Три рассказа

Исчезнувший четверг

Не надо думать, что дело в личных местоимениях. Любое «она», «он» и даже «они» можно заменить конкретными именами, называющими, указывающими, обрисовывающими, уточняющими разными способами предмет, о котором идёт речь. Все они, в сущности, есть только производное от одного, самого главного местоимения «Я». Можно и нужно искать синонимы. Для красоты слога, для вящей убедительности, для классической симметрии изложения. Но, в конечном итоге, разговор, рассказ, повествование так или иначе ведётся от первого лица, от «Я», единственного и неповторимого для его обладателя, даже если это самое «Я» нигде прямо не упоминается. Оно вполне зримо присутствует в лексике, в выборе темы, в манере изложения. Оно окрашивает индивидуальностью любое слово, оно преподносит события, саму отображаемую жизнь в преломлении собственного восприятия, оно бесконечно лукаво и неуловимо… Я… ОНА и Я.

… из большого окна крохотной квартиры на четырнадцатом этаже ОНА смотрела на этот город. Как бы отстранённо, он расположился чуть вдали, по берегу озера, переливаясь синеватыми холодными огнями освещения, бездушным цветом реклам, праздно подмигивающих в заданной подвижности; скольжением света автомобильных фонарей, плавной цепочкой струящихся в противоположных направлениях. Красные и белые, они текли почти одинаковым потоком и создавали перспективу жизни. Озеро являлось естественной границей, от которой отталкивались и куда стремились огни.

ОНА живёт теперь здесь. За спиной — ещё необжитая, не ставшая пока домом, почти чужая комната, наполненная различными вещами: наспех сложенными ящиками, коробками и стопками книг. Расставить их и хоть как-то упорядочить быт не получается. Мебель нелепо застыла, ожидая места в разлаженном пространстве. Всё случилось так внезапно, что Она не может найти себя в резко изменившихся обстоятельствах собственной жизни. Любое прикосновение к знакомым предметам неизбежно тянет за собой воспоминания, бередит свежую рану. Рана кровоточит. Память снова воскрешает ужасные подробности того дня. Горе так необратимо, что мелочи повседневного существования не воспринимаются сознанием. Небольшой письменный стол стоит впритык к окну. Занавесь отвёрнута. За хрупким стеклом – даль и простор. Земля, вода и небо. Большой город. Мегаполис у озера.

Он похож и не похож на другие большие города. К нему нужно долго присматриваться, чтобы определить, чтобы передать его сущность, чтобы… Зачем? Чтобы выразить его? выразить себя? чтобы как-то утвердиться в суете и неразберихе круговорота жизни?

Он – собственник и диктатор, этот огромный муравейник разномастных людей, хранитель и вершитель судьбы миллионов. Несмотря на кажущуюся отрешённость и внешнее безразличие, город оказывает влияние на своих обитателей, город не может существовать без них.

Однажды, лет десять назад, когда она была готова сложить руки и подчиниться непреодолимым обстоятельствам, он изменил её судьбу. Он не выпустил её тогда, когда по предписанию властей, нужно было покинуть этот город, эту страну в течение 24-х часов. Он заморочил её своими туманами, мелкой крошкой дождя со снегом, он превратил знакомые дороги и переулочки в нечто незнакомое и загадочное, мерцающее, манящее и затягивающее, увлекающее вглубь, непостижимое и волшебное. Он искрился ледяной крупкой вечернего освещения и переливался разноцветьем, ежесекундно изменяясь, что-то пряча, а что-то неожиданно выставляя напоказ. ОНА засмотрелась, задумалась и заблудилась, потеряла дорогу, которую хорошо знала. Останавливаясь на заправках, спрашивала и получала необходимые указания, следовала им, но выбраться из лабиринта не могла. Вначале пришлось отменить первую деловую встречу, за ней и несколько других. Время поджимало, а нужное направление не находилось. Махнув рукой на всё неотложное, она уже только хотела вернуться, но и это не удавалось. Измученная странным приключением, часов через пять ОНА всё-таки нашла верный путь, везде опоздав и нигде не побывав. Но в голове прояснилось, правильное решение пришло само собой. Город его подсказал, сформулировал и настоял на своём. Сдаваться нельзя. Нельзя опускать руки.

МОЁ окно вписывается в общую панораму огней города и для кого-то невидимого также является частицей общей картины, состоящей из миллиардов ничтожных, поодиночке незначимых, мелочей. Которые мельтешат, кружатся, сходятся и расходятся в пространстве и времени, создавая единое полотно бытия.

