Трагический август

 

Марина Цветаева

Так случилось, что август стал трагическим месяцем для русской поэзии ХХ века. 7 августа 1921года умер Александр Блок,  3 августа того же года арестован Николай Гумилев, расстрелян по некоторым данным 21 августа. Через 20 лет  31 августа 1941 года трагически погибла Марина  Цветаева. Впрочем, правильнее сказать о трагической гибели  троих — Блока, Гумилева, Цветаевой.

Иосиф Александрович Бродский считал Марину Цветаеву лучшим поэтом  ХХ века. Имя поэта давно вошло в число читаемых и любимых.

Первое появление  Марины Цветаевой в поэзии состоялось очень рано. В гимназические годы. Изданный на собственные средства стихотворный сборник « Вечерний альбом» (1910) принес молодому автору известность.

В  московском издательстве «Мусагет» Марина Ивановна познакомилась с Максимилианом Волошиным и подарила ему только что вышедший стихотворный сборник. Через день он появился в доме Цветаевых, гадал по руке… Посвятил юной поэтессе строки:

 

Раскрыв ладонь, плечо склонила…
Я не видал еще лица,
Но я уж знал, какая сила
В чертах Венерина кольца.

И раздвоенье линий воли
Сказало мне, что ты, как я,
Что мы в кольце одной неволи,
В двойном потоке бытия.

Волошин написал о «раздвоенье линий воли» и « двойном потоке бытия». Как не поверить в особость поэта, в  дар предвидения!

Изданный тиражом в 500 экземпляров, в «Типографии А.И. Мамонтова» «Вечерний альбом» стал известен поэтам и любителям поэзии. Цветаева посвятила книгу памяти Марии Башкирцевой, памяти ее знаменитого «Дневника». По сути «Вечерний альбом» явился объяснением в стихах с молодым поэтом, переводчиком  Львом Эллисом-Кобылинским (1879-1947), был своеобразным дневником юной Цветаевой.

Появились положительные рецензии. Кроме Макса Волошина откликнулся и Николай Гумилев в «Письмах о русской поэзии» — «Марина Цветаева (книга «Вечерний альбом») внутренне талантлива, внутренне своеобразна… Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например, детская влюбленность: ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что это книга – не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов…» В рецензии Мариэтты Шагинян «Самая настоящая поэзия», через год после выхода первого цветаевского сборника, отмечается: «…отсутствие риторики, обдуманность и самостоятельность в выборе тем; почти удивительное для начинающего поэта отсутствие заметных влияний модернистов. Видна хорошая поэтическая школа, и при всем том нет ни заученности, ни сухости наших молодых поэтов» В целом положительный  отзыв написал и строгий В.Брюсов. Но некоторые замечания огорчили молодого поэта, и в новом сборнике «Волшебный фонарь» (1912), она ему ответила.

Улыбнись в моё «окно»,
Иль к шутам меня причисли, —

Не изменишь, все равно!

«Острых чувств» и «нужных мыслей»

Мне от Бога не дано.

 

Острым чутьем, предвидя будущее, автор написала:

«Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед».

 

Исповедальный характер поэзии Цветаевой позволяет заглянуть в душевный мир автора в попытке понять структуру неординарной личности  и логику поступков. Вплоть до трагического, случившегося   на 49 году жизни  в заброшенной Елабуге.

Москвичка по рождению, принадлежавшая по рождению к высшим слоям русской интеллигенции, с детства впитала интерес к литературе, искусству, научилась отличать высокие помыслы и свершения от сиюминутных успехов. В родительском доме Марине выпала честь увидеть  «Сына памятника Пушкина», так в детском восприятии отразилась встреча  с сыном А.С. Пушкина.

Родители поэта происходили из разных семей и, каждый по-своему, искал свой путь.

Иван Владимирович  Цветаев – сын бедного провинциального священника поначалу собирался идти по пути отца и отучился 12 лет в духовных учебных заведениях. И лишь потом круто изменил прежним пристрастиям или, скорее, традициям, и занялся изучением гуманитарных дисциплин, окончив историко-филологический факультет Петербургского университета. Ему принадлежит честь создания Музея изящных искусств, на открытии музея в 1913 году присутствовал император Николай Второй. Никто из присутствующих не предполагал надвигающейся катастрофы. Еще все были живы!

Мать Марины Мария Александровна Мейн происходила из дворянской семьи, с записанной в дворянском гербовнике родословной. В роду польской бабушки Марины Бернацкой  имелся  собственный  герб.

Дед Цветаевой Мейн также был дворянином, занимал высокие должности, общался со Львом Толстым, считавшим Александра  Даниловича умным, образованным человеком.

Древний дворянский род матери и священнический отца, отмечала  Марина Цветаева в известном стихотворении:

«Обеим бабкам я вышла — внучка:

Чернорабочий — и белоручка!»

