Три небольших рассказа из российской жизни

Как я пытался написать нравоучительный рассказ
У одного моего знакомого была очень сварливая супруга. Она его постоянно шпыняла по разным житейским вопросам. Например, что у него зарплата маленькая, а он воровать боится (знакомый работал учётчиком на железнодорожном складе), а если воровать боится, то он – самый настоящий дурак, потому что как же жить, если при такой юмористической зарплате и не воровать? Ещё она его шпыняла за то, что квартира у них всего восемнадцать метров, и на первом этаже, и санузел совмещённый, и из подвала постоянно мерзко пахнет, а у его сменщика Кукуева – трёхкомнатная, и на третьем, и ванна от толчка отгорожена хотя и хреновенькой, но всё же стеночкой. И что она уже восемь лет шубу себе не может купить, и вынуждена носить «эту драную кошку» (да-да, так и говорили! Драную кошку!), а он купил себе только за один последний месяц уже три пары шнурков, потому что при зашнуровывании ботинок их постоянно рвёт, совершенно не считаясь с их немыслимо бедным семейным бюджетом. И, как говорится, тэ дэ и тэ пэ¸и ещё раз по тому же самому месту…
А надо заметить, что по складу характера этот мой знакомый был очень тихим и очень скромным человеком. Его натурально угнетала любая истерика. Его от неё внутренне начинало буквально трясти. И вот поэтому он от таких ежедневных яростных обвинений становился все грустнее и грустнее, и даже, когда рядом никого не было, тихонько плакал, забившись в какой-нибудь укромный уголок. Вот ведь сволочь какая, думал он, утирая свои горестные слёзы. Угораздило же меня на ней жениться. И уж коли женился, то теперь-то уж чего. Теперь уж хочешь-не хочешь, а терпи её, сволочь. Эх, жизнь! Водки, что ли, сходить попить?
─ Я те пойду! ─ тут же угадывала его тайные мысли супруга. ─ Я щас тебе так пойду ─ кувыркаться устанешь кровавыми соплями об высокий об забор!
Вот и судите сами: это ─ жизнь? Нет, это ─ не жизнь! Это одна бесконечная скробная мУка!
И вот однажды, прекрасным летним днём, к ним на склад устроилась на работу одна девушка. Мой знакомый как только её увидел, то сразу почувствовал в груди огненный жар и учащённое сердцебиение. Он сразу понял, что это ─ девушка его мечты. Ему нестерпимо захотелось подойти к ней, посмотреть в её прекрасные изумрудные глаза и, может быть, даже обнять. Но дурацкая природная скромность не позволила ему решиться на такой отчаянный и даже безумный в его представлении шаг. И потому он, сделав необходимый объём своих производственных обязанностей, сел у окна и стал задумчиво смотреть на рядом распложенную помойку. По помойке бегали здоровенные облезлые собаки и то грызлись между собой, то гонялись за кошками, такими же здоровенными и такими же облезлыми. И до того его вдруг душевно оскорбили эти их вызывающие жирность, облезлость и наглость, что он закрыл глаза, поморщился и умер.
Что-то не то. Ерунда какая-то. С чего это ему вздумалось умирать? Сидит в тепле, сытый, гладкий, с оборванными шнурками, смотрит на помойку ─ ну и чего? Ну и живи дальше! Или он умер из-за своей сварливой супруги? Только этого не хватало! Да, пусть она законная супруга, пусть она такая вот гнилая вонючая колбаса, но это ещё совсем не повод, чтобы склеивать ласты и двигать кони! Нет, окончание рассказа будет совершенно другое. Он не умер. Он даже совсем наоборот: преодолел свою скромность, решительно подошёл к этой чудесной девушке, решительно посмотрел в её изумрудные глаза и… И она тоже посмотрела в его глаза и… А дальше между ними как будто промелькнула искра, и от этой искры тут же возгорелось пламя, которое называется любовь. И несмотря на яростное сопротивление своей сварливой супруги, он быстренько с ней развёлся и тут же поженился на этой прекрасной девушке. И вне себя от нахлынувшего на них огромного счастья, они теперь везде ходили, взявшись за руки, а в ближайший выходной пошли на рынок, где купили ему шляпу, галстук и очередные шнурки. И теперь он ходит радостный в новой шляпе, новом галстуке и великолепных шнурках. А его бывшая супруга варит на кухне жидкий кисель и, так и не найдя в себе душевных сил признать своё позорное поражение, клянёт своего бывшего супруга самыми распоследними, сплошь нецензурными словами. Но ему на эти её обвинения глубоко наплевать. Потому что уже теперь-то он безразмерно и наконец-то счастлив.

