Четыре рассказа: Дружище Фебль, Заветная мечта, Рисовый супчик, Звон, хруст…

ДРУЖИЩЕ ФЕБЛЬ

Недавно мне довелось побывать у одного пожилого кинолога. А точнее — напроситься в гости. Нужна была толковая консультация, дать которую мог только Генрих с его энциклопедическими знаниями. Надеясь выяснить всё за полчаса, я задержалась у него на целых три!
— Видите ли, девушка, — начал он. — Господь, создавая собак, наряду с умом вложил в них уйму полезных качеств. Необыкновенную преданность, например, выносливость, строгость и доброту. И что удивительно, всё это одновременно сочетается с игривостью и лаской. Один хвост чего стоит! Он бывает красноречивее глаз!

Мы прошли в кабинет, где на стенах красовалось множество портретов. Здесь были легавые и фокстерьеры, колли и таксы, пудели и спаниели, далматинцы, доги и простые дворняги… Хозяин обращал моё внимание то на один снимок, то на другой, азартно рассказывая о своих любимцах.

В простенке между окнами, на самом видном месте, висел очень старый портрет, с которого с достоинством глядел огромный сенбернар.

— А это что за красавец? — спросила я, указав на фото.

— Это? — старик взглянул поверх очков. — Это очень знаменитый пёс, умница и герой… Легендарный спасатель Фебль.

Ходили слухи, что дед Генриха жил в Швейцарии, стоял у истоков зарождения альпинизма и к тому же обучал собак находить людей под снежными завалами. Правда, оставалось тайной, как их семья попала в наши края. Будто бы этот самый дед бежал от какого-то уголовного преследования. Толком никто не знал. Видимо, не только наши революционеры иммигрировали в Швейцарию, но и швейцарцы искали укрытия в дикой России. Генрих давно жил здесь и, если бы не имя, все бы забыли, что он немец. Но о стране своих предков знал до мельчайших подробностей.
— Вы когда-нибудь бывали в Альпах? — вежливо спросил он.
— Нет, не приходилось.
— А там сейчас много людей из бывшего Союза. В прошлом году я гостил у дальних родственников и был очень удивлён, услышав русскую речь.
— Ещё бы! Одна из самых прекрасных стран мира! Рай для нынешних миллионеров!
— Да, нельзя не заметить! На таком маленьком клочке земли уместилось столько прелестей, — улыбнулся Генрих, — и климат совершенно уникальный! Меняется в зависимости от высоты. Внизу, в горных долинах, — влажно и тепло, чуть выше — уже прохладней, а на вершинах — мощные ледники с нетающим снегом. Там и летом бывают жестокие метели. Особенно если ветер с северо-запада, со стороны гор Юра. Путешественников всегда привлекала красота этих мест.
Французы, например, постоянно приезжают, да и немцы, и итальянцы… Граница — рядом! Иному французу до Парижа дальше, чем до Берна! И что интересно: в Швейцарии официальными считаются четыре языка: немецкий, французский,
итальянский и даже ретороманский. И никаких трений, никаких споров, не то что у нас в Украине!
Генрих заметил, что я не отрываю взгляд от Фебля, и сказал задумчиво:
— Никто меня раньше не спрашивал, но Вам, так и быть, я поведаю эту историю.
Он закурил, сев в кресло напротив меня, и начал рассказ:
— В прошлые века, сударыня, в горах люди путешествовали обычно пешком. Техники никакой не было. Это сейчас одно баловство! А тогда, если кого застигала снежная буря, а на высотах она была очень жестокой, то человека
ожидала неминуемая смерть! Вначале бедняга отчаянно борется за жизнь, потом нестерпимый холод сковывает движения и, наконец, одолевает сонливость. А вокруг — только вой да свист ветра, забивающий дыхание. И никакой надежды на спасение.
Это трудно представить! В наших краях такого не бывает!
В разных точках гор располагались спасательные станции, где работали инструкторы с поисковыми сенбернарами. Эту породу вывели здесь же, в Альпах, в монастыре святого Бернара, специально для спасения людей. Отсюда и название. Только эти псы с их неимоверной выносливостью могли помочь. Шерсть у них почти медвежья и масса под восемьдесят килограммов! Но при всех своих внушительных размерах, – добрейшие существа! Их обучали технике спасения в экстремальных условиях. Они способны учуять человека даже под метровым слоем снега, вырыть и, согревая собой, привести в чувства. Иные замерзающие бессознательно брели за собакой и выбирались из беды, а кого и тащить приходилось. Сенбернары — безотказные труженики! Всегда спешат на помощь.
На горе Дюфур, это самая высокая точка в Альпах, было три таких станции, расположенных на разных высотах. Старались обезопасить беспечных туристов, которых тянуло именно сюда!
Но все равно несчастных случаев хватало! Инструкторы давно изучили превратности климата. Однако, когда на плоскогорье великолепная погода и в небе ни одной тучки, — попробуй, убеди народ, что в горы идти не надо, будет снежный буран! — Не
верят, идут, а потом «смельчаков», полуживых, за шиворот притаскивает пёс.