Мария Александровна Мейн осиротела в три с половиной недели, воспитывалась отцом и приглашенной из Швейцарии гувернанткой.  Маленькая Маша ладила с гувернанткой, любила отца.  Александр Данилович — потомственный дворянин, внесенный в шестую часть (древнее дворянство)) дворянской родословной книги Петербургской губернии, а в 1881 году – в третью часть (выслуженное дворянство) дворянской родословной книги Московской губернии. Окончил кадетский корпус. Занимал важные должности в Москве, а 1883- 84 году даже  претендовал или думали, что будет претендовать на должность Московского генерал-губернатора. Одно время был  членом совета Международного банка, директором Московского земельного банка, директором Коммерческого страхового общества. Кроме того, Александр Данилович  был обозревателем ряда Московских газет, сотрудничал с « Русскими ведомостями». Мейн собрал огромную библиотеку, а так же коллекцию античных слепков; и то, и другое подарено им городу. В воспоминаниях детства Марина Цветаева отмечала доброту деда Мейна, почему-то запомнились принесенные им бананы. Так случилось, что коллекцию античных слепков усердно создавал и Иван Владимирович, заказывая и закупая их при зарубежных поездках для строящегося музея, то есть коллекции деда и отца  Цветаевой составили основу нового музея.

Возвратившись из эмиграции, переезжая из квартиры на квартиру, бесприютная, мечущаяся в вечном поиске жилья и заработка, Марина Ивановна не раз вспоминала сделанное ее отцом и дедом для России: «Библиотеку, огромную, трудо и трудноприобретенную, не изъяв ни одного тома, отдал (отец – И.Л.) в Румянцевский музей. Библиотеку (свою и дедовскую) тоже отдала в музей. Так, от нас, Цветаевых, Москве было три  библиотеки. Отдала бы и я свою, если бы за годы Революции не пришлось продать». http://www.cvetaeva.org.ru/chapter-sa-autname-21/

Мария Александровна Мейн получила прекрасное домашнее образование, знала европейские языки, была разносторонне талантлива. Она замечательно рисовала,  занималась живописью у блестящего  художника Петра Карловича Клодта, писала стихи, но подлинной страстью была музыка. Мария Александровна  очень успешно училась  музыке у Н.А. Муромцевой, (1848- 1909) одной из лучших  учениц Николая Рубинштейна, заслужившей похвалу самого! П.И. Чайковского.   Маше Мейн прочили блестящую карьеру. И только семейные обстоятельства, скорее, предрассудки, помешали стать профессиональной пианисткой. Юная Мария Мейн влюбилась в женатого (или, как некоторые исследователи уточняют, несвободного юношу), что вызвало гнев отца и запрет на продолжение знакомства. Тяжелая травма не прошла бесследно, оказав влияние на последующую жизнь и поведенческие реакции. По  воспоминаниям Марины:  «Была мать неуравновешенна, требовательна, презрительна, деспотична характером и жалостлива душой». Мария Мейн была из породы натур суровых, приговоривших себя к невезению. (Бояджиева Людмила. «Марина Цветаева). В качестве иллюстрации – запись из дневника Марии Александровны: «Разве мы живем? Неужели это жизнь, без смысла, без цели? – Скучно! Я, например, в материальном отношении имею всё, чего только можно желать, но всё-таки это не удовлетворяет…  я хочу жить, а это ведь – прозябание!»

Дом Цветаевых с приходом Марии Александровны из открытого к общению вечно поющей Варварой Иловайской  (первая жена Цветаева), превратился в строго зарегулированную обитель спартанского типа. Обе дочери – Марина и Анастасия получили поначалу домашнее образование, а затем учились в известной гимназии Брюхоненко. Марина в 5-6 лет начала рифмовать не только на русском языке, но складывала стихотворные строки на французском и немецком языках. По воспоминаниям Марины мать ею гордилась, а любила Анастасию, Асю. «Недолюбленность» — мучила Цветаеву с детства. Не важно, так ли было, так воспринималось и больно ранило.  Мария Александровна с ненужным упорством заставляла Марину заниматься музыкой, дабы дочери удалось то, что не получилось у нее. Марина была разносторонне талантлива: сохранились ее единичные рисунки, указывающие на незаурядную одаренность.

Несмотря на  большие способности к музыке, Марина не хотела часами сидеть за фортепиано, рифмы постоянно бродили в голове, слагались первые строфы. Марина боготворила мать, старалась ее не огорчать, но призвание было неумолимо, не оставляя выбора.

Болезнь матери, выезд для лечения в Европу на несколько лет, в корне изменил привычный московский уклад, разорвал начавшиеся у 8-10 летней Марины дружбы. Сестрам приходилось менять учебные заведения, жить и учиться в интернатах, каждый раз привыкать к новым преподавателям, соученикам, местным особенностям (выделено мною И.Л.).Хорошее знание языков избавляло от словесных преград, но не избавляло от душевных. Для девочки с тонкой душевной организацией перемещения по странам с больной матерью, сохранявшей прежние установки, требовало большого напряжения. Еще больший стресс случился после смерти матери. Прежняя  жизнь рухнула. Отец, занятый музеем, подавленный смертью жены, не смог создать семейную, уютную атмосферу в доме. По свидетельству родственников и  друзей, девочки пользовались почти неограниченной свободой.  Так Иван Владимирович не знал, попросту не заметил  поездку Марины и Аси на похороны Льва Толстого.