«Не подавляйте меня своей непосредственностью!» (рассказ)
Поликарп Исидорович Куев, молодой человек средних лет и приятной наружности, работавший охранником станции юных электротехников, купил на базаре солёные огурцы. Хорошие огурцы, большие. Один даже малость разбрюзгший, но для жевания ещё вполне сгодится. Он, Поликарп-то Исидорыч, чего их купил? Он в этот день ожидал к себе в дом гостей, и вот по этой причине затеялся угостить их чем-нибудь вкусненьким.
─ Только вы мне их, пожалуйста, порежьте кусочками, — сказал он продавцу, мордатому парнишке средних лет. ─ А то у меня в домУ ножик отупел, а завострить его всё никак не наберусь возможности.
Ну, ничего вроде бы такого оскорбительного не сказал! Совершенно естественное пожелание: порезать огурцы! Тем более, что целиком их жрать очень неудобно. Такое целиковое пожирание никому не придаст эстетического пожирательного удовольствия. Особенно если уцепить вот этот, разбрюзгший. Которым запросто и брызнуть может, скажем, на рубашку или штаны, если его начать кусать целиком.
Так что всё вроде бы понятно было и совершенно невинно ─ но этот торговый мордатый парнишка оказался вдруг, как бы это поделикатнее сказать, не совсем на высоте своего торгующего положения. Какой его геморрой укусил в известное место ─ не знаю. Может, он водил своего сыночка в ту станцию юных электротехников, которую охранял Поликарп Исидорович, Поликарпа Исидоровича запомнил и теперь решил Поликарпу Исидоровичу за что-то отомстить. А может, в пивной случайно пересекались на почве обоюдного увлечения. А может, просто так, от мерзости характера. Короче, этот торговый паренёк оказался самым настоящим торговым хамом.
─ Щас я вот прямо возьму и разлетюся! ─ ответил он совершенно развязно и при этом даже гнусно ощерился своими мелкими востренькими зубками. ─ Щас вот я всё брошу и буду вам ваши поганые огурцы ножиком стругать. Больше мне делать нечего, конечно, как возиться с вашими вонючими огурцами! Здеся вам, между прочим, не на вашей вонючей станции юных электротехников! Уж поимейте в виду! Окажите такую сладкую любезность!
Поликарп Исидорович от такого бурного и беспардонного натиска сначала даже малость растерямшись. А кто не растеряется! Все растеряются! Такой беспардонный ажиотаж! Но как человек, окончательно сформировавшийся в своей внутренней культуре, решил не отвечать ударом на удар.
─ Вы, молодой человек, не подавляйте меня своей непосредственностью! ─ сказал он внешне строго, но вполне миролюбиво. – Не заставляйте совершать необдуманные шаги!
─ Фу ты, ну ты, ножки гнуты! ─ услышал в ответ всё то же развязно-хамское. ─ Прям испугались мы вас и вашей поганой станции юных электротехников!
Поликари Исидорович опять удивился.
─ Ты чего, мордастый? ─ сказал он парнишке всё ещё пока что ласково, без эксцессов. ─ Огурцов своих дристательных обкушамшися? С чего это тебя так хамством-то прёт? С какого перепугу? Я ж тебя, падлу, культурно попросил!
─ А я вам культурно и отвечаю! ─ не смутился этот мерзкий гадёныш. ─ Приобрели товар ─ и дрищите отседова вот по этому переулочку на всех своих перекладных!
Поликарп Исидорович в очередной раз с достоинством возразил на такой вызывающе хамский ответ.
─ Ты чё, мурло? ─ сказал он задушевно. ─ Давно в лоб не получал? А? Так это я тебе щас моментом устрою с нашим к вам превеликим удовольствием! И перегнувшись через прилавок, зачерпнул обидчика своею мускулистой охраннической ладонью…
Нет-нет, всё обошлось относительно благополучно. Поликарпу Исидорычу всего-навсего присудили штраф, хотя сначала совершенно реально светили пятнадцать суток, потому что он в пылу той оживлённой дискуссии разорвал на мордатом парнишке его торговческий фартук, вырвал с мясом две пуговицы из его надетого под фартук пиджака и поставил пареньку фингал под правым глазом. Но суток удалось избежать, потому что Поликарп Исидорович в свою очередь предъявил судье свою уже давно нуждающуюся в хирургическом вмешательстве паховую грыжу, а также служебную характеристику от дружного коллектива станции юных электротехников, в котором пользовался заслуженным уважением и, можно даже сказать, определённой популярностью.
Раззадорясь, он хотел было вчинить этому хаму-торговцу встречный иск за раздавленные в пылу дискуссии купленные огурцы, но судья посчитал это уже явным перебором и в удовлетворении огуречного иска отказал.
А теперь вопрос: и к чему я вам рассказал этот хотя и совершенно отвратительный, но, в общем-то, довольно бытовой случай между продавцом и покупателем? А потому, что тема эта, можно сказать, хотя и вечная, но поднимать её периодически надо. И хотя мы сейчас и орём на каждом углу, что сегодняшние рыночные отношения сами по себе должны повысить культуру торгового обслуживания, только на самом-то деле хрен они чего повышают! Потому что с огромным огорчением нужно признать: хамство всё ещё остаётся в наших торговых рядах верным признаком человеческого бескультурья. И кто будет эту культуру повышать ─ хрен его знает. Вот.

Трещина

Эпиграф:
─ Хороши в пивной речные раки.
Ещё лучше девушки в пивной…
( из песни про любовь на речном берегу)

У нас в доме одно время проживал некий гражданин Зюзюкин. Не представляя из себя ничего из ряда вон выдающегося, Зюзюкин, тем не менее, имел весьма своеобразное, если не сказать ─ совершенно странное увлечение: время от времени он надевал себе на руки самодельные, склеенные из вощёной бумаги крылья, забирался в таком экзотическом виде на крышу нашей пятиэтажки, опасно подходил к самому краю и, время от времени встряхивая этими самыми крыльями, задумчиво смотрел вниз, словно решая – взлетать или не взлетать? Странное дело: об этих своих походах на крышу он никого специально не оповещал, но всякий раз, и удивительно быстро, внизу собиралась внушительная толпа (в основном, из проживающих в нашем доме граждан и гражданок), которая томилась там, внизу в ожидании зрелища добровольного самоубийства. Люди ведь так падки на эти самые зрелища! Особенно на кровавые, чтоб с мозгами на асфальте и кишками на заборе!
В отличие от них, пребывавших кто в безучастном, а кто в радостно-возбуждённом ожидании, товарищ Мордухаев, в прошлом ─ бравый офицер бронетанковых войск, а ныне ─ ответственный ЖЭКа по нашему дому, в огромном душевном волнении бегал вокруг толпы, грозил Зюзюкину кулаком и орал страшным голосом:
─ Отойди от края! Отойди от края, бл…ть такая! Кому я говорю!
Толпа в ответ на его эмоциональные увещевания начинала улыбаться, ухмыляться, усмехаться, а кое-кто и совершенно бесцеремонно ржать. Было совершенно непонятно, кто толпу больше забавлял ─ придурошный Икар нашего местного происхождения или бывший танкист.
Через полгода на стене дома, на уровне пятого этажа, и как раз под тем самым местом, где упражнялся в своём воздухоплавательном идиотизме Зюзюкин, появилась трещина. Торжеству Мордухаева не было предела.
─ А я говорил! ─ тряс он в воздухе своим бронетанковым кулаком. ─ Я предупреждал! А вы все хиханьки да хаханьки! А вот теперь ─ получите! Трещина! Этот бл…ть своими крыльями намахал! И своими бл…тскими энергичными приседаниями!
─ Вы, Иван Митрофанович, кого имеете в виду? ─ спрашивали те, которые не понимали, о ком речь (или притворялись, что не понимали. Да, конечно, притворялись! Чего тут не понимать-то!).
─ Вы из себя целков-то не стройте! ─ обрушивался Мордухаев на вопрошающих. – Видали мы этих ваших целков на одном интимном месте!
Вопрошающие краснели, но не сдавались. Им действительно было интересно узнать конкретности и подробности, в том числе и пикантные.
─ И всё-таки какая же это так сказать? ─ повторяли они вопрос и притворно хлопали при этом своими вроде бы совершенно ничего не понимающими глазками.
─ А вот эта! ─ и Мордухаев тыкал пальцем куда-то в сторону тыльной стороны дома. ─ Из пятнадцатой квартеры! Космонавт грибучий! Я давно предупреждал: его надо в психиатрическую сдать, пока он весь дом своими крыльями не развалил! Не сдали ─ вот вам результат!
Окружающие смотрели на трещину, после чего переводили взгляды опять на Мордухаева, осознавали, наконец, свои человеческое ничтожество и понуро опускали головы.
─ Дохохоталися? ─ входил в раж Мордухаев, и в его голосе появлялись нотки какого-то демонического торжества. ─ Довыгрёбывалися? Досмотрелися на бесплатный цирк? Хохотуньчики, мать вашу за три копейки! А мне теперь чего? Мне теперь согласно занимаемой должности — тюрьма! Спасибо, люди добрые, спасибо, сволочи!
─ Успокойся, Ваня.., ─ пыталась утихомирить Мордухаева его супруга Дуся, славная, в общем-то, женщина. ─ Может, всё ещё обойдётся…
В ответ Мордухаев, который и так находился на крайнем градусе кипения, делал такое беспощадно-зверское лицо, что хотелось немедленно закрыть глаза и, может даже, умереть.
─ Ты..! – начинал задыхаться он от гнева. ─ Ты ещё тута! Шагом марш отсудова!
Окружающие тут же начинали оттеснять бестолково-наивную Дусю назад, за свои спины. Никто бы не удивился, если бы Мордухаев прямо здесь, прямо сейчас, прямо на этом самом месте растерзал бы насмерть свою супругу, славную женщину, даже несмотря на то, что она пребывала в постоянном декретном отпуске.
Впрочем, находились и такие безрассудные смельчаки, которые позволяли себе не соглашаться с ответственным по дому.
─ Да при чём тут он-то? – возражали смело и открыто. ─ Просто у вас, Иван Митрофанович, против него сложилось превратное убеждение. Да вы сами наглядно убедитесь: в нём весу ровно в мухе! И по причине такого смехотворного веса он никак не мог расшатать эту кирпичную кладку даже если бы весь на ней исплясался! Это всё строители виноваты. Небось, цементу в раствор при кладке не докладывали по причине воровства. Или песок жилили. Знаем мы все эти строительные штучки. Сами такие.
Но Мордухаева было не так-то просто переубедить. Опытный боец! Закалённый в яростных битвах!
─ Ага! ─ отвечал он. ─ Только чего же она не трескалась, пока этот… (далее следовало совершенно матерное слово, обозначающее мужской половой орган, с окончанием на «плёт»)… на неё не залезал? А?
─ Обычное совпадение… ─ совершенно неубедительно возражали собеседники.
─ Ага, — повторял Мордухаев. ─ Вам ─ совпадение, а мне ─ тюрьма. «Сижу на нарах как король на именинах!».
Мысль о неизбежности предстоящей посадки почему-то ласкала ему его суровый слух.
Закончилась вся эта воздухоплавательно-идиотическая история совершенно неожиданно и, к счастью, совершенно бескровно: одним прекрасным летним днём 19… года товарищ Зюзюкин получил срочную телеграмму от какой-то своей деревенской родственницы. После чего срочно собрался, оформил все необходимые документы и укатил к ней в деревню, затерявшуюся в бесчисленных отрогах Уральских гор, на постоянное жительство. Ещё более удивительным оказался факт, что сразу же после его отъезда та трещина на стене дома буквально в течение суток исчезла. Почему, отчего, по какой-такой причине ─ совершенно непонятно. Обследовавшие стену специально вызванные из стройуправления номер семнадцать специалисты недоумённо качали головами и цокали языками, после чего почему-то усмехнулись, выпили на квартире Мордухаева три бутылки водки, закусили ливерной колбасой с тёртым хреном и вернулись себе в контору. Сам же Мордухаев хотя и воспрянул духом и вообще ходил королём, вид имел почему-то тусклый и, как бы это образнее сказать, несколько скисший.
─ Есть Бог-то, есть! ─ громко говорил он непонятно кому и грозил тоже непонятно кому указательным пальцем. ─ Он шельму метит! Он всё видит в прорезь прицела! ─ и после этих слов почему-то жалобно шмыгал своим замечательным красным носом.
Какой прицел, какая шельма ─ так никто и не понял. Да и к чему понимать? Главное, что всё вошло в своё привычное, спокойное, житейское русло…