Здесь и служил старина Фебль. Среди своих собратьев он отличался необыкновенной смекалкой. А потому и посылали его в самые труднодоступные места. Создавалось впечатление, что это человек в собачьей шкуре — настолько был умён! На его счету было уже шестьдесят семь успешных случаев спасения людей. Впрочем, шестьдесят восемь… Редкая удача воспитать такого пса. Обучал его некто Кнехт, большой специалист в дрессуре и отважный альпинист. А Фебль был для него другом, братом — как хотите! Они никогда не расставались.
Вдруг Генрих замолчал и вопросительно взглянул на меня:
— Может быть, я утомил Вас рассказом, сударыня?
— Нет, нет, что Вы! Мне очень интересно.
— Ну, тогда я продолжу… В тот злополучный год приехала группа французских исследователей. К ним, как уж — не знаю, затесался печально известный Поль — картежник и дебошир. По-видимому, кому-то из них он был приятелем. Он и раньше бывал здесь, бесцельно прожигая жизнь. Обитал в окрестностях озера Лаго-Маджоре, где поселился и в этот раз. Но не один, а с какой-то известной дамой. Судя по всему, с любовницей. В Швейцарии, знаете ли, много прекрасных озёр. Почти все они расположены в зоне широколиственных лесов — буковых и дубовых. Излюбленные места для отдыха! А выше по склонам — хвойный массив, образующий переходящий пояс к альпийским лугам, где на больших высотах потрясают воображение необыкновенные цветы, каких не увидишь в целом мире!
Представьте себе — под открытым небом растут крокусы и нарциссы, рододендроны, камнеломки, горечавки и эдельвейсы… Неописуемая красота! Упал бы лицом в душистый ковер и лежал вечно!
Поль жил вольготно, сорил деньгами, что для французов нетипично. Это вам не широкая русская душа! Они трудно расстаются с кошельком, как, впрочем, и мы, немцы. Но у нас это объясняется скорее целесообразностью, чем жадностью. А французы очень меркантильны, я бы даже сказал, глупо меркантильны! Но дело не в этом. Человек старался произвести впечатление на свою пассию.
В прибывшей группе было несколько научных сотрудников из географического общества. Они в это время года всегда вели наблюдения, занося данные в таблицы, и, надо сказать, поднимались в горы довольно-таки высоко! Поль неоднократно порывался идти с ними. Разумеется, они его не брали, поскольку без специальной подготовки это невозможно! На вершинах очень холодно, нередки обвалы, не говоря уже о снежных бурях! Но где там! Вселившийся в парня бес был сильнее. И однажды, крепко поскандалив, он все же увязался за ними.
— А какая высота горы Дюфур? — поинтересовалась я.
— Кажется, 4 634 метра над уровнем моря… Всего на какую-то тысячу ниже, чем кавказский Эльбрус! Ну, это я так, для сравнения, сказал.
Конечно, глупец был страшной обузой для ученых. И, понятное дело, сорвал все планы. А тут еще погода стала портиться! Видя, что работать все равно не удастся, они поспешили вниз. Полю же проторённый маршрут казался слишком длинным, и он решил спуститься по более короткому склону. Самонадеянный повеса был убеждён, что «умники» перестраховываются, предупреждая его об опасности. Амбиции затмили разум: «Да что они вообще понимают?! Я им всем докажу, кто я такой! А главное — Софи станет гордиться мной»!
Уступ был довольно крут. Француз и спотыкался, и падал, и кубарем летел. Оступившись в очередной раз, услышал за спиной какой-то гул. «Что бы это могло значить?» — подумал горе-путешественник. И не успел испугаться, как был погребён под толщей снега.
Когда ученые возвратились на станцию, его все еще не было…
Между тем, солнце скрылось, в завываниях ветра слышались устрашающие ноты. Иозеф, пожилой, видавший виды спасатель, вспомнил, как Поль давеча, напяливая тёплые вещи, сунул во внутренний карман флягу с коньяком. Старик, чуя беду, ещё прокричал ему вслед:
— Эй ты, Суворов несчастный, вернись! Последний раз предупреждаю!
Но в ответ увидел неприличный жест, который тот подарил на прощание.
Географы сообщили, что в горах начались частые обвалы, надо запретить любые восхождения, пока не сойдут лавины.
А пропавший все не являлся и не являлся… Спасатели не находили места! Барометр предсказывал ураган.
— Ну, теперь осталось уповать на Бога! — прошептал Иозеф.
Фебль неподвижно лежал у входа, положив голову на могучие лапы.
— Иди сюда, дружище! — ласково позвал хозяин, — смотри, какую сахарную кость я для тебя припас!
Пёс неспеша подошёл, взяв из рук гостинец.
— Ах, ты мой славный, ах, ты мой хороший! — Кнехт трепал его за густую холку, — не заболел ли ты? Что такой невесёлый?
Глаза собаки выражали грусть.
За стенами станции происходило что-то страшное — лавины с грохотом крушили все на своем пути. Неистово выл ветер и через каких-то полчаса, всё вокруг заволокло снежной пеленой. Видимость исчезла. Казалось, силы небесные весь свой гнев обрушили на этот маленький пятачок земли. Душа приходила в смятение от обезумевшей стихии. Спасатели с тревогой переглядывались, понимая, что случилось наихудшее.
— Не стоит больше ждать, — беспомощно развел руками Иозеф, — сам он не вернётся. Надо посылать Фебля!
В распоряжении Кнехта были все поисковые псы. Да вот беда — в этом опасном районе работал только Фебль!
— Жаль отпускать собаку в такую погоду, — нахмурил брови строгий инструктор, — одно дело — несчастный случай, а другое — глупость человеческая. Этот Поль — просто упрямая скотина! А теперь спасай его!
— Что делать? — сочувственно произнёс Иозеф, — мы обязаны…
Кнехт тяжело вздохнул, присев на корточки перед псом, который всё ещё грыз кость:
— Вставай, дружище, — тихо сказал он, — работа ждёт.
Дружище встал во весь свой богатырский рост. Хозяин ещё раз ласково потрепал его, поцеловал в морду и так же тихо приказал: «Искать»!
Пёс, ни секунды не медля, шагнул в снежную бездну. А Кнехт, скрепя сердце, грустно глядел ему вслед.
… Яростный ветер сбивал с ног, леденил бока. Но старина Фебль уверенно пробирался по опасному склону, временами проваливаясь в глубокий снег. Он хорошо знал своё дело. И сейчас, как всегда, шел на помощь, шел на поиски человека. А Кнехт сел у очага, обхватив голову руками. Он очень переживал, ожидая друга.
… Преодолев перевал, Фебль остановился, низко нагнув голову, и прислушался. Он чуял глубоко под снегом человеческий запах и едва различимый пульс. Значит, не зря шел, успел вовремя!
Призывно повизгивая, стал разгребать снег. Долго рыл, а неистовый буран все заметал! Пёс терял силы. Так тяжело ещё не приходилось! Но вот, наконец, показались очертания Поля. Спасатель дышал ему в лицо, лизал щёки, несколько раз громко залаял, но всё напрасно! Человек был без сознания. Тогда Фебль осторожно лёг на него своим горячим телом, чтобы согреть. Это был самый серьёзный и действенный приём, которому обучил его Кнехт. И… жизнь мало-помалу стала возвращаться к французу. Он пришел в себя, пошевелился и медленно открыл глаза.
Увидев над собой своего спасителя, принял его за огромного дикого зверя и пришел в неописуемый ужас. В панике нащупал охотничий нож, торчащий из кармана, и изо всех сил вонзил животному в грудь.
Фебль жалобно взвизгнул, обливаясь кровью, но не укусил. Пошатываясь, с трудом встал и поплёлся назад, по направлению к станции…
Генрих умолк, докуривая сигарету, но вскоре заговорил снова:
— Кнехт не находил себе места! Срок возвращения давно истек. Сердце его сжималось от дурного предчувствия. Не
прикрываясь от секущего ветра, он вышел на улицу, щелками слезящихся глаз всматриваясь вдаль. И каково же было его удивление, когда увидел только ползущего на четвереньках Поля — этого последнего, спасенного Феблем, человека!
— А как же он в такой ураган нашел дорогу?
— Его вывел кровавый след, тянувшийся за раненым псом. Бедняга немного не дошел до станции, упал замертво. Ветер шевелил его густую шерсть и, бегущему из последних сил, Кнехту казалось, что старина жив: «Вставай, дружище! — горячо шептал он, ползая в снегу на коленях вокруг него, — не пугай меня!» Открытые глаза Фебля безжизненно глядели в небо.
Горю спасателей не было предела! Кнехт сидел, будто каменный, сжимая увесистые кулаки. Никто не слушал жалких оправданий Поля. Пустая фляга из-под коньяка валялась под ногами. — Ещё бы чертям не мерещиться! Вот воистину случай, опровергающий представления о том, что человек — самое стоящее создание на свете. Не всегда род людской выглядит
достойно. Ходить на двух ногах — совсем не означает быть человеком! Кто такой этот избалованный француз? А Фебль всю свою собачью жизнь спасал людей.
— А что же было дальше? — спросила я.
— Ох, милая… Дальше и того хуже! Поль согрелся, отошел от стресса и стал доказывать, что не стоит так убиваться за животным. Много всяких несуразностей говорил. Кнехт сидел неподвижно и, казалось, ничего не слышал. Но, когда тот сказал: «Подумаешь, Фебль! Заведёте себе другого пса», — вскочил как ошпаренный и ударил глупца наотмашь. Поль влип в стену и медленно стал сползать вниз… Он уже ничего не говорил. А когда к нему подошли, лежал бездыханным».
Узнав о случившемся, его влиятельная дамочка подняла страшный скандал. Лучшие сыщики перевернули страну, но безрезультатно. Кнехт исчез, покинул родину навсегда. Преступника искали во многих странах запада, да так и не нашли…
Окончился рассказ о псе, жившем в Швейцарии много лет тому назад. Генрих задумчиво глядел себе под ноги, а я — на портрет Фебля. Пора было расставаться, но никто из нас не смел нарушить молчание. Старик растревожил заснеженную память, разбередил душу. Провожая меня, он на прощание поднял руку и долго стоял так, пока я не скрылась из вида.

ЗАВЕТНАЯ МЕЧТА

Я служу порогом в одном известном офисе. Об меня спотыкаются, вытирают ноги и, конечно же, переступают! Переступают все, кому не лень! Что поделать? Судьба такая! Я много повидал на своем веку. Вот вы, например, имеете жизненный опыт, не исключено, что бывали за границей и, очень даже может быть, являетесь умным человеком. Только ведь я смотрю на жизнь с другой стороны, так сказать, под другим ракурсом. И, в силу этого, смею вас заверить, наблюдения мои уникальны. Кому, скажите на милость, придет в голову скрывать или извращать факты, перед каким-то зашарканным деревянным порогом? Мне известна вся подноготная! За день надо мной проходит уйма народа и к ночи я сам не свой от усталости. Немыслимую энергию пропускаю через себя! Трудно, знаете ли, работать с напряженными, гудящими вихрями, бушующими в человеке. Люди стремятся пустить пыль в глаза, произвести впечатление, которое, к слову сказать, с самой личностью ничего общего и не имеет. Не знаю, зачем они лицемерят, убеждают друг друга в искренности… Всё это мне и надлежит заземлить. Одна беда — земля переполнилась и плохо впитывает.

Обратите внимание, вон, по холлу мечется субъект со шрамом на лице — представитель конкурирующей фирмы. То сядет, то встанет, то на часы смотрит. Видимо, сегодня переговоры опять не удались. Злой, как черт! Он часто бывает в нашем офисе. И, судя по вибрациям, исходящим от него, очень агрессивен. Я бы даже сказал — террорист. И шрам свой получил в одной из кровавых операций. Это печальная очевидность. А я, ко всему прочему, чувствую еще и его сучковатую уродливую душу! Очень сучковатую, с хаотичными разрушительными вихрями. С моей точки зрения человек этот — стопроцентный брак! Вот когда воистину пожалеешь, что не умеешь говорить! Предупредил бы нашего шефа… Шеф мужик хороший, только уж очень неосторожный! Недооценивает страсти, кипящие за спиной. А этот, со шрамом, — истинная чума! И зачем только его сюда пускают? Все вынюхивает, выслеживает, в глаза не смотрит. Мнит о себе Бог весть что! Да еще и провода какие-то в портфеле таскает. Но меня не проведешь, я-то знаю, чего он стоит!

Может быть, вы скажете: «Заткнись, никчемная деревяшка, не то пнем тебя ногой!» — Это уж как вам угодно! Только ведь на сетчатку ваших глаз проецируется перевернутое изображение. Это научный факт. Вот и выходит, что я ближе к истине! Вижу, как есть на самом деле.

Странные вы, люди, существа. Мечтаете, чтобы в кармане шуршала зелень. И заняты этой чушью с утра до вечера! Подумали бы здраво: ну, зачем
она вам нужна? Да еще в кармане?! По мне — так пускай себе растет на газоне! Ей там самое место! И еще я никак не пойму, что это за слово вы все время употребляете — бабло?

Впрочем, каждому — свое! Вы мечтаете о зелени, а я, к примеру, хочу в небо! Взглянуть бы на него еще хоть разок! Деревья всегда тянутся к облакам. В этом вся их жизнь. Человек и представить себе не может, как мы ощущаем необъятный простор, как по нашим стволам до самых верхушек поднимаются бодрящие живительные соки, как беседуем с ветром, шурша тенистыми кронами, как умываемся предрассветным туманом… Горько вспоминать об утраченном счастье. Я ведь тоже когда-то был живым деревом. Это теперь лежу неподвижной обрубленной колодой. Но заветную мечту мою никто не затоптал!

… В час, когда решалась моя судьба, я еще пребывал в своей матушке, в вековой лиственнице. Ничего не предвещало беду. Светило солнце, щебетали птицы — ласковый выдался денёк! В логове, под корнями, резвилось семейство волчат. Но пришли какие-то люди, приставили к подножию красавицы-матушки бензопилу — и рухнула она, ломая раскидистые ветви. И гул прокатился по тайге, и земля содрогнулась. Помню, как больно впились в древесину ржавые металлические крюки, как ловкие парни топорами обрубили побеги… Как по острым камням волокли голый ствол к пристани, сплавляли по реке… Затем, в каком-то шумном заводском цеху, распустили на доски. И никто не заметил янтарных слез на пахучих срезах. А в тайге, на опустевшем пригорке, обнимая смолистый пенек, безутешно рыдал осиротевший ветер.

Когда строился этот объект, меня так шлифовали, что я, грешный, думал, что буду, ну, хотя бы, подоконником! А вот ведь как вышло! Правда, что с них взять, с пластиковых подоконников? Бездушный материал. А я отношусь к знатному роду древесины, очень твердому и очень стойкому. И прибыл сюда не из штамповочного цеха, а из далекой Сибири! По выносливости — крепче дуба и ясеня, да и кедра. Гниению почти не подвержен. В былые времена массово шел на строительство кораблей. И сейчас деревянные баркасы верой и правдой служили бы на флоте, плавали бы по морям и океанам. Но с современными лайнерами не потягаешься — всё на передовых технологиях! Хотя Венеция и Петербург до сих пор стоят на сваях из нашего брата. Потому как бетонные сооружения не выдерживают разрушительной силы морской воды. В мире много строений, которым уже более тысячи лет, а они всё целы и невредимы!

… Со двора к нашему офису примыкает небольшое «закрытое» предприятие. Только в последнее время там творится что-то неладное. Все началось с того, что средь бела дня, на виду у всех, украли директорский пистолет. Как такое могло случиться — загадка! Зачем он его вообще приобретал? И стрелять-то не умеет! А выгнали Сашку-охранника, он на ту беду как раз дежурил. «Куда смотрел?» — говорят. Жалко Сашку, его окружала такая чистая аура! Он и копейки чужой не возьмет! Следователь приходил — спящий какой-то, совсем без эмоций, в дело вникать не стал, но Сашку с собой увел.

Я думаю, ажиотаж был создан умышленно, чтобы отвлечь внимание. Пока все бегали да возмущались, случилось кое-что еще более серьезное! Тихоня уборщица незаметно вошла в помещение склада и спрятала там какой-то странный предмет, очень похожий на книгу. Только не книга это! Клянусь! Не быть мне из знатной древесины! От него исходит страшная опасность! Меня насквозь пронизывают нестерпимые судороги, но никто из персонала ничего не чувствует! Я же говорю, странные существа — люди! Беда грозит, а они спокойные! Им и в голову не приходит обезопасить себя! А всему виной все тот же неугомонный товарищ, с сучком вместо души! Нелёгкая бы его взяла! Он и с уборщицей прекрасно знаком, и Сашку — охранника люто ненавидит. Этот тип все и подстроил, чтобы его выгнали. Сашка сразу бы вычислил подозрительный предмет! У него нюх на такие дела — служил в разведке! Было дело, в прошлом году уже вынес подобную вещицу. За это ему еще и премию дали.

Я, конечно, не знаю, что такого ценного хранится у нас на складе. Из-за чего весь сыр-бор? Всё ведь засекречено! Да и вход туда с другой стороны! Только это нечто не дает покоя крутым браткам, особенно господину со шрамом! В офисе у нас много бывало разборок. В такие дни меня просто убивали беспощадные, ненавистные энергии — не успевал поглощать! Гнулся и трещал от непосильной нагрузки, от, бьющих под дых, остервенелых ног. Насилу справлялся. А недавно один, перешагнувший меня человек, с угасающими, едва пульсирующими токами — потенциальный труп, позвонил своему боссу: «Информацию добыли, — процедил он сквозь зубы, — коды и шифры сняты, можно ликвидировать». Что ликвидировать? Кого ликвидировать? Этого он не сказал. Тогда и просочилось, будто бы у нас на складе — новейшее дефицитное лекарство! Панацея от неизлечимых болезней. Препарат, говорят, совсем недавно начали использовать в мире. И еще просочилось, если вдруг он попадет в продажу, разорит какого-то очень влиятельного пахана, владельца обширной сети аптек.

А уборщица наша — «засланный казачок», даже думать о ней не хочется! Темная лошадка с тусклым свечением ауры. Вот до нее действительно работала хорошая девушка! Просто солнышко! Но к ней за что-то придрались. Кажется, она случайно выбросила какую-то бумажку с гербовой печатью. Представляете?! Сколько их валяется в урне! Так из-за этой несчастной бумажки человека выгнали! Что делается на белом свете?! Жаль девчонку. Я ее очень любил. От нее исходил теплый ласковый свет. И еще у нее были очень красивые ножки! Она часто мыла полы босиком, и меня, как родного, протирала влажной тряпкой. В то время я сверкал чистотой! Не порог был, а загляденье! Даже мечта о небе ушла на второй план! Только и жил нашей встречей! Окрыленный светлым чувством, источал целебные фитонциды, чтобы ни один вирус не посмел прикоснуться к моей возлюбленной. Эх, были времена! А эта, нынешняя, прости, Господи, весь мусор прячет в щель подо мной. И все ей сходит с рук! Как несправедливо!
Слышите, уже гудит сирена? Рабочий день подошел к концу. Сейчас опять радостно начнут об меня спотыкаться — человек сто, не меньше! Радостно потому, что завтра выходной. Скорее бы он начался! Все бока мои избиты, изранены. Хочется отлежаться в покое, ощутить блаженное одиночество. Впрочем, я всегда одинок.
А-а-а, вот и тайная преступница, выждав время, идет домой, оставив у двери грязный след. Как больно царапнула меня каблуком, зараза! Ну, наконец-то, покинула офис. Хотя нет. Топчется у входа, видимо, ждет кого-то. Точно — ждет! Вон, по опустевшей улице навстречу ей спешит, кто бы вы думали? — Всё тот же человек со шрамом! Это уже становится интересным! Парочка о чём-то напряженно беседует. Ох, и тревожно мне! Жутко и тревожно! Вижу, как он передает ей записку с какими-то цифрами и мобильный телефон. Она все это быстро прячет в карман.
— Будь на стрёме и ничего не перепутай! — доносится до меня, — не то… Он криво улыбнулся и показал из-под полы ветровки дуло пистолета.
— Ты же знаешь, милаха, от меня не скроешься, не убежишь. Нет такого места, чтоб скрыться от меня. Такой уж я парень! Да и долг за тобой числится…
Милаха испуганно хлопала глазами. Носитель шрама достал пачку долларов и небрежно стукнул соучастницу по носу:
— Сработаешь четко — она твоя! С такими деньжищами затеряешься где угодно — я препятствовать не буду! Как говорится, прощу все грехи и разойдемся красиво. А сейчас вали отсюда, лишние глаза нам ни к чему. У меня дел по горло. Надо братву погонять, чтобы гав не ловили, да и концы зачистить! Сегодня будет шикарный «фейерверк». Просто жесть! И здесь — «веселье», и на даче! А что поделаешь? Уж больно несговорчив твой шеф — делиться не хочет! Сам виноват. Пускай пеняет на себя. Таких правильных убирать надо, незачем им жить. Ладно, погнал я. Время вышло!
Он стал быстро удаляться, но вдруг обернулся и сказал:
— Слышь, ровно в ноль часов наберешь номер! Да не вздумай заснуть, как в прошлый раз! Сегодня все должно сложиться как нельзя лучше!
Заговорщики растворились в сумерках.
Офис давно опустел, все работники разошлись. Лишь в комнате, где размещалась охрана, ярко светилось окно.
Опасность сгущалась все больше. Зашарканный порог чуял — должно случиться что-то непоправимое, жуткое! Он догадался, что на складе спрятано взрывное устройство с дистанционным управлением. Именно так незадачливый Сашка называл тот злополучный предмет, который обезвредил в прошлый раз. Он тоже излучал такие же нестерпимые вибрации! Но сейчас Сашки не было. А порог не умел говорить…
Незаметно опустилась ночь. Полная Луна ласково глядела на спящую Землю. Таинственной, звёздной вязью поднебесье украшал Млечный Путь… Казалось, ничто не могло нарушить благостный покой. Но вдруг среди ангельского безмолвия прогремел мощный оглушительный взрыв, за ним — ещё один. Первым в воздух взлетел секретный офис, а чуть позже, вдали, за лесом, — дача несговорчивого шефа. В соседних домах вылетели окна, обрушились стены. Всюду слышался отчаянный крик раненых, обезумевших от ужаса людей. Надсадно воя сиренами, к месту бедствия неслись кареты скорой помощи. Паника охватила город.
А в дьявольском зареве, взмывшем до небес, в дыму и копоти, как в замедленной кинопленке, немыслимую траекторию описывал умудренный жизнью порог. Он летел, охваченный адским пламенем, дивясь, что так скоро сбылась его заветная мечта. Вот оно, небо! Прекрасное, бездонное небо! Он сгорал в своей мечте, рассыпался на множество маленьких светящихся искр. Не успев долететь до земли, они гасли как звезды на рассвете. Ничто не может противостоять огню. Пепел разносится ветром, а неумолимое время стирает память. Вскоре от дивного порога не осталось и следа. Будто и не было никогда! Топчась по нему каждый день, никто и не догадывался, что топчется по живому. На свете так уж повелось — не всё живое умеет говорить. Но зашарканный порог, ко всему прочему, имел ещё и необыкновенно чуткую душу. А это редкость по нынешним временам.

РИСОВЫЙ СУПЧИК
(Рождественский рассказ)

«Вот, Мурчик, и все наши сбережения на Рождество! — прерывисто вздохнула Дарья Ивановна, вытряхивая на клеенку содержимое кошелька, — а до пенсии жить еще целых десять дней»! Кот, щурясь, сочувственно глядел на хозяйку. «Что-то мы с тобой все постимся и постимся… И в будни, и в праздники. Все деньги уходят на лекарства. А тут, как назло, еще и зуб сломался! Да и как ему не сломаться на седьмом-то десятке лет? А вставить уже не придется. Цены кусаются! Хоть бы на кильку тебе хватило — и то хорошо! Любишь кильку? Да уж вижу, что любишь! — женщина ласково погладила кота по выгнутой спинке, — ну, ничего, как-нибудь дотянем».

В это время в дверь тихо постучали. Похрамывая, Ивановна направилась в прихожую. Она открывала, не глядя, не спрашивая: «Кто там»? Красть было нечего, а за жизнь свою не опасалась.
На пороге стоял молодой человек без особых примет.
— У вас куска хлеба не найдется? — чуть слышно спросил незнакомец, опустив глаза.

«Наверно, человеку совсем плохо, если на Рождество хлеба просит», — подумала хозяйка и, оставив двери открытыми, пошла в кухню отрезать кусок булки.
Бывает, люди притягивают к себе деньги, бывает, счастье или удачу. К Дарье же липли нищие. В девяностые годы, когда с прилавков исчезло продовольствие, они ходили толпами. В подъездах всех обзванивали, но никто им не открывал. А она всегда подавала, хоть сама нуждалась до крайности. Вот и сейчас не смогла отказать. Но парень дрогнувшим голосом сказал ей вслед:
— Тетя Даша, дорогая, я пошутил. Я думал, Вы меня вспомните. Это же я, Семка!
Дарья Ивановна всмотрелась в его лицо:
— И правда Сема! Радость-то какая! Надо же! Сколько лет, сколько зим! Ну, заходи, заходи, коль пришел. Расскажи, как живешь?
Оставив тяжелую сумку у двери, парень прошел в комнату.
— Присаживайся в свой уголок, — приглашала хозяйка, — будем обедать. Сейчас я тебя борщаком угощу. И оладьи есть ради праздника, и кутья!

Молодой человек попытался протиснуться на указанное место, но не смог:
— Кажется, я здесь уже не помещаюсь, — буркнул он, — лучше сяду у окна.
— Ну, как знаешь. Вырос, такой красивый стал! Кабы на улице встретила — ни за что бы не узнала!

Женщина подала на стол и села рядом с гостем, по-матерински поглядывая на него. Когда-то давно, вот так же, как сегодня, она открыла маленькому оборванцу с красными от мороза руками и обветренным лицом. Зима была на редкость лютой. Ребенок просил милостыню. А в это время из кухни тянуло ароматным рисовым супом. Ну, как было отпускать мальчишку? «Ничего, — подумала женщина, — не объест». И, досыта накормив его, отпустила с миром. Однако на следующий день визит повторился. Дарья Ивановна удивилась, но опять впустила беднягу,
разделив с ним нехитрый ужин.

С тех пор мальчик стал приходить каждый день. Он молча стоял под дверью, а из сиротливых глаз катились крупные слезы. Да и что было говорить? Все нищие выдумывают небылицы, им никто не верит. Но отец Семки действительно уехал в Москву на заработки, да там и пропал. Который год — ни слуху, ни духу! А безработная мать, совершенно отчаявшись, впала в беспробудное пьянство и однажды морозным вечером замерзла. Помнится, в тот день сильно мело. Сын все выглядывал в окно, ждал маму. А она все не приходила и не приходила. Она и раньше, бывало, исчезала на несколько дней. Но потом появлялась с гостинцами — с пирожками из ларька, а иногда и с куском дешевой колбасы.
Семка привык к ее отсутствию и по малолетству не знал, что это плохо кончится. Ему такое и в голову не приходило! Но вскоре женщину нашли окоченевшей, без пальто и обуви, на какой-то железнодорожной станции, где ее никто не знал. При ней не было никаких документов. Никто не стал выяснять, кто она и откуда. Насильственной ли была смерть или произошел несчастный случай? Было не до того! В рухнувшей стране рухнули и нормы морали. Тем более, заявлений о пропаже людей в милицию не поступало. Похоронили тело, как хоронят неизвестных бродяг. Позже от ее собутыльников ребенок узнал о постигшем горе. С тех пор у него не было ни мамы, ни еды. Голодать приходилось постоянно. Ослабев, он днями не вставал с постели. Хорошо еще, что жил в собственной квартире. В пустой, холодной, но, все же, в своей.
Так однажды голод и привел его к Дарье Ивановне. Было очень стыдно просить у одной и той же тети. Но никто больше не открывал, глядя на нищего в глазок. А если и открывал, то говорил, что нет ничего, а то и вовсе прогонял!
Целый месяц Семка ходил к ней, и целый месяц она кормила его, так ни разу и не отказав! А потом вдруг исчез. Дарья Ивановна по привычке продолжала ждать, но мальчик больше не появлялся.
Из-за постоянного отсутствия в школе, учителя забили тревогу и вскоре его определили в детский дом. Житье там было несладким. Заведение напоминало тюрьму для малолетних, с жесткими порядками и издевательствами. Но с тех пор он был под надзором и, по крайней мере, накормлен.
— Ну, касатик, — Ивановна заглянула ему в глаза, — рассказывай, куда ты тогда делся? Я ведь очень переживала.
И Семен поведал обо всем. О детдоме, о Витьке Черном, который постоянно бил его, о заведующей Валентине Юрьевне, которая, не разбираясь, наказывала обоих…

Невеселой была эта исповедь. Но, к счастью, жизнь не ожесточила сердце, а только закалила. Хотя многие ровесники за воровство и драки уже успели побывать за решеткой. А его Господь миловал. Он окончил профтехучилище и теперь работал газосварщиком. Худо — бедно мог содержать себя.
— Вот и слава Богу! Как я рада! — облегченно вздохнула Ивановна, — теперь женишься, детки малые пойдут, и забудешь все, как страшный сон! Давай чай пить! Поди, остыл совсем!

Они долго еще беседовали в маленькой кухне. За окошком хлопьями падал снег, придавая вечеру сказочную таинственность.
— Ну, я наверно уже пойду, — наконец сказал гость, — и так засиделся у Вас допоздна!

Дарья Ивановна пошла его проводить. Семен простился, надел куртку и по знакомой до боли лестнице спустился вниз. Сколько раз он ходил здесь! Сколько плакал, тайком пробираясь на чердак! Много лет прошло с тех пор, а дом был прежним. Тот же, пахнущий сыростью, подъезд, те же синие облупленные стены. Только вот… спасительница его совсем постарела… «Тетя Даша, тетя Даша! Милая, добрая тетя Даша!» — благодарно повторял он.

— Ах, батюшки мои! — вдруг спохватилась Ивановна, увидев у порога забытую сумку, — голова садовая!
И, кутаясь в старенькую шаль, выскочила на балкон:
— Сема, детка, вернись! — крикнула она, — ты сумку у меня забыл!
Парень остановился и отрицательно покачал головой:
— Ничего я не забыл! Это Вам, теть Даш, на Рождество, — и, послав ей воздушный поцелуй, скрылся в снежной замети.
Женщина растерянно заглянула в сумку, до верха набитую яркими вкусно пахнущими пакетами. Там лежала и колбаса, и рыба, и голландский сыр, и много-много чего еще… Но Дарья Ивановна уже не могла разобрать. Слезы затуманили взор.

ЗВОН, ХРУСТ и МЕЛКИЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Наш маленький микрорайончик несколько удален от города. Он расположен в лесистой долине с быстрой речушкой. Таков уж рельеф местности — то холмы, то впадины. Еще при царе, во времена Менделеева, здесь бельгийцы возвели коттеджи для своих инженеров, приглашенных Россией в промышленных целях. Тогда и началось активное освоение Малороссии. Господа иностранцы отлично справились с поставленной задачей. И завод возвели, и жилье построили. Да еще какое! Квартиры спланированы в двух уровнях. На первом этаже размещалась прислуга, а на втором, куда вела замысловатая лестница, — хозяева. Эта же лестница поднималась и выше, на чердак. Там тоже есть жилое помещение, где теперь чего только не хранится! А раньше оно служило уютной мансардой с выходом на крышу, на маленькую огороженную площадку, сплошь увитую плющом. Немало замечательных вечеров проводили там чужеземцы, слушая пение украинских сверчков. Что и говорить, добротные строения! Почти не пострадали они и во время Великой Отечественной войны, когда вся округа лежала в руинах. Говорят, в окно нашего дома влетел артиллерийский снаряд и взорвался. Ну и что? — Штукатурка осыпалась, а стены даже не пострадали! И еще я слышала, будто бы точно такой же снаряд и до сих пор валяется в хламе на чердаке, не опасный, просто некому сдать на лом.
Все у нас друг друга знают. Много родственников живет по соседству, целые кланы. Русские давным-давно смешались с украинцами. И не поймешь теперь, что мы за нация такая? Поколения сменялись, жилье переходило от отцов к детям, тем самым продолжая местные традиции. Такой, знаете ли, необычный уголок, большая редкость по нынешним временам. Часто ведь в собственном подъезде люди не здороваются! А у нас новости разлетаются в мгновение ока и ничего невозможно скрыть. Да, собственно, никто и не пытается. А сегодня и вообще радостное событие — Васька женится! Казалось бы, только вчера в рваном одеяльце его подбросили на крыльцо хромого Ильи и вот, поди ж ты, уже вырос, семьей обзаводится.
И на ком женится? — На самой престижной невесте — на Светке-стебелёчке! У нас все ее так зовут, не в обиду, любя. Уж больно она миниатюрная, не похожа на крепких своих подружек. Будто бы того, ну… Будто бы один знатный бельгиец еще в те давние времена положил начало их роду. Это похоже на правду. Иначе, с чего это вдруг вся их семья перебралась в Бельгию? Вот и Светка уезжает. Только теперь уже с мужем. Сразу после свадьбы и отбывают в Москву, а оттуда — в Брюссель.
Праздновать решили по-домашнему — совместить и свадьбу, и проводы. Разве всех желающих пригласишь в ресторан? Да и попрощаться надо, когда теперь свидимся?
Отдыхая на каждом углу, я тащу из магазина сумку, набитую хлебом. Все соседи вовлечены в процесс, помогают, чем могут. Кошкины, сын с отцом, мастерят длинные столы и лавки, а братья Дятловы, известные мастера, на крыше устанавливают блок фейерверка. Чтоб разгуляться, так разгуляться!
Глядя на эту суету, в полном недоумении, у подъезда стоит тетя Дуся, наш старожил, и, прикрываясь ладонью от солнца, указывает на раскрытые окна второго этажа, откуда гремит музыка. Мне вспомнилось, как в прошлом году, как раз в эту пору, я тоже тащила хлеб. Только тогда отмечали ее восьмидесятилетие.
— Господи, шо там происходит? — спросила она, загородив собой проход, — цельное утро галдеж! Говорили ж, будто энту квартиру продали!
— Продали, теть Дусь, продали! Еще на прошлой неделе. А Светлана осталась на несколько дней. Регистрация брака припала на сегодня, вот и пришлось задержаться. Новые жильцы любезно согласились подождать, пока свадьбу отгуляют. А потом уж и заселятся. Так что, там идут приготовления. Жарят, варят — кипит работа. Молодежь всегда шумит, сами понимаете.
— А-а-а, ну, дык, тада ясно… — деловито произнесла старушка, — хто ж там, в Бельгии энтой, придет на торжество? Не с кем будет и чарку выпить! Все друзья-подружки тута. А меня, как на грех, дома не было! К дочке Господь носил, так и не знаю никаких новостей! Все прозевала! Начисто! А оно, вишь, что на свете деется! А оно свадьба у людей! Ну, дык, и правильно, и слава Богу! Будя ему, Ваське-то, по девкам бегать. Теперича остепенится — факт!
— Правильно-то правильно, только вот в квартире пусто! Мебель распродали. Ни столов, ни стульев, ни посуды… Ничего нет! Они со Светкой вчера с ног сбились, бегали, просили тарелки. Ко мне тоже забегали. Мол, одолжите, Татьяна Ивановна! Дала, чего там! И сервизы, и рюмки… Пусть дети радуются. И Павловна из второй квартиры выгребла, все, что можно, и Строковы, и Волковы.
Правда, у них, у Волковых этих, посуда дорогая, заграничная, не то, что у нас, а тоже дали, не пожалели! Предупредили только, чтобы не разбили…
— Ой, смотрите, смотрите! — вдруг послышался радостный крик, — молодые едут! Ур-р-ра!!! Бежим скорее встречать!
Из-за угла торжественно вырулил серебристый Мерседес, свадебно украшенный. За ним — еще две машины с надсадно гудящими сиренами. Все посыпали на улицу, поглазеть. Всем же интересно!
Распахнулись дверцы автомобиля, выпуская на свет новоиспеченных супругов, восторженных и счастливых! Смех, гвалт, поздравления. Осыпать молодых из подъезда выскочила Семеновна — наша неизменная сваха. Полная до краев ваза мерно покачивалась на толстом ее животе. И полетели поверх голов конфеты, хмель и мелкие деньги — на счастье, как принято говорить. Детвора с визгом бросилась собирать. А монеты все летели, поблескивая на солнце, пока одна не угодила жениху в глаз. Этот момент как раз и успел запечатлеть фотограф Степка. Профессионал — ничего не скажешь! Ну, в конце концов, никто не виноват, что именно Васькина голова торчала над всеми. Пускай благодарит свой двухметровый рост. И еще хмель с монетками запутались и у невесты в волосах. На счастье — так на счастье!
Тем временем Кошкины внесли в дом столы, расставили лавки. Скатерть-самобранка быстро заполнилась свадебными угощениями.
Толкаясь у входа, за молодыми в «трапезную» поспешили нарядные гости. Тетя Дуся, чтобы выглядеть поприличней, успела переодеться в свое выходное платье. Больших денег стоит. Похоже, Менделеев его тоже видел. В квартире, на удивление, все расселись, всем хватило места. Как говорится, в тесноте, да не в обиде! Слезли с крыши и Дятловы, обещая сегодня шикарный фейерверк.
Начался пир. Отовсюду кричали:»Горько!». Лезли с объятиями к жениху и невесте, желая им счастья. Шампанское лилось рекой. Впрочем, и самогончик в коньячных бутылках тоже пошел в ход. Соседушка наш, Павел Игнатич, дай Бог ему здоровья, большой специалист в этом деле. Качественный продукт изготавливает, убойный. Так что, свадьба удалась на славу! Да, что там?! Один тамада чего стоил!
Звали его Пеца. Он сам так мило, с акцентом, произносил свое имя. Вчера, как легкокрылый Пегас, примчался на свадьбу к другу. Привез бочонок настоящего кавказского вина. Парень обладал неиссякаемым чувством юмора. Тостов знал тьму тьмущую, как и подобает настоящему джигиту. Дьявольски темпераментный и обаятельный! Но сегодня приходилось ему туго. Произнося здравицы, пил и сам. А то, как же? Надо ж, чтобы все было по-настоящему, натурально! Чтобы счастье действительно услышало и снизошло. Счастье, оно ведь капризное! Заметит подвох — и улететь может! Но бессонная ночь, проведенная в дороге, и страшная жара сыграли с Пецей злую шутку, и острый язык его мало-помалу стал заплетаться.
Невестины подружи, Валя с Галей, местные красавицы, в белых фартучках, как настоящие официантки, бегали туда-сюда с подносами, полными яств. И тут же, забрав со стола грязные тарелки, уносили их в ванную, погружая в холодную воду. Ставить-то все равно некуда! Кое-как прилаженный к кухонному подоконнику, щит уже не вмещал горы посуды. В ванной решили все и помыть.
Василий с замиранием сердца следил за виражами хмельных барышень, боясь, чтобы ничего не разбили и, сверкая глазами, шикал:
— Девки, черт вас побери! Аккуратно! Тише! Ос-то-рож-но!
— Мы и так осторожно! — отвечали те, — ты, Вася, уже впекся! Женишься — так женись, не встревай не в свое дело, целуй лучше свою невесту!
Молодые, сидя во главе стола, принимали поздравления. Чего им только не дарили! Чего не желали! Только бы пожелания эти сбылись! Гости веселились. Вкусности истреблялись в немыслимых количествах, приводя бедные желудки в полное расстройство. Ванна наполнялась посудой… А время неумолимо истекало. Незаметно наступил вечер.
Между тем, Пеца сник. Черные кудри пали на высокий лоб, глаза затуманились, шутки постепенно иссякли. Тамада онемел. Бедный тамада! Он даже не шатался, он просто не мог двигаться. Видя, какая беда приключилось с заводилой, друзья решили, во что бы то ни стало, «реанимировать» его. Но как? Что делать? Что предпринять? Мозговой центр начал работу. Парня вывели в коридор, подальше от любопытных глаз. Виктор советовал дать воды с нашатырным спиртом, Андрей тер бедняге уши — говорят, это помогает. А Сашке, шАферу, вообще пришла феноменальная мысль: окатить Пецу холодной водой.
— Вот увидите, хлопцы, после этого он мигом протрезвеет! — упрямо настаивал дружка, — вода — первое дело! В вытрезвителях пьяных тоже водой окатывают! А одежда на нем сразу и высохнет! Жара-то какая! Гарантирую, будет наш тамада, как новый!
— Не вариант это, не вариант, — заметил проходивший мимо Дятлов, — не чудите!
— Ой, ты еще тут! Тебя не спросили! Иди фейерверком занимайся! Мы и без тебя разберемся.
И, недолго думая, взяли Пецу под мышки и поволокли в ванную комнату.
За столом стало как-то невесело. Кто вышел покурить, кто давал молодым последние наставления, как там жить «за бугром», кто болтал с соседом, а кто, с устатку, налил себе еще сто граммов… из солидарности с тамадой. Но самые стойкие голосисто выводили: «Ой, Маричка, чичери, чичери, чичери….» Баян, на котором лихо играл Пал Игнатич, прямо-таки, готов был разорваться!
Парни уже дотащили Пецу до спасительного места.
— Смотрите, мужики, — удивился Сашка, протискиваясь в узкую дверь, — здесь уже кто-то и воды налил! — вот это здорово, вот это кстати! Все будет путем, заносите его, заносите!
— А че это свет не включается? — возмутился Андрей, — Темнота-то какая!
— Че, че? Лампы нету! — пояснил Витька.
— Ну, ладно. Она и даром не нужна! Мимо не положим.
И, взяв рослого детину за руки и за ноги, на счет: раз, два, три, бросили в ванну. Пеца поднял фонтан брызг, но, отчего-то, так и остался лежать на поверхности! Так сказать, без погружения. Да еще неизвестно откуда послышался звон битого стекла. А так-то все было хорошо! Так-то все шло по плану! Судя по всему, тамада непременно должен был протрезветь!
В это время с подносом в дверном проеме показалась Галка. Глаза ее округлились, брови стремительно поползли на лоб:
— Вы что, с ума сошли? — вскрикнула девушка.
— А че такого? — переглянулись довольные собой «реаниматоры».
— Олухи! Там же посуда!
С выпученными глазами друзья впали в анабиоз.
— Вот дурачье! — сокрушалась Галка, — ну, что теперь делать-то будем? Она же чужая! А ну, придурки, вытаскивайте его! Быстрее, быстрее! И дайте какое-нибудь полотенце!
Под хруст трескающегося фарфора, Пецу кое-как выволокли из ванны вместе с мобильным телефоном, паспортом и деньгами… Вода струйками стекала на пол, нарядная рубашка была в порезах.
— Ну, гады, теперь смотрите, не проболтайтесь! Чтоб все тихо было! — приказала Галя, грозя маленьким кулаком, — а то, чего доброго, скандал спровоцируете! Я потом уж как-нибудь сама все улажу, — и, тяжело вздохнув, поспешила к гостям.
— Ясное дело, молчать надо, — согласились шокированные товарищи.
— Ну, кто ж знал?! Кто ж мог такое представить? — наперебой бубнили они, оправдываясь.
Мертвецки пьяный, Пеца лежал в проходе.
— Не, ну, это… Мужики, все равно с ним надо что-то делать! — опомнившись, буркнул Витька, — не оставлять же его так?! Может быть, на воздухе протрезвеет? Там уже подул прохладный ветерок. Может, снесем его в какое-нибудь укромное место? Чтоб не видели его мокрым?
Сашка с Андреем тупо переглянулись.
— Наверное, так и сделаем, — оценив ситуацию, решили они.
Подняв бесчувственное тело, парни взвалили его на плечи и потащили по лестнице, ведущей на крышу, на ту самую площадку, где Дятловы давеча установили блок фейерверка. Площадка была огорожена невысоким металлическим парапетом, доходящим до колен. Под стенкой, в нише, стоял старый плетеный топчан, едва различимый в темноте. На него и положили Пецу.
— Уф-ф-ф, слава тебе, Господи, донесли! — перевели дух верные друзья, разминая затекшие плечи. — Здоровый, черт! Все руки оборвал!
— Хорошее место, тихое, — со знанием дела отметил Виктор, — здесь его никто не потревожит и не найдет. Пусть поспит на свежем воздухе, а нам пора к столу, что-то есть захотелось, да и в горле пересохло!
Они поспешили вниз и, приняв на грудь еще граммов по двести, вскоре забыли про тамаду. Впрочем, инициатива была уже в руках Павла Игнатича, виртуозно игравшего на баяне (и того самого, что так же виртуозно гонит самогон). Ясное дело — свято место пусто не бывает! Человек замечательно пел, собрав вокруг себя импровизированную хоровую капеллу.
Дятловы, тоже слывшие классными певцами, сегодня помалкивали, потому как язык больше не слушался, превратившись в неповоротливую сосиску. А срамиться на людях они не привыкли, нет! Но о фейерверке помнили исправно и в просветах между тостами озабоченно спрашивали друг друга:
— Слышь, братан, так уже п-пора или еще р-рано?
— Не… не… торопись, давай е-е-ще немного выпьем… Торопиться в нашем деле низ-зя!
— Это точно, — заключил младший, наполняя рюмки, — смешить — людей спешить! Тут нужен конь-цен-цус.
Наш дом никогда еще не испытывал таких децибелов! Звуковые колонки сотрясались, полы дрожали под каблуками танцующих гостей. Даже стены вошли в резонанс. Всем было весело. Только Галя с Валей озабоченно о чем-то шептались в дальней комнате.
На дворе стало совсем темно, когда Дятловы, наконец, единодушно пришли к выводу, что пора. Пиротехники — ничего не скажешь! Им не впервой! Когда день рождения там у кого или крестины какие — они завсегда пожалуйста!
Крепко пошатываясь, братья добросовестно поднялись наверх, подожгли фитиль и, не доверяя заплетавшимся ногам, на пятой точке, быстро скатились вниз, к парадному, где народ с нетерпением ждал фейерверка.
И вот началось: бах! Бабах! Тарарах! Ну, здорово! Ну, сила! Ночное небо в ярких вспышках! В счастливых глазах — разноцветные огни. Залп, еще залп, еще! Аж дух захватывает!
От грохота над самым ухом, бедный Пеца пришел в ужас и, видимо, решил, что наступил конец света. Едва держась на ногах, он сорвался с топчана и бросился, куда глаза глядят. А куда они могли глядеть? До конца света оставался всего один метр! Споткнувшись о парапет, тамада тяжелым фугасом полетел вниз, на противоположную сторону дома, где еще с незапамятных времен, под стеной, стояла огромная шахтная вагонетка для полива. Ну, да… с водой. Парню прямо-таки везло с купанием! Во второй раз сподобился. Ветки акации, изорвав одежду, конечно, замедлили падение. Шипы-то не шуточные! Но все равно приложился он основательно. Хорошо приложился. Поцарапался весь да несколько ребер сломал. Правда, это выяснилось чуть позже, к утру.
У дома на лужайке, беспечно задрав головы, гости любовалась «золотым дождем», как вдруг, сотрясая пространство, раздался оглушительный взрыв. Куда там, покруче прежних! Никто не мог и слова вымолвить. Отчего-то в небо взмыла крыша, вернее то, что от нее осталось. Предметы всякие: черепица бельгийская… лаги… доски… ящики какие-то… И Бог его знает, что еще! Все это летало по округе, полыхая в огне. Народ аж присел снепривычки, но тут же, сообразив в чем дело, с воплем бросился врассыпную.
— Вот это фейерверк так фейерверк! Вот это да! Что мы сделали не так? — мигом протрезвев, гадали Дятловы, — как такое могло произойти? Всю жизнь было путем, а тут — на тебе! Взорвалось! Дьявольщина какая-то!
Дом окутывал едкий дым. Люди в шоке вытирали измазанные лица. Кого-то достало горящим обломком, кого-то — куском лопнувшей черепицы. Все были изрядно напуганы, но, слава Богу, живы.
Когда же копоть рассеялась, многие вышли из кустов. В том числе и тетя Дуся. Выходное платье на ней было безвозвратно испорчено, к тому же, мокрое сзади… Ничего не поделаешь, она видела войну своими глазами. Знает, как это, когда рвутся снаряды.
— Ой, Господи, Божа! — истово крестилась старушка, направляясь к нам, — чуть не померла со страху! Думала, смертушка моя настала.
Все повернулись в ее сторону.
— И то вспомнить! — качала она головой, — говорила ж я свому старому дураку, царство ему небесное, выкинь, ты, Федор, Христа ради, энту ржавую бомбу! Не место ей на чердаке! Не место! А он мне: «Молчи, глупая баба! Не твово ума дело! Сказано тебе: не гожая она, значит, не гожая! Ишо с войны разряжена! А мне она нужна. Мастерская у меня тута, аль не видишь?» Шо ж я могла поделать с энтим пьяницей? Молчи, дык, молчи! Не то, не ровен час, ремнем перетянет с блестяшшей бляхой. С ним станется. Дюжа больно бьется энта чертовая бляха! Царство ему небесное, Феде мому.
Да-а-а, столько лет пролежав на чердаке, снаряд все-таки не выдержал гуляния, детонировал, проклятый! Хорошо еще, что не в полную силу. Повезло, что и говорить! Серьезно никто не пострадал. Так, по мелочи — синяки да ушибы. Вот тебе и не гожий!
Ну, этот, конечно, кое-что повредил в доме, зачем врать? Можно даже сказать, разрушил. Прямо из комнат звездное небо стало видать. А стены опять ничего, не пострадали.
Так что, повеселились мы хорошо. Пожарные приезжали. Интересно, кто им сказал? И милиция наведалась, и скорая помощь. Нам-то, большинству, ни то, ни другое было ни к чему! Но врачи все равно, из уважения, йодом помазали, таблетки успокоительные дали. С крыши ведь много чего твердого летело!
А вот из-за Пеци пришлось наплакаться. Чуть забрезжил рассвет — кинулись: где Пеца? Нет Пеци! Народ уже расходиться начал. Устал ведь! Кого спрашивать? Где искать? Жених так прямо извелся весь! Добился, наконец, от троицы этой, от этих «реаниматоров» — Витьки, Сашки и Андрюхи, что они на крышу его отнесли. Чуть не помер, сердечный, от горя. Еще бы! Лучшего друга на части разорвало!
Вдруг слышим, Пал Игнатич тихо из палисадника зовет. Мы — бегом туда. Глядь в вагонетку — нос из воды торчит. Ясное дело, Пецин! Теперь всем миром навзрыд голосили, думали, утоп касатик… Стали вытаскивать, а он живой! Вот счастье-то было! Видно, плавает хорошо.
А молодых проводили, как положено, на утренний поезд. Душевно проводили, правда, без вещей. Кто ж их соберет теперь, вещи эти? Ну, ничего, на дворе лето. Без вещей оно даже легче. Документы и билеты, к счастью, лежали в кармане свадебного пиджака, который Василий оставил в прихожей на первом этаже. Жарко было, он и снял его. Провидение вмешалось.
Новые жильцы отчего-то отказались переезжать в квартиру… Деньги им вернули. Я ж говорю, тут живут все свои. Видно, местность чужих не выносит. Оно и к лучшему. Крышу постепенно отремонтируем и заживем, как прежде. А то пришлось бы не знамо кому и материальный ущерб возмещать, и компенсацию выплачивать.
Вот такой уютный квартальчик есть у нас в городе. (И по розе ветров удачно расположен!) Да, что там говорить! Все у нас отлично! Приезжайте, сами убедитесь!