Цветаева быстро стала читаемой, знаменитой, известной особой. Дружба с Волошиным, пребывание в гостеприимном Доме в Коктебеле, нежные отношения с матерью поэта, знаменитой Пра, раскрепостили юную Цветаеву, позволили ощутить многоцветие жизни. Здесь же в Коктебеле она встретилась с молодым, красивым, романтичным, Сергеем Эфроном.  Семья   Эфрон – Дурново, ее идеалы, верность народовольчеству, бескомпромиссность не могли не взволновать воображение романтичной, свободолюбивой девушки.   Марина  полюбила благородного юношу, поверила в него, сочла встречу судьбоносной. Вскоре они поженились. Больной туберкулезом Сергей продолжил лечение, окруженный преданным уходом жены. При всех сложностях их жизненного пути, увлечениях, раздорах, драматических встречах после разлук в чем-то главном для них, они оставались верны друг другу. Марина Ивановна была человеком страстным и пристрастным, что влияло на привязанности и возникающие антипатии.

На приводимых ниже прижизненных портретах видна изменчивость облика поэта, как по – разному ее изображали. К сожалению, не удалось найти портрет Цветаевой работы прекрасного художника  Натана Альтмана.

Силуэтный портрет Цветаевой

Елизавета Кругликова

 Елизавета Сергеевна(1865 — 1941) была мастером силуэтных портретов, рисовала Блока, Ахматову, Гумилева, Брюсова, Горького и многих других выдающихся деятелей культуры, своих современников.

Портрет Цветаевой 1931г.

Художник Билис

БИЛИС Арон (Андре Арон) Львович (1893 – 1971) Работал долго в Париже, где сблизился с Марком Шагалом, Осипом Цадкиным, Мане-Кацом. Угольным карандашом Арон Львович написал  портреты многих деятелей искусства, литературы, науки и политики, в том числе русских эмигрантов: М. И. Цветаевой Н. А. Бердяева, И. Я. Билибина, А. М. Ремизова, С. С. Прокофьева, Л. И. Шестова, и др

Портрет Цветаевой 1933г

 Борис Федорович Шаляпин  (1904 – 1979) – знаменитый художник.

Известны многочисленные портреты кисти этого замечательного художника, в частности Бориса Пастернака, Сергея Рахманинова, Федора Шаляпина.

Нахман Магда Максимилиановна — художница.

Портрет Цветаевой  Написан в Коктебеле, 1913

Портреты очень разные, несопоставимые, несмотря на то, что выполнены с натуры.

Друг Цветаевой, журналист, переводчик Марк Слоним  (1894 -1976),  в написанных после смерти Марины Ивановны воспоминаниях, подчеркивал: «Она, в сущности, была однолюбом и, несмотря на увлечения и измены, по-настоящему любила одного лишь Сергея Эфрона, ее мужа».

Революция, гражданская война,  попытки найти без вести пропавшего Сергея, воевавшего в Белой армии, тревога за него занимали мысли и чувства Марины Ивановны.  Когда стало известно, что Эфрон жив и находится в Чехии, Цветаева без долгих размышлений эмигрировала из большевистской России. Так же она поступила спустя годы, реэмигрировав вслед за мужем,  вернувшимся в СССР. Цветаева сознавала трагичность возвращения. Она шла за мужем… Вместе с тем  вообразить, что случится после возвращения не дано было и Марине Ивановне с ее даром предвидения…   Неполное перечисление крутых поворотов в жизни Цветаевой, трагических испытаний, выпавших на долю одного человека вызывает неподдельный  ужас. А, если  помножить все это  на ее неприспособленность, нужду и личностные характеристики, то  ситуация трудно представима для любого человека.

Еще в сентябре 1923 году Марина Ивановна писала  другу, литературному критику Александру Бахраху (1902-1985):«К имени моему — Марина — прибавьте: мученица». «Ведь я не для жизни. У меня всё — пожар! — Я могу вести десять отношений (хороши «отношения»!) сразу и каждого, из глубочайшей глубины, уверять, что он — единственный. А малейшего поворота головы от себя — не терплю. Мне больно, понимаете? Я ободранный человек, а Вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность,  дружбы, развлечения,  семья, долг, у меня, на глубину, ни-че-го. Всё спадает, как кожа, а под кожей — живое мясо или огонь: я — Психея. Я ни в одну форму не умещаюсь — даже в наипросторнейшую своих стихов! Не могу жить. Всё не как у людей… Что мне делать — с этим?! — в жизни». Нет оснований сомневаться в том, какие бури одолевали Марину Цветаеву, как трудно было  достичь лада с самой собой! Те же мысли неоднократно звучали в переписке поэта. Вот отрывок из письма мужу: «Ах, Серёженька! Я самый беззащитный человек, которого знаю. Я к каждому с улицы подхожу вся. И вот улица мстит». В том же 1923 году, Сергей Яковлевич пишет Максимилиану Волошину: «Марина рвется к смерти. Земля давно ушла из под ее ног. Она об этом говорит непрерывно. Да если бы и не говорила, для меня это было бы очевидным».

Один  из  лучших, психологически верных портретов  поэта.

Птица Феникс я, лишь в огне горю,
Поддержите высокую жизнь мою.
Высоко горю и горю дотла,
И да будет Вам ночь светла.
 В.С. Пилипер. Цветаева «Птица Феникс». Бронза. 1990

Эмиграция, даже внешне успешная, требует пластичности, умения принимать новые условия, усвоить неизвестные прежде простейшие жизненные коды. Каждый эмигрант любой «волны», в любой стране, это хорошо прочувствовал на себе. Творческие люди, особенно гуманитарии, в отличие от специалистов технических профессий, ощущают сложности в большей мере. Во-первых, в иноязычной среде они, их профессии мало востребованы, во-вторых, мало кто в состоянии полноценно творить не на родном языке, даже при свободном владении  языком  страны проживания.  Не зря существует понятие: родной язык. Кроме того, эмигрантское сообщество, как правило, замкнутое — в силу чего больше других раздираемо противоречиями, склоками, завистью. Для всех эмигрантов  актуальна   самоидентификация, сохранение статуса, постоянный поиск  источника дохода,  что также создает драматические коллизии.

Что говорить о поэте состоявшемся, идущим собственным творческим путем, не примыкающим ни к одному течению, а создающем свой поэтический почерк, свою «незарастающую» стезю?!

Если вдуматься, Марина Цветаева прожила жизнь вопреки обстоятельствам; сохранила индивидуальность, отстаивала свои представления, не примыкала ни к кому…. Из письма Марины Цветаевой к Р. Н. Ломоносовой от 11 марта 1931  «– да, не принадлежу ни к какому классу, ни к какой партии, ни к какой литературной группе никогда. Помню даже афишу такую на заборах Москвы 1920 года. Вечер всех поэтов. Акмеисты – такие-то, нео-акмеисты – такие-то, имажинисты – такие-то, исты – исты – исты – и в самом конце, под пустотой: -и– Марина Цветаева (вроде как – голая!). Так было, так будет…»

Положение Марины Цветаевой осложнялось и тем, что практически единственным источником заработка являлись ее редкие публикации; короткое время чешская стипендия и поддержка благотворителей. Сергей Эфрон часто подолгу болел, лечился в санаториях, до этого учился в университете и почти ничего не зарабатывал. Приходилось часто  менять квартиры и страны. За годы эмиграции Цветаева жила в Берлине (недолго), Чехии и Франции. Пожалуй, комфортнее всего  было в предместьях Праги: друзья, единомышленники, природа…

Одиночество, как ни грустно, преследовало поэта, она жила внутри этого одиночества. В сущности, об этом писала Марина Ивановна поэту и критику Ю.Иваску (1907 -1986) в апреле 1933: «… ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с «политиками», а я и с писателями — не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака…» Думается, речь идет не о реальном одиночестве (муж, дочь, любимый сын Мур), а о восприятии Цветаевой. Именно это важно!

Марина Ивановна своеобразно сходилась с людьми: влюблялась, мгновенно создавала образ, осматривалась, пелена спадала с глаз, разочаровывалась. Увлечения и разочарования почти всегда гиперболизировались. В этом была Цветаева! « Боюсь, что беда (судьба) во мне, я ничего по-настоящему, до конца, не люблю, не умею любить, кроме своей души, т.е. тоски, расплесканной и расхлестанной по всему миру и за его пределами. Мне во всем, в каждом человеке и чувстве, — тесно, как во всякой комнате, будь то нора или дворец. Я не могу жить, т.е. длить, не умею жить во днях, каждый день, — всегда живу вне себя. Эта болезнь неизлечима и зовется: душа». Из письма литератору и журналисту О.Е Колбасиной-Черновой (1886-1964)  в январе 1925 года.

Потребность любви, неудовлетворенность, мотив «недолюбленности» отчетливо ощущается в жизни поэта, отражается с потрясающей откровенностью в письмах. «Всю жизнь «меня» любили: переписывали, цитировали, берегли мои записи ( автографы), а меня — так мало любили, так — вяло. (выделено Цветаевой) Из письма Б.Л. Пастернаку Цит. по кн. Мария Белкина «Скрещение судеб» Изд. Книга Москва 1988, стр. 139.

Много написано о Константине Родзевиче, как считают, самом сильном чувстве Марины Ивановны. Впрочем, достаточно прочитать «Поэму горы» и «Поэму конца». Независимо от истинного отношения Родзевича к Цветаевой, письма ее он сохранил и передал  после  Второй мировой войны дочери поэта Ариадне Эфрон, которую помнил маленькой девочкой… Как понять: берег автографы или хранил память? Михаил Козаков неожиданно  в доме матери встретился с пожилым джентльменом,  ее знакомым с дореволюционных лет. Михаил Михайлович, увлеченный открывшейся ему в то время  Цветаевой, бесконечно и вдохновенно читал гостю стихи, не зная, кто сидит перед ним. Им оказался Константин Родзевич…

Марина Цветаева

Константин Родзевич.    Такой видел Марину Константин Родзевич- нежной, трогательной…

 Цветаева женщина ревнует к Цветаевой – поэту.  Страдает. В «Записных книжках» послереволюционных лет появляется запись: «Я, конечно, кончу самоубийством, ибо всё моё желание любви — желание смерти». http://www.vilavi.ru/sud/240507/240507.shtml

Источником сведений  о  жизни русской послереволюционной эмиграции, в значительной мере, служит книга Берберовой «Курсив мой». В частности она пишет и о Марине Цветаевой:  «В ней самой, в характере ее отношения к людям и миру, уже таился этот конец: он предсказан во всех этих строчках, где она кричит нам, что она — не такая, как все, что она гордится, что она не такая, как мы, что она никогда не хотела быть такой, как мы. Она была беззащитна, беззаботна и несчастна, окружена «гнездом» и одинока, она находила, и теряла, и ошибалась без конца».  И еще: «… Все, что говорит Цветаева, мне интересно, в ней для меня сквозит смесь мудрости и каприза, я пью ее речь, но в ней, в этой речи, почти всегда есть чуждый мне, режущий меня больной надлом, восхитительный, любопытный, умный, но какой-то нервный, неуравновешенный… ( подчеркнуто мной И.Л.). Нина Николаевна Берберова отличалась аналитическим умом, наблюдательностью и в отличие от Цветаевой прагматизмом и железной волей.

Незадолго до отъезда в СССР Марина Ивановна встретилась с писателем, публицистом, верным другом Марком Слонимом. Ему запомнилась растерянность  и, пожалуй, потерянность Цветаевой:  «Я помню, как просто и обыденно прозвучали ее слова. «Я хотела бы умереть, но приходится жить ради  Мура, Але и Сергею Яковлевичу я больше не нужна». Сергей Яковлевич и Аля в это время были в ожидании перемен, активно шли навстречу, чего — не догадывались…

Илья Эренбург дружил с Цветаевой в годы их московской молодости. В книге « Люди, годы, жизнь»  он вспоминал: « Марине Ивановне Цветаевой, когда я с нею познакомился, было двадцать пять лет. В ней поражало сочетание надменности и растерянности; осанка была горделивой — голова, откинутая назад, с очень высоким лбом; а растерянность выдавали глаза: большие, беспомощные, как будто невидящие…» Тогда она читала Эренбургу стихи, одно из которых запомнилось:

По улицам оставленной Москвы

Поеду — я, и побредете — вы.

И не один дорогою отстанет.

И первый ком о крышку гроба грянет, —

И наконец-то будет разрешен

Себялюбивый, одинокий сон.

И ничего не надобно отныне

Новопреставленной боярыне Марине.

Марина Цветаева художник Георгий Шишкин, родился  в 1948

Русская поэтесса Ирина Одоевцова  хорошо знала Марину Ивановну по Петербургу и Парижу. Она замечает: «Смерть, смерть, смерть — мысли о ней не покидают ее, но это не мешает ей страстно любить жизнь»:

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины.
О возмущенье, что в могиле
Мы все равны…

И далее:
Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб,

и вторые — снова о смерти, о могиле:

Ирина Одоевцева приводит одно из самых трогательных, по ее мнению, стихотворений Цветаевой:
К вам всем (что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!)
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно
За правду да и нет,
За то, что мне так часто слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
Послушайте! Еще меня любите
За то, что я умру.

Марина Ивановна оживала за письменным столом: здесь ее любили, ценили, славили, здесь она властвовала. Но со всех сторон наступала жизнь с ее радостями и проблемами.

К середине 30-х годов роли в семье  поэта четко определились, ничего изменить уже нельзя было. Сергей Яковлевич со всей пылкостью души, желанием замолить грех участия в Белой армии, стал тайным сотрудником НКВД. В семье впервые появились  деньги и неотвратимая беда. Об этом не подозревали ни Аля, ни Сергей Яковлевич, стремящиеся поскорее попасть на Родину. Предчувствие беды, овладело Мариной Цветаевой…

Из письма С.Я.Эфрона сестре – Е.Я.Эфрон 4.12.35. в Москву « Марина много работает. Мне горько, что из-за меня она здесь. Ее место, конечно, там. НО БЕДА В ТОМ, что У НЕЕ ПОЯВИЛАСЬ С НЕКОТОРЫХ ПОР ОСТРАЯ ЖИЗНЕБОЯЗНЬ, И НИКАК ЕЕ ИЗ ЭТОГО СОСТОЯНИЯ НЕ ВЫРВАТЬ,… Последние стихи ее очень замечательны и вообще одарена она, как дьявол».-

Так или иначе, ее судьба была решена. 18 июня 1939 года Марина Ивановна с сыном Муром вернулась на родину после 17- летней эмиграции.  Встретилась с мужем и дочерью…ненадолго. Через два месяца 27 августа арестовали Ариадну Эфрон, а 10 октября « забрали» Сергея Эфрона. Клетка захлопнулась. Впереди — бесполезные очереди в различные приемные, передачи дочери и мужу. Полная неизвестность и непонимание произошедшего. Трагическая растерянность в те годы была у многих.

Фрагмент триптиха Виталия Глебовича Клеруа  (1954 г. р. )

«М.И. Цветаева. Возвращение».

 В Москве в ту пору у Марины Ивановны оставалось   еще достаточно много прежних знакомых и друзей. Но не все хотели общаться. Слишком опасно было поддерживать дружеские отношения с бывшей эмигранткой, да еще при арестованных родственниках.

И все же! Общение было как с немногими прежними знакомыми, так и с  новыми. В трагические 40- годы у Марины Ивановны было и сердечное увлечение, как всегда нелегкое, молодым поэтом Арсением Тарковским … Пожалуй, благодаря этой встрече появилось одно из последних прекрасных стихотворений Цветаевой.

Арсений Тарковский написал «Я стол накрыл для шестерых». Марина Ивановна ответила. Через несколько лет после трагической гибели Цветаевой, Тарковский прочел стихотворное послание и, по словам близких к поэту лиц, не смог скрыть огромную боль утраты…

Марина Цветаева

Я стол накрыл на шестерых..."

Всe повторяю первый стих

И всe переправляю слово:

- "Я стол накрыл на шестерых"...

Ты одного забыл - седьмого.

Невесело вам вшестером.

На лицах - дождевые струи...

Как мог ты за таким столом

Седьмого позабыть - седьмую...

Невесело твоим гостям,

Бездействует графин хрустальный.

Печально - им, печален - сам,

Непозванная - всех печальней.

Невесело и несветло.

Ах! не едите и не пьете.

- Как мог ты позабыть число?

Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,

Что шестеро (два брата, третий -

Ты сам - с женой, отец и мать)

Есть семеро - раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,

Но шестерыми мир не вымер.

Чем пугалом среди живых -

Быть призраком хочу - с твоими,

(Своими)...

    Робкая как вор,

О - ни души не задевая! -

За непоставленный прибор

Сажусь незваная, седьмая.

Раз! - опрокинула стакан!

И всe. что жаждало пролиться, -

Вся соль из глаз, вся кровь из ран -

Со скатерти - на половицы.

И - гроба нет! Разлуки - нет!

Стол расколдован, дом разбужен.

Как смерть - на свадебный обед,

Я - жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат, не сын, не муж,

Не друг - и всe же укоряю:

- Ты, стол накрывший на шесть - душ,

Меня не посадивший - с краю.

        6 марта 1941

 

После ареста дочери и мужа Марина Ивановна осталась без жилья и была вынуждена вместе с Муром, скитаться с большим багажом  по чужим случайным комнатам. Жить в Доме творчества писателей ей отказали, предоставив только талоны в столовую.

22 июня 1941стало для Цветаевой тяжелейшим потрясением, страх за сына превратился в навязчивую доминанту. Вопрос с жильем стоял все также остро.  Вот, что говорит об этом Марина Ивановна 31 августа 1940года в письме В.А. Меркурьевой:… «Моя жизнь очень плохая. Моя нежизнь.  …Словом, Москва меня не вмещает. Мне некого винить. И себя не виню, п.ч. это была моя судьба. Только – чем кончится?!( И.Л.) Я свое написала. Могла бы, конечно,  еще, но свободно могу  не.( выделено М.Ц.).У меня есть друзья. Но они бессильны. И меня начинают жалеть( что меня смущает, наводит на мысли…)совершенно чужие люди….я от малейшего доброго слова- интонации —   заливаюсь слезами, как скала водой водопада… И Мур впадает в гнев. Он не понимает, что плачет не женщина, а скала. Я от природы очень веселая. Мне очень мало нужно было, чтобы быть счастливой.  Свой стол. Здоровье своих. Любая погода.- Все-….». И этой малости Марина Ивановна лишилась.

27 августа 1940 года по совету Бориса Пастернака Цветаева пишет отчаянное письмо в Правление  Союза писателей Петру Павленко, рассказывает о своей беде. Письмо длинное, в нем  звучит безграничное, неприкрытое страдание, вопль о помощи. «  — Меня жизнь за этот год – добила. Исхода не вижу.

Взываю к помощи».

28 августа Борис Леонидович, прочитав письмо Марины Ивановны, пишет от себя и просит помочь: « …Я ее знаю как очень умного и выносливого человека и не допускаю мысли, чтобы она готовила что-нибудь крайнее и непоправимое. Но, во всяком случае, эта разгоряченная таинственность мне не по душе и очевидно не к добру». Борис Леонидович не думает о непоправимом, но тревожит « разгоряченная таинственность»…

Положение на фронтах ухудшается. Начинается эвакуация из Москвы. Марина Ивановна страшится бомбардировок, Мур к ее ужасу тушит зажигательные бомбы, уезжать из города отказывается. Они спорят. После долгих колебаний, Марина Ивановна решает эвакуироваться.  Семьи писателей уже эвакуированы специальным рейсом на пароходе в Чистополь. Цветаева едет в Елабугу. Ее провожал Борис Пастернак, Виктор Боков, Лидия Либединская. У Цветаевой поломался замок на чемодане, и она попросила Бориса Леонидовича принести веревку, чтоб закрыть чемодан. Он не забыл, принес… Не мистика – реальность.

На пароходе было 10 или 15 семей писателей. Татьяна Сикорская, писатель (1901 -1984) плыла вместе с Мариной Ивановной, о чем спустя годы, в 1948 году написала Ариадне Эфрон: «В течение 10 дней мы очень сблизились с Мариной Ивановной, читали друг другу стихи, грустили о Москве. Она иногда подходила к борту нашего маленького пароходика и говорила: « Вот так – один шаг, и все кончено». Ее особенно пугала мысль об анкетах, которые придется заполнять на службе. «Лучше поступить судомойкой в столовую. Это единственное, что я могу». Гибель и смерть казались ей неизбежными – вопрос в месяцах, а не в годах жизни.   Ей все казались врагами – это было похоже на манию преследования. Мур был с ней груб и резок…»  Я привела небольшой отрывок из подробного описания общения с Мариной Ивановной на пароходе, затем в Елабуге и поездке в  Чистополь. Сикорской казалось, что после встречи в Чистополе с Николаем Асеевым Марина Ивановна обрела надежду. Там же  Цветаева встречалась   с друзьями,- обещали помочь найти комнату. Марина Ивановна навестила идишистского писателя Ноаха Лурье, (1885 – 1960) с которым подружилась в Доме творчества в Голицыно.  В один из дней в Чистополе Цветаева встретилась с Лидией Чуковской. Они вместе ожидали решения партийного собрания —  Цветаевой прописку в Чистополе разрешили после письменного обращения Николая Асеева  (на собрание он не пришел), против голосовал только Константин Тренев. Всех поименно надо знать и помнить!

 

Заявление, в котором Цветаева просит принять ее судомойкой в столовую Литфонда, было написано 26 августа 1941 года. Этот листок до самых своих последних дней тайно хранил Иван Игнатьевич Халтурин, писатель, литературный редактор, журналист: http://www.gorod.lv/novosti/35419-ryadom_s_tsvetaevoy#ixzz35AohPwsE .     

 Казалось,  все улажено, и Цветаева с сыном переедут в Чистополь. Август заканчивался. Мур хотел учиться в Чистопольской школе. Нужно было торопиться к началу учебного года. Марина Ивановна в те дни, казалось, утратила самостоятельность, ничего не могла решить, металась от одного к другому.

Дом семьи Бродельщиковых в Елабуге, в котором несколько дней   жила  и трагически погибла Марина Цветаева.

Что случилось 31 августа 1941года, что послужило причиной рокового решения, навсегда останется  тайной?!

В «Записных книжках»  — мысль о КРЮКЕ звучит настойчиво. Еще в 1940 году в дневнике Цветаева записала: «Я не хочу умереть. Я хочу не быть» и еще: «Никто не видит, не знает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами крюк».

В феврале 1941 года написаны страшные, не оставляющие надежды строки:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

 

Иосиф Бродский сказал, что о причине самоубийства спрашивать следует у самоубийцы. По сути, верно, но как спросить,узнать!?

Что думала о самоубийстве Марина Ивановна? В отклике на гибель Маяковского она пишет: « Если есть в этой жизни самоубийство, оно не там, где его видят, и длилось оно не спуск курка, а двенадцать лет жизни…  Если есть в этой жизни самоубийство, оно не одно, их два, и оба не самоубийства, ибо первое – подвиг, вторе – праздник. Превозможение природы и прославление природы. Прожил как человек и умер как поэт. ( Из статьи « Поэт и время», 1932)

Еще раньше в начале января 1926 года написано стихотворение при получении известия об уходе Сергея Есенина.

Брат по песенной беде —
Я завидую тебе.
Пусть хоть так она исполнится
— Помереть в отдельной комнате! —
Скольких лет моих? лет ста?
Каждодневная мечта.                          ( Выделено мною И.Л.)

                    ****

 

И не жалость: мало жил,
И не горечь: мало дал.
Много жил — кто в наши жил
Дни: всё дал, — кто песню дал.

Жить (конечно не новей
Смерти!) жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть —
Потолочные крюки.

 

Вновь упоминание КРЮКОВ!

 

В статье в журнале « Поэт и время», 1932 Цветаева написала: Есенин погиб, потому что не свой, чужой заказ  (времени – обществу) принял за свой заказ. Есенин погиб, потому что другим позволил знать за себя, забыл, что он сам – провод: самый прямой провод!..

… Есенин погиб, потому что забыл, что он сам такой же посредник, глашатай, вожатый времени по крайней мере настолько же сам себе время, как и те, кому во имя и от имени времени дал себя сбить и погубить».

Совершенно четко выражена позиция человека и поэта.

«Душевный строй поэта располагает к катастрофе» — утверждал Осип Мандельштам.

Сергеев М.П., Гордова В.С.  врачи — психиатры (2006)  пришли к заключению, что Марина Ивановна Цветаева страдала с 1913 года циклотимической депрессией, отмечая при этом сезонные колебания в творчестве.

Вряд ли  стоит высказывать категорическое суждение о наличии психической патологии у поэта. Трудно вместить в Прокрустово ложе диагноза  сложный душевный мир Марины Ивановны Цветаевой.

«Я знаю, существует легенда о том, что  она  покончила  с  собой,  якобы  заболев  душевно,  в  минуту душевной депрессии — не верьте этому. Ее убило время, нас оно убило, как убивало многих. Как оно убивало и меня. Здоровы были мы – безумием было окружающее — аресты, расстрелы, подозрительность, недоверие всех ко всем и ко вся. Письма вскрывались, телефонные разговоры подслушивались; каждый друг мог оказаться предателем, каждый  собеседник – доносчиком;  постоянная  слежка,   явная, открытая…» — делилась Анна Ахматова с  Ариадной Эфрон.

Случившееся  значительно сложнее. В душевной катастрофе Марины Цветаевой сплелись воедино личностные особенности человека и поэта, наследственная отягощенность. В качестве пускового фактора послужили трагические семейные обстоятельства, казавшиеся безвыходными.

Aвтор памятника  — Владимир Соскиев.

Архитектор памятника Борис Мессерер

 

Знаю, умру на заре! На которой из двух,

Вместе с которой из двух — не решить по заказу!

Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!

Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

 

Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!

С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!

Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь

Бог не пошлет по мою лебединую душу!

 

Нежной рукой отведя нецелованный крест,

В щедрое небо рванусь за последним приветом.

Прорезь зари — и ответной улыбки прорез…

— Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

 

Я хотела бы лежать на Тарусском Хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая крупная в тех местах земляника.

Закончу суждением Марины Ивановны Цветаевой — Самоубийство – не там где его видят».

 

 

_____________________________________________________________________________________________________

Использованная литература

Белкина Мария  Кн. «Скрещение судеб» Москва Книга 1988

Берберова «Курсив мой»  2009 Издательство: Захаров
Бояджиева Людмила « Марина Цветаева. Неправильная любовь» Изд. Аст, Астрель Москва 2010

Бродский о Цветаевой: интервью. Эссе Москва Независимая газета, 1998

Гумилев Николай Письма о русской поэзии http://www.e-reading.by/chapter.php/96272/3/Cvetaeva__Recenzii_na_proizvedeniya_Mariny_Cvetaevoii.html

Журнал «Звезда». Спб. 1992. № 10 (номер, посвященный М. Цветаевой)

Воспоминания о Марине Цветаевой. М.: Сов. писатель, 1992.

Кудрова Марина Гибель Марины Цветаевой http:

reading.ws/bookreader.php/1012712/Kudrova__Gibel_Mariny_Cvetaevoy.html

Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. М.: Культура и традиции; Дом Марины Цветаевой, 1992.

Одоевцева Ирина На берегах Невы— М.: Захаров, 2005. 

Саакянц А. Марина Цветаева: Страницы жизни и творчества (1910 — 1922). М.: Сов. писатель, 1986.

Саакянц Анна Марина «Цветаева Жизнь и творчество» М.: Эллис Лак 1997

Сергеев М.П., Гордова В.С. Психопатологический анализ жизни и творчества Марины Цветаевой Вестник психиатрии и психологии Чувашии  Чебоксары 2006,2,77-93

Цветаева Марина Неизданное Семья: история в письмах Москва Эллис Лак 1999Марина Цветаева « Неизданные письма» под общей редакцией Г.П. Струве и Н.А. Струве Париж YMCA-PRESS, 1972.

Цветаева Марина «Просто сердце» Москва «Эксмо- пресс» 1998

Цветаева М. Сочинения: В 2 т. Т. 1 (или 2). М.: Худож. лит., 1984.

Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1990 (Библиотека поэта. Большая серия).

Швейцер Виктория Марина Цветаева Изд. Молодая гвардия, 2009

Эренбург Илья « Люди, годы, жизнь» В 3-х томах. — М.: Текст, 2005

Эфрон Ариадна « Неизвестная Цветаева» Воспоминания дочери» Москва Алгоритм 2012

Эфрон Георгий  Дневники в 2- томах Издательство Вагриус, 2004