1. Новогодний Микс
Спич, говорите, придумать… Ну-ну, жизненно чтобы… И сразу вторым тостом после президента. Однако.
А президенты-то разберутся, после какого из них, из какой президентской рати — спич гутарят? Ну-да, ну-да, им-то что, у них проблемы другие, масштабнее. Один изратевидный, -ладзе, недавно сказал, что кризис ударил по ним больно, в этом году поедут в Ниццу — один раз. Бедуют. Хотя, как по мне, беда беде рознь.
Сидели мы так тихохонько и гутарили промеж собой. Гутарили и тарили. Тарили и гутарили. А когда в третий раз протарились, закончились огурцы в литровой банке. Серёга потыкал-потыкал вилкой среди листов распластавшихся, чёрносмородиновых, дзёбнул остаток чеснока умаринованного, взрыгнул интеллигентно в кулак и спиченул: «За вишню»!
(Рассказ Серёги)
У друга — жена, явно ведьмистая баба. И всё — разбитая банка варенья. Прихожу к ним домой, а она сидит на корточках среди кусочков стекла и вишни сморщенночёрной — кусочками прошедшего лета плавающей в луже тёмносладкой, и рыдает. Чего, спрашиваю, случилось… Глазами янтарными, опушенными чёрнокрашенными ресницами, зыркнула на меня и говорит: « Похороны откладываются…, но это хорошо. Варенья жалко, я его редко варю, может, поэтому вкусное выходит».
Собрала она все остатки, перед этим, вытащив стекло на картонку, и в унитаз выбросила. Потом вымыла пол, перекрестилась, и чай усадила пить. Чай у них крепкий всегда, ароматный, с травами ядрёными. В вазочке керамической солнечной, в виде цветка тюльпана громадного, печенье самопеченное — с кристалликами соли, по верху рассыпанными. И печенье солоноватое со сладким терпким чаем — вкуснотища неописуемая. Сидим степенно, её мужа, значит дожидаемся, а меня вопросы мучают — что ж там, с вишней этой, будь она неладна… Ну, и выспросил.
Варенье, действительно, варилось в семье моего друга редко. Денег вечно не хватает… Тут бы детишек побаловать свежими фруктами да ягодами… Родных в селе нет, чтобы запустить ребятню в сад и огород, а цены на рынке и в магазинах, сами знаете какие. А, может, хозяйка у моего друга — неважная, но факт в том, что два раза варила она варенье за всю свою замужнюю жизнь.
В первый раз, вишнёвое — три литровые банки. Одна пошла на сочиво рождественское. Вторую — в голодуху с хлебом умяли, когда зарплаты не платили. А третью, запустили на поминальный рис, когда отец её помер.
Сейчас вышло поболе варенья-то, клубничное, облепиховое и одна полулитровая баночка вишнёвого. Вот она и разбилась.
Почаёвничали мы тогда и по второму кругу — скоро друг вернулся домой. Но по сей день думаю, как много может значить банка вишнёвого варенья.
Мы задумались, протарились ещё раза два, и я предложил спич: « За поезд»!
(Коротко)
Доехать на могилы к родным не могу… Да и к живым родственникам — никак. Ни до города в своём государстве. Ни до города в соседнем, чрезтаможенном.
Вот вам и спич. Вот вам и миниатюра.
А чего спич таким коротким у нас вышел? Так мужики у нас много не говорят. Порода такая. Нашенская.
Миньки прошлёпались. Бородато почесались. Скрутились в самокрутки и пыхкают. Стаканы, отгранённые временем и постсоветизмом, скрипнули друг о друга и перетекли в жадные рты. Миньки помолчали. Вздрогнули, глянув в зеркала, обшляпали неврущие пространства красками. Из неблестящих лекал улыбнулись Дед Мороз и Снегурочка в обнимку с Сантой и Снеговиком, пиянорасслабленно обнялись, взяли чемоданы и оленей подМышки и двинули к Буйволам. НеХай попаровозят.
© Ирина Жураковская, 2008
2. Дед Мороз
Дед Мороз! Я верю в тебя.
Подари мне стиральную машинку, ремонт квартиры и балкона переоборудование, вторые двери в коридоре, новую мебель везде, полы паркетные классные, ноутбук, увеличенную видео-карту, стол письменный с ящичками, стулья удобные за два стола письменных, новый телевизор подвесной.
И убрать все провода в комнате – попрятать, уменьшить, прибить, уложить аккуратно.
Лестницу, чтобы к потолку подниматься – развешивать звёзды и светящихся дельфинов. Создавать небеса и поля свои, видимые в малом пространстве, раскрывающие эту малость штормом.
Раковину и освещение в ванную. Душ нормальный, что ж он ломается постоянно – штуки четыре за год покупала. И чтобы нигде не было плесени. Иначе её штриховать придётся моими слезами.
Пи-эс-пи — маленькому. И видеоигр человеческих набор. Без троллей, смертоубийств, с позитивом и познавательных. Сколько можно детям дерьмо впихивать под видом геймерства.
Одежду, обувь всем нам. Много, удобной и разной. Чтобы мгновенно похорошеть.
Телефон в квартире – ретроновый. И чтобы кредитные банки не звонили никогда. Прошу, чтобы не стало долгов и долгового подсознания.
Светильники, бра, люстры. Много света прошу.
Прошу, чтобы у нас и у всех наших родных всегда столы ломились от еды вкусной, разной. Чтобы не голодали.
Чтобы никто не болел.
Прошу, чтобы мы могли много путешествовать.
Прошу тебя Дед Мороз очень много.
Но, если хоть что-то подаришь – очень обрадуюсь.
Ягоды годжи трансформировали, двигали длинные ряды мышеловок сознаний. Понятное дело, что коньяк сорокодвухградусный из Бахчисарайского фонтана движьми подъяривал этот путь. Дед Мороз задумчиво перебирал чётки моих мыслей. Дать-недать.
Да! Дай же. Не всё мажорам фигасить по клубам и Монте- Карлам…
Карлы папские собрались в коло и колом выплясывают отрицание низшего сословия. Моя Италия отринула меня за украинское происхождение, за блядство, начертанное ею на лбу моём.
Нос же так и не вырос буратинно. Остался картошкой печённой. Остались в горячих слезах моя любовь и вера в Бога нашего. Замешанного на язычестве Росском. Вот так хлебушек… с голодухи, явно.
— Хотите, для улучшения рождественского, подарю плоды тропичные засушенные?
— Нет. У меня энергия выпирает и без этого. Показывать не буду, а то вдруг, по американизированным понятиям, в суд подадите. Радиация для киевлян – мама нерОдная.
— Так полынного чайку. Горькотой выбить всё. Не в Южных Америках живём. Шапок растамановских не носим. Их вуду – не буду. Мне своих мыслеформ с гаком хватает.
— Муж чего к детям-то не отвёз? Ленится? Или на заказе…
— Сутки отпахал и свалился – часа четыре поспит и опять за руль. Долги отдавать-то надо.
— Нда. У меня самого два кредита – на машину и квартиру. В банк вызвали – чего не платите? А чем? Законы меняют – нас не спрашивают, цены поднимают – не советуются. А как выживать… Вот, всё наше поколение поимели по полной программе. Чему учили в высших заведениях. И хорошо учили. Никому не надо. Нас, шестидесятых годов – вычеркнули из списков работающих лет около сорока. Перестроиться смогли десятки, пусть сотни. Остальные – выживают. Это я только о мужиках говорю. А женщины, с детьми, уж молчу, – ещё и пенсию повысьте до шестидесяти. До неё никто не доживёт. Сердце не железное. Да и работать никто не берёт. Тут дети со знанием компов, языков иностранных подросли… И им работы нет. Страна мыльных менеджеров, взлетающая в небеса.
А наше поколение ещё и армию прошло – советскую. Армию! И войны. Не нами придуманные. Не дай Бог разозлить нас до последнего. Украина долго раскачивается. Но быстро поставит всех к стенке. И не один зэк указкой взмахнуть не успеет.
Колядки колядовались. Сосна искусно искусственно украшенная гойдала ветками и дедами морозами сусальными. Мы уплывали в вечорницы. Ненашенские ягоды годжи приятно тревожили незнакомым сладостноочаровывающим вкусом. Косточки прожёвывались, дробилась сила дальних стран. Кагор накатывал на конфеты с лимончелло мармеладно-шоколадно.
Дочка читала сынуле про Мафина и его весёлых друзей. Книжка Энн Хогарт и старые иллюстрации английских художников заставляли малыша приоткрывать глазки, чтобы ещё и ещё увидеть рисунки с осликом, страусом, бегемотом и негритятами. Светлые волосики ребёнка запутались под рукой мамы. Спать. Спать.
Всё будет хорошо.
© Ирина Жураковская, 2010
3.Новогоднее. Немайданное (Вопросительно-восклицательное)
Казалось бы, площадь, где собираются люди в великом множестве, должна объединять. Но не тут-то было. Порой, как майдан украинский, она ставит всех на попа, делит аккуратно ледяными дорожками тех, кто и не собирался разделяться – эмбрионно разводит по разные стороны баррикад. Вносит смуту в умы.
Человек жил себе в болоте, скрипел зубами от безысходности, подавал милостыню каликам перехожим – оглянулся, а это никакие не калики, этому разоренному нищему с немытым телом, смердящим от его жизненного пути – так далеко до древней святости и веры. У него даже нет идеи политической. Выжить бы сегодня. Кусок хлеба найти.
Майдан не так прост, как кажется. Люди думают, что это они к нему пришли, собрались на площади – потанцевать, с друзьями встретиться, обсудить новости, поделиться мыслями. Ан нет. Это он их притянул, потянулся переулочками, раскинул сеть – ждёт. Он режиссёр и сотворитель действа, которое уже разыгрывается.
Весело ли вам, хорошо ли? Неуютно? Так-так. Сейчас огонёк зажжём, бочки подставим, чтобы пламя весело подпрыгивало, но не расползалось по асфальту, грело морозное пространство. А там, глядишь, уходить не захочется. Жить останетесь. Пляшите, обнимайтесь. Переделывайте свои дни скучные, суетные. Эх, народ в круг вошёл, коло движется, плечо к плечу прикасается. Все руки вместе.
Майдан прищурился – коло начало перерастать в кол, колья добавились, по тёмным углам зашевелились тени. Улицы поднатужились и подбросили брусчатку, камни стукались друг о друга и укладывались в тайных местах. Зачем эти склады… Что задумал режиссёр?
— Как? Ты не знаешь, что народ на Майдане собирается? За Евросоюз! За свободу!
— Да ну? То-то мне сообщение на мобилку пришло – собираемся возле Университета. Идём на Майдан. За три часа – сто пятьдесят гривен.
— Не ври. Не было такого. Мы все против этой власти. И никто нам не платит.
— Да ладно… Всё, как и раньше. У меня день рождения. Думал, как провести, где народ собрать. А тут такая пруха! На Майдане замутим.
Площадь слушает разговоры. Земля всё отбивает эхом. И постукивание каблучков тревожное, и разговоры-споры, и мысли, и переговоры в кабинетах. Даже тырнет-интернет давно стырен майданно, всё видно. Весь мир, как на ладони.
Мир-то замер. Что испугались? Журналисты срочно собираются в дорогу. Будет о чём поговорить. Что нам Таиланд? Тут рядышком заваруха намечается. Европа. Опа!
Мороз лютует. Холодно просто так стоять. И словно отголосок старой песни — … мы мирные люди, но наш бронепоезд … стоит на запасном пути.
Майдан раскачивается. Подначивает. Оттачивают последние движения за стенами казарм. Что? У нас ещё есть казармы? Армия? Вроде всё уже давно продали и разрушили. Спец. Наз. Раз! Наз. Два! Наз. Держать строй! Кроком руш!
А, так вот оно! Брусчатка заготовленная полетела, тени из углов выпрыгнули. Получай! Газ попёр. Где H2O? Шарф наматывай, минералкой намочи. Держись, студент.
Дубинки взлетели. И ногой по бесчувственному телу…
— Только, когда армия и милиция будет на стороне народа – народ победит.
— Это кто сказал?
— Так за Евросоюз? Или против президента.
— Против! Против! Против!
— Люди, что вы делаете?
— Ще не вмерла Україна…
— Нелюди.
Небольшая взлётная площадка прогнулась и выплюнула в сторону Китая самолёт президента. Срочно необходимо подписать пакет документов. Экономика не ждёт. Да ну, причём тут Майдан! А что там?
Экономика ждать не может и не хочет. Она уже давно развалилась. И никакой помощи уже не залатать дыр обглоданных остовов заводов, фабрик и ферм. Без газа, нефти, кредитов — как выжить?
Майдан улыбается в усы – а новострой жилых домов по Украине? Завод с европейским оборудованием, где семечки подсолнечника и тыквы подготавливают к продаже… Как же ноу-хау для приготовления детского питания, йогуртов и сырков? Фабрики для создания новых лекарств, пошива одежды, заводы металлургические, автомобильные, аптеки, химчистки, магазины. Не совсем плохо. Может, работать… погуляем и сами продержимся в безвременье, без Европы, России. Сами!
— Сами?
— Это невозможно. Всегда с кем-то, чтобы выжить.
— А жить?
Майдан тянет время. Ему скучно без революций. Без людей. Он их использует. Живёт слухами, пересудами. Подпитывается паническими токами жителей города. Словно козерог взбрыкивает и наклоняет лобастую голову, заставляет осторожный Киев пятиться от центральной площади по-рачьи. Столица клешнями загребает подальше от майдана. Она устала. Ей хочется спокойствия. То, что мирно не выиграно за три-пять дней, уже не будет мирно. Либо никак. До следующего промайданного. Либо кровью. Кто ж от власти и денег, в своём уме, откажется. А если не в своём уме? От таких-то денег и такой-то власти…
Соломенская площадь напряглась, вжимается в стены кладбища старого. Апелляционный суд построен на костях. Тех, кто умер давно, кого не перезахоронили. Души отлетели, но далеко ли. Мытарятся, в евроокна заглядывают – кого судят, за что, чьи перебиты кости? Живых? Кто в тюрьме сидит, в предварительном заключении, бессрочном… Так это сразу понятно – кто против власти и её решений идёт, обязательно дубинкой получит. Власть любая – просто обязана так отреагировать. Иначе, какая же она власть. Лидеры оппозиционные об этом не предупредили? Лидеры! А они разве есть в стране разрушенного сознания. Выбирать-то некого. И старого не хочется. Как жить?
— Моего сына обвинили в нападении на милицию, драке, а он – пацифист и буддист.
— Буддисты на демонстрации не ходят.
Из-за поворота, от магазина, выруливает между джипами иномарочными, грузовая машина. На борту – радостная мультяшная корова и надпись: «Кто сказал му?». Реклама кондитерская доброй старой «коровки» — конфеты из детства, скрашивает унылый декабрьский день. Машина-трудяга заляпана грязью. Сзади, где закрываются двери грузовика, торопливым почерком выведено: «ИС-1 – на войну». Водители хмурятся.
Майдан-трансформер превратился в палаточный городок. Из офисного арендного помещения, которое ремонтируется, выходят ребята с сумками. Их провожают девчушка с рыжими косичками в джинсах из дырок и прихрамывающий старик с палкой. Идёт помощь – лекарства, тёплые вещи, колбаса, хлеб и другие продукты.
— В середине декабря проводится очередная встреча всех, кто умеет и любит кормить уличной едой, разнонациональной. Ждём новых участников и посетителей.
— Вы бы лучше на Майдане людей покормили.
— Извините, но мы там, с самого начала. Наши мангалы в распоряжении всех желающих.
— Эй, кто там недоволен. Совесть имейте. Прежде чем кого-то спонсировать и бесплатно кормить, надо самому заработать. А то так — по миру пойдём.
Город бурлит как вулкан. Ближе к центру – горячее. Как там живут киевляне, как спят, чему радуются, как отправляют в садики и гимназии детей.
Митингующие свалили памятник Ленину – так революционеры нынешние, наверное, решили отомстить революционерам прошлого. Главное, вовремя масочки с прорезями надеть, чтобы потом тебя не признали, не обнаружили. Тогда можно вооружиться и пустить в ход всё, что припас. Вот так выброс адреналинный. Такой пас получится, что – атас полный. Попробуй, докажи, кто по городу свинячит.
Майдан слушает. Майдан думает. Ему жаль ёлку, которую поломали, не нарядив. Эх, Пётр – царь всея Руси, ты же первый прорубил окно в … Ёлки, мужичьё, указом приучал наряжать, праздновать Новый Год. Только всё поменялось так, что желание попасть в эту самую Европу, преодолеть таможни и визовые препоны, народ на неповинной, ещё не созданной лесной красавице, выместил. На тебе, ёлочка, превращайся в «ежи» колючие, противотанковые.
Майдан спит, похрапывает. Тихо. А в Мариинке – веселье. Народ прибывает. Деревья рубятся, щепки летят. Попробуй толпу зимой согреть на улице. Не одну неделю.
Киев жмётся – куда вы все? А прибывающие плечами и бицепсами поигрывают, ногами притопывают. Мы с Востока. Экипировка хороша. Свежие силы, не уставшие, не чета майданным. Четыреста гривен за раз, на дороге не валяются. Дома – ни работы, ни пенсий. Мы здесь вечно стоять будем.
Господи! Помоги! Сколько же это будет тянуться?
— Ты против Майдана. Вот, из-за таких, как ты, которые хаят всех, кто стоит там и мерзнет, ничего не решается.
— Стоп-стоп. Как ты можешь переворачивать с ног на голову. Не в моих правилах кого-то ругать. По крайней мере, очень стараюсь этого не делать. Просто – это ненормально всё уже. Если сразу не произошло досрочных перевыборов, потом – только дубинки и будут. И потом, кого выбирать-то.
— Вот, поедь туда, побудь. Мы всё время там, еду возим, вещи. Они, на Майдане, за тебя стоят.
— Не надо за меня стоять. Не просила. Мне тоже эта жизнь не нравится. Но ты же знаешь, как я выживаю. Мне бы самой кто-нибудь дал, чтобы ребёнка прокормить, одеть, обуть и заплатить за гимназию и все кружки. Скоро квартиру надо будет отдать, если не выкручусь, и родственники не помогут. Что же мне, сына бросить и идти на площадь… Работать за меня кто будет? Нет уж. И таких, как я – тысячи. Надо свою семью, в первую очередь, сохранить. А президенту и спецназовцев вызывать не надо. Ещё поездит по свету – поподписывает -надцать пакетов документов – народ сам и уйдёт. Вымерзнет.
В маршрутку заскакивает мужик лет сорока. Глаза ясные, весёлые, только в глубине боль застывшая, забитая. Брюки давно не глажены и не стираны. Туфли весенние, на тонкой подошве со стоптанными каблуками, но блестят свеженачищенными носками. Свитерок старенький чёрный телепается на тощей фигуре. Куртка осенняя тонкая нараспашку. Ему радостно, выпил мужик и жизнь такая майданная. Можно в пляс пуститься. Пытается загруженность и настороженность, едущего по делам, народа киевского встряхнуть и уменьшить. «С Новым Годом, хорошо как!» В ответ – молчание.
— Эх, Новый Год! А скоро – лето! И поедем мы в Поповку. Вы были в Поповке? Там – абрикосы и сады. Крым! Я обожаю абрикосовое варенье. Знаете, моя мама делала такое вкусное – половинками абрикос. А вы?
— Мужик, остепенись.
— Простите, люди добрые. Хорошо просто. Едем в Казантип? Ка зан тип! Ка зан тип! О, я выхожу сейчас. Открой, уважаемый.
Горько майдану. Сам заварил кашу – сам и расхлёбывай. Вай. Вся информация через вай-фай. Пароли доступа давно вскрыты и открыты жаждущим. Все технологии — и техно, и политические всю жизнь работают одинаково. Даже, когда вая с фаем и близко не намечалось. Говорят, главное – идея. Майдан тоже так думал. Только идея – это такая штука. Её по-разному перекрутить можно. Совсем не вера глубинная. Главное, чтобы потом не очнуться на майдане пустом, утром. Иде я? И где мои вещи? Что тут делаю?
Киев работает, учится, Майдан стоит. Жизнь продолжается. Из троллейбуса выходят люди, торопятся. Парень с букетом роз высматривает номер дома. Кому он несёт цветы. Любимой, маме, сестре? А может, у знакомой – день рождения. Цветы зимой. Возле Соломенского рынка уже выстроились сосенки.
Скоро Новый Год. Мира и любви! Счастья всем нам!
© Ирина Жураковская, 2013