Рациональному мышлению свойственно искать толкования случайностям и выводить закономерность из частного. Непредвиденности пугают. Сбивают с ритма. Вызывают переполох.
Казалось бы, семь дней недели. Название каждого — условно-привычное. И вдруг один день, заурядный как длинная череда до и после него, исчезает напрочь. Почему-то за средой следует пятница. Четверга не было. Не случилось в твоей жизни. Память суматошно мечется, сознание отвергает событие и указывает на его невозможность. И, тем не менее, приходится констатировать факт.

Вначале ЕЙ показалось странным, что программа телевидения изменилась. Ожидаемая передача без объявления причин не появилась в назначенный час. Взамен предлагалась пятничная программа. ОНА была раздосадована. Потом попыталась найти разумное объяснение и переключилась на новостной канал. Возможно, что-то такое произошло, что изменило установленный порядок. Новости датировались пятницей, это уж точно ни в какие ворота не лезло. И на всех каналах одно и то же. Пятница и всё тут. Лишь тогда она перестала винить всех и вся и обратилась к себе. ОНА (или Я?) помнила всё, что происходило в понедельник, вторник, среду, последовательно восстановив ход событий с точностью до часа. Слава Богу, ничего особенного. За исключением пропавшего четверга, всё поддавалось анализу и учёту. Испугавшись, ОНА осторожно навела справки у тех, кто в ладу со временем. У них четверг присутствовал, иным он показался даже длиннее обычного. Возможно, чей-то длинный, бесконечный четверг получился за счёт её утерянного времени. Потом ОНА позабыла о злосчастном четверге. Однако явление повторилось с упрямой последовательностью. И ОНА растерялась. Как можно жить, не доверяя себе? Ей претила мистика и не верилось в чертовщину. Но объяснений не было. Как и не было у неё четверга. Тогда ОНА заплакала от бессилия, от безысходности и страха перед надвигающимся безумием.

В очках сморкаться неудобно. А когда плачешь, приходится время от времени сморкаться. Нос закладывает, он разбухает. Нужно снимать очки, потом снова их надевать. Вытираешь нос, глаза, сопя вдыхаешь, всхлипывая – и всё начинается опять. Легче не становится. Особенно, когда плачешь от жалости к себе.

Хорошо, что Я не ношу очки.

Я вижу её отчётливо, я понимаю её и люблю. А ОНА ёжится под моим участливым взглядом. Ей тошно любопытное внимание. Больно, когда рассматривают пристально. ОНА должна побыть одной. Без озвученной цели и особого смысла, который, всё-таки, есть… Пока без… Ей надо себя осознать в изменившемся качестве нового «Я» без четверга.

Я могла бы легко помочь ей. Я знаю, почему исчез злополучный четверг. Именно в этот день недели её настигло необратимое несчастье. Не в силах перебороть горя, сознание просто отстранилось, память услужливо исключила день происшествия и запрятала глубоко в подкорку, чтобы заблокировать на время терзающие душу бесплодные размышления о причинах и следствиях. Чтобы продолжить существование, переключившись на реальность. Ничего загадочного не произошло. В критической ситуации проявился и сработал инстинкт самосохранения, присущий всему живому. Злополучный четверг в данном случае выступил в роли местоимения, присвоив имя события этого дня.

Каждый пишущий человек знает, как необходимы местоимения и как тяжело бороться с их назойливостью в тексте, как трудно соблюсти оптимальную пропорцию имён и их заменителей. Я преклоняюсь перед злосчастным четвергом, самоотверженно взявшим на себя функцию местоимения, перед родным языком с его безграничными возможностями, перед человеческим сознанием, способным на невообразимые метаморфозы!
Четверг пожертвовал собой для выживания и сохранения «Я» индивидуума.

