Ты слышишь меня? Это я говорю.

ТИШИНА

Ты слышишь меня? Это я говорю.
Прислушайся, и в тишине
разгадаешь мой голос.
Это я говорю о тебе.
Тысячу раз повторю твоё имя.
Самых быстрых коней оседлает мой голос
и домчит до тебя мою нежность.
Ты только прислушайся. Только замри на мгновенье.
И в шорохе ветра, в стуке колёс,
в голосах, окружавших тебя ежедневно,
разгадаешь мой голос. Оглянись и поверь:
это я говорю о тебе. И откликнись негромко,
чтоб только один я услышал.
Я вижу: шевелятся губы. Касания рук ощущаю.
И запах волос опьяняет.
Я помню, всё помню. Твой голос во мне зазвучал.
Словно робкие пальцы
прошлись вдруг нежданно по струнам.
Я музыкой полон. Чёрным пологом ночь.
Мы один на один.
Диалог наш сплетается в медленном танце
и теряется где-то в промоинах лунного света.
Я руки тяну,
натыкаюсь на стену молчанья.
Тонко, тонко звеня, наполняет меня тишина.

МАРТОВСКИЙ ВЕТЕР

Ветер, бабник, озорник – подол задирает.
Горстью снег за воротник, хохоча, кидает.
Недотрога за полу прячет коленки.
Разохотился шутник, прижимает к стенке.
Криком плачь, кричи, нет и мочи.
Ах, как руки горячи очень.
Хлещет ярый поцелуй в щёки.
Разметал из-под платка локоны.
Вьётся, в ноги набросал сугробы.
— Как постель тебе со мной, удобна?
И подушки мягки и сладки.
А на простыне белой – ни складки.
Закружилась в голове улица.
Заневестилась девчонка, зажмурилась.
— Ах, какой ты, ухажер, настойчивый.
Но пока ты погоди меня потчевать!
И завьюжил хоровод метелицей.
Захотелось бы уйти – сущая безделица.

* * *

Как любимой быть хочется женщине.
Как горька по весне метель.
Каждой ночью, кому-то обещанной,
необъятно пуста постель.
И над той окаянною бабой
как куражится ночь опять.
Ах, как хочется быть слабой,
чтоб потом зарыдать!
Или броситься без оглядки
под откос, под откос, под откос.
Сколько можно играть в прятки!
Или ждать до седых волос?
Чтоб каким-то отчаянным утром –
без «до завтра», не провожал…
Электричкой простреленный, будто,
повалился назад вокзал.
Плачет женщина. В белом уборе.
И несвежий начёс под Бриджит…
Неуёмное бабье горе
в три ручья по щекам бежит.

* * *

Дождь по беседке, как веришь – не веришь.
Волосы – чёрной смолой.
– Слышишь, шевелятся, будто, ветки.
Я задыхаюсь, постой.
Волосы пахнут дождём и ромашкой.
– Слышишь, стоят за спиной…
– Полно,
то дождь запрягает упряжку
старых коней за водой.
Дождь по беседке, как веришь – не веришь.
Ливень рекой, не уймёшь.
– Слышишь, кого ты сейчас вспоминаешь?
Слышишь,
закончится дождь, не уйдёшь?

ПЕСНЯ ПОЗДНЕЙ ЛЮБВИ

Напои меня миром и светом
в бесконечно тревожные дни.
Дай не верить зловещим приметам
и надежду мне снова верни.
В лес из звонких и солнечных сосен
и весёлых прозрачных берёз
уведи меня, поздняя осень.
Защити от негаданных слёз.
Этой ночью в ладонях беды,
словно Бога открывший мирянин,
буду ждать той падучей звезды,
знак которой невнятен и странен.
Странный знак. Но поверь, мне поверь.
А не то, как мальчишка, заплачу.
Слышишь? Где-то лесная свирель
с бубенцом подорожным в придачу.
Ты не слышишь. Я знаю, ты спишь.
Всё спокойно в тебе. Ты любима.
В тихих снах не со мной говоришь.
Дни проносятся суетно мимо…

ЖЕНЩИНЕ, ПОГИБШЕЙ В АВИАЦИОННОЙ
КАТАСТРОФЕ

Прости, не надо в откровенных
признаньях раздирать сердца.
Ведь столько нас, таких обыкновенных,
друг другу непонятных до конца.
Дай руку. И не надо слов!
Я ради прошлых, лучших дней прощаю.
Наверное, один из нас готов
был уже не раз воскликнуть: «Обещаю!»
Пообещай. И я пришёл бы вдруг.
И не виня, не с жалкою повинной.
Ты знаешь столько, сколько знает друг.
Но это слишком много для любимой.
Дай руку. И без лишних фраз.
Когда слова безумны и колючи.
Ведь каждый был неправ в который раз,
когда поверил в свой «счастливый» случай.
А это он: откажет вдруг мотор.
Взорвётся мир в последнем крике: «Мама»…
Прости меня за мой безумный вздор.
За всё, что в жизни не случилось с нами.

* * *

Я звоню тебе редко.
Здравствуй, здравствуй, мой друг.
Брось сиреневой веткой
мне спасательный круг.
Я тону. Наводненье
всё снесло. Я раздет.
И в холодном прозренье
вдруг забрезжил рассвет.
Где-то вскрылись вдруг реки,
словно, вскрыл себе вены.
Посиневшие веки,
красные стены.
А вода прибывает,
в ней звенит тишина.
И неловко сползает
ручеёк из окна.
Побежал по паркету,
обнял чистый листок.
Захлебнулось и лето
ненаписанных строк.
…Ты большая, ты умница.
Всё, конечно, поймёшь.
Наводненье на улице,
на которой живёшь.
А во мне тишина, тишина, тишина.

КАВКАЗ

Я с тобою песни забросил.
Всё забыл, что можно забыть.
Мне бы парус и пару вёсел –
в акварель осеннюю плыть.
Плыть горами, в глухие ветры.
В медь лесную, под зябкий иней.
Только ночи здесь тёмно-синие,
да и море другого цвета.
Только море совсем зелёное.
Солнце – рыжей копной волос.
Но я к краю опавших клёнов
навсегда душою прирос.
Я с тобою песни забросил.
Ничего давно не пою.
С губ твоих молодую осень,
как вино молодое пью.

* * *

Я берегу твой сон
от всех его врагов.
Ловлю прозрачный вздох
в осенней круговерти
листвы, багряных крон,
начавших круг бессмертья.
Храню твоё тепло.
И в трепете ресниц
мне видится одно –
полёт далёких птиц.
И их прощальный крик
в знобящую безбрежность.
Приходит в этот миг
потерянная нежность.

* * *

Нет, от себя не убежишь
в таёжный скит. В горах не сгинешь.
Настанет вдруг такая тишь,
когда, любовь, меня покинешь.
Тогда увижу солнца свет.
И волн пленительных прохлада
накинет свой прозрачный плед.
И вот нежданная награда:
молчанье, и какой покой…
И облаков летучих стаи.
Вдруг звук протяжный и глухой
в душе нечаянно растает.
Вот с гор спускается туман,
стихает ветр, густеют тени.
И снова сладостный дурман,
и ослабевшие колени.
И голос твой звучит вдали.
И обнажённых рук волнение.
Любовь, – прошу, – не уходи.
Пускай обман, пускай мгновенье.
И я молю: со мною быть.
Пускай на миг, а там разлука.
Какая мука вновь любить.
Какое счастье эта мука.

* * *

И в поле был у нас ночлег
под стогом сена, как издревле.
Лишь доносился скрип телег,
да лай собачий из деревни.
Плыла полночная луна.
Не помню, звёзды были, нет ли.
Дремотой ночь утомлена –
плела затейливые петли.
А в поле был у нас ночлег.
И снилось мне: я ратник пеший.
И узколицый печенег
в меня прицелился неспешно.
И тонко свистнула стрела.
И я проснулся, шаря жало.
Травинка лоб мне обожгла.
А рядом ты со мной лежала.
Ты улыбалась в чутком сне,
и с губ твоих слова слетали:
в любви клялась, увы, не мне.
Как часто сны, увы, сбывались.

* * *
По ельнику нечастому, берёзовым стволам
струится дождик солнечный с улыбкой пополам.
Клубится запах ягодный, и дразнит дух грибной.
Я вереском нечесаным бреду лесной тропой.
Потом пойду играючи, захочется кричать
и эхо под вершинами корзиною поймать:
– Валюша, Валя, Валечка. Ау, ау, ау!
И эхо голосистое в ответ звучит: «Люблю».
Но эхо как корзиною, что воду решетом.
Знать, не дарить осину мне оранжевым листом.
Тревогою охваченный, жду – дятел застучит.
И эхо где-то рядышком до времени молчит.

РОМАНС

Пленительно-нежные звуки
куда-то зовут и зовут.
И тонкие смуглые руки
меня безудержно влекут.
О, как я хотел к ним прижаться
и всё на мгновенье забыть.
И этим одним наслаждаться,
и трепет их сладкий ловить.
Томясь неизбежной разлукой,
готов был полжизни отдать
за то, чтоб те чудные руки
тогда удалось удержать.
Но времени сгинуло много.
И счастье, ловя на лету,
она обнимает другого.
И я обнимаю не ту.