Последние годы, принимая в доме гостей, Вениамин Михайлович всегда хранил «Сораспятье» под рукой и, даже если помнил стихи на память, брал в руки сборник, легко открывал на нужной странице и дальше уже читал, следя или не следя за текстом, но держа раскрытую книгу перед собой».
Так о чём это я?
О перекличке поэтов: Вениамин Блаженный – Татьяна Бек – Юрий Шевчук – …