Ах, какое оно снисходительно- высокомерное, везде сующее свой всезнающий нос, это сугубо-личное местоимение Первого лица, Единственного числа! Альфа и омега человека и человечества, позволяющее авторитетно называться и ссылаться на самого себя! Как оно самоуверенно и бесстрашно, когда речь идёт о других местоимениях, не таких значимых и очевидных, как оно, это «Я», без роду и времени, персональное и обобщающее, самоуверенное и безапелляционное, эгоистичное и всегда центростремительное! Иногда, когда ему плохо, оно прикрывается безликим множественным числом, как будто хочет слиться с массой других и раствориться в ней без остатка. Не верьте! Это минутная слабость. Она быстро проходит. На самом деле «МЫ» — это не энное количество многих «Я». Множественное число чуждо «единственному и неповторимому». Оно много теряет из своих разнообразных качеств, объединяясь с другими и получая взамен сомнительность коллективной поддержки. Нивелирование – приведение к одному уровню, сглаживание, — претит сущности любого «Я». Оно самолюбиво, оно неординарно, оно всегда в единственном числе. Оно не приводимо к общему знаменателю. Оно одиноко. И в этом суть.

…огни стали реже и не так ярки. В дымке проступают очертания небоскрёбов, церквей, магистралей, каких-то громоздких сооружений на фоне частных домиков, которые придают устойчивость общей панораме города. И всё это венчается пронзительно-одиноким силуэтом телевизионной башни. Она напоминает гигантскую букву «Я» русского алфавита.
Сегодня четверг.

. 2008г.

 

Путешествие

Вот и подошло к концу, так и не начавшись, продуманное ею до мельчайших деталей и подробностей, такое долгожданное и желанное, несбывшееся путешествие. Она долго готовилась в дорогу и, казалось, предусмотрела всё.
Ещё стоят не распакованными тщательно уложенные чемоданы, битком набитые необходимыми вещами, сувенирами и подарками, ещё действителен билет — пропуск в мечту, ещё светит яркое солнце, ещё где-то кто-то ожидает встречи, но совершенно внезапно, вдруг, всё безвозвратно, непостижимо меняется. И рушатся только что казавшиеся такими реальными и прочными, воздушные замки. Катастрофически мгновенно необозримые горизонты возможностей смыкаются, превращаясь в одну чёрную, неотвратимую точку, которая настигает и целенаправленно бьёт в самое сердце. Которая уже внутри, кроме которой ничего больше нет.

Отрешённый поток сознания беспомощно фиксирует резкую боль, сразу ставшую единственной данностью. Скользящие мимо многочисленные и ничего не значащие приметы изменившихся обстоятельств, уже ненужных и бессмысленных, никак не соотносятся с главным. Ещё действуют по инерции рефлексы. Ещё обречённо работает заведенный механизм. Но завод иссякает. Почти иссяк… Иссяк.

***

Животные живут инстинктами. Если и строят планы, то только на очень конкретное, сиюминутное действие. Но как-то знают и предчувствуют ход событий. Домашние животные не любят разлучаться с хозяевами. Надменное и независимое кошачье племя, консервативное и устойчивое в своих капризах и привычках, может о многом рассказать внимательному наблюдателю. В отличие от человека, кошки не любят радикальных изменений, не ищут их и довольствуются тем что есть, уютно обживая и упорядочивая по-своему имеющееся жизненное пространство. Кошки самоуверенны и балованы как любимые женщины.

Впервые увидев чемодан, нарушивший расположение знакомых предметов, Кот, ласково называемый в семье Котёнком, настороженно обнюхал странный ящик. После чего улёгся на откинутую крышку и всю ночь наблюдал за необычными приготовлениями. Утром Хозяин с Хозяйкой ушли, забрав чемодан. Кот терпеливо ожидал их возвращения. Хозяин вернулся один. И потекло тоскливое время.

Они были очень похожи, Кот и его Хозяин. Даже имели определённое физическое сходство. Хозяйка часто повторяла, что если бы не знала матери одного и другого, то считала бы – оба родились от одной мамы. Сохранилась фотографическая карточка, запечатлевшая Хозяина в младенческом возрасте. Ребёнок был крупен, упитан и весел. Забавные перевязочки на ручках и ножках подчёркивали ширину кости и крепость сложения. Лапки Котёнка были точно такими же поначалу. Они непропорционально расширялись книзу и производили впечатление силы. Голубизна глаз свидетельствовала о невинности и чистоте помыслов. Любопытство и лень сочетались с чувством долга и нелюбви к переменам. Инстинкт Котёнка и интуиция Хозяина часто изумляли Хозяйку. «Две Кошки», как она говорила, отлично понимали друг друга. Самозабвенно отдаваясь игре, они на полном серьёзе мерялись силой и ловкостью, ссорились и долго помнили обиду. Тогда приходилось их мирить, что тоже было смешно и трогательно.

И вот, в один счастливый день, Хозяин вдруг не вовремя ушёл, а потом вернулся, вернулся вместе с Хозяйкой и злополучным чемоданом! Как-то Котёнок уже знал, что невыносимая мука разлуки окончилась. Он ждал около входной двери, дрожа и волнуясь от радостного предчувствия. Они тут же бросились друг к другу, в глазах Котёнка показались слёзы, и он с каким-то собачьим восторгом принялся вылизывать хозяйкино лицо, мокрое и приятно-солёное. Хозяин, смущенно просветлев, терпеливо ждал своей очереди.

Вскормленный «детским питанием» с месячного возраста в атмосфере любви и заботы, Котёнок быстро рос и вскоре из крохотного комочка, целиком умещавшегося на ладошке, превратился в наглого, самовлюблённого рыжего типа с белой манишкой, откровенно считающего, что весь мир принадлежит исключительно ему. Походка сделалась уверенной и твёрдой, хозяйской. Лапы больше не разъезжались на паркете. Движения приобрели вальяжность и неторопливость. Хозяйка решила, что Котёнка пора развивать духовно. С ним надо разговаривать. Она любила порассуждать на отвлечённые темы, но теперь обращалась с назидательно-насмешливыми монологами конкретно к маленькому проказнику, часто называя его по имени и сопровождая речь мимолётными прикосновениями. Кот быстро научился понимать шутливый тон и даже неловко пытался улыбнуться в ответ. Он отлично знал своё имя и бесчисленные модуляции, с которыми оно произносилось.

По утрам занимались домашними делами. Котёнок крутился под ногами и руками, отслеживая каждое движение, устаивал засады, прятался и появлялся, требуя внимания. Это была игра, которая никогда не надоедала. Хозяйка беседовала  ласково, объясняя и наставляя его на путь примерного поведения. Он внимательно прислушивался к наставлениям, сохраняя лукавую гримасу. Вскоре Кот досконально изучил распорядок дня в доме и аккуратно соблюдал установленный ритуал, внося необходимые поправки в свою пользу. Малейшее нарушение вызывало растерянность и обиду. Когда возвращался с работы Хозяин, Котёнок бежал навстречу и тёрся всем телом, приветствуя его появление. В это же время Хозяйка методично перечисляла формальному главе семьи проказы и безобразия, совершённые избалованным малышом. «Формальному» потому что, на самом деле, животное именно себя чувствовало главным в доме. «Ябеды» хозяйки не могут быть восприняты всерьёз. Кот смотрел недоуменно и на «голубом глазу». Напускной вид преданности и послушания напрочь опровергал всяческую напраслину, возводимую на него, — послушного, умного и хорошо воспитанного усатого хитрована. При этом мимика треугольной мордашки была по-актёрски выразительной. Все хохотали, а Котёнок, в свою очередь, жаловался на Хозяйку, моментально перевоплощаясь в безвинную жертву неслыханного произвола, и выпрашивал лакомства.

Поначалу Хозяин смущался и не знал, как себя вести в присутствии нового члена семьи. Но вскоре привык и, следуя указаниям Хозяйки, начал участвовать в интеллектуальном развитии животного несколько странным способом. Однажды, когда Хозяйка неожиданно рано вернулась с работы, её глазам представилась комическая картинка: Котёнок лежал в ногах у Хозяина, который зачитывал ему вслух русскую газету. Кот одобрительно мурлыкал, внимая каждому слову…

«Две Кошки» с живым интересом относились к хозяйкиным рассуждениям. Она была разговорчива и смешлива. У неё всегда находились нежные слова, которые Хозяин и Котёнок знали наизусть, но с удовольствием слушали снова и снова. Кормление Котёнка происходило под присказку, в которой описывались действительные и мнимые достоинства животного. Чрезвычайным успехом пользовалось сравнение красотой и статью с Софи Лорен. ( Кошачье племя особенно чувствительно к звукам «р» и «с».) Попутно муж неизменно сопоставлялся с Аленом Делоном, разумеется, не в пользу последнего. Хозяйка вообще была склонна к преувеличениям. Котёнок прилежно уплетал корм, прислушиваясь к каждому слову, к порядку слов, который нельзя изменять или нарушать. Он понимал их значение и отлично разбирался в интонациях. Хозяин только молчаливо посмеивался.

Оба не любили гостей. Тогда они переставали быть главными для Хозяйки. Её внимание больше не принадлежало домашним. Она кокетничала, смеялась и острила, концентрируя на себе взгляды и разговоры чужих людей. «Две Кошки», обиженно скучали и всем своим видом выражали неудовольствие и ревность к ветреной Хозяйке и её гостям. Кот шипел и выпускал когти при малейшей попытке приблизиться или лицемерно приласкаться к нему. Хозяин молчал, терпеливо пережидая словесный фейерверк, или же робко пытался вставить в общий поток красноречия свои две-три тусклые реплики. Они вежливо выслушивались, а затем неизменно терялись в общей говорильне шумного застолья. Оба были ревнивыми собственниками. Но Хозяин старательно скрывал свои чувства за маской сдержанного равнодушия, хотя ревновал жену даже к телефонным звонкам. Ему казалось, что в любую минуту разговора она, повинуясь изменчивому настроению и увлекающемуся характеру, может покинуть его навсегда…

Больше всего Котёнок любил, когда Хозяин и Хозяйка оставались вдвоём. В доме вкусно пахло. Стол был затейливо накрыт. Ароматы будоражили, не терпелось всё обнюхать и попробовать. Но отведывать лакомства первым всегда предлагалось Хозяину. Тот, тайно предпочитая всем разносолам добрую рюмку водки и квашеную капусту, как заправский гурман важно смаковал аппетитную еду и затем одобрительно кивал. Звучала музыка. Они много курили, разговаривая обо всём на свете и, конечно же, часто упоминали котёнкино имя, а он, прикрыв глаза от удовольствия, только чутко поводил ушами, улавливая простую мелодию счастья. Маленькие стекляшки с прозрачной жидкостью хрустально звенели, и под этот звон происходили удивительные вещи: они целовались и смеялись, пели и дурачились. Хозяйка укладывала Котёнка на плечи в виде пышного воротника под цвет своих волос, и Хозяин, танцуя, обнимал обоих.

Они были всегда вместе и нуждались друг в друге. Даже когда Котёнок сладко дремал где-нибудь в укромном уголке, стоило хозяевам выйти в другую комнату, как он сразу же их находил и устраивался рядышком. В сущности, он был трусишкой и беззастенчиво сознавался в своей слабости при раскатах грома или других необычных природных явлениях. Он боялся посторонних шумов. Он трогательно искал защиты и надёжного убежища от реальных и мнимых врагов в своей человеческой семье. Врождённая недоверчивость заставляла тщательно примеряться и рассчитывать каждое действие. Но изредка случались конфузы, когда в прыжке он промахивался или же, разомлев от сна на мягкой постели в причудливых позах блаженства, выворачивался так, что неожиданно падал, успевая при этом сменить растерянность на невозмутимый вид довольства собой.

Люди говорят, что кошки привыкают к месту. Иногда убегают из нового жилища и находят старое по им одним известным приметам. Хозяева часто переезжали, но Кот никогда не искал покинутый дом. Он плохо переносил процесс переезда, он боялся неизвестности, боялся машины, в которой его везли, боялся ящика с дырками, где было страшно и неуютно. Его одолевала собственная мнительность и пугала непонятность происходящего. Как и Хозяин, он был домоседом. Хозяйка устраивалась с ним на заднем сидении автомобиля, спинка сидения закрывала Хозяина, неизвестные шумы раздражали и без того взволнованное животное. Котёнок бился в клетке, кричал и громко жаловался, он откровенно признавался в своей трусости и протестовал против насилия. Лишь голос Хозяйки служил слабым утешением. Она спокойно втолковывала, что путь недолог, что переезд закончится благополучно, что на новом месте всё будет по-старому, что мытарствам скоро придёт конец, всё-всё наладится, и даже будет лучше, чем прежде. На короткое время Котёнок умолкал, недоверчиво прислушиваясь к знакомому голосу, а потом взвывал с новой силой, утверждая себя:
— Я боюсь, я понимаю и верю, но это сильнее меня! Я боюся! Мне страшно!
Тогда, не поворачивая головы, Хозяин сочувственно произносил:
— Не верь ни единому её слову, она не успокоится никогда. Она опять что-нибудь придумает!
И оба замолкали, подчиняясь хозяйкиным увещеваниям.

На новом месте действительно всё снова налаживалось. Знакомые предметы занимали свои места, обычный распорядок дня вступал в силу, привычные запахи и звуки подчёркивали незыблемость существования. Стенные часы ритмично тикали, исправно отбивая часы и получасья быстротекущего времени.

…Обычный день приближался к концу. Ненавистный чемодан плотно утрамбован и чего-то ожидал в спальне. Но Котёнок не проявлял интереса, хотя сам Хозяин помогал упаковывать вещи. Шёл оживлённый разговор о путешествии, затеянном неугомонной Хозяйкой. Кот был против. В глубине души и Хозяин не одобрял её затеи, потом сдался на уговоры и принялся содействовать в сборах, никак не выказывая внутреннего неодобрения. Котёнок невозмутимо возлежал на хозяйской кровати, наблюдая сквозь полуприкрытые глаза глупую суету и возникший беспорядок. Безошибочный инстинкт подсказывал, что всё это как-то не так и ни к чему.

Они не знали и не могли выразить, они только чувствовали неопределённо, Хозяин и Кот, не задумываясь и не фиксируя свои ощущения. Хозяйка всегда потешалась над их глубинными совпадениями фатальной предрасположенности «Двух Кошек» к смутным и необъяснимым предчувствиям. Неумение «связать два слова в кучку» было в её глазах большим недостатком и служило поводом для придирок. Она верила в Слово, которым можно всё объяснить внятно, доступно, логично.
Когда угомонились и погасили верхний свет, вдруг раздался этот ужасный звук из тела неестественно выгнувшегося на постели Хозяина, затем не менее страшный крик Хозяйки, и началась суматоха. Котёнок от испуга шмыгнул в самый дальний угол, спрятавшись от чужих людей, которые набились в комнату и делали с Хозяином что-то непонятное. А он, бездыханный, лежал на полу вытянувшись, и время от времени содрогался всем телом, ужасно стуча голыми пятками. Со стены сорвалась картина. Тяжело запахло лекарствами. Двери были распахнуты. Потом въехало странное сооружение и Хозяина выкатили на нём, окружённого какими-то приборами, трубками и разными банками. Чужие люди увезли его прочь. Вслед за ними выскочила Хозяйка. Котёнок остался в опустевшей квартире. Его независимость куда-то исчезла. Стало одиноко и по-настоящему страшно. Он продолжал сидеть в укрытии. Но страх не проходил.

Конечно, она вернулась спустя какое-то время. Но уже другой. Она просто не замечала, в упор не видела Котёнка. Из груди вырывались воющие звуки. Машинально давала еду и убирала суетливыми, неверными движениями. Прижимала к себе, забывая о нём. Судорожно гладила, думая о чем-то своём. Приходила и уходила. Разговаривала с кем-то, часто заикаясь на каждом слоге. Голос стал тусклым и сдавленным. В нём не было больше ласки и нежности. Речь часто переходила в безутешный плач.
Оба обходили стороной комнату, в которой не было больше Хозяина.

А Котёнок его ждал. Они были так похожи, так преданы друг другу. Они верили ей и любили её. Она должна была что-то сделать, чтобы всё вернулось. Кот залёг у входной двери. Ожидание поглощало его время. Он перестал есть. Безразличный ко всему, изредка взглядывал на Хозяйку тоскливо и безнадёжно.

Появились ящики, большие и маленькие. Свёртки, кульки и мешочки перекладывались с места на место. Шуршали пластиковые обёртки. Мебель куда-то двигалась беспорядочно и бестолково. Откуда-то доставались почти забытые предметы. Судя по всему, снова готовился переезд.

Истощённый Кот вяло повис тускло-рыжей тряпицей в хозяйкиных руках. По обычаю, в новое жилище он должен войти первым. Но это уже не имело значения. Он обречённо сидел в ящике, покорившись неизбежному. Хозяйка не плакала. Она тоже знала: неотвратимое путешествие началось…
***

Именно так всё и произошло. Но завод не иссяк. Он вне нашего измерения. Где-то там они снова вместе: Хозяин, с его невинно-детской душой, рыжая Хозяйка и верный Котёнок.
…а вместо живой тёплой весомости — холодная тяжесть маленькой подушки, обманная случайность прикосновения уже ненужной детали.
2007 год.

In memory…

Зацвёл мирт. Благоухание наполнило тихие улочки, плавно спустилось вместе с ними к озеру и слилось с пением птиц, криком чаек, скольжением раннего паруса, плеском нырнувшей утки и еле заметным движением воздуха, розовеющего под солнечным светом. Вода приобрела цвет сильно разбавленного молока.

Смоченная росой трава казалась шелковисто-муаровой. Одна росинка вдруг засверкала особенно ярко. Её блеск притягивал и завораживал, от неё невозможно было отвести глаз. Крохотная, она ликовала и искрилась навстречу солнцу, отражая его трепетно и самозабвенно. Она блистала и переливалась, дрожа звёздным мигом нестерпимо-радостного единения. И ничего не было в этот момент важнее и главнее. Влага сгорала, излучая сияние.
Капля росы являлась неотъемлемой частицей цельной картины мироздания.

Всему находится место под солнцем. Всё оставляет след в памяти общей взаимосвязанности предметов, явлений, событий.

…Берег озера изрезан многочисленными бухточками, укромными заливчиками, где важно хозяйничают гуси и утки, воспитывающие молодое поколение. Подчиняясь непонятному расписанию, они то толкутся на берегу, то плюхаются в воду, то взлетают клином, устремляясь к дальней заводи. Лебеди, которых значительно меньше, мирно соседствуют с ними. Изредка пара белых лебедей горделиво пересекает залив, оставляя широкий след, в котором торопливо движется их малыш, стараясь всё делать правильно.

…Погода меняется очень быстро. Лучезарное белое облачко с севера потянуло за собой несколько более массивных и тёмных, и вот уже всё небо окуталось белесой мглой, обесцветившей солнце. Еле заметная дымка нечёткого горизонта превратилась в туман, размывший очертания, краски и звуки. Извилистые берега необозримого озера, чем-то напоминающие издали средиземноморское побережье, растворились во влажной мороси справа. В идущих от воды испарениях исчезли разнообразные постройки и пристройки. Только вершины небоскрёбов городского центра, зрительно лишённые оснований, фантастическим миражом повисли между землёй и небом.

Туман поглотил созданное людьми, и озеро приобрело свой первозданный вид. Таким его знали индейцы, таким оно образовалось после мощного разлома земной коры, — глубокое, с каменистыми берегами, прихотливо изрезанными ветром и временем.

Странная субстанция время. И нет ему определения. Разве что память может путешествовать в нём почти свободно, переносясь из одного времени в другое. Оба эти понятия как-то связаны. И плохо поддаются измерению. Делению на равные отрезки.
Время течёт, останавливается, бежит, проходит, тянется, ползёт, летит, вовсе не движется, — сиюминутное, преходящее, вечное.
Иногда память неожиданно возвращает давно прошедшее и надолго остаётся в нём, погружаясь всё глубже, не находя пути вернуться к настоящему, упорно не желая расстаться с тем, что было. И это былое, хранящееся во времени, сливается с настоящим неотъемлемой частью.

Наша память, как и наше время, рождается и умирает вместе с нами?
Наверное, это не совсем так. Есть ещё всеобщее время-протяжённость, которое было до нас и будет после. Есть общая память времени, память далёких и дальних предков, которая вдруг возникает на стыке ощущений, предчувствий и внезапных озарений. Есть память, присущая сердцу, глазу, слуху, руке. Память прикосновений, эмоций, чувств. Память инстинктивного понимания общности всего сущего. Память единого порядка Творца.

…Обширный парк у озера ухожен и благоустроен. Людей почти не видно, но их незримое присутствие ощущается во всём. Заботливо покрытые асфальтом дорожки непременно приведут в укромный уголок, где в зелени прячется скамейка, предназначенная для отдыха, для уединённого созерцания и раздумий. Смотреть на переменчивую поверхнось воды можно долго. Отчего так привлекает это ограниченное изменчивой формой движение? Почему взгляд, уходя вдаль, должен обязательно зацепиться за что-нибудь… Чтобы вернуться?

…Ранее нехоженная дорожка сделала неожиданный виток и вывела к спрятанной между деревьями скамейке. Самой обычной. Но на бетонной плите основания, в горсти песка, лежало несколько свежих цветков без названия. Летней порой такие можно найти на любой лужайке, они почти неприметны, эти скромные дети травы.

Скамья установлена недавно, о чём и говорила надпись на табличке, прикреплённая к спинке:
IN MEMORY
of a loving Husband, Father and «Aba
Ниже следовало имя и дата рождения-смерти.

Памятью связано всё, что было и есть, живое и неживое. Без памяти нет и жизни. Без памяти она невозможна во времени. И нет забвения. Форма времени — память.
Время остановилось IN MEMORY, а потом продолжило своё гармоничное, несмотря ни на что движение, наполненное памятью.

Toronto, Ontario
July